Нужно молиться за всех – Київська Русь (original) (raw)

Спасение по учению преподобного Силуана Афонского

Перевод иеромонаха Илариона (Алфеева)

Оп.: “Церковь и время” № 2(9) 1999.

Оп. частично: Альфа и Омега, № 3(17) 1998 (фрагмент, представлен как “Nous devons prier pour tous les hommes”. Le salut du monde selon saint Silouane. Фрагменты доклада епископа Каллиста на третьем заседании Ассоциации Святого Силуана Афонского (Институт Преподобного Сергия Радонежского в Париже, 28 сентября 1996 г.), опубликованные отдельным выпуском православной пресс-службой (SOP), вып. 212, ноябрь 1996 г)

“Мы члены друг другу”

“Любите все создание Божие”, –
говорит старец Зосима в романе Достоевского “Братья Карамазовы”:

Любите все создание Божие, и целое, и каждую песчинку.
Каждый листик, каждый луч Божий любите. Любите животных, любите растения, любите
всякую вещь. Будешь любить всякую вещь и тайну Божию постигнешь в вещах[1].

Эта “тайна Божия”, о которой говорит старец Зосима,
есть не что иное, как взаимозависимость, неразрывная взаимосвязанность всего тварного
в Боге-Творце.

Ибо все как океан, все течет и соприкасается. В
одном месте тронешь, в другом конце мира отдается[2].

Таково видение космического единства у Достоевского.
Тварный мир представляет собой неделимое целое; таким образом, спасение каждого
человека неразрывно связано со спасением всего человечества и даже, еще шире,
со спасением всей вселенной. Вот почему слова апостола Павла “Мы члены друг Другу”
(Еф. 4:25) должны быть осмыслены во всей широте их значения. Мы, люди, не только
зависим друг от друга, как члены одного тела, но и с животными мы связаны узами
родства, и с деревьями, и с растениями, со скалами и землей, с воздухом и водой.
Мы живем в них, а они в нас.

Именно это чувство космического единства выражено
преподобным Силуаном Афонским:

Кто носит в себе Духа Святого… тот скорбит о всем
народе день и ночь, и сердце его жалеет всякое создание Божие, и особенно людей,
которые не знают Бога, или противятся ему, и потому идут в огонь мучения. За них
он молится день и ночь, больше чем за себя, чтобы все покаялись и познали Господа
(147)[3]. Своим избранникам Господь дает столь великую
благодать, что они любовью обнимают всю землю, весь мир, и душа их горит желанием,
чтобы все люди спаслись и видели славу Господню (153).

Архимандрит Софроний в своей книге о преподобном
Силуане суммирует это учение Старца о взаимосвязанности всего космоса словами,
которые сразу же заставляют вспомнить Достоевского:

Жизнь духовного мира старец сознавал, как единую,
и в силу этого единства, каждое духовное явление неизбежно отражается на состоянии
всего этого мира (44).

Мы не исказим смысл сказанного Старцем, или отцом
Софронием, если придадим этим словам всеобъемлющий характер: вместо того, чтобы
говорить “духовный мир” и “каждое духовное явление”, мы можем справедливо сказать
“тварный мир” и “каждое явление”. Как отец Софроний утверждает в другом месте,
преподобный Силуан верил, что каждый человек, который истинно молится Богу, включает
в свою жизнь всякого человека, “независимо от удаленности места или исторической
эпохи, когда он жил” (102). Он, конечно же, включает в нее не только любого человека, но и любую вещь. Для него нет никого и ничего чужого. По словам Достоевского,
“все как океан, все течет и соприкасается”.

Несмотря на поразительные параллели между русским
писателем и афонским монахом, весьма мало вероятно, чтобы преподобный Силуан когда-либо
читал Достоевского. Скорее, сходство между ними возникает из-за того, что оба
они черпали из одних и тех же источников и были сформированы одним и тем же живым
Преданием. Несомненно, что и преподобный Силуан, и Достоевский испытали на себе
влияние преподобного Исаака Сирина, жившего в VII веке и в течение недолгого времени
бывшего епископом Ниневийским[4]. В известном тексте
из “Слов подвижнических” преподобный Исаак пишет:

И что есть сердце милующее?.. Возгорение сердца
у человека о всем творении, о людях, о птицах, о животных, о демонах и о всякой
твари. При воспоминании о них и при воззрении на них очи у человека источают слезы,
от великой и сильной жалости, объемлющей сердце. И от великого терпения умаляется
сердце его, и не может оно вынести, или слышать, или видеть какого-либо вреда
или малой печали, претерпеваемых тварью. А посему и о бессловесных, и о врагах
истины, и о делающих ему вред, ежечасно со слезами приносит молитву, чтобы сохранились
и очистились; а также и о естестве пресмыкающихся молится с великой жалостью,
которая возбуждается в его сердце до уподобления в сем Богу[5].

Итак, что же имеет в виду Старец Силуан, когда,
будучи верным учению преподобного Исаака, утверждает, что святые обнимают своей
любовью и молитвой весь мир? Можно выделить три основных аспекта понимания преподобным
Силуаном той всеобъемлющей любви и молитвы, которые и составляют истинное призвание
каждого человека. Во-первых, твердая убежденность преподобного Силуана в том,
что Бог призывает всякого человека ко спасению. Во-вторых, его учение о
“всем Адаме” и связанная с ним идея о том, что “мой ближний – это я”. В-третьих,
его непоколебимая уверенность в том, что, согласно Божественному замыслу, не только
человечество, но и все мироздание должно быть искуплено и преображено.

“Любовь Божия всем хочет спастись”

“После опыта адских страданий,
после указания Божия “держи ум твой во аде”, для Старца Силуана было особенно
характерным молиться за умерших, томящихся во аде”, – пишет отец Софроний, вспоминая
при этом разговор Старца с неким отшельником:

Помним его беседу с одним монахом-пустынником, который
говорил:

– Бог накажет всех безбожников. Будут они гореть
в вечном огне.

Очевидно, ему доставляло удовлетворение, что они
будут наказаны вечным огнем. На это Старец Силуан с видимым душевным волнением
сказал:

– Ну, скажи мне, пожалуйста, если посадят тебя в
рай, и ты будешь оттуда видеть, как кто-то горит в адском огне, будешь ли ты покоен?

– А что поделаешь, сами виноваты, – говорит тот.

Тогда Старец со скорбным лицом ответил:

– Любовь не может этого понести… Нужно молиться
за всех (23).

Эта молитва за всех, о которой говорит преподобный
Силуан, не является чем-то сентиментальным или утопическим. Напротив, она основывается
на Священном Писании: “Бог хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания
истины” (1 Тим. 2:4). Это ключевой текст, к которому в XVII веке апеллировали
арминиане, выступая против строгого кальвинистского учения о двойном предопределении[6];
этот же текст вдохновлял динамичную, миссионерскую проповедь Джона Весли в XVIII
веке[7]; и именно этот текст афонский монах XX века постоянно имеет в виду, когда пишет:

…Желает душа моя, чтобы вся вселенная спаслась…
(117)

…Любовь Божия всем хочет спастись (138).

Господня любовь такова, что Он хочет, чтобы все
люди спаслись (153).

…Мы должны иметь одну мысль: чтобы все спаслись
(157). Милостивый Господь иногда дает душе покой в Боге, а иногда сердечную болезнь
за всю вселенную, дабы все люди покаялись и вошли в рай (177).

Согласно преподобному Силуану, это пламенное желание
спасения всему человечеству в наивысшей степени присуще Божией Матери – Пречистой
Деве Марии. В этом, как и во всем остальном, Она является для нас образцом и примером
для подражания:

Она, подобно Своему возлюбленному Сыну, всем до
конца желала спасения (169).

Она любила народ и пламенно молилась за людей…
и за весь мир, чтобы все были спасены (152).

То, что Бог хочет всем спасения, не означает,
что наше спасение осуществляется автоматически и является неизбежным. В “Послании
к Диогнету” говорится: “Бог убеждает, а не принуждает, ибо Богу не свойственно
принуждение”[8]. Божий призыв ко спасению приходит
в форме приглашения, которое мы, люди, со своей стороны, можем принять или отвергнуть.
Однако, хотя ответ с нашей стороны может быть различным, призыв Божий ко спасению
универсален. Эту мысль ясно выразил современный афонский отшельник, отец Василий.
Некий посетитель, находившийся под большим влиянием широко распространенной сейчас
идеологии “New age”, спросил его: “Отче, все ли люди в конце концов достигнут
спасения?” После минутного раздумья отец Василий без колебаний ответил: “Всем
людям дается возможность достичь спасения”[9].

Вера Старца Силуана в то, что Господь действительно
желает всеобщего спасения человеческого рода, может быть суммирована в четырех
императивах: люби всех, молись обо всех, плачь обо всех, кайся обо всех. Эти четыре
императива не должны рассматриваться как относящиеся к последовательным этапам
духовного восхождения; скорее, они отражают четыре взаимозависимых аспекта единого
подвига, единой устремленности человека к Богу.

1) Люби всех

Когда, будучи еще молодым послушником,
преподобный Силуан во время богослужения в церкви Святого Пророка Илии удостоился
своего первого видения Христа (13), его душой “овладело новое сладостное чувство
любви к Богу и к людям, ко всякому человеку” (17). Эту всеобъемлющую любовь он
сохранил на всю последующую жизнь. Много лет спустя он напишет: “Любовь не терпит,
чтобы погибла хотя бы одна душа” (118). Подобного рода всеобъемлющую любовь Старец
Силуан считал главной характерной чертой святых (хотя, конечно, и не дерзал причислять
к ним себя):

Святые угодники достигли Небесного Царства и там
зрят славу нашего Господа Иисуса Христа, но Духом Святым они видят и страдания
людей на земле. Господь дал им столь великую благодать, что они любовию обнимают
весь мир (165).

Эта пламенная любовь, как она представляется Старцу,
простирается не только на живых, но и на усопших, а также и на еще не родившихся,
объемля, таким образом, то, что отец Софроний называл “всем Адамом”, или “всем
родом Адама”:

В своем искании спасения всех – любовь влечется
идти до конца, и потому она объемлет не только мир ныне живущих на земле, но и
уже умерших, и самый ад, и тех, которые имеют родиться, то есть всего Адама (47).

Как справедливо утверждает А. Хомяков в первом разделе
своей работы “Церковь одна”:

“Живущий на земле, совершивший свой земной путь,
не созданный для земного пути (как ангелы), не начинавший еще земного пути (будущие
поколения), все соединены в одной Церкви – в одной благодати Божией; ибо еще не
явленное творение Божие для Него явно, и Бог слышит молитвы и знает веру того,
кто еще не вызван Им из небытия к бытию[10].

В понимании преподобного Силуана, как мы видели
из его разговора с суровым отшельником, любовь к людям включает в себя даже ад.
Разъясняя учение Старца, отец Софроний пишет: “Пребывая на Небе, святые видят
ад и его тоже объемлют своей любовью” (50). Это возможно для них, поскольку любовь,
которая действует в их сердцах, есть не что иное, как любовь, испытываемая Самим
Богом, а Божия любовь присутствует всюду, даже в аду:

Бог есть любовь, любовь абсолютная, объемлющая в
преизбытке всю тварь. Бог и во аде присутствует, как любовь (50). И во аде любовь
Божия объемлет всех, но будучи радость и жизнь для любящих Бога, она мучительна
для ненавидящих Его (61).

По словам Владимира Лосского, “божественная любовь
станет нестерпимым мучением для тех, кто не стяжал ее внутри себя”[11].
В своем учении о том, что сила любви достигает даже ада, Старец опять следует
преподобному Исааку Сирину, который пишет в “Словах подвижнических”:

…Мучимые в геенне поражаются бичом любви! И как
горько и жестоко это мучение любви! Ибо ощутившие, что погрешили они против любви,
терпят мучение большее всякого приводящего в страх мучения; печаль, поражающая
сердце за грех против любви, страшнее всякого возможного наказания. Неуместна
никому такая мысль, будто грешники в геенне лишаются любви Божией. Любовь… дается
всем вообще. Но любовь силой своей действует двояко: она мучает грешников, как
и здесь случается другу терпеть от друга, и веселит собою исполнивших долг свой.
И вот, по моему рассуждению, гееннское мучение: оно есть раскаяние. Души же горних
сынов любовь опьяняет своими утешениями[12]

Итак, “любовь действует двояко”: то, что святые
на небесах ощущают как радость, приговоренные к адским мучениям испытывают как
невыразимую боль. Но и для одних, и для других это – одна и та же божественная
любовь. Если находящиеся в аду не лишены любви Божией, если их также объемлет
любовь святых, возможно ли для них ответить на ту любовь, которая окружает их
со всех сторон? И есть ли надежда на то, что они в конце концов будут спасены?
Конечно, преподобный Исаак верил в конечное спасение всех тварных существ; будучи
членом Церкви Востока и проживая в безопасности за пределами Византийской империи,
он не имел оснований опасаться антиоригенистских анафем V Вселенского Собора (553г.)[13].

А как насчет преподобного Силуана? Отец Софроний
утверждает, – по моему мнению, на достаточном основании, – что Старец не был оригенистом
(47)[14]. Преподобный Силуан, конечно, настаивает
на том, что наша молитва, проникнутая любовью, должна распространяться и на находящихся
в аду, что мы должны “скорбеть о людях, которые не спасаются” (157), и до слез
жалеть людей, которые не знают Бога (160). Однако с характерной сдержанностью
он избегает всех спекуляций относительно конечного всеобщего восстановления- апокатастасиса.
Старец не пытается уточнять, кто из людей спасется, а кто нет: это сейчас известно
только одному Богу. Со своей стороны он лишь отвечает словами “Я не знаю”:

Отец Кассиан говорил, что еретики все погибнут.
Я не знаю этого, но я верю только Православной Церкви: в Ней радость спасения
во Христовом смирении (197).

Думая о том, что в будущем веке некоторые люди могут
остаться навеки не примирившимися с Богом, горящими в адском огне, Старец говорил
просто: “Любовь не может этого понести” (23). Но дальше этого он не идет.

А как обстоит дело с демонами? Могут ли они спастись,
и если да, то не следует ли нам молиться и о них? Святой Исаак Сирии, как уже
было сказано, утверждает, что сердце милующее “возгорается” жалостью даже к демонам,
но он не говорит, что мы должны молиться о них. Преподобный Силуан высказывает
сходные суждения: он говорит, что нам следует жалеть бесов, но не считает, что
мы должны молиться о них:

Дух Святой научает любви, и тогда будет жалко даже
и бесов, что они отпали от добра (156).

Старец был прежде всего человеком Церкви; и если
бы его спросили, имеем ли мы право молиться о демонах, – хотя отец Софроний не
упоминает о том, чтобы Старец был когда-либо спрошен об этом, – он, конечно, ответил
бы, что в Церкви нет такой практики и что во всех подобных случаях мы должны следовать
церковным правилам молитвы. В то же время мы не должны ограничивать милосердие
Божие. Масштаб бездны любви Божией, а также и масштаб бездны человеческой свободы,
являются тайнами, превосходящими наше человеческое понимание.

2) Молись обо всех

Любовь неразрывно связана с молитвой;
если нам надлежит любить людей, это означает, что мы должны и молиться за них.
Поэтому Старец пишет:

Молю Тебя, милостивый Господи, дай всему народу
от Адама до конца веков познать Тебя (134).

…Буду молиться за весь род человеческий, дабы
все люди обратились ко Господу и упокоились в Нем, ибо любовь Божия всем хочет
спастись (138).

…Молю Тебя, Господи, дай всему народу познать
Тебя (139).

Старец с сочувствием ссылается на слова монаха-подвижника,
с которым он однажды беседовал: “Я, если бы было можно, всех вывел бы из ада,
и только тогда душа моя успокоилась бы и возрадовалась бы” (192). “Если бы было
возможно”: Старец не говорит, что это действительно возможно.

Преподобный Силуан считает молитву обо всех прежде
всего основным и наиболее характерным призванием монахов. “Монах – молитвенник
за весь мир, он плачет за весь мир, и в этом его главное дело* (169). Непрестанная
молитва за других является служением монаха обществу:

Благодаря монахам на земле никогда не прекращается
молитва; и в этом – польза всего мира, ибо мир стоит молитвою; а когда ослабеет
молитва, тогда мир погибнет (169).

В связи с этим отец Софроний ссылается на слова
святого старца Варсануфия из Газы (VI в.), который утверждал, что в его время
молитва трех мужей удерживала мир от катастрофы (98). Святой Варсануфий называет
имена первых двух[15] (примечательно, что об этих
людях в анналах истории не сохранилось никаких сведений). Имя третьего он не называет,
по-видимому, потому, что, согласно откровению Божию, этим третьим был он сам,
Варсануфий[16].

Молясь таким образом за мир, монах помогает не только
Церкви и обществу в целом, но и самому себе. Описывая свой собственный опыт служения
в должности монастырского эконома, Старец отмечает, что, по мнению многих монахов,
“послушание” подобного рода делает невозможным соблюдение непрестанной молитвы
и внутреннего мира, так как оно требует контакта со многими людьми в течение целого
дня. Старец Силуан не согласен с этим:

Многие монахи говорят, что эконому некогда молиться,
и что не может он сохранять душевный мир, потому что целый день приходится ему
быть с народом. Но я скажу, что если он будет любить людей и помышлять о своих
рабочих: “Любит Господь создание свое”, то Господь даст ему непрестанную молитву
(173).

Во взаимоотношениях монаха с миром преподобный Силуан
различает как бы двойное движение. Сначала благодаря молитве монах уходит в себя,
закрывается от мира и, постепенно освобождаясь от зрительных впечатлений и дискурсивного
мышления, таким образом свободно входит во вне-образную тишину сердца. Но затем
в глубинах сердца он вновь открывает свое единство со всем человечеством и со
всем творением. Так что бегство монаха от мира оборачивается не мироотрицанием,
но мироутверждением. По словам отца Софрония,

В своем устремлении к Богу он ненавидит мир и всецело
уходит в глубину своего сердца. И когда действительно войдет туда, чтобы сотворить
там брань с сатаною, чтобы очистить сердце свое от всякой греховной страсти, тогда
в том же сердце своем, в глубине его, он встречается с Богом, и в Боге начинает
видеть себя неразрывно связанным со всем бытием мира, и нет тогда для него ничего
чужого, постороннего. Порывая в начале с миром, он чрез Христа снова обретает
его в себе, но уже совершенно иным образом, и становится связанным с ним “союзом
любви” на всю вечность (101 -102).

Преподобный Силуан говорит: “…Вот Арсению Великому
было сказано: “бегай людей” но Дух Божий и в пустыне учит нас молиться за людей
и за весь мир” (126).

3) Плачь обо всех

Истинная молитва не может не обходиться
дорого; предстояние пред Богом за людей, пронизанное любовью, предполагает внутреннее
мученичество, нашу готовность принять страдание. Как говорит преподобный Силуан,
“молиться за людей – это кровь проливать” (103); “кто больше любит, тот больше
и страдает” (142). Недостаточно просто вычитывать списки имен; мы должны ходатайствовать
о людях со слезами и скорбью. “Молиться за всех” значит “плакать обо всех”:

…Сердце мое болит за весь мир, и молюсь, и слезы
проливаю за весь мир, чтобы все покаялись (143).

И плачет душа моя за весь мир (154).

Господи, даруй мне проливать слезы за себя и за
всю вселенную (159).

4) Кайся обо всех

Преподобный Силуан хотел бы, чтобы
мы пошли еще дальше по пути взаимного наследования друг другу. Мы должны не только
плакать обо всех, но и каяться обо всех. По мнению преподобного Силуана, этим
частично исполняется завет апостола Павла: “Носите бремена друг друга, и таким
образом исполните закон Христов” (Гал. 6:2). Как отмечает отец Софроний, если
понимать покаяние за других в чисто юридическом плане, возлагая вину одного человека
на другого, то оно лишено смысла: это просто “несправедливо”. Но любовь Христова
не ограничена рамками юридических норм:

Людям обычно свойственно юридическое понимание справедливости.
Возложение на кого-либо ответственности за вину другого – они отвергают как неправду.
В их юридическом сознании это не укладывается. Но иное говорит дух любви Христовой.
По духу этой любви разделение ответственности за вину того, кого любим, и даже
несение всей полноты ее, не только не чуждо, но и до конца естественно. Больше
того, в этом несении чужой вины выявляется подлинность любви и достигается ее
самосознание (52).

Падение Адама, – продолжает отец Софроний, – заключалось
именно в его отказе признать, что он был тоже повинен в грехе. “Адам отрекался
от ответственности, возлагая вину на Еву и Бога, давшего ему эту жену, и тем разбил
единство Человека и единение его с Богом… И нужно думать, что если бы он не
оправдывался, но взял бы на себя ответственность за их общий грех, то иными были
бы судьбы мира” (52). Мы же, в свою очередь, отказываясь приносить покаяние за
других, повторяем грех Адама, таким образом делая его падение нашим собственным.

Хотя идея покаяния за других может удивить многих
современных читателей, у нее есть прекрасное подтверждение в учении Отцов Церкви.
С большой силой формулирует ту же идею преподобный Марк Подвижник (V в.):

Святые понуждают себя приносить [покаяние] и о ближних,
не могши быть совершенными без действенной любви… Если милующий [других] сам
помилован будет, то, как полагаю, весь мир держится покаянием, когда один от другого
промыслительно бывает вспомоществуем[17].

Суммируя учение преподобного Силуана о том, что
Бог хочет спасения всех людей, я поставил покаяние на четвертое, а не на первое
место. На первый взгляд это может показаться странным. Но, как уже было сказано,
избранные мною четыре темы не должны рассматриваться в хронологическом порядке:
это не последовательные этапы духовного восхождения. В то же время, есть особая
причина, по которой покаяние обо всех следует с большим основанием поставить в
конец списка, после прочих трех аспектов. Покаяние за себя поистине является отправной
точкой пути духовной жизни; первый шаг, от которого зависит все остальное. Напротив,
покаяние за других есть нечто, постепенно становящееся для нас возможным по мере
того, как мы учимся любить других, плакать о других и молиться о них. Если покаяние
за себя подобно семени или корню, покаяние за других – это плод, произрастающий
на ветвях духовного дерева; вот почему темой покаяния следует закончить этот раздел.

“Адам, отец наш”

Всепоглощающее желание преподобного
Силуана, чтобы все спаслись, будет для нас еще более понятно, если мы примем во
внимание его учение о том, что отец Софроний называет “всем Адамом”.

Для преподобного Силуана Адам есть “отец наш” (186),
“отец вселенной” (185). Вслед за апостолом Павлом (1 Кор. 15:22 и 45) Старец видит
в первозданном Адаме главу всего человеческого рода, вмещающего и “рекапитулирующего”
в себе все человечество. В этом нельзя не заметить параллелей между преподобным
Силуаном и святым Иринеем Лионским (II в.)[18],
несмотря на то, что Старец скорее всего не был знаком с писаниями последнего.
Пользуясь терминами отца Софрония, единство и “рекапитуляция” в Адаме приводит
человека к осознанию “систологической общности своего личного бытия с общечеловеческим
бытием” (53) и “единосущия всего человеческого рода” (63). (Сам Старец Силуан
не использует подобных философских терминов.) Это онтологическое единство не является
абстрактным или теоретическим: оно актуально и конкретно, ибо, – процитируем еще
раз отца Софрония, – “весь Адам не есть абстракция, а самая конкретная полнота
человеческого бытия” (97). Именно отрицание Адамом своего “единосущия” с Евой
и стало, как мы видели ранее, причиной его грехопадения.

Единство человечества во “всем Адаме” с большим
чувством выражено преподобным Силуаном в самом широко известном из его произведений
– “Адамовом плаче” (185-187). Здесь Старец использует и по-своему развивает богослужебные
тексты последнего воскресенья перед Великим постом. Именно в этот день, называемый
“прощеным воскресеньем”, Православная Церковь вспоминает изгнание Адама из рая:

Седе Адам тогда и плакася, прямо сладости рая, руками
бия лице, и глаголаше: Милостиве, помилуй мя падшаго…

Споболи раю стяжателю обнищавшему, и шумом твоих
листвий умоли Содетеля, да не затворит тя: Милостиве, помилуй мя падшаго…[19]

Читая написанную преподобным Силуаном поэму в прозе
“Адамов плач”, мы видим, что это плач не только Адама, но и самого Силуана, и
не только одного Силуана, но и всего рода человеческого. Скорбное покаяние Адама
есть также и наше покаяние:

Душа, потерявшая благодать, скучает по Владыке и
плачет, подобно Адаму по изгнании из рая (137).

Господи, дай нам Адамово покаяние (118).

Но и это не все. Адамов плач – это плач не только
человечества, но и всего творения, всех тварей, ставших невольными участниками
Адамова падения:

Так рыдал Адам, и слезы лились по лицу его на грудь
и землю, и вся пустыня слушала стоны его; звери и птицы замолкали в печали; а
Адам рыдал, ибо за грех его все потеряли мир и любовь (185).

Вся земля скорбит (186).

Грех Адама является космическим по своим последствиям,
ибо он разрушил первозданную гармонию между человеком и прочим творением. Потому
Адам и восклицает в своем “плаче”:

В раю я был радостен и весел: Дух Божий веселил
меня, и я не знал никаких страданий. Но когда я был изгнан из рая, то холод и
голод стали мучить меня; звери и птицы, которые были кротки в раю и любили меня,
одичали, стали бояться и бежать от меня (187).

По причине нашей общности со “всем Адамом” все мы
участвуем в грехе Адама, считает отец Софроний. Это не означает, что он или преподобный
Силуан развивают учение блаженного Августина о первородном грехе в логической
или юридической форме. Но это означает, что, будучи объединены членством в единой
человеческой семье, все мы ответственны друг за друга, и каждый из нас в отдельности
должен быть “ответчиком за все и за всех”, по словам старца Зосимы из романа “Братья
Карамазовы”[20]. Если же мы несем общую ответственность
за грех, то мы вместе и спасаемся: по словам А. Хомякова, “никто один не спасается”[21].
Личное спасение конкретного человека увязывается со спасением всего человеческого
рода и, конечно, всего творения. Отец Софроний подробно раскрывает перед нами
эту нашу взаимозависимость как в греховности, так и в спасении, пересказывая разговор
двух афонских монахов, который ему однажды довелось услышать:

Один из них сказал:

– Не могу понять, почему Господь не дарует мир миру,
если Его умоляет о том хотя бы один человек?

Другой на это ответил:

– И как возможен полный мир на земле, если останется
хотя бы только один человек с злой волей? (87-88)

Такое понимание “всего Адама” означает, что каждый
раз, когда мы произносим Молитву Господню, мы молимся не только от своего лица,
но и от лица всех людей. “Когда мы произносим “Отче наш”, мы думаем обо всем человечестве
и испрашиваем полноту благодати для всех, как для самих себя”, – говорит отец
Софроний[22]. Святитель Григорий Нисский подчеркивает
ту же мысль, когда говорит о том, что, поскольку мы причастны естеству Адаму и
следовательно его грехопадению, слова из Молитвы Господней “и остави нам долги
наша” приносятся нами от имени Адама, так же как и от нашего собственного имени[23].
Это полностью соответствует учению преподобного Силуана.

Исходя из этого богословия “всего Адама”, Старец
с особой силой интерпретирует слова Христа “Люби ближнего твоего, как самого себя”
(Мф. 19:19). Мне заповедано любить ближнего, как самого себя, потому что
благодаря единству всего человечества во “всем Адаме”, мой ближний – это я сам. Я должен также и молиться о других, как о себе самом: “Я хотел бы научиться
только смирению и любви Христовой, чтобы никого не обидеть, но молиться за всех,
как за самого себя” (147). Таким же образом и страдание другого – это мое страдание,
и исцеление моего ближнего – мое исцеление, а “слава брата моего будет
также и моей славой”[24]. “Посему, страдает ли
один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все
члены” (1 Кор. 12:26).

Это ведет преподобного Силуана к утверждению о том,
что в самом сильном и буквальном смысле жизнь ближнего моего есть моя жизнь: “Блаженна
душа, любящая брата своего, ибо брат наш – есть наша жизнь” (154)[25].
По словам отца Софрония, подвижник, посвящающий себя молитве за мир, приходит
к пониманию того, что “бытие всего человечества не есть для него нечто чуждое,
постороннее, но неотделимо связано и с его личным бытием… Чрез любовь Христову
все люди воспринимаются как неотъемлемая часть нашего личного вечного бытия” (22).

Христос вместил в Себя “всего Адама” и пострадал
за него; потому и нам следует вместить в себя жизнь всего человечества, видя в
каждом человеке “вечного брата своего”: “в вечности все мы едино, и потому каждый
из нас должен заботиться не только о себе, но и об этом всеединстве” (23). И все
это до такой степени, что, по словам отца Софрония, “в глубоком сердце своем христианин
каким-то образом переживает всю историю мира, как свою собственную… и нет тогда
для него чужого человека” (102). Так сильно в нас чувство единения с нашими ближними,
что мы начинаем смотреть на все человечество, как если бы оно составляло одного
человека. “Весь Адам становится единым Человеком – Человечеством… В глубокой
молитве за весь мир, как за “самого себя”, [человек] реально живет все человечество,
как единую жизнь, единую природу во множестве персон”[26].
Таким путем мы приходим к пониманию “универсальности человеческой личности”[27].
Именно потому, что мой ближний – это я сам, и потому, что его жизнь – моя собственная,
я должен любить врагов своих. Только в свете учения преподобного Силуана о “всем
Адаме” мы можем по-настоящему понять, почему он придает такое исключительное значение
любви к врагам. Я должен любить врага моего потому, что мой враг – это я сам;
я – тот “другой”, которого я считаю своим врагом. Его жизнь – моя, а моя – его.
Любовь к врагам есть непосредственное следствие нашей взаимосвязи во “всем Адаме”.

Взаимозависимость всех людей во “всем Адаме” отец
Софроний иллюстрирует ярким образом вселенского древа:

“Люби ближнего своего, как самого себя”. Мне было
дано увидеть смысл этой заповеди в форме гигантского, вселенского древа, корнем
которого является Адам. Сам я – не более чем листик на ветви этого древа. Но оно
мне не чужое: оно – моя основа, я принадлежу ему. Молиться за весь мир – значит
молиться за это древо во всей его целокупности, со всеми миллиардами его листьев[28].

Прежде чем завершить рассмотрение темы “всего Адама”,
необходимо отметить следующее. Хотя преподобный Силуан и размышляет о грехе Адама,
он всегда говорит о нашем праотце с уважением и почтением, пронизанным любовью.
Адам, плачущий вне райских врат, есть поистине трагический образ, но в глазах
преподобного Силуана он никогда не превращается в объект презрения или отвращения.
Старец остается верен традиционному православному пониманию, согласно которому
Адам и Ева являются примерами святости: они рассматриваются не просто как грешники,
но как покаявшиеся грешники, которые ныне причастны божественному свету и славе.
С особой ясностью это выражено в православной иконе Воскресения Христова, на которой
изображен Христос, простирающий руки к ним обоим и со властью и силой выводящий
их из гроба в жизнь вечную.

“Плачьте со мною лес и пустыня”

Грех и спасение относятся не только
к человечеству: они затрагивают и весь тварный миропорядок. Когда Адам пал, вся
тварь пала вместе с ним; таким же образом спасение людей будет началом спасения
всего космоса. Как говорит отец Софроний, “каждый святой есть явление космического
характера” (98). И мы спасаемся не от мира-космоса, но вместе с миром.

Космическое, вселенское понимание греха и спасения
имеет твердое основание в Писании. Святой Иоанн Креститель, например, приветствует
Иисуса словами: “Вот Агнец Божий, который берет на себя грех мира” (Ин. 1:29).
Предтеча говорит не о “грехах” во множественном числе, но о “грехе” в единственном
числе, и не о грехе “людей”, но о грехе “мира” (tou kosmou – космоса). Следовательно, помимо личных грехов отдельных людей,
существует более глубокая греховность, которая включает в себя мир как целое.
Апостол Павел, в свою очередь, говорит, что весь тварный миропорядок “совокупно
стенает и мучится доныне”, “с надеждою ожидая откровения сынов Божиих”; когда
же мы, люди, войдем “в свободу славы детей Божиих” во Христе, тогда и вся тварь
будет освобождена (Рим. 8:19-22). Иными словами, наше падение повлекло за собой
падение всей твари; подобным же образом и наше искупление принесет освобождение
всей твари. Именно поэтому Новый Завет завершается впечатляющим виде’нием не только
“нового неба”, но и “новой земли” (Откр. 21:1). Такое же понимание вселенских
масштабов спасительного дела Христа содержится в богослужебных книгах Православной
Церкви. Возьмем для примера один текст, несомненно знакомый преподобному Силуану:
“похвалы”, которые поются на утрени Великой Субботы перед плащаницей с изображением
мертвого Христа, приготовленного к погребению[29].
В этом тексте подчеркивается, что искупительное дело Христа имеет универсальный
характер. Смерть и воскресение Христа приносят прощение и новую жизнь всему роду человеческому.

[32] Жизнь смерти вкусившая, Христос от смерти смертныя
свободи, и всем ныне дарует жизнь.

[37] Вознесен на древо, и живущия человеки совозно-сиши:
под землею же быв, лежащия под нею воскрешаеши.

[44] Распростерт на древе, собрал еси человеки;
в ребра же Твоя животочная прободен, всем оставление источаеши, Иисусе.

В “похвалах”, однако, говорится и нечто большее,
а именно, что крестная смерть Христа не только обновила человечество, но и изменила
весь тварный миропорядок:

[22] Изменяшеся вся тварь страстию Твоею;
вся бо Тебе, Слове, сострадаху, ведуща Тя Содержителя всех.

Тема сострадания твари страждущему Христу постоянно
возвращается с новой силой:

[15] Истинный небесе и земли Царю, аще и во гробе
малейшем заключен был еси, познался еси всей твари, Иисусе.

[26] Сотрясается страхом, Слове, вся земля, и
носило света лучи скры, величайшему Твоему свету сокровену бывшу в земли.

[40] Тайно убо древле закалается агнец; Ты же, яве
заклан быв, Незлобиве, всю тварь очистил еси, Спасе.

[68] О горы и холми, и человеков множества, воспла-читеся,
и вся рыдайте со Мною, Бога нашего Материю.

[107] Солнце и луна вкупе померкша, Спасе,
рабом благоразумным подражаху, иже в черныя одежды облачаются.

[134] Гряди, вся тварь, песни исходныя принесем
Зиждителю.

Вся земля вместе с нами, людьми, оплакивает мертвого
Христа, полагаемого во гроб; равным образом, благодаря воскресению Христа из мертвых,
вся земля вместе с нами воскресает к новой жизни. Пасхальное таинство спасения
простирается за пределы мира людей – в царство природы, включая животных и деревья,
холмы и долины, солнце и луну, и всю совокупность материального творения.

Исходя из этого всеобъемлющего понимания искупительного
дела Христа, Старец верит в то, что наше личное спасение неразрывно связано со
спасением всего мира. Призыв “любить всех” означает, что мы должны любить все
творение: прежде всего людей, но также и животных, растения и вообще каждую и
всякую часть природы. Наша любовь должна стать “любовью без пределов”, как называется
одна из книг отца Льва Жилле[30]. По словам отца
Софрония, “обращенные к единому Богу, святые в Нем видят весь мир”[31].
А преподобный Силуан жалеет “всю вселенную и всякую тварь” (155).

“Плачь обо всех” – это значит, что “все будут тебе
родные и милые, и будешь проливать обильные слезы за ближнего и за всякое дыхание
и тварь” (177). “Когда душа научится любви от Господа, то ей жалко всю вселенную,
всякую тварь Божию” (183). Когда же она плачет о том, что оставила ее благодать
Божия, она призывает и всю тварь рыдать вместе с ней:

Плачьте со мною все звери и птицы. Плачьте со мною
лес и пустыня. Плачьте со мною все создание Божие, и утешьте меня в горе и печали
(152).

В учении преподобного Силуана об узах, которые связывают
нас с прочими тварями, есть три темы, которые я нахожу особенно интересными. Остановимся
на них несколько подробнее.

1) Человеческое тело

Старец подчеркивает духовную значимость
человеческого тела. Рассматривая страсти как явление отрицательное, он безусловно
положительно оценивает саму физическую природу человека. Мы должны ненавидеть
не наши тела, но ту страстную греховность, которая растлевает их. В своем нынешнем
падшем состоянии тело может казаться нам врагом, но в том истинном и естественном
состоянии, в каком оно было изначально сотворено Богом, оно есть наш помощник
и друг. Бог призывает нас к всецелому освящению:

Свет Господень будет в душах, умах и телесах святых (124).

Дух Святой бывает во всем человеке: и в душе, и в уме, и в теле (148).

Когда человек двигается вперед по пути духовной
жизни, не только в душе его водворяются свет и радость великая, но “и тело ощущает
благодать Святого Духа” (122). Одна из наград, которые монах получает за свои
духовные победы, заключается в том, что “душа чувствует благодать Божию и в теле
своем” (204). “У кого благодать и в душе и в теле, тот имеет совершенную любовь”
(154), ибо “совершенная любовь” ведет к преображению тела:

Четвертая, совершенная любовь к Богу – это когда
кто имеет благодать Святого Духа и в душе и в теле. У того освящается тело, и
будут мощи (145).

Старец вспоминает случай телесного преображения,
происшедший у него на глазах:

Великим Постом на вечерне, в Старом Нагорном Русике
одному монаху[32] дал Господь увидеть иеросхимонаха
Авраамия в образе Христа. Старец-духовник стоял в епитрахили и исповедовал. Когда
в исповедальню вошел тот монах, то увидел духовника, седого старца, что лицо его
молодое, как у мальчика, и весь он сиял, и был похож на Христа (168).

Отец Софроний говорит о подобных же явлениях: “Свет
Божий, осиявший человека, делает его чудным образом преображенным: лица, самые
банальные, как бы изуродованные грехом, в покаянной молитве озаряются Светом и
видятся молодыми и даже прекрасными”[33].

Таким образом, богословская антропология преподобного
Силуана является безусловно “холистической”. Божественная благодать охватывает
всего человека – душу вместе с телом; тело обоживается вместе с душой. Эта идея
имеет прямое отношение к взглядам Старца на материальный, тварный мир. Посредством
тела мы соприкасаемся с окружающим нас физическим миром, который благодаря деятельности
пяти чувств входит в нас и становится частью нас самих. Если же освящение включает
не только нашу душу, но и физическое естество, следовательно, через тело мы можем
воспринимать и материальный мир святым и – также через тело – передавать, в свою
очередь, святость окружающему нас материальному миру. Наше тело – необходимый
посредник между нашим внутренним бытием и миром природы. И поскольку тело может
быть наполнено благодатью, очевидно, что наше собственное освящение представляет
собой единое таинство вместе с искуплением материального мира.

Будучи монахом, жившим в строгом послушании в соответствии
с афонской традицией, преподобный Силуан воспитывался на суровой дисциплине тела.
Но он никогда не воспринимал аскетическое самоотречение в дуалистическом смысле.
По словам святого Иоанна Лествичника, “монах есть тот, у кого тело очищенное”[34].
Подвижник стремится к очищению тела, а не к его разрушению.

2) Животные

Преподобный Силуан глубоко вдумывался
в смысл взаимоотношений между людьми и животными. В этом нет ничего неожиданного.
Юность свою он провел в крестьянской общине. Святая Гора, которая затем стала
его монашеским домом, также изобилует всякой живностью: птицами, бабочками, змеями,
шакалами и даже (во всяком случае, во времена Старца) волками и дикими кабанами,
не говоря уже о домашних животных, лошадях и мулах, которых во множестве держали
в монастырях вплоть до появления на Афоне трактора и джипа. Животные были постоянными
спутниками Старца.

Его отношение к животным характеризуется двумя чертами:
нежным состраданием и реализмом. Он проявлял к ним одновременно мягкость и беспристрастность.
Любовь к животным и сострадание к ним выразились в следующих строках:

Один раз без нужды я убил муху и она бедная ползала
по земле больная с выпавшими внутренностями, и трое суток я плакал за свою жестокость
к твари, и до сих пор все помню этот случай…

Однажды, идя в Старый (Нагорный) Русик из Монастыря,
я увидел на дороге убитую змию, порезанную на куски, и каждый кусок ее судорожно
бился, и стало мне жалко всю тварь, и всякое творение страдающее, и я много рыдал
пред Богом (192).

В то же время Старец призывает нас не привязываться
чрезмерно к животным и не уделять им ту любовь, которую мы скорее должны проявлять
по отношению к Богу и ближним:

Животному и скотине дай пищу и не бей их, в этом
милость к ним человека, но привязываться, любить, гладить и разговаривать – есть
неразумие души. Душа, познавшая Господа, всегда в любви и страхе предстоит Ему,
и как возможно при этом любить, и гладить, и говорить со скотом, с кошками, собаками?
(193)

Как-то отец Софроний признался мне: “Я не включил
этот текст в английское издание писаний Старца. Я знал, что англичане никогда
не поймут этого”.

Между прочим, преподобный Силуан нигде не говорит,
что вкушение мяса животных является грехом. Как афонский монах, он мясо не ел,
но монашеский устав позволяет вкушать рыбу в течение всего года, за исключением
дней строгого поста. Старец даже упоминает о том, что было время, когда ему приходилось
бороться с навязчивым желанием поесть свежей рыбы (193). Если монах воздерживается
от мяса, то делает это по причинам аскетического и дисциплинарного характера,
а не потому, что само вкушение мяса непозволительно. Во всяком случае, Православная
Церковь никогда не защищала вегетарианство в качестве всеобщего правила.

Сочувствуя страданиям животных, преподобный Силуан
никогда не забывал о той основополагающей истине, что Бог даровал нам этот мир,
чтобы мы пользовались им. Человек, по его словам, есть “великое создание” (156).
По словам отца Софрония, “весь мир был создан ради человека”[35].
Разумеется, это никоим образом не оправдывает жестокого и эгоистичного использования
окружающей среды. Напротив, наслаждаясь миром, мы должны являть предельное смирение
и осмотрительность. Бог дал нам “господство” над животными (Быт. 1:28), но господство
вовсе не означает тиранию.

3) Растения

Сострадательная любовь преподобного
Силуана распространялась не только на животных, но и на растения: “Не делайте
вреда ни земле, ни морю, ни деревам” (Откр. 7:3). Однажды, когда Старец Силуан
шел по дороге вместе с отцом Софронием, последний ударил палкой по кустику высокой
дикой травы. Старец ничего не сказал, но только недоуменно покачал головой; отец
Софроний тотчас почувствовал стыд (41). В своих собственных писаниях Старец Силуан
говорит:

Листок на дереве зеленый; и ты его сорвал без нужды.
Хотя это и не грех, но почему-то жалко и листок; жалко всю тварь сердцу, которое
научилось любить (156).

Дух Божий учит душу любить все живое, так что и
зеленого листа на дереве она не хочет повредить, и цветка полевого не хочет потоптать.
Так Дух Божий научает любви ко всем и душа сострадает всякому существу (192).

Это сострадание поистине вселенского масштаба, это
чувство нашей человеческой ответственности перед всем творением делает Старца
“святым нашего времени”, святым для нас, живущих в эпоху глобального загрязнения
окружающей среды. Его слова, написанные более полувека назад, отмечены пророческим
духом. У Вселенского Константинопольского Патриархата были достаточные основания
в своем весьма своевременном заявлении на тему “Православие и экологический кризис”[36]
включить преподобного Силуана Афонского в число цитируемых авторов, наряду с пророком
Исайей, преподобным Исааком Сириным и Достоевским.

Вместе с тем, в отношении преподобного Силуана
к тварно-му мирозданию есть некий парадокс. С одной стороны, он призывает нас
“любить всякую тварь” и подчеркивает красоту природы:

С детства я любил мир и красоту его. Любил я рощи
и зеленые сады, любил я поля и весь свет Божий, как он красиво создан. Любил я
смотреть на светлые облака, как несутся они в голубой высоте (123).

Как считал преподобный Силуан, если человек не воспринимает,
как должно, красоту мира и ничему в нем не удивляется, он лишен благодати Божией
(42).

С другой стороны, Старец утверждал, что душа истинного
монаха “забывает землю” (204). Он, в частности, пишет:

…С тех пор, как я познал Господа моего, и Он пленил
душу мою, все изменилось в душе моей, и я уже не хочу смотреть на этот мир (123).

Ты уязвил душу мою любовью Своею, и она жаждет Тебя…
и не хочет видеть мир сей, хотя я и люблю его, но паче всего люблю Творца… (158)

Ты украсил небо звездами, воздух – облаками, землю
же – морями, реками и зелеными садами, где поют птицы, но душа моя возлюбила Тебя
и не хочет смотреть на этот мир, хотя он и прекрасен. Только Тебя желает душа
моя, Господи (122).

Такова шкала ценностей преподобного Силуана, так
расставляет он приоритеты. Сколь высоко бы мы ни ценили красоту творения, мы должны
испытывать несравненно более сильную любовь к Богу Творцу.

“Бытие в общении”

Итак, для преподобного Силуана
существует единое и неделимое таинство спасения, одновременно личного, всечеловеческого
и всемирного-космического: все, как океан, течет и соприкасается со всем прочим.
Как замечает отец Софроний, самой сердцевиной духовной жизни и предпосылкой всякого
духовного знания является “бытие в общении”[37].

Спасение для преподобного Силуана и для отца Софрония
означает пребывание в общении; следовательно, не может быть никакого различия
между нашим личным спасением и спасением мира. Одно и другое составляют единое
целое. Наше собственное спасение непременно связано со спасением любого другого
человека, ибо “брат наш – есть наша жизнь”. В то же время наше, человеческое преображение
становится началом преображения всего мира. Не случайно на последней странице
книги отца Софрония о Старце Силуане мы находим молитву, которая по своему характеру
является всеобъемлющей: “О Господи, дай нам сию любовь во всем мире Твоем!” (205).

[1] Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы.
– Собрание сочинений в 10 т. Т. 9. М„ 1958. С. 399.

[2]
Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы. С. 400.

[3]
Здесь и далее цитаты из писаний преподобного Силуана Афонского, а также из предисловия
к ним архимандрита Софрония приводятся по изданию: Архимандрит Софроний (Сахаров).
Преподобный Силуан Афонский. Эссекс, 1990. Номера страниц этого издания указаны
в скобках после каждой цитаты.

[4]
“Слова подвижнические” преподобного Исаака Сирина, переведенные на русский язык
в середине XIX века, были хорошо известны Достоевскому. Книга “Слов” (издание
1858 г.) с карандашными пометками писателя сохранилась в его личной библиотеке.
– Прим. пер.

[5]
Преп. Исаака Сириянина Слова подвижнические. Сергиев Посад, 1911. С. 206.

[6] Арминиане – по имени
голландского реформатского богослова Якоба Арминия (1560-1609) – отвергали учение
Кальвина о том, что одни люди предопределены ко спасению, а другие к погибели.
Арминиане утверждали, что всемогущество Божие сочетается со свободной волей человека
и что Иисус Христос умер за всех людей, а не только за предопределенных ко спасению.
– Прим. пер.

[7]
Джон Весли (1703-1791) – английский богослов и церковный деятель, основатель методистского
движения. – Прим. пер.

[8]
Послание к Диогнету, 7. Цит. по: Ранние Отцы Церкви. Антология. Брюссель, 1988.
С. 598.

[9] Kyriacos С. Markides. Riding with the Lion: In Search of Mystical Christianity. London,
1996. P. 294.

[10]
Хомяков А. Церковь одна // Православная жизнь. № 1 (349). Джорданвиль,
1979. С. 1.

[11] Лосский В. Очерк мистического богословия Восточной Церкви Догматическое богословие.
М., 1991. С. 176.

[12]
Преподобного Исаака Сириянина Слова подвижнические. С. 76.

[13]
Подробнее об этом см.: Иеромонах Иларион (Алфеев). Творения преподобного
Исаака Сирина в греческом и русском переводах. Послесловие к публикации новооткрытых
текстов // Церковь и время № 4 (7), 1998. С. 174- 176. – Прим. пер.

[14] Можно, конечно, спросить,
являлся ли сам Ориген “оригенистом” в том смысле, в каком оригенизм был осужден
V Вселенским Собором.

[15]
Это некие Иоанн Римский и Илия Коринфский – Прим. пер.

[16]
Так, по крайней мере, считал первый издатель творений свв. Варсануфия и Иоанна
преподобный Никодим Святогорец. См. его примечание в книге наставлений свв. Варсануфия
и Иоанна (Волос, 1960). С. 267 (на греческом языке).

[17]
О покаянии. В кн.: Преподобного и богоносного отца нашего Марка Подвижника
Нравственно-подвижнические слова. М., 1858. С. 112-114.

[18]
Имеется в виду учение св. Иринея о рекапитуляции (лат. recapitulatio – оглавление,
воспроизведение основных моментов). Согласно этому учению, человеческая жизнь
Христа, Нового Адама, как бы воспроизводит в обратном порядке жизнь первого Адама,
олицетворяющего все человечество. – Прим, пер.

[19]
Триодь постная. Т. 1. М.: Издание Московской Патриархии, 1974. Лист 72 (на об.).

[20] Достоевский Ф.М.
Братья Карамазовы. С. 400.

[21]
Хомяков А. Церковь одна. С. 18.

[22]
Archimandrite Sophrony. His Life is Mine. London-Oxford, 1977. P. 68.

[23] Св. Григорий Нисский.
О Молитве Господней, 5. Но в словах св. Григория нельзя усматривать августиновское
понимание первородного греха.

[24]
Archimandrite Sophrony. His Life is Mine. P. 61.

[25]
В цитатах из преподобного Силуана и архимандрита Софрония, приведенных в настоящей
статье, выделенное жирным шрифтом принадлежит авторам цитируемых текстов.

[26] Архимандрит Софроний (Сахаров) Видеть Бога как Он есть. Эссекс, 1985. С. 191 и 210.

[27]
Archimandrite Sophrony. De vie et d’esprit. Lausanne, 1992. P. 18.

[28] Archimandrite Sophrony.
De vie et d’esprit. P. 19-20.

[29]
В современной практике Православной Церкви утреня Великой Субботы (называемая
также “Чином погребения Спасителя”) совершается обычно вечером в Великую Пятницу.
Текст “похвал” цитируется по изданию: Минея праздничная М: Изд. Московской Патриархии,
1970. С. 411-427. Нумерация стихов приводится в тексте в квадратных скобках.

[30] Un moine de I’Eglise d’Oricnt. Amour sans limites. Chevetogne, 1971

[31]
Архимандрит Софроний. Видеть Бога как Он есть. С. 204.

[32]
Т. е. самому преподобному Силуану. – Прим. пер.

[33]
Архимандрит Софроний. Видеть Бога как Он есть С. 176.

[34]
Преподобного отца нашего Иоанна, игумена Синайской горы, Лествица. Сергиев
Посад, 1908. С. 8.

[35]
Archimandrite Sophrony. His Life is Mine P. 70.

[36]
Опубликовано совместно с Всемирным Фондом Природы в 1990 году под названием “Orthodoxy
and the Ecological Crisis”.

[37]
Archimandrite Sophrony Voir Dieu tel qu’ll est. Geneve. 1983. P. 151.

Источник: Свет Православия