Ирина Бойкова о спектакле — Петербургский театральный журнал (Официальный сайт) (original) (raw)

В. Леванов. «Ксения. История любви». Александринский театр.
Спектакль Валерия Фокина, сценография Александра Боровского

Поставить спектакль о святой, сыграть на сцене святую, по-моему, заведомо невозможно. И в то же время брать пример со святых, стремиться к святости — путь вполне христианский. «Подражайте мне, как я Христу», — говорил Апостол Павел.

В одной из дискуссий, посвященных фильму Мэла Гибсона «Страсти Христовы», кто-то высказал мысль, с которой можно согласиться: для художественных сюжетов о Христе или о святых лучше, если Христос и святые его показаны опосредованно, через реакцию людей, потому что встреча со святым в той или иной мере меняет человека, духовно преображает его. Так, например, развиваются события в спектакле Анджея Бубеня «Даниэль Штайн, переводчик» Театра на Васильевском, хотя герой, замечательно сыгранный Дмитрием Воробьевым, — монах, не святой, он театру ближе и понятнее.

«Святая блаженная Ксения Петербургская в житии» Вадима Леванова, «пьеса в клеймах», близка именно такой драматургической конструкции, хотя и не всюду ее выдерживает. У пьесы продуманное и красивое построение: церковный кондак и пролог в начале, в финале эпилог и тропарь — обрамляют эпизоды-«клейма», в центре которых «средник»-молитва. Структура эта отчасти освоена театром ХХ века: монтаж эпизодов, полифоническое проведение темы в разных голосах с ее нарастанием, развитием. Пьеса Леванова движется от камерных сцен к большой панораме, в ней от начала к концу все больше света. Странным и чуждым этому движению кажется финальный эпизод «Успение», полуязыческий по существу, где персонаж Смерть, «мужеского звания», предрекает блаженной Ксении то, что мог знать только сам Господь, и заканчивает свой монолог совсем не по-христиански: «Иди ко мне! Я обниму тебя» (как отличается этот финал с объятиями смерти от христианских молитв: «Объятия Отча отверсти ми потщися…»). Но завершается все, как уже сказано, не этим финальным «клеймом». Интересен и язык пьесы. Например, «Молитва Богородице блаженной Ксении»: «Беззвестныя чистая Богородице Дево…» (в церковных молитвах — «Безневестная Пречистая…»). Так, наверное, не могла молиться Ксения блаженная, которая была человеком образованным и глубоко воцерковленным, — так молились в советские десятилетия бабушки, не имевшие молитвослова, переписывавшие тексты молитв от руки (листочки эти хранятся в архивах церковных библиотек как документы времени). В этом тексте — как и во всей пьесе — звучит живая, личная человеческая интонация. История, написанная Левановым, — современный художественный апокриф, иногда отступающий к мифу, но поверяющий себя все же молитвой и житием.

В спектакле Александринского театра Ксения — мизансценически — центральная фигура. Крупный план на большой сцене. Из всех возможных путей представить на театре святую выбран самый трудный.

Валерия Фокина волнует пространство Петербурга — и душа города. Лучшая в спектакле сцена — сцена-картина, авторство ее разделяет с режиссером сценограф Александр Боровский. Блики воды на золоченых ярусах Александринки, на сцене — петербургская толпа в костюмах от XVIII до XXI века, велосипедист с магнитофоном, громкие современные ритмы, и в центре этой толпы — женщина в платочке, не видимая никому, кроме ребенка: маленькая девочка в пальто и изящном беретике кладет рядом с сидящей Ксенией красное пасхальное яичко. Все. Собственно, этой сценой режиссер высказался, в ней чувствуется волнение замысла, попытка понять непонятное, постичь непостижимое. Но кто она, эта женщина, главная героиня спектакля? За громким пением Димы Билана не слышно ее тишины. Она сидит — а на иконах, восходящих к рисункам ХIХ века, Ксения Петербургская чаще всего стоит или предстоит Богу — молится, обратив лицо к небу. Блаженная, странница бродила по улицам города, встречала людей. В спектакле — не только в описанной сцене — Ксения большей частью сидит, к ней — приходят.

Ксения Янины Лакобы кричит и бьется в припадке после смерти мужа, болезненный надрыв присутствует в ней на протяжении всего действия. Но в том-то и дело, что Ксения Блаженная не была больной, ее ясный ум и душевное здоровье засвидетельствованы современниками, этот факт не случайно остался в житии и закреплен церковным каноном — «…безумием мнимым безумие мира обличила еси», — чтобы уберечь людей от соблазна считать юродство Христа ради — болезнью. Режиссер шел от жития к жизни, от святой к человеку — изменил название пьесы, сократил предфинальные, как раз житийные ее сцены, перестроил драматургию «клейм». Но сам подвиг юродства взят из жития святой, которое не имеет аналогий в обычной человеческой жизни и только человеческой мерой не измеряется — «Дивен Бог во святых своих…». Святости В. Фокин не отрицает, в спектакле помолиться Ксении Блаженной приезжают паломники, она является людям у тюремной стены в 30-е годы ХХ века. Но образ героини спектакля соединяет несоединимое. В чем-то главном отступив от жития, апокриф становится мифом.

В финальном эпизоде со Смертью героиня Янины Лакобы уходит в черную пустоту. В спектакле Валерия Фокина вообще мало света. Это было бы объяснимо, если бы речь шла не о святой. Но Ксения Блаженная ушла к свету, к Богу, потому и имеет благодать от Бога молиться о нас.

Март 2009 г.