Марина СТРУКОВА. Отечество мечты. | Русское поле (original) (raw)

***

Я выхожу из-под контроля

идей, законов и знамён,

орла, звезды на красном поле

и исторических имен.

Я выхожу из-под контроля

вельможной лжи и звонких фраз,

творцов чужой беды и боли

и узурпаторов на час.

Моя великая Держава

с непредсказуемой судьбой,

лишь ты одна имеешь право

на жизнь мою, на голос мой.

Не дам щепотку русской соли

за мёд чужих бездонных рек...

Я выхожу из-под контроля,

монеты втаптывая в снег.

Мне нужен свет, да запах хлеба,

да песни, что поёт народ.

А надо мною — только небо!

А впереди меня — восход...

***

Красные ягоды, листья узорные,

белые хаты и пашенки черные,

реки бескрайние и полноводные...

Здесь и рождаются песни народные.

В них богатырская удаль былинная,

и каторжанская вольность звериная,

и скоморошья насмешка простецкая,

девичья грусть, похвальба молодецкая.

...Вечером звезды горят небывалые,

люди сидят на крылечках усталые,

и с подголосками и переливами

песня плывет над осенними нивами.

Падают вниз на дороженьки сорные

красные ягоды, листья узорные.

Скоро придут холода неминучие,

поразгуляются вьюги колючие.

Ах, до чего ж ты, песня, печальная,

невесела была Русь изначальная,

да и сегодня терзается, плачется,

песню придумает, в песне упрячется,

словно в бездолии и непогодине.

Родины нет, кроме песни о Родине.

***

Высокий берег, медленный поток,

вишневый сад до самого обрыва,

и о́блака туманный завиток,

и вспышка грозового перелива...

Здесь гром и рок и колокол и Блок,

мне открывая бесконечность жизни

на Юг и Север, Запад и Восток,

сказали о свободе и отчизне.

Здесь голос крови нас на битву звал,

а после к миру вёл по божьей воле.

Кто хлеб растил, кто с немцем воевал,

а кто-то и учительствовал в школе.

Я скрою всё, что дома не на лад,

всё расскажу, что сладилось на славу.

От древних книг и дедовских наград —

заветы предков, строивших Державу.

Здесь наш очаг — негаснущий цветок,

семь поколений предков помнит глина,

высокий берег, медленный поток,

в ржаной пыли великая равнина.

***

Я люблю тебя, степь,

словно жизнь, словно смерть,

золотая и знойная твердь.

Ты мне мать, ты мне дом,

и курган со крестом,

и рубеж с богатырским постом.

Нету кроме тебя

ни друзей, ни родни,

вся родня — над полями огни.

И никто не поможет,

никто не спасет,

только ветер тоску разнесет.

Я пойду далеко, я пойду высоко,

расступайся, туман-молоко.

Вот и солнце встает,

и пичуга поет,

и душа до небес достает.

Помолись ты, мой свет,

буйным ветром побед,

переливами молний вослед,

чтоб летел надо мной

только ангел степной.

И не нужен мне спутник иной.

***

Речные острова в белейшей повилике,

серебряной листве, туманном ободке.

Преломлены лучей рассыпанные блики

в мерцающую дрожь росы на ивняке.

Замшели берега, травой увиты щедро,

чьи корни обнял ил, чья зелень так тепла,

вот маленький зверек ныряет в эти недра,

вот яркие жуки сползают со ствола.

Из пышного плюща изменчивые арки

созвездьями цветов в лазурь устремлены.

За гривой камыша купаются казарки,

и лилия со дна всплыла луной волны.

Меж небом и водой, как облако, парили

речные острова счастливой красоты,

истаяли вдали, навеки озарили

пространство за душой — отечество мечты.

***

Ну что за славная жара,

я не люблю дождя и снега,

и август — лучшая пора,

земли спокойствие и нега.

В лугах как будто ни души,

но нет, здесь просто жизнь другая,

ползут по выкосу ужи,

свою добычу настигая,

услышав робкие шаги,

вдруг прянут чёрными шнурами

за частокол сухой куги

на гладь пруда в замшелой раме.

Всё замирает. Тишина

так равнодушно величава,

как будто жизни смысл — она,

а не метанья тел и нрава.

И птицы в купах ивняка,

и рыбы на атласном иле,

всё не шелохнется, пока

светило тучи не закрыли.

Усни, баюкает листва.

Усни, баюкает теченье,

и не ищи в миру — слова,

и не ищи в пути — значенья...

Очарованье простоты,

бесцельность истинной свободы,

прекрасны солнце и цветы,

живые твари, долы, воды.

***

Узкая лодка над бездной встала,

гроздья светил глубиной омыты,

ивы в тумане до птичьих гнёзд.

Белая бабочка вниз упала,

затрепетала, волной укрыта,

и замерла среди блёсн и звёзд.

Видишь, как водоросли и рыбы

медленно движутся в черном мире,

ввысь завивается нежный вьюн.

Кружат планет раскаленных глыбы,

крылья галактики стали шире,

ангел забвенья коснулся струн.

Мир пронизала мечта ночная,

и проросла за пределы яви,

а на заре возвратится вспять.

Луны — небесная и речная

друг против друга в текучей лаве

Землю пытаются осиять.

Каждой душе, что страдать устала,

сон обещает, что будет скрыта

от суеты во владеньях грёз.

Узкая лодка над бездной встала,

гроздья светил глубиной омыты,

ивы в тумане до птичьих гнёзд.

***

На шелковой воде вишнёвой ветвью

рисую травы, лица и цветы

не на потребу мутному столетью,

а для того, кто видит с высоты.

Я слышала, вели когда-то споры

учёные неведомой земли

о том, что помнят водные просторы

своих гостей — пловцов и корабли.

Как много нарисованного нами

не сберегут бумага и холсты,

но расходились образы волнами,

и оставались в памяти воды.