Николай РАХМАНОВ. Смерть после жизни. Рассказ (original) (raw)
Филипу К. Дику посвящается...
Секундная стрелка сделала очередной оборот вокруг своей оси. Тихий шелест часового механизма непроизвольно привлекал внимание. Лукас, полулежа-полусидя в своем черном кожаном кресле, неотрывно следил за временем. Конец его последнего в жизни рабочего дня был всего в нескольких десятках оборотов этой маленькой, тонкой металлической полоски. Изредка поднося ко рту квадратный стеклянный стакан с небольшим количеством жидкости, отдаленно напоминавшей темный расплавленный янтарь, он делал небольшой глоток, словно пытаясь как можно дальше отодвинуть тот момент, когда стакан станет окончательно пуст. На непривычно пустом от всех этих кип бумаги столе были лишь эти небольшие механические часы - подарок Эмили Уайз, бывшей жены Лукаса, на их пятую годовщину.
Все хорошее когда-то заканчивается, - думал про себя Лукас. - Брак с Эмили, бутылка старого доброго скотча, время служения обществу... Все они равны, ибо всех их уже не вернуть.
Он залпом допил оставшийся в стакане скотч, и, с шумом поставив стакан на стол, встал. Через окно его кабинета были видны яркие, но несущие приятное вечернее тепло, солнечные лучи, пробивающиеся сквозь густую листву растущей возле здания офиса старой липы. Неспешно подойдя к окну и пальцами раздвинув жалюзи, Лукас стал рассматривать людей, проходящих по тротуарам Сансет авеню.
Несмотря на приближающийся вечер, на улице по-прежнему многолюдно, все куда-то спешат. Машины то и дело издают гудящие звуки, притормаживая перед неуспевающими вовремя перебежать на другую сторону улицы пешеходами, а из их окон слышаться возмущенные крики водителей. Пара темнокожих мальчишек, словно в сговоре со светофорами, успевают вытереть ветровые стекла останавливающихся на красный свет автомобилей. Далекий рев полицейской сирены... Лос-Анджелес. Во всей своей красе и неизменности. Возможно, только он и останется, когда все вокруг завершит свой цикл существования...
Сунув настольные часы в картонную коробку с остальными "профессиональными" пожитками, Лукас вышел из кабинета.
- Мистер Уайз... - услышал он растерянный голос своего секретаря, миссис Бэкфилдс, уже немолодой, но по-прежнему излучающей девичью красоту и жизненную силу женщины. - Вы... уже уходите? - неловко спросила она.
- Да, Кристин, завтра утром Билл приедет забрать книги, - пытаясь вести себя как ни в чем не бывало, Лукас изо всех сил старался изобразить подобие добродушной улыбки. - Теперь вам больше не нужно будет варить мне кофе и каждое утро докладывать обо всем, что здесь твориться.
- Можете поверить, мистер Уайз, я всегда делала это с большим удовольствием, - с грустью в глазах сообщила Кристин Бэкфилдс. Лукас поставил коробку на стол, и они обнялись:
- До свидания, Кристин. Ты была замечательным другом.
На глазах миссис Бэкфилдс выступили слезы. Она словно чувствовала, что уже больше не увидит своего бывшего начальника, словно они прощаются не до утра следующего дня, а до скончания времен.
- До свидания, Лукас...
Они посмотрели друг другу в глаза, и Лукас, положительно кивнув на непрозвучавший вопрос, но легко читаемый в глазах Кристин, взял коробку с вещами и пошел прочь.
Выйдя из здания и пройдя на парковку, он бросил коробку на пассажирское сидение своего автомобиля, а сам сел за руль. Он несколько мгновений неотрывно глядел в одну точку, словно задумавшись о чем-то. По какой-то неизвестной ему причине, Лукас вдруг решил пройтись пешком. Наверное, он вспомнил, что за все 20 с лишним лет своей работы здесь он ни разу не ходил домой пешком. Тем более что жил он всего в трех кварталах отсюда, а погода на улице была просто замечательная, совсем не по-ноябрьски теплая. Он вышел, и немного покопавшись с постоянно заедающим замком, закрыл машину.
Лукас неторопливо шел, пытаясь осознать то странное ощущение, которое на него нахлынуло. Это была какая-то невообразимая смесь радости свободы и предельного безразличия и бессмысленности всего происходящего вокруг.
Это чувство настолько поглотило его, что он не сразу заметил, как люди, в огромном количестве снующие взад-вперед куда-то исчезли. Он стоял один, посреди четырехполосной заасфальтированной мостовой Сансет авеню, а вокруг - никого: ни людей, ни машин... даже легкий вечерний ветерок полностью исчез.
Вдруг, он услышал нарастающий гул. Он исходил откуда-то изнутри его тела. Его охватила паника. Тело начало ощутимо вибрировать, движения становилось все сложнее контролировать. Резкий удар в район солнечного сплетения вывел его из равновесия, и он стал проваливаться в полную темноту, не различая где низ, а где верх. Падение это продолжалось бесконечно долго.
Постепенно, из непроглядной тьмы вокруг, друг за другом начали выплывать фрагменты из его прошлого: 60-летний юбилей, на котором собрались все его коллеги, чтобы отметить его выход на пенсию, бейсбольный матч, на который он водил своего восьмилетнего внука Эдди в прошлом месяце. А вот его деловая поездка в Европу, которую он совершил два года назад и которая, казалось, открывала такие огромные перспективы...
Лукас внезапно осознал, что события эти идут в обратном хронологическом порядке, а его падение постепенно ускоряется. Он пытался хоть как-то сопротивляться падению, но его лишь больше охватывал дикий страх и оцепенение. Изо всех сил он пытался вырваться из этого ужасного темного потока сцен его прожитой жизни. От полного отчаяния Лукас закричал, но голос его беззвучно утонул в безвоздушном пространстве. И вдруг, он снова ощутил резкий удар в живот, его падение закончилось вместе с этим ударом, а сам он почувствовал, что оглушен собственным криком...
Он с трудом открыл глаза... Он лежал на руках у какого-то странного существа в зеленом головном уборе с белой марлевой повязкой на лице. Из глаз существа исходила чувство доброты и ласки. Оно, судя по всему что-то говорило, но Лукас никак не мог разобрать что именно:
- У вас родился мальчик, миссис Уайз. Поздравляю, крепкий малыш, весь в отца.
Врач передал ребенка в руки матери, предварительно завернув его в мягкое шелковое полотенце.
- Вы уже придумали ребенку имя? - спросил он молодую мать, которая так бережно и осторожно держала самое драгоценное существо на свете.
- Лукас. Мы с Джеффри решили назвать его Лукас, в честь его прадеда.
