К 90-летию со дня смерти А.Блока: Евгений ЧЕКАНОВ. Его слова полны пророчеств. (original) (raw)

Провожая День рождения Александра Блока в ноябре, вспомним, что в уходящем 2011 году исполнилось 90 лет с тех пор, как поэта не стало. Журнал «Парус» приглашает своих постоянных авторов принять участие в Круглом столе и предлагает высказаться по следующим вопросам:

Какую роль сыграла поэзия Блока в Вашей читательской жизни?

Что привлекает (или отталкивает), обращает на себя Ваше внимание в блоковской поэзии и его творческой судьбе в первую очередь?

«Интеллигентный» Блок или «народный» Есенин? В одном из старших классов средней школы учащимся предложили написать сочинения о Блоке или Есенине (по выбору). 22 человека написали о Есенине, 3 — о Блоке.

Как Вам кажется, актуальна ли для сегодняшнего читателя поэзия А.Блока?

Удалось ли, на Ваш взгляд, А.Блоку затронуть струны русской души?

Видится ли Вам сегодня Блок поэтом-пророком?

______________________

Я обратил внимание на Блока только после того, как его покритиковал — за провалы духа — Юрий Кузнецов. До этого момента мое понимание Блока было школьным: я знал, что он — «классик», а школьники считают классиков мертвецами. Но вот я прочел:

Мелькнул в толпе воздушный Блок,

Что Русь назвал женой,

И лучше выдумать не мог

В раздумье над страной.

И задумался: а ведь и впрямь, что это такое: «О, Русь моя! Жена моя!»? Разве Русь — «жена»? Ведь она — «мать»!

Так — вслед за Кузнецовым — я начал мысленно спорить с Блоком. И только тогда он начал становиться для меня живым: ведь спорить можно только с живыми.

Сегодня Блок жив для меня более чем когда-либо. Когда я погружаюсь в воплощенную музыку его стиха, когда читаю о его мучительной семейной жизни, о его околополитической суете, о его ошибках и прозрениях, я вижу перед собой живого человека, талантом которого можно очаровываться, перед чеканными формулами которого можно преклоняться, но к которому можно и нужно предъявлять претензии, с которым можно и должно спорить. То безупречный, то заблуждающийся, то грешный, то святой — он жив для меня, он — мой постоянный собеседник.

Привлекает меня в Блоке, прежде всего, его отношение к поэзии, к назначению поэта на земле. Блок очень серьезно поставил в свое время проблему отличия обычных людей от поэтов, и за это ему — низкий поклон. Правда, сегодня в России истинный поэт — чуть ли не посмешище, образ поэта заслонен для читающей публики чудовищными масками графоманов, дорвавшихся до эстрады и Интернета, — но это пройдет, бояться этого не нужно. Все PR-маски сгорят в одно мгновение в лучах, которые исторгнет явление нового русского поэта, равновеликого Блоку.

Привлекает вектор его духовного движения. Блок мощно уводит людей — тех, кто способен слышать и грезить — от звериного быта, от мерзостных придумок, от денег, от государства, от законов и понятий, от бессмертной пошлости толпы, он зовет людей далеко-далеко — туда, где живет сам… как я люблю говорить — «в сорок восьмой век».

Нам, русским поэтам, он дал формулу, которую и сегодня сладко швырнуть прямо в харю каждому новорусскому буржуа:

Ты будешь доволен собой и женой,

Своей конституцией куцей,

А вот у поэта — всемирный запой,

И мало ему конституций!

Пускай я умру под забором, как пес,

Пусть жизнь меня в землю втоптала, —

Я верю: то Бог меня снегом занес,

То вьюга меня целовала!

Но, вместе с тем, он учит нас видеть при свете дымного факела вереницу обреченных, тех, _кто твердо знает: в книгах — сказки, а в жизни — только проза есть_…(это ведь именно они — обречены!), учит видеть их корчи и мучения — и сострадать таким людям, жалеть их: ведь они Богом обижены…

Он, Блок, всею своею жизнью заповедывает нам, поэтам, что «социальное» в наших думах и стихах не должно быть главным. Да, мы можем — и даже должны! — откликаться порой на это «социальное», особенно когда оно нас слишком уж достает, но как только оно оставляет нас в покое — мы должны тут же о нем забывать. И продолжать пребывать там, где нам, поэтам, самое место — у Господа в горсти…

Если вся русская поэзия однажды — не дай Бог! — будет истреблена, и останется один Александр Блок, то и тогда она будет блистать в небесах. А его речь «О назначении поэта» каждый русский поэт обязан выучить наизусть.

Блок и Есенин… Не подлежит никакому сомнению, что Есенин — при всех его безусловных достоинствах! — стоит на иерархической лестнице мировой литературы гораздо ниже Блока. Он сам это прекрасно понимал: не зря же с него капал пот, когда он смотрел на живого Блока.

Блок — хранилище мировой культуры, драгоценная арфа поэзии, а Есенин — «Божья дудка», как Рубцов, как Бёрнс…

Если современным школярам суждено развиваться, то они, будем надеяться, поднимутся от Есенина к Блоку.

Актуальна ли для сегодняшнего читателя поэзия А.Блока? Смотря для какого читателя. Для того, кто пытается «в просвещении быть с веком наравне», Блок сверхактуален: это наш современник, он говорит на нашем языке, его мучают наши проблемы. Для футбольно-пивного быдла он закрыт, и это очень хорошо:

Ты — железною маской лицо закрывай,

Поклоняясь священным гробам,

Охраняя железом до времени рай,

Недоступный безумным рабам.

Удалось ли Блоку затронуть струны русской души? Русская душа — не душа захолустья, это мировая душа. Она объемлет весь мир — земной и надзвездный, она отвечает трепетом на каждое прикосновение, а на умелое — тем паче. Блок не то что «затронул» эти струны — он возложил на них свои вдохновенные персты, и вся Россия начала с той поры завороженно внимать его музыке… И внемлет до сих пор!

Безусловно, я считаю Блока пророческим поэтом. Его стихи и статьи полны пророчеств, которые исполняются и будут исполняться впредь.

В самом явлении Блока, в появлении его в русской культуре — есть нечто пророческое. Вдумайтесь: Маяковский давно труп, а Блок жив… разве это не знак всем русским поэтам?

Прошел уже почти век со дня гибели Блока, Россия несколько раз утопала в крови, по ней прошли концлагеря, колхозы, ельцинисты — а Блок жив, неколебим.

В 1907 году он спрашивал у будущего:

Что мне поет? Что мне звенит?

Иная жизнь? Глухая смерть?

Сегодня, на исходе 2011 года от Рождества Христова, мы отвечаем ему весело:

— Никакой смерти!.. Ты жив!..