CTABKA HA MOЛОДОСТЬ — Петербургский театральный журнал (Официальный сайт) (original) (raw)

2006 год стал для таллиннского Русского театра переломным. До этого в течение 12 лет (чуть-чуть не достало до чертовой дюжины!) театр влачил жалкое существование. Изредка на общем сером фоне вспыхивали достойные постановки, но они выглядели скорее случайными удачами.

Не знаю, бывало ли такое еще где, но директором театра очень долгий срок оставался человек, который сознательно вел дело к уничтожению единственной профессиональной русской труппы в Эстонии. Александр Ильин, бывший актер, бывший комсорг и бывший парторг театра, открыто заявлял, что русская культура и русское искусство могут создаваться только в Москве и Петербурге, а наш удел — тихо загнивать. «Русский театр в Эстонии умрет вместе со мной!» — не раз повторял Ильин. Умирали, правда, пока что другие. В 1993 году тяжело заболел, уехал в родной Питер, а через год и скончался бывший главный режиссер Григорий Михайлов, человек очень одаренный, имевший свою художественную программу и свою эстетику; последние сезоны прошли для него в тяжкой борьбе с директором, который очень часто в ответ на намерения Михайлова поставить ту или иную действительно серьезную вещь говорил: «Сегодня это не нужно». Умер замечательный актер, мудрый и благородный Борис Трошкин, находившийся в самом расцвете своего таланта. Умерла Светлана Орлова, красавица, звезда; в лучшие годы театра, когда им руководил Виталий Черменев (1972 — 1981), она играла Марию в «По ком звонит колокол», Бланш Дюбуа в «Трамвае „Желание“»… позже, уже в 1994-м, — Тизбе в «Анжело, тиран Падуанский» Гюго… Все трое — чуть моложе Ильина, на год-три; все умерли от рака, болезни, причины которой не очень понятны, но многие считают, что среди них — стресс. В 2002 году Ильин предложил объединить театр и Центр русской культуры в один «холдинг», причем театр временно переехал бы в помещение ЦРК, а в здании театра начался бы ремонт… Закончилось бы это передачей театрального здания под кабаре — половину помещений Ильин уже успел сдать под казино… Но не вышло. Ильину пришлось уйти из театра (ведомство министерства культуры), директором ЦРК (ведомство горуправы) он пробыл года три, потом был понижен в должности сначала на одну, затем на две ступени… и если еще остается там, а не в иных местах, то лишь благодаря заступничеству определенных политических кругов.

Худруком театра Ильин в 1994 году назначил Эдуарда Томана, человека очень противоречивого. Томан — хороший характерный актер, у него незаурядные вокальные данные, но должность руководителя ему противопоказана. Как очень многие актеры, он одновременно болезненно мнителен и доверчив, ну и, естественно, падок на лесть и тщеславен. Долгие годы Ильин фактически манипулировал Томаном, играя на его слабостях. Томан очень хотел ставить спектакли, не очень умея это делать и… не очень любя чужой успех. Режиссеры из России приглашались по выбору Ильина: совершенно бездарный Александр Исаков; Роман Виктюк, за огромные деньги схалтуривший в Таллинне и выпустивший бесформенный спектакль «Бульвар Заходящего Солнца», причем на главную роль Виктюк привозил из Киева Аду Роговцеву… Юрий Еремин, конечно, этим двум не чета, но его «В Москву! В Москву!..» по чеховским «Трем сестрам» был откровенной политической спекуляцией… С подачи Ильина к театру прибилась графоманствующая «поэтесса» Елена Скульская, которая держится на плаву, в основном потрясая своими знакомствами с великими… преимущественно уже отошедшими в небытие. Поставленная летом 2005 года пьеса Скульской «Как любить императрицу» стала пределом падения: бездарное сочинение, в котором ни одна сюжетная линия не доведена до конца, ни один конфликт не становится по-настоящему напряженным, ситуации и диалоги невероятно пошлы, а основная фабула местами подозрительно напоминает «Любовь — книгу золотую» А. К. Толстого, просто не имело права появляться на сцене. Вскоре после этого Томан добровольно (?) сложил с себя полномочия худрука, а в самом начале 2006 года на эту должность был назначен российский театральный педагог и режиссер Михаил Чумаченко.

Хозяйство ему досталось тяжелейшее. Ремонт театрального здания безбожно затягивался. Труппа находилась в растренированнном состоянии и тревожном настроении: в нее то и дело вбрасывались слухи о том, что после ремонта здание передадут кому-нибудь другому, что новый худрук разгонит половину актеров и т. д. Последнее основывалось на том, что летом 2006 года в театр должны были прийти выпускники Школы-студии МХАТ, учившиеся там по межгосударственному соглашению между Россией и Эстонией (единственное доброе дело, сделанное властными структурами РФ для русской культуры Эстонии; прочие политические акции РФ в Эстонии — поддержка местных «русских политиков», которые своим корыстолюбием, демагогией и тупостью успели заслужить презрение потенциального электората: в Таллинне, где русское население составляет более 40%, за «русские списки» на последних выборах было подано около 3% голосов).

Однако никаких «кровопролитий» Чумаченко себе не позволил и ни от кого не избавился. (Хотя кое от кого следовало!) Выпускники органично влились в труппу, ремонт в конце концов закончился, и театр вдобавок к большому залу на 500 мест получил малый на 100. (А еще появилась экспериментальная сценическая площадка в бывшем гараже, которая должна быть дооборудована в ближайшее время.) Приглашения на постановку стали получать не столько именитые, сколько по-настоящему талантливые режиссеры. (Сам Чумаченко, до предела загруженный проблемами организационного и даже чисто административного характера, вынужден был наступить на горло собственной песне — до конца 2006 года он смог поставить только один спектакль, «Доходное место» по Островскому.)

Среди приглашенных им оказались две совсем молодые, можно сказать, начинающие постановщицы. Ученица Камы Гинкаса Алена Анохина и ученица Олега Кудряшова и Михаила Чумаченко Полина Стручкова.

ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА. НО ИНАЧЕ, ЧЕМ У МАСТЕРА

Алена Анохина выбрала «Палату № 6», и ежу понятно, что без внутренней полемики с Гинкасом не обошлось. Как с давними его «Снами сторожа Никиты», так и с идущей ныне в МТЮЗе трилогией «Жизнь прекрасна… По Чехову» («Дама с собачкой», «Черный монах», «Скрипка Ротшильда»).

Алена Анохина получила актерское образование в Белоруссии, играла в театре им. Янки Купалы, в том числе — Офелию в «Гамлете». В 2000 году поступила на режиссерский факультет в Школу-студию МХАТ («ПТЖ» представлял ее в № 38). Мастер в своих интервью не раз называл ее одной из самых ярких своих учениц. С тем самым курсом, на котором учились нынешние молодые актеры Русского театра, поставила «Безымянную звезду» М. Себастиана. «Спектакль отменный, а порой истерически смешной. Анохина, кажется, станет скоро крупной величиной в российском театре», — писал известный московский критик Павел Руднев…

Полемика в самом начале спектакля задается на элементарном уровне. Вербальном.

Если у Гинкаса в реплике «Жизнь прекрасна» (см. «Даму с собачкой») звучала прежде всего ирония (мол, думайте, господа, что хотите, но жизнь сложнее вашего напористо-оптимистического представления о ней, и вы еще поймете это!), то у Анохиной обитатели палаты № 6 под пристальным взглядом сторожа Никиты (Владимир Антип одет в галифе и краги, грязную майку, на голове тропический пробковый шлем, руки в боксерских перчатках остервенело молотят «грушу») с радостно-идиотическим выражением выкрикивают: «Жизнь прекрасна!». Это лозунг, под сенью которого существует палата № 6; это не оптимизм неведения, а оптимизм, вбитый Никитиными кулаками.

Спектакль начинается странным прологом. В пространство, образованное шестью кроватями на колесиках и кругом, в центре которого установлен столик из пивнушки советского времени (сценограф Дмитрий Разумов), входит маленький мальчик, слегка напоминающий Гарри Поттера (Пауль Оскар Соэ), оглядывает зал. За ним появляется играющий доктора Рагина Эдуард Томан, договаривается с мальчиком: вот мой текст, а вот твой, начинает читать, мальчик повторяет за ним по-эстонски… Потом мальчику надоедает, он берет перчатки, начинает задирать взрослого, слегка поколачивая его по плечам… Мальчик исчезнет довольно скоро и снова появится только в финале, когда Рагина уволокут в психушку. Вместе с доктором он будет колотить ногами в стальную дверь, но не как заключенный, который в ужасе молит, чтоб его выпустили, а весело, словно играя вместе со взрослыми в какую-то забавную игру.

«Палата № 6». Сцена из спектакля. Фото С. Красия

Мальчик введен в спектакль, что называется, от избытка режиссуры, который так часто встречается в работах молодых, талантливых, но еще не умеющих ограничивать себя в выборе выразительных средств постановщиков. Можно догадаться, что стоит за этим образом. Отчасти — преломленный в подсознании чужой художественный опыт. У Никиты Михалкова в финале «Неоконченной пьесы для механического пианино» появлялся мальчик. Кругом бушевали страсти, а мальчик безмятежно спал… его это не касалось. Естественной реакцией зрителя было: мальчику лет 10, время действия пьесы, ориентировочно, 1900 год плюс-минус два-три года; сколько же лет этому мальчику будет в 1917-м? И какая ждет его судьба? Расстрел в заблеванном подвале местной ЧК? Эмиграция? Куда ни кинь — всюду клин!

Алена Анохина проецирует сюжет «Палаты…» в будущее относительно времени действия чеховского произведения, но в настоящее относительно реального времени зрителя. При такой игре с хронотопом образ мальчика превращается в самое глобальное обобщение: так было, так будет; «Палата № 6» — метафорический образ России, причем застывший во времени: меняются случайные детали, приметы быта, а суть неизменна. Пятеро психов на своих унизительно тесных кроватках, несомненно, люди нашего времени: на одном из них — алая лента через плечо с надписью «Выпускник 2006» и множеством значков (ордена в его больном воображении); на другом — бабий платок, третий преисполнен энтузиазма; эти трое — хор, индивидуальность давным-давно из них выбита, они — то самое безгласное большинство, которое каждое телодвижение властей встречает громким одобрямсом. (Такое строение образов, с одной стороны, облегчает задачи молодым актерам Сергею Фурманюку, Александру Кучмезову и Дмитрию Пчеле, а с другой — несколько упрощает их существование в спектакле, ограничивает игру демонстрацией нескольких характерных черт.) Образ Мосейки (Дмитрий Косяков) тоже неподвижен, характерность исчерпывает почти все его содержание, но тут еще нет распада личности — только застывший страх в глазах. В отличие от трех других психов, реагирующих формально — и на формальные раздражители, Мосейка с надеждой ждет появления доктора — в его присутствии Никита не решается издеваться над несчастным евреем. Когда Никита садистски тянет: «А доктор сегодня не придет», — Мосейка сжимается и втягивает голову в плечи, ожидая удара. И издевательства, которым он подвергается, тоже не из чеховской эпохи: ему надевают на голову пакет и поднимают, словно на дыбе, на приспособлении из койки и цепей… Никита отбирает у него очки, заворачивает в полотенце и кладет на порог — теперь первый же вошедший в палату раздавит их…

Удивительная подробность. Алена Анохина не знала, что в тюрьмах есть обычай: когда в камеру входит новый обитатель, перед ним на порог бросают чистое полотенце. Если он случайный человек, то переступит, чтобы не замарать, если вор — пройдет по полотенцу и демонстративно вытрет ноги. От этого теста зависит рейтинг зэка в камере. Аура ГУЛАГа естественным образом вошла в спектакль.

Кроме Никиты в «Палате № 6» есть еще один служитель, Фельдшер (Олег Рогачев). Несвежий халат смотрится на нем как ряса, в руках у Фельдшера кадило, которым он размахивает угрожающе, словно кистенем. Намек на сегодняшнее сращение церкви с властными структурами? Может быть. А может — просто эффектная деталь, работающая на общее впечатление от спектакля…

«Палата № 6». Сцена из спектакля. Фото С. Красия

Хор, второстепенные персонажи обозначены четко. Менее определенно с главными — затрудняюсь сказать, про кого спектакль: про доктора Рагина или про пациента Громова, который в исполнении Павла Ворожцова выглядит подчеркнуто нормальным человеком: нервозность идет скорее от хрупкости натуры и от безвыходности положения, чем от психического заболевания. Чеховский текст в спектакле звучит на удивление многозначно: нервное потрясение, которое Громов испытал при виде арестантов, объясняется чувством вины и незащищенности, которое с чеховских времен усилилось на несколько порядков: были причины! Играем Чехова — а получается ГУЛАГ. Андроповская «психушка» для инакомыслящих. У молодого режиссера никак не может быть такого личного опыта, но есть опыт поколений, извечная российская родовая травма, наследственный ужас, ищущий выход в чеканной форме, отлитой для него тоталитаризмом.

Громов испытывает то, что вполне может испытывать наш современник, хорошо знакомый с Басманным правосудием: «Ему вдруг почему-то показалось, что его тоже могут заковать в кандалы и таким же образом вести по грязи в тюрьму. <…> Дома целый день у него не выходили из головы арестанты и солдаты с ружьями, и непонятная душевная тревога мешала ему читать и сосредоточиться. Вечером он не зажигал у себя огня, а ночью не спал и всё думал о том, что его могут арестовать, заковать и посадить в тюрьму. Он не знал за собой никакой вины и мог поручиться, что и в будущем никогда не убьет, не подожжет и не украдет; но разве трудно совершить преступление нечаянно, невольно, и разве не возможна клевета, наконец, судебная ошибка? Ведь недаром же вековой народный опыт учит от сумы да тюрьмы не зарекаться. А судебная ошибка при теперешнем судопроизводстве очень возможна, и ничего в ней нет мудреного».

Перед выпуском спектакля Алена Анохина так говорила о Чехове и о нашем времени: «Сегодня масштаб человека не героичен. Мир изменился, мы ожидали, что из него исчезнет подлость, а она не исчезла, она только приняла новый вид… Наше время — время ностальгии. Не по прошлому, а по духовным ценностям, которые остались в прошлом.

Вот точка отсчета. Человек рождается с ощущением того, что он для чего-то в этот мир пришел. Завоевать себе место под солнцем? Нет, сегодняшний человек не завоеватель. В лучшем случае он хочет отыскать для себя нишу и отстаивать ее. Для меня „Палата № 6“ — группа людей, объединенных только временем и пространством, из которого нет выхода. Они чего-то ждут. Это в миниатюре — страна, время, люди, их опыт. Ожидание чего-то страшного. Они висят над пропастью. Ожидание трагедии нагнетается, потому что ничего не происходит, а известно: лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Человек ждет худшего, но не верит, что оно случится. И надежда заставляет пробудиться „бациллу жизни“. И Чехов впрыскивал ее, хотя он был очень трезвый писатель. И жестокий к своим героям. Он высвечивает пространство. Круг света. А за ним ничего…»

Именно доктор Рагин в течение почти всего спектакля отстаивает свою нишу, свой круг света, лежащий за пределами психушки. Томан играет Рагина усталым, умным, сдержанным пофигистом: ему давным-давно плевать и на медицину, и на больных; его доброжелательность идет исключительно от того, что быть равнодушно-добрым требует меньше духовных затрат, чем активно злым. Рагин — и это в игре Томана очень хорошо ощущается — не хочет тратить сил не только на разговоры, но и на мысли. Доктора Рагина артист сыграл, опираясь на свой опыт роли Иванова; это как бы один из путей эволюции чеховского героя — путь к полной деградации.

П. Соэ (Мальчик), Э. Томан (Рагин). Фото С. Красия

Тем не менее в своем кругу (на круглой площадке, оборудованной под пивную) Рагин — центр мироздания. Вокруг него — как спутники вокруг светила — вьются два воплощения бессмертной пошлости людской: фамильярный и напористый Почтмейстер (Александр Окунев) и невероятно сочная Дарьюшка (Светлана Дорошенко) — дебелая веселая баба, олицетворение лени, нечистоплотности и греха. Едва Рагин расфилософствуется, как сразу же возникнет Дарьюшка с ее вечным напоминанием: «Вам пора пиво пить». (Пиво здесь льется из крана, как из рога изобилия.) Эти двое постепенно втягивают Рагина в свой мир, заполняют собой его нишу и вытесняют на обочину жизни.

Громов, единственный, кому Рагин небезразличен, пристально наблюдает за деградацией доктора. Ворожцов неожиданно наделяет своего героя взглядом естествоиспытателя, который знает, что помочь гибнущему нельзя, можно только проследить его путь к пропасти.

Играя метафорами, Анохина не отказывает себе в удовольствии сблизить «Палату № 6» с евангельскими мотивами. Причем и здесь возникает загадочность, амбивалентность. Дарьюшка моет Рагину ноги — и это, конечно, намек на Магдалину, омывавшую ноги Христу. Но в другой сцене, когда Громов понимает, что Рагин уже обречен, пациент накидывает на плечи врача одеяло и укутывает его от холода. Это вроде поцелуя в Гефсиманском саду, только вывернутого наизнанку: не предатель целует предаваемого, а предаваемый — предавшего. С нежностью и сожалением: мол, ты не знаешь, что уже обречен, что скоро будешь среди нас…

К концу спектакля становится ясно, что Рагина некто (кто?) целенаправленно загонял в ловушку. Прибытие нового доктора Хоботова (Артем Гареев), равнодушного и холодного исполнителя, становится финалом охоты. Кровати, окружающие героя, сцепляются: выхода нет, ловушка захлопнулась. Громов наблюдает за гибелью своего оппонента (и единственного человека, с которым они понимали друг друга) с холодным безразличием, в котором есть и капелька злорадства. На основе чеховских образов возникает картина современного безжалостного мира, главный закон которого формулируется так: умри ты сегодня, а я — завтра! Ведь и для ребенка, который снова появляется на сцене, страдания Рагина так, забава…

В финале стальная дверь распахивается и на публику ползут клубы дыма, поясняя тем, кто еще не понял: если «Палата № 6» — действующая модель России, то сама Россия — действующая модель ада. Режиссер охотно прибегает к сильнодействующим приемам, демонстрируя и умение прочесть текст, и владение техникой профессии. Правда, порою очень уж щеголяет своим профессионализмом. Но это простительно.

УКРОЩЕНИЕ СТРОПТИВОЙ КОРОЛЕВНЫ СИЛАМИ ДЕТЕЙ МЛАДШЕГО ВОЗРАСТА

Накануне Рождественских праздников в Русском театре спектакль по сказке братьев Гримм «Король Дроздобород» поставила москвичка Полина Стружкова, студентка-дипломница Российской театральной академии ГИТИС («ПТЖ» представлял ее в статье о Мастерской молодой режиссуры, № 42), миниатюрная девушка, с виду — чуть старше своих зрителей, но очень энергичная и волевая, а главное — талантливая. У нее уже сейчас есть несколько лестных предложений в России, а года через три-четыре Полина, запомните, вообще будет нарасхват.

Детские спектакли — головная боль любого театра, если он не ТЮЗ. Режиссеры клянутся в верности афоризму «Для детей — как для взрослых, только еще лучше», но в глубине души стыдятся лапши второй свежести, которую они вешают на уши пожилым журналисткам, посещающим театр в предновогодние дни, когда, в сущности, эти визиты только мешают. Общеизвестно, что те, кто может для взрослых, ставит для взрослых. А детские постановки доверяют актерам с режиссерскими амбициями (часто — беспочвенными), а также режиссерам безо всяких амбиций, тихо дотягивающим до пенсии и нуждающимся в том, чтобы отработать норму.

В итоге получается нечто убогое. С блестками, наспех сшитыми костюмами, с домоткаными стишками дамы-литредактора, от которой театр никак не может избавиться, и елкой, которая невесть зачем красуется в углу сцены. Обычно такой спектакль живет около двух недель. Потом его с облегчением списывают… и через год сооружают новый, точно такого же качества.

В Русском театре в канун Нового года такой спектакль тоже вышел. «Мальчик-звезда» по Оскару Уайльду. Зрелище было тягостное. Постановщица (из сострадания имени ее не упомяну, все равно оно ничего вам не скажет) дебютировала «Красной Шапочкой» Шварца ровно тридцать лет и три года назад; та постановка осталась лучшей ее работой. Назойливая Скульская, воспользовавшись бесконтрольностью, навязала постановщице (по крайней мере, так та оправдывалась на худсовете) фальшивые куплеты, прославлявшие доброту… Актеры играли вяло, а местами — с отвращением.

«Король Дроздобород». Сцена из спектакля. Фото С. Красия

Это безобразие шло на Большой сцене. А рядом, на Малой, разыгрывалось очаровательное представление, в котором детям позволялось очень многое.

«Король Дроздобород» начинался с вешалки. Буквально. Детям (и примкнувшим к ним взрослым) выдавали волшебные плащи, без которых вход в мир сказки строго-настрого заказан. У порога зрителей встречали братья Гримм (Сергей Фурманюк и Вадим Малышкин); один из них по-немецки обстоятелен, зато другой весельчак и торопыга, вечно перебивает брата. Сказочники сообщали малышне, что в зал можно будет попасть, только отловив капризную Королевну, которая не желает надевать подвенечное платье и выбирать жениха. Тут же выскакивала Королевна (Татьяна Егорушкина), в неглиже, растрепанная; дети с криками бросались ловить ее, Королевна спасалась бегством… Только после этого можно было войти в зал и с комфортом рассесться на брошенных на пол подушках. Линия рампы, отделяющая сцену от зала, в этом спектакле отсутствует. В игре участвуют все. Помимо прочих профессиональных достоинств Полина Стружкова обладает бесценным умением чувствовать, что нужно конкретному зрителю. В «Короле Дроздобороде» нет тех, почти неизбежных для детского спектакля, зон утраты зрительского внимания, когда утомленная аудитория начинает скучать и развлекаться посвоему. Кто потише — болтовней, кто побойчее — ходьбой по залу. В спектакле Стружковой актеры играют не только для детей, но и вместе с детьми.

Помимо братьев Гримм, в спектакле есть еще сестры Вильд, они же фрейлины Королевны (Елена Яковлева, Наталья Попенко, Екатерина Егорова), которые выполняют функции распорядительниц игры. Когда Королевне надо выбирать жениха, фрейлины приглашают тех детей, которые посмелее, занять место в ряду кандидатов. Дроздобород (Дмитрий Кося ков) нравится Королевне с первой встречи; заметно, как между ними пробегает какая-то искра, но из природной вредности Королевна издевается и над ним…

Потом, когда Дроздобород, переодетый нищим, ведет Королевну в свою хижину, дети помогают неловкой девице благородного происхождения перейти речку по камешкам.

Они увлеченно смотрят и участвуют в игре прежде всего потому, что увлечены сами актеры. Им интересно. И Дмитрий Косяков играет Короля Дроздоборода с не меньшей самоотдачей, чем Жадова в «Доходном месте», и строптивая Королевна Татьяны Его рушкиной не менее очаровательна, чем ее же Розалинда в «As You Like It». А увлечены актеры потому, что здесь новый для них способ существования, и потому, что режиссер — большая выдумщица. В результате сказка братьев Гримм исполняется на сцене с таким же драйвом, с каким, наверно, эти же актеры играли бы «Укрощение строптивой». У них и получилось «Укрощение строптивой». Только в детском варианте.

Спектакль сделан очень просто. Художник Максим Обрезков (тоже москвич и тоже молодой) затянул пространство зала полотнищами с изображениями средневековых строений; ночью, во время странствий Королевны и ее супруга, притворившегося нищим, сверху спускаются картонные домики, изнутри освещенные лампочками. Этого, ну и, конечно, трона, на котором добродушно восседает Старый Король (Юрий Жилин), оказывается, вполне достаточно, чтобы создать сказочный мир, в который поверят дети. Они-то прекрасно чувствуют театральную условность и вовсе не нуждаются в громоздких декорациях. Дети меняются вместе с меняющимся миром, и сегодня для них нельзя работать так, как тридцать лет назад. Изменился темп жизни. Изменилась шкала ценностей. Оттого дети так не любят, когда взрослые читают им мораль… в которую сами же не верят. Дети чувствуют фальшь безошибочно. А так как в кино им показывают «Гарри Поттера» и прочие чудеса комбинированных съемок, то вялая притча про «Мальчика-Звезду», нашпигованная чудовищными виршами, со слащаво-нравоучительным («рождественским») финалом только отвратит их от театра. И слава Богу! Пусть ищут иные пути. Свои. Полина Стружкова нашла один из таких путей. И поэтому ее «Король Дроздобород» стал не однодневкой, сляпанной к «елочкам», а яркой детской постановкой, прочно закрепившейся в репертуаре.

Этот спектакль обожают не только зрители, но и все (точнее, почти все) работники театра. В том числе и администраторы. Хотя им-то прибавилось голов ной боли. Посмотрев «Короля Дроздоборода», дети тащат мам к кассе и требуют билет… на «Короля Дроздоборода». А билетов нет. На месяц вперед.

Впрочем, с «Палатой № 6» — такая же история.

Январь 2007 г.