Виктор ПЕТРОВ. У деревенского окна (original) (raw)

+ + +

Избы сиделец долгий, из окна

Смотрю на тот же вид – всегда другой.

Неповторимость жизни мне дана

И дом – судьбы подарок дорогой.

Стоят снега, двойная рама, двор

До неба вырос. Дел невпроворот –

Раскраивать заснеженный простор,

Торить тропинку к дому от ворот.

Но стаял снег, и места не узнать –

Открылись яблонька и грядки силуэт.

Работа продолжается, весна

Вошла во двор как молодой поэт.

Озимый лук, смородиновый дух

И мальва, сонная от влаги, поднялась.

Смотрю, как заполняет мир лопух

И хмель творит невиданную вязь.

Но стоит голову немного наклонить

И время дать идущей вслед поре –

Меняется повествованья нить,

И всё иное на моем дворе.

Прикрыл окно – в листве слегка сквозит

Почти заросший до реки овраг,

И паутинка плещется вблизи,

Клин журавлей – уже предзимний знак.

Двойную раму вновь вставлять пора

И уменьшать поленницы ряды.

Зима остановилась у двора

В преддверии Рождественской звезды.

И, оставляя светлые следы,

По облакам проходит Коляда,

В избе моей на стёклах зреют льды,

Окно ослепло. Но не навсегда…

+ + +

Обрусела земля к декабрю.

Только где ж вы, мои земляки?

Сам не ведаю, с кем говорю

Подмороженной гладью строки.

Обезумевший заяц-русак

По неровному полю бежит.

Как и прежде, заезжий степняк

На холодном просторе дрожит.

По весне добреду до реки:

Побурел, подобрел чернозем.

Только где ж вы, мои земляки?

Да неужто лишь в сердце моем…

ОТРИЦАНИЕ

Детки не помнят, что делали предки,

Беды и радости прадедов – прах!

Самые тонкие, гибкие ветки

Так легкомысленно плещут в верхах.

Мерно за ярусом высится ярус,

Долгие годы их не обойдут –

Ливня насилие, засухи ярость,

Поросли новой неправедный суд.

Вы уж простите, деревья, за образ,

Несправедливый для цельных, для вас.

Это у нас, у людей, важен возраст:

Прадед добудет, а правнук продаст.

В ПОЛНОЛУНИЕ

Сбивает с ног

Людской поток.

Я – инок, но не одинок.

Я – юн, но бесконечно стар.

Я – суперстар! Как Аватар,

Как выдумка, фантазий жмых,

Иной иду среди иных –

Резной в пространстве силуэт,

Словесный сор,

Небесный свет,

В краю непроходимых лиц

Создатель крайних небылиц.

Их не читает даже дочь,

Ничто не может мне помочь –

Ни в келье ночь,

Ни в деле день,

И тень наводит на плетень

Диковинка Земли – поэт.

Когда-то были,

Ныне – нет.

Иные стали в моде Были,

Что было прежде – позабыли

И новой чуши наплели.

Дух чужестранный на мели,

А родина – на облаках,

В ячейках души – как в силках.

А с неба смотрит, словно блюдце,

Луна

В короне эволюций.

ТАЁЖНЫЙ РЕКВИЕМ

Памяти Ломанова

Вдоль берега лодка пустая

Плывет без тебя, без меня,

Колеблется лента цветная

Ушедшего в прошлое дня.

В борта ее тычутся рыбы,

Смоленое тело болит.

Круги на воде, словно нимбы,

Пронизаны светом молитв.

И вот одинокую лодку

Относит в заросший затон.

Я пью поминальную водку,

Храню православный закон.

Граненая стопка сверкает,

Мерцает в ней пламя костра.

Река сквозь века протекает,

Как жизнь – и темна, и быстра.

Пустая, ненужная лодка

В зацветшей холодной воде…

Допита последняя стопка,

Застыла слеза в бороде.

И траурна лента цветная

Ушедшего в прошлое дня.

Вдоль берега лодка пустая

Плывет без тебя, без меня…

В ПОДРАЖАНИЕ ФАЛЕСУ

Есть акварельное сужденье:

Весь мир – текучая вода,

Одно могучее движенье

Из ниоткуда в никуда.

Ни тел, ни крепких оболочек,

Ни плотных каменных колонн,

Размыта мысль потоком строчек,

Закон в пучине растворён.

Душа прозрачной невидимкой

В разъятом ливне полыхнет,

И вот – не звёзды, а слезинки

Оплакивают небосвод.

Волной в морское виноцветье

Я погружаю жизнь свою,

Во всём, что есть на белом свете,

Одну лишь воду узнаю.

СТРАСТЬ

Оленем о любви трубя,

Копытом бью в горючий камень.

Я знаю – только для тебя

Мой облик выкован веками.

И гон воспламеняет страсть,

Ту, что таит себя под спудом.

Я чую этой страсти власть,

И рвется родовое чудо.

Лишь я, олень, никто другой! –

Я озаряюсь зрячей плотью,

И выгибается дугой

Твой стан, приученный к охоте.

БЛАЖЕНСТВО

Чай ароматен, яблоки душисты,

Доверчиво лежит дневной покой.

Не выдумать беспечности такой,

Что тянется и двести лет, и триста.

Тела плывут, не чувствуя преград,

Мы поднимаемся, не разорвав объятий,

А берега туманней и покатей,

И далеко внизу цветущий сад.

В твоей руке горит моя рука,

Просыпан пепел сладкого застолья.

И пышет лес, вздыхает тихо поле, –

Летим, не обгоняя облака.