Валерий РОКОТОВ. Сатира, сестра моя (original) (raw)

Сатира сегодня гонима. Она не нужна изданиям, сидящим на госдотациях. Она не нужна изданиям олигархов. А других не имеется.

Возрождённый не так давно «Крокодил» наглядно показал, чего ждут от сатиры новые русские. Они хотят, чтобы она превратилась в антисатиру и обращала человека в свинью. При этом они ещё требуют, чтобы эта затея приносила им прибыль. Наше счастье, что русские олигархи – существа алчные. Им жалко выбрасывать деньги, играя на понижение. Иначе бы антисатира с грязью смешала всё.

Старая добрая сатира не умерла. Она загнана в угол и стоит там с кляпом во рту. Загнали её в этот угол два обстоятельства. Первое: сатиру боятся власти и капитал. Она ведь по природе своей социальна – вскрывает язвы, бичует пороки и гонит волну. Всё это в наши дни не приветствуется. И второе: сатира абсолютно растеряна. Кляп вполне можно вытащить. Она сама не знает, что говорить.

Сатира никогда не жила в условиях своей ненужности. Она всегда была нужна: буржуазии или советской власти. Она привыкла быть ведомой и бить по намеченным целям. А сейчас?.. Никто никуда не ведёт и целей никаких не указывает. Спонсоров нет.

Сегодня перед сатирой открываются два пути: либо предать себя и стать «анти» (превратиться в отмороженный стёб), либо измениться – взять невероятно сложный барьер и дотянуться до неба.

Сатира способна выжить лишь в одном случае – если обретёт метафизический драйв, то есть станет выше идеологий. Она обречена на эту великую перемену, поскольку воочию увидела бездну. Нельзя увидеть бездну и не измениться. Ты либо становишься её добычей, либо начинаешь сопротивление. Сделать вид, что всё остаётся по-старому, не получится. «По-старому» уже никогда не будет. То, что произошло с русским миром, изменило его навсегда.

Сейчас мир этот топчется на краю пропасти. Его приглашают сделать шаг вперёд и навсегда покончить с сомнениями, а он как-то замешкался. Не знает, что ему делать – падать или карабкаться.

Специалисты (настоящие, не болтуны) говорят, что есть единственный путь национального восхождения. Условно его можно назвать китайским, хотя по пути этому шли все процветающие сейчас государства. Это жёсткое руководство экономикой, идеологический диктат, суровый закон и трепетное отношение к нравственности.

Но, похоже, есть второй путь – наш, уникальный. И заключается он в том, что общество, заглянув в бездну, сказало: «Спасибо, не надо!» Или: «Я не твоя добыча».

Общество наше этого ещё не сказало. Но может. И сатира обязана ему в этом помочь. Иначе она не нужна никому, даже себе самой. Иначе лучшее, что её ожидает – это роль слуги самодовольной и тупеющей власти.

Сегодня сатира уже не может не видеть своего истинного врага. И это, конечно же, не самовлюблённый гламур, жалкая пена, которую легко уносит течением. Истинный враг сатиры – это «анти» и все его спонсоры.

Антисатира – враг очень сильный. Сила этого коллективного Кощея Бессмертного заключается в том, что он лишён всяких рамок и ясно осознает свою цель. Это не бесценностная публицистика, как многие полагают. Это публицистика, нацеленная на уничтожение ценностей. Именно поэтому она выжигает их стёбом.

«Анти» воюет с Богом и божественным в мире и человеке. Ей не нужен Бог, потому что с ним не разгуляешься. Он же требует пребывать в рамках, и требует это от всех.

«Анти» осознает, что Бога нужно убивать ежедневно, потому что он имеет вредную привычку воскресать. Его нужно мочить всюду и неустанно. Иначе вернутся проклятые идеалы и утопические мечты.

«Анти» ненавидит идеальные устремления и социальные грёзы. Оно не желает земного рая для всех. Оно желает и всегда желало рая для избранных.

Традиция здесь идёт от Рабле, которого ошибочно называют сатириком. Рабле не сатирик. Он антисатирик. Это писатель, глубоко презирающий ценности Ренессанса. Хорош сатирик, который превозносит плоть, высмеивает всё духовное, пропагандирует скверну и упивается натурализмом – жратвой, половыми актами, испражнениями.

Рабле упорно привязывал смеховую культуру к низу, к попранию норм, к аморальности. То есть творил антисатиру. Он же дал своему детищу путеводный образ, благодаря которому «анти» обрело бессмертие. Рабле изобразил Телемское аббатство – рай элитариев, которые, живя целиком за счёт общества, отбрасывают всякие нормы и делают то, что им вздумается.

В далёком шестнадцатом веке образ Телемского аббатства был воспринят, как шутка. Как легкомысленная утопия, вступившая с забавный спор с великой утопией Мора. И тогда, и в последующем Телему задвинула в тень история.

Европейский мир восходил. Его меняли идеи гуманизма, просвещения и прогресса. Сатирики сражались за новое общество в первых рядах. Они мечтали о новом национальном доме, без церковного диктата и феодального произвола. Образ идеального государства вдохновлял и Костера, и Вольтера, и Дефо, и Свифта, и Диккенса, и Твена. Сатирики потешались над попами и аристократами, славили реформы и освобождённого человека. Они высмеивали отживающие порядки и пытались исправить нравы своих современников.

Пленённые социальными грёзами, сатирики не разглядели, что родилось нечто зловещее, некий иной смех, содержащий фундаментальное отрицание всего, что им дорого. Они считали Рабле собратом. Долгое время он воспринимался как весельчак, чей пафос состоит в освобождении от кабалы мнимых святош и власти тупых феодалов.

Разогретые идеалы и восходящий поток истории вполне объясняют, почему Рабле мало кого вдохновил. В последующие века он выглядит трагически одиноким.

За четыре века были предприняты лишь две попытки воплотить Телему. В середине XVIII столетия группа английских аристократов объединилась в «Клуб адского пламени». В развалинах старого монастыря весёлые бездельники создали подобие Телемского аббатства. Однако это был жалкий симулякр – место для выездных оргий, где магическими ритуалами пудрили мозги благородным девицам.

Серьёзней к делу подошёл Кроули, влиятельный мистик, которого родная мать называла «зверем 666». Он творил свою Телему как религиозное учение, основанное на идеях Рабле.

Кроули и его последователи, считали, что момент крайне благоприятен. На рубеже XIX и XX веков впервые заговорили о закате Европы и остановке прогресса. Эти пророчества вселяли надежду в сердца телемитов. Им казалось, что счастье близко.

«Святое аббатство Телемы», созданное на Сицилии, просуществовало недолго. Этот зыбкий мираж история развеяла очень легко. Кроули обвинили в сатанизме и неосторожном убийстве и начали отовсюду гнать.

Телемиты ошибались, полагая, что час настал. Коммунизм, национал-социализм и западная демократия вступали в великую схватку, и ни одной элите мира не нужен был человек, который её развращает – вещает про какую-то магическую мастурбацию, например. Тогда было как-то не до магической мастурбации.

Знакомый мираж вновь возник в конце ХХ века, когда мировая схватка закончилась. Коммунисты и капиталисты победили нацистов, а затем начали бороться друг с другом. Итогом стало падение советского строя.

Но ещё до того, как он рухнул, мир тихо окрасился в серое. Его заволокло странным туманом, полностью скрывающим будущее. Куда идти, уже мало кто понимал. Шок, порождённый страшными войнами, вызвал к жизни постмодернизм с его ненавистью к истории и желанием творить издевательские коллажи.

В это время уже ничто не мешало формироваться антиэлите, презирающей ценности эпохи Модерна и не желающей никакого развития. Было объявлено о конце истории, человека, гуманизма и всего прочего, что долго не давало покоя.

Местом, где «концу истории» обрадовались больше других, был Советский Союз периода упадка и разрушения. Здесь антиэлита, стыдящаяся своей страны и проклинающая своё прошлое, вдруг обрела путеводный образ. Её совершенно очаровал Рабле, которого восславил знаменитый советский литературовед Бахтин. Её пленило Телемское аббатство.

Телема порождала фантазии. Она манила сексуальным раскрепощением, лёгкостью бытия и красками вечного Карнавала. И главное – полной мировоззренческой ясностью, поскольку превозносила телесное.

То, что попытки воплотить данный мираж приобретали зловещий характер, элитариев не особо пугало. Наших элитариев зловещее вообще не пугает. Иначе бы они не вешали на свои авто известные номера.

Антиэлита приступила к работе – сооружению рая для избранных, узаконенного борделя, сладость жизни в котором будет обеспечивать общество. Ей было ясно, что нормальное общество это соорудить не позволит. Поэтому стало спешно его обыдливать. Гнилое общество элитарному борделю не угрожает. У него нет ни ценностей, ни достоинства. Оно может только завидовать, заискивать и исполнять пожелания. И такое общество позволит выкачать из страны всё.

Антиэлита создала клонов Рабле – его бесчисленные мелкие отражения. Она расплодила и направила всю эту стебущуюся кодлу, которая видела себя в будущем борделе привилегированными шутами.

Клоны от души покуражились. Во времена перестройки они отстебали советские культы. В девяностые годы – национальные. А совсем недавно изгадили «Крокодил» – сделали из него пушку, стреляющую говном во все стороны.

На этот натиск сатира отвечала редкими выстрелами (чем-то возмущалась, что-то привычно высмеивала) и сдавала позиции. Она отступала, не понимая, откуда вдруг забил такой фонтан иного, странного смеха. Она не понимала его природу. Вот эти отморозки стебутся и стебутся без меры, а чего хотят? Если хотят национального рая вместо советского, то почему стебут Севастополь? Ведь никакой национальный рай невозможен без «священных камней».

В итоге сатира забилась в угол, где ей ещё и сунули кляп. Теперь её не видно и не слышно. Видно и слышно лишь неких деятелей эстрады, которым уже пора давать звание «коммерции сатирик» за то усердие, с которым они обращают в личный доход стоны общества.

Сатира, милая, тебе пора выходить из угла. Чтобы выстоять и потеснить «анти», тебе нужно избавиться от чёртова кляпа и взять слово. При этом тебе нужно не барахтаться в мелкотемье, не тонуть в старой советской традиции и не пасовать перед сложностью. Сегодня настоящие темы – это торжество смерти, сон души, деградация бытия, новые формы тоталитаризма и утверждение ада.

Тебе нужно ясно видеть своего врага и понимать, что им движет. Тебе нужно учиться по-взрослому читать тексты: кто написал, что вдохновило и чего граждане добиваются? Иначе ты просто не сможешь на это ответить. Ты будешь мычать, а современное общество мычания не приемлет. В результате ты окажешься в заднице со всеми своими принципами. Тебя выстебут и повесят сушиться.

И драма будет состоять не в том, что конкретному сатирику разобьют нос и выставят его мудозвоном. Драма будет состоять в том, что грязевой поток сметёт всё. Мы же помним, как легко иная смеховая культура расправилась с советскими культами. Она обратила их в дым. Тоже самое она сделает и с культами новой России.

Когда антиэлита осознает, что идеология стоит дорого и на ней нельзя экономить, она направит на уничтожение оставшихся ценностей такой ресурс, что мало не покажется никому. Это будет информационный террор по принципу «гаси свет».

Антисатира не даст сформироваться национальному сознанию. Она не позволит сформироваться нормальной элите. Она выстебет любую идеологию. Всё, сказанное от имени государства, будет молниеносно извращено и окарикатурено.

«Анти» будет опускать русский мир и гасить его звёзды. Оно будет подрезать национальные крылья. Оно тем и живо.

Ребятам этим национальный рай нужен, как верёвка на шее. При одной мысли о таком рае их тянет блевать. Им нужен Замок, надёжными стенами отгороженный от их же руками осквернённой реальности. В реальности этой всё будет дёшево: руки, мозги и тела. Оттуда можно будет выкачивать жизнь бесконечно.

Чтобы не позволить соорудить Телему, сатире нужен метафизический взлёт. Ей нужно высекать искры эмоций и будить мысль. Не давать «анти» усыплять души. Ей нужно не изображать из себя коллективного Вуди Аллена, а прорываться к пониманию истории и современности, к политическому и философскому знанию. А ещё ей нужно жёстко оспаривать фундаментальные утверждения антисатириков: «всё остывает», «слово бессильно», «человек – скот». Оспаривать, поскольку всё это пошлейшая ложь. В человеческом мире действуют иные законы, часто противоположные физике. Слово живёт, пока не погибла надежда. И люди достойны лучших определений.

Человек слишком сложен, чтобы судить о нём было позволительно червяку.

Ты согласна, сестра?