Карл ШИФНЕР. Знакомство с автором (original) (raw)

1.Расскажите, что стало причиной Вашего прихода в литературу? Какими были первые опыты?

Не было у меня, к сожалению, в детские годы своей Арины Родионовны. У меня вообще не было ни бабушек, ни дедушек, ни даже отца. В страшные сороковые военные годы почти на корню выморили весь мой род. Всё население немецкой диаспоры СССР было огульно оклеветано и выселено с насиженных мест. Нас отлучили от родного языка и культуры. О существовании немцев в Советском Союзе не принято было говорить и писать. Не удивительно, что большинство граждан послевоенных поколений не ведали о существовании в стране двухмиллионного немецкого народа. По численности населения немцы занимали третье место в России. Но даже после слишком запоздалой реабилитации им до сих пор не дали возможности проживать компактно, чтобы они могли сохранить свой язык и культуру. Правда, нашёлся один «добрый» человек — Борис Ельцин, первый президент России, который, в ответ на многочисленные ходатайства немцев восстановить автономию, предложил реабилитированному народу поселиться на территории бывшего ядерного полигона. Немудрено, что многие немцы предпочли вариант эмиграции в Германию, которая любезно пригласила их вернуться на свою историческую родину.

С нами, пятью малыми детишками, осталась одна мать. Изгнанные за 24 часа из собственного дома, мы нашли спасение в маленькой сибирской деревне в Омской области. Тут уж матери было не до сказок. Хотя лучшие семена в мою душу заронила всё-таки именно она.

У меня жизнь сложилась таким образом, что всё желаемое приходило с большим опозданием. В школу пошёл лишь с 9 лет — не было у нас в трудные послевоенные годы зимней одежды и обуви. Зато с малолетства приучался ко всякому труду. Раньше сел на коня, чем за парту. Пас коров, телят, овец, даже лошадей выпасал в ночную смену. Между прочим, это нелёгкий хлеб. Вставать надо было семилетнему мальчику в четыре утра, опережая восход солнца, и по стылой росе босиком выгонять стадо километра три за деревню, а там следить в оба, чтобы ни одна скотинка не шмыгнула тайком за лакомством на колхозные зелёные посевы. И носился мальчуган наперегонки со своей весёлой собачкой из конца в конец пастбища. Лишь когда солнышко пригреет, и коровы прилягут ещё раз «перемолоть» съеденную травку, мы с мамой разводим костёр и печём себе на завтрак несколько картофелин. Весь день на природе — от восхода до захода солнца. Изо дня в день — от ранней весны до первого снега.

Так и вырос я в этой деревне. Зимой — среди снежных сугробов, летом — среди цветущих лугов. Очень хотелось учиться, но в нашей деревне была лишь начальная школа. Семилетка находилась в пяти километрах, туда-то я и шагал каждый день в течение трёх лет. Ближайшая средняя школа была в районном центре, но у нашей многодетной семьи не было средств, чтобы содержать меня вдали от дома.

Позднее, отслужив три года в армии, улетел за романтикой на Крайний Север. Было мне тогда уже 22 года, а образование — всего лишь семь классов. Долго не раздумывая, пошёл работать на завод подручным кузнеца, а вечером в школу рабочей молодёжи — приобретать среднее образование. За два года окончил экстерном 8–11 классы, поступил заочно в университет, и сразу же попросился работать в редакцию газеты. Среди молодых, образованных журналистов я чувствовал себя героем романа Джека Лондона — Мартином Иденом в начале его пути. Старался навёрстывать упущенное, читал запоем всё, что считалось прогрессивным. Но всё равно ущербность свою чувствовал. Не однажды приходила мысль: не лучше ли было бы остаться в своей деревне? Работал бы в поле или в лесу, женился, и был бы на своём месте…

2.Кого можете назвать своими литературными учителями?

Но тогда пришлось бы отказаться от тайной мечты, которая зародилась у меня в годы службы в армии. Именно там я познакомился с прекрасным человеком, незаменимым другом и наставником Юрием Филипповым (земля ему пухом). Всего-то на два года был он старше меня, а я сразу почувствовал в нём настоящего учителя. Образованный, интеллигентный, необыкновенный умница, и притом очень доступный — свой парень. Он пришёл в нашу роту после окончания художественного училища, был постарше нас, но к солдатской жизни был очень неприспособленным. Никакой выправки, военная форма как-то несуразно висела на нём. Маленького роста, худощавый, белобрысый, с рыжеватой короткой причёской. С первого взгляда он вызывал жалость, но после пятиминутной беседы с ним, он чудным образом становился симпатичным парнем. Всегда тихий, незаметный, с неторопливой речью, он с первых слов удивительно точными фразами располагал к себе. Служил при штабе писарем-художником, в казарму возвращался лишь вечером, и мы тут же начинали виться вокруг него.

В час личного времени мы, как правило, кучковались в ленинской комнате. А Юра устраивался где-нибудь в укромном местечке и рисовал с натуры «солдатские будни». Мы потом безошибочно узнавали себя на его рисунках. Нередко его произведения публиковались в окружной воинской газете.

Именно он, Юрий Филиппов из Подмосковья, открыл мне на многое глаза, научил по-новому видеть мир. Как-то он подошёл ко мне, когда я в казарменном спортзале отрабатывал упражнения на брусьях. Понаблюдал за мной, пряча неодобрительную улыбку. Наконец, протянул в неторопливой своей манере: «Сила есть — ума не надо… Хорошо бы ещё мозговые извилины покачать…»

Ах, Юра! Скольким я тебе обязан, а ты так рано, в самые цветущие молодые годы ушёл из жизни. Как мне тебя не хватало все последующие годы. Не было у меня за всю мою долгую жизнь лучшего друга, наставника.

Он-то и внушил мне, что надо обязательно учиться, надо увлечься каким-нибудь творчеством.

— Да я ни на что не способен, — сокрушался я.

— Способен, — уверенно настаивал он. — Каждый человек имеет какой-то талант. Вспомни, что ты больше всего любил в детстве.

Тогда-то в долгой беседе я и рассказал ему о том, что пришлось пережить моей семье, через какие жернова жестоких репрессий нас пропустили. Он был потрясён моим рассказом и тут же взял с меня слово — когда-нибудь обязательно об этом написать. И стал давать мне несложные задания — писать небольшие зарисовки о солдатской службе в окружную воинскую газету. Внимательно прочитывал мою неуклюжую писанину, редактировал, а потом так искренне хвалил меня, что я начал ему верить. Приносил из библиотеки книги, которые мне крайне необходимо было прочитать. Даже составил огромный список полезных для моего дальнейшего самообразования книг. Долго ещё после службы я читал именно книги по этому списку.

Не могу сказать, что из меня вышло то, о чём он говорил мне, но своё обещание я выполнил. Так что, первый толчок я получил от Юры. А учился понемногу у многих. В первую очередь, у классиков: с прозой И. Бунина, А. Куприна, с дневниками Л. Толстого, Ф. Достоевского всю жизнь не расстаюсь**.** Близки мне по духу В. Солоухин, В. Тендряков, Ф. Абрамов, В. Шукшин, Ч. Айтматов, В. Белов, В. Распутин, В. Лихоносов. Теперь вот нашёл немало интересных талантливых авторов в журнале «ПАРУС»**.**

3.В каких жанрах Вы пробовали себя?

Журналистские жанры я изучал в университете и регулярно практиковал в периодической печати. Но всегда тяготел к рассказам, и при возможности писал их. До развала страны я активно публиковал свои очерки, рассказы, маленькие повести на русском и немецком в газетах, журналах, коллективных сборниках. Длинные, объёмные полотна меня почему-то не увлекают. В них нужны и конкретный исторический момент, и целые панорамы событий, и столкновение множества героев, и подробные описания. Видимо, я до этого не дорос. Возможно, не берусь за большие полотна ещё и потому, что в творчестве для меня главное не события, а духовный мир и переживания героев. Вообще, свои главные задумки, серьёзные планы я не осуществил. Мечтал после выхода на раннюю пенсию (северный стаж позволил сделать это в 55 лет) всецело отдаться любимому делу — литературе. Даже деньжат накопил впрок. Но наш первый президент и тут преуспел — присвоил их, отнял, как и у миллионов других пенсионеров**.** После таких перемен я остался гол, как сокол.

Да что теперь горевать об этом! Нам не привыкать к потерям. Вся жизнь построена на том, что мы постоянно что-то теряем. В конечном счёте, теряем и самое ценное — отмеренный судьбой срок пребывания на этой грешной Земле.

4.Как бы Вы могли обозначить сферу своих литературных интересов?

Развал страны перечеркнул все мои литературные надежды. Всё пошло кувырком. В душе моей тоже всё перевернулось: угнетал не столько переворот, сколько хлынувшие на нас беспредел и небывалый разгул дикости. И на пенсионный отдых уже вышел, и свободного времени стало хоть отбавляй, а не писалось. Лет десять не писал ни строчки. Не видел смысла. Стоило сесть за письменный стол, чтобы исполнить давно ноющий в душе сюжет, как тут же вставал вопрос: зачем? И руки опускались. Не было прежнего творческого тонуса, не было горения. Писал катастрофически мало. Не мог избавиться от мысли о том, что моя писанина никому не нужна.

Писательство я бы сравнил с сибирской тайгой: войти дано многим, но выбраться из неё без проводника редко кому удаётся. Нужен добрый проводник в лице благожелательного литературного критика, гостеприимного издательства, писательского окружения.

Единственное, что спасало меня от депрессии, это новое увлечение — фотографией и кино. Самозабвенно снимал видеокамерой море, цветущую степь, лесные пейзажи… Когда снимаешь живое, дышащее море, то забываешь обо всём на свете. Можно часами бродить по лесу с видеокамерой, снимать фильмы, наблюдая за жизнью птиц и диких животных. Особенно люблю снимать в непринуждённой обстановке детей и стариков. У меня набралось несколько десятков видеофильмов, которые сам монтировал, накладывал соответствующую музыку. Мы с женой любим путешествовать, и из каждой поездки возвращаемся с множеством фотоснимков. Из них мы потом тоже монтируем фильмы, озвучивая их подходящей музыкой.

5.Какого автора, на Ваш взгляд, следует изъять из школьной программы, а какого — включить в нее?

Прививать ребятам интерес к литературе надо на лучших образцах. Литература, родной художественный язык — основа духовной культуры, основа нравственности. Это самое доступное средство для познания мира, эстетического воспитания. Если появится любовь к литературе, к родному языку, то будет и любовь к своему краю, к Отечеству, ко всему светлому и прекрасному. Тот, кто однажды полюбил литературу, тот сам найдёт себе книги талантливых поэтов и писателей. Я не уверен, что в ХХI веке так уж необходимо изучать в школе творчество А. Тэффи, М. Исаковского, Л. Андреева, А. Серафимовича, Д. Фурманова, В. Маяковского, Н. Тихонова, Н. Островского, Д. Самойлова, В. Ерофеева, Т. Толстой.

6.Есть ли такой писатель, к творчеству которого Ваше отношение изменилось с годами кардинальным образом?

В последнее время замечаю, что всё чаще разочаровываюсь в моих любимых писателях. Причина, разумеется, не в них, а во мне. Это я со своими вкусами и взглядами меняюсь. Тем не менее, всех, кого раньше любил, не забываю. По-прежнему читаю всё новое у Виктора Лихоносова, хотя ранние его рассказы нравились больше. То же самое мог бы сказать об Андрее Битове, Владимире Крупине, Анатолии Киме, Владимире Маканине, Фазиле Искандере. Их произведения я раньше просто обожал. Но, повторюсь, не они сегодня хуже пишут**,** а я стал более капризным. Так что желаю этой замечательной старой гвардии дальнейших успехов.

7.Каковы Ваши предпочтения в других видах искусства (кино, музыка, живопись…)?

Современное кино России всё больше удручает. Сегодня уже не звучит ленинское определение «Из всех искусств для нас важнейшим является кино». Нельзя же бесчисленные сериалы всерьёз принимать за художественные фильмы. Эти «косяки» из примелькавшихся актёров вызывают одну лишь тоску и стыд за отечественный кинематограф.

Весь двадцатый век мы гордились плеядой прекрасных актёров. Вспомним мастеров кино Иннокентия Смоктуновского, Вячеслава Тихонова, Юрия Яковлева, Евгения Леонова, Анатолия Папанова, Всеволода Санаева, Василия Шукшина, Михаила Козакова, Евгения Евстигнеева, Михаила Ульянова, Нонну Мордюкову, Наталью Гундареву. Остались ещё старые мастера советской актёрской школы, среди которых Леонид Куравлёв, Игорь Костолевский, Инна Чурикова, но их мы очень редко видим в новых фильмах. Какая живая игра, какой психологизм, какие образы они создавали!

А в современных сериалах мы видим не в меру энергичных, но без дела слоняющихся типов, коротающих время в бесконечных застольях. На фоне всеобщей еды и питья горячительного эти актёры не говорят красивым, чистым русским языком, а о чем-то невнятно гундосят, выпучивая глаза. Не отрицательные, а вполне положительные герои говорят уличным языком: «Ну, ты вааще, блин, не догоняешь, што ль?». Что стало с нашим некогда любимым кино? Или кинематограф вконец лишился былой замечательной школы актёрского мастерства?

Нечто подобное наблюдаем нынче и в эстрадном искусстве. Только ленивые не выходят на эстраду, чтобы своим сиплым голосом покричать, подёргаться в неприглядных конвульсиях. Вульгарные шлягеры из лагерного репертуара принято сейчас называть «шансоном». Ими потчуют нас со всех телеканалов с вечера пятницы до утра понедельника. Да ещё этот вездесущий рэп, напоминающий грохот и стук работающих станков на ткацкой фабрике. Такая музыка не только оглушает, но и притупляет мозги.

Моя мама любила петь, особенно народные песни. И если кто-то из нас, детей, подпевая, чуточку фальшивил, она тут же замолкала, объясняя нам, как надо петь. В детстве она два года училась вокалу, но нагрянувшая революция перечеркнула всю её судьбу. И все-таки при всяком удобном случае она предлагала мне вместе с нею попеть.

Обучаться музыке с детства, как это принято сегодня почти в каждой семье, я не имел возможности. Самой благозвучной музыкой было тогда для меня случайный кусочек хлеба, которого нам так не хватало. В нашей деревне в годы моего детства не было даже радио, оно появилось лишь в 1954 году в виде черной тарелки, прикрепленной к высокому столбу возле здания сельского совета. И это радио мы слушали с разинутыми ртами.

Однажды мой брат откуда-то раздобыл старый патефон и несколько грампластинок. Заведёшь вручную пружину, поставишь пластинку — и вот уже поёт Леонид Утёсов, или Лидия Русланова, или Клавдия Шульженко. Особенно мы с мамой любили песенку «Самара-городок». В долгие зимние вечера мы слушали её по нескольку раз.

В молодости я любил посещать эстрадные концерты. Но тогда ведь не дёргались в полуобнажённом виде, а пели. Да и сейчас, когда я уже разменял восьмой десяток, один день без музыки — скучный день. С возрастом всё больше тянет к Бетховену, его сонаты неизменно настраивают на светлую волну. Такая музыка помогает отмести от себя непосильный поток негативной информации, обрушивающийся на нас со всех сторон. Близок мне по духу и Георгий Свиридов, особенно люблю его лирические романсы и песни на слова Пушкина. В дождливые, пасмурные вечера, когда меланхолия норовит накрыть с головой, спасает испанская инструментальная музыка. Особенно нравится виртуозная гитара Хоакина Родриго — «Весёлая соната», «Адажио»…

8.Вы считаете литературу хобби или делом своей жизни?

Ни тем, ни другим. Хобби в моём понимании нечто менее серьёзное, которым можно увлекаться, а можно и безболезненно забросить или заменить чем-нибудь другим. Хобби для меня, например, фотоискусство, которым могу заниматься вплотную, а могу и прервать на долгое время. Литература не стала делом всей моей жизни в силу того, что я всегда был вынужден конкретным трудом зарабатывать себе и своей семье на хлеб насущный. Основная работа на производстве, в конторах или в редакциях газет отнимала много времени и энергии. Я не гнушался никакой работы, был землекопом, кузнецом, старателем в золотодобывающей артели. Всегда в делах. Не хотел, как некоторые мои друзья-писатели, перебиваться с хлеба на воду ради великой цели в литературе. Возможно, в этом моя большая ошибка.

Но, с другой стороны, меня всегда удивляет, как некоторые мои коллеги много и безустанно пишут, не видя света белого. Я думаю так: если писатель всё время пишет, то ему некогда жить. А если он по существу не живёт, то о чём же он пишет?

9.Что Вы считаете непременным условием настоящего творчества?

Безудержное желание реализовать себя. Чувство свободы, полной независимости от политической конъюнктуры. Правда, для литературного творчества необходимы ещё и нормальные бытовые условия, материальная обеспеченность. Не о роскоши речь, которая разлагает творческую личность, а о средствах для достойной жизни. Иметь свой тихий уголок, где можно уединиться от всех мирских шумов и целиком отдаться любимому делу. Еще Гёте заметил, что таланты образуются в покое. Да, если ты хочешь дерзать творчески, тебе нужен относительный покой.

Мы часто слышим рассуждения о том, что нужда — сестра таланта, страдания умножают мудрость, и тому подобное. Известно немало примеров, когда самые несчастные, вечно нуждавшиеся люди становились великими. Нужда, получается, чуть ли не путеводная звезда к вершинам совершенства. Это она якобы стимулирует творчество — обостряет твоё восприятие, одухотворяет воображение, не даёт душе заснуть… Но опять же, разве не нужда отнимает столько сил и творческого горения? Она! Это она во все века убивала таланты прежде, чем они успевали себя реализовать.

10.Что кажется Вам неприемлемым в художественном творчестве?

В угоду кому-то или чему-то сознательно искажать действительность. Создавать «выгодные» произведения. Работать с оглядкой на власть.

11.Расскажите читателям «Паруса» какой-нибудь эпизод своей творческой биографии, который можно назвать значительным или о котором никто не знает.

В конце семидесятых годов прошлого века я предложил ответственному секретарю областной писательской организации свою маленькую повесть о том, как жилось репрессированной немецкой семье в годы войны и после. Ответственный секретарь, известный в области поэт и прозаик, ознакомившись с моей рукописью, категорично заявил: «Такое не пойдёт. Нельзя такое публиковать». Тогда я послал эту повесть в редакцию знакомого мне всесоюзного еженедельника. Вскоре получил ответ: «Такие темы нас не интересуют…»

Прошло семь лет. Однажды я посетил редакцию этого еженедельника, познакомился с заведующим литературным отделом и предложил ему свою злополучную повесть. Он охотно принял рукопись. Через два дня получил от него письмо, в котором он сообщал, что повесть моя будет опубликована через пару недель. Ещё через несколько дней получил второе письмо, от того сотрудника, который когда-то заявлял, что такие темы редакцию не интересуют. Что забавно, на этот раз он похвалил меня.

Кстати, за эту повесть я получил от редакции еженедельника вторую премию года.

12.Каким Вам видится идеальный литературный критик?

Я бы сравнил критика с всадником. Недобрый всадник подгоняет скакуна хлыстом, добрый — голосом или жестом попросит коня ускорить бег. Плохой критик сбивает автора с толку, хороший подымает и дарит крылья. Если критик полон желания помочь писателю (другой цели у него не должно быть), то он не орудует хлыстом, а сочувствует, сопереживает вместе с автором и укажет ему оптимальный путь к совершенству.

13.Каким Вам видится будущее русской литературы?

Прекрасная пора чтения книг и журналов скоротечно уходит от нас. С этим приходится мириться. Вся информация, в том числе литература и все виды искусства, в ближайшие десятилетия перекочуют с бумаги по электронной дорожке в виртуальный мир. Литературное творчество принимает массовый характер и скоро перестанет быть прибыльным делом. Писательский бум быстро погаснет. На этом фоне выделятся лишь истинные таланты, которые будут рады, что их читают бесплатно. Писательство перестанет быть профессией, уйдут в прошлое литераторы-профессионалы. Создавать литературные произведения будут лишь те, кто не может не писать.

Так было в древности, с первых дней зарождения творчества. Совершенно бескорыстно оставили нам свои ценные мысли-произведения древние философы. Не получали гонорары за свои бесценные писания Аристотель, Сократ, Платон, протопоп Аввакум, Джордано Бруно, Галилей и многие-многие великие мыслители, мастера слова, музыканты, художники, у которых мы до сих пор учимся, чьи имена помним и почитаем.

14.Есть ли у Вас рекомендации для молодых студентов-филологов?

Не спешите стать «классиками», а научитесь сначала умению самостоятельно и достойно жить. У человека с серьёзной житейской профессией перо — как второе занятие — всегда острее. Тютчев был, прежде всего, дипломатом, а потом уже замечательным поэтом. Кстати, и Грибоедов был дипломатом. Гёте был государственным деятелем, известным учёным. Чехов был отличным земским врачом. Лев Толстой, прежде чем взяться за роман «Война и мир», прошёл через огонь боевых сражений. Фантаст Иван Ефремов всю жизнь занимался наукой, практическими исследованиями. Писательство как вторая профессия — всегда надёжней.

15.Каковы Ваши пожелания читателям «Паруса»?

Не упускать счастливой возможности знакомиться с хорошей русской литературой в журнале «ПАРУС». В каком ещё другом издании вы сможете прочитать мои пространные рассуждения?