Князь Аскольд из Старорусской Руси (original) (raw)

Содержание

(Князь Аскольд из Старорусской Руси)

Исследование приурочено к проведению 30.09.10. – 01.10.10. в Старой Руссе Второй Всероссийской конференции «Сохранение и возрождение малых исторических городов и поселений: проблемы и перспективы».

Фомин Вячеслав Васильевич на фотографии справо

Проблема основания Старой Руссы и наличия в ее округе насыщенной «русской» географической номенклатуры, невиданной в других местах Северо-Западной Руси, напрямую связана со знаменитым варяго-русским вопросом. Вопросом, который сторонники норманской теории ложно характеризуют как норманский, задавая тем самым ложный путь в его толковании и разрешении. Так, М.Б.Некрасова видит в нем «“норманскую” (варяжскую) концепцию происхождения древнерусской государственности», А.А.Хлевов – «норманскую проблему» и «норманский вопрос», Л.С.Клейн – «варяжский (норманский) вопрос» или «“норманский вопрос” – о роли варягов в сложении Древнерусского государства», В.В.Мурашова – «норманскую» или «варяжскую» проблему, А.А.Горский – «славяно-варяжскую дилемму» . При этом они уверяют, что авторы ранних погодных записей Повести временных лет (ПВЛ) связывали термин «Русь» с норманскими колонистами, на основании чего и создали (или поддержали?) легенду об участии скандинавов в создании Древнерусского государства (Г.А.Хабургаев), что летописная традиция возводит «начало Руси к призванию из-за моря варяжских (норманских) князей…», что источники указывают на скандинавское происхождение названия «русь» (В.Я.Петрухин), что «в летописи описано призвание варягов-норманнов как начало истории Древнерусского государства» (Л.С.Клейн) .

Но такие утверждения абсолютно безпочвены, ибо расходятся с показаниями источников, в которых отсутствует отождествление варягов и руси с норманнами (в них вообще отсутствует какая-либо связь между ними). Так, в недатированной части ПВЛ дан перечень «Афетова колена»: «варязи, свеи, урмане, готе, русь, агняне, галичане, волъхва, римляне, немци, корлязи, веньдици, фрягове и прочии…». Очень хорошо видно, что русь и варяги в этом перечне названы в качестве особых народов, которые стоят, как и другие народы – волохи, римляне, венецианцы, генуэзцы «и прочии», отдельно от шведов, отдельно от всех норманнов. Также очень хорошо видно, что перечень включает в себя не только скандинавов и не только германцев вообще, и что в него входит большое число этнически неродственных им народов. И все они, разумеется, не могут быть отнесены, лишь по причине нахождения среди них, например, скандинавов, римлян, немцев, исключительно либо только к первым, либо только ко вторым, либо только к третьим.

Несмотря на явное отсутствие в приведенной цитате оснований для подобного заключения, норманисты видят в ней прямое указание на принадлежность варягов и руси к скандинавскому миру. При этом в своей тенденциозности даже не замечая, что, если руководствоваться их же логикой, то тогда, согласно перечню «Удела Иафета», предваряющему описание его «колена» (потомства), русь следует считать угро-финским и балтийским племенем одновременно: «В Афетове же части седять русь, чюдь и вси языци: меря, мурома, весь, моръдва, заволочьская чюдь, пермь, печера, ямь, угра, литва, зимегола, корсь, летьгола, любь». В Сказании о призвании варягов, читаемом в ПВЛ под 862 г., варяжская русь хотя и стоит в одном ряду со скандинавскими народами: послы идут «к варягом, к руси; сице бо тии звахуся варязи русь, яко се друзии зовутся свие, друзии же урмане, анъгляне, друзии гъте, тако и си», но при этом она летописцем специально выделена из числа других варяжских (как бы сейчас сказали западноевропейских) народов и не смешивается со шведами, норвежцами, англами-датчанами и готами: «И пошли за море к варягам, к руси, ибо так звались варяги – русь, как другие зовутся шведы, иные же норманны, англы, другие готы, эти же – так» .

И надо быть также слишком тенденциозным, чтобы при рассуждениях о принадлежности руси к скандинавским народам придавать значение тому факту, что она упомянута рядом с ними. Так, в одном ряду со скандинавскими странами Русь названа в известии немецкого хрониста Гельмольда (жившего в XII в., т.е. очень близко ко времени окончательного сложения ПВЛ), что саксонский герцог Генрих Лев в 1150-х гг. отправил «послов в города и северные государства – Данию, Швецию, Норвегию и Русь, – предлагая им мир, чтобы они имели свободный проезд к его городу Любеку». Эта грамота не сохранилась, но ее нормы повторил в 1187 г. император Священной Римской империи Фридрих I Барбаросса: «ruteni, gothi, normanni et ceteri gentes orientales, absque theloneo et, absque hansa, ad civitatem sepius dictam veniant et recedant», т.е. «русские, готландцы, норманны и другие восточные народы» получали право свободно приходить и покидать город «без налога и пошлины». «Любекский таможенный устав» подтвердил в 1220-х гг. установление императора: «В Любеке не платит пошлины… никто из русских, норвежцев, шведов… ни готландец, ни ливонец, равно как и никто из восточных народов» . Из приведенных документов, где Русь и русские стоят в соседстве со скандинавскими странами, скандинавами и ливонцами, никак, конечно, не следует, что русских середины XII в. – первой трети XIII в. надлежит причислять к скандинавам и немцам, или, наоборот, русскими непременно надо считать датчан, шведов, готландцев, норвежцев, ливонских немцев, а также некие «восточные народы». Нельзя так и южнобалтийских славян полагать норманнами, хотя они в привилегии римского папы Григория IV от 832 г. названы вместе с последними: «шведы, датчане, славяне» .

В пользу ненорманистского, т.е. правильного прочтения статьи ПВЛ под 862 г. говорит и мирный договор новгородцев «с всеми немьцкыми сыны, и с гты, и с всем латиньскым языкомь», который исследователи относят к 1189–1199 гг. (В.Л.Янин датирует его 1189–1191, Е.А.Рыбина и А.Л.Хорошкевич 1191–1192) . А именно следующий его пункт: «Оже емати скот варягу на русине или русину на варязе, а ся его заприть, то 12 мужь послухы, идеть роте, възметь свое» , где термин «варяги» абсолютно равнозначен словам «немцы» и «латины» (в данном случае «латиньский язык») и вместе с ними обозначает – и уже довольно давно – всю совокупность многочисленных западноевропейских партнеров Новгорода, в будущем составивших мощный Ганзейский торговый союз. О приложении термина «варяги» в XII столетии к очень большой части западноевропейцев, следовательно, об отсутствии в нем конкретно-этнического содержания, свидетельствует и «Вопрошание Кирика», находящееся в Синодальной Кормчей XIII в., и которое относят ко времени около 1136 г. и связывают с именем диакона и доместика новгородского Антониева монастыря, где «варяжьский поп» означает служителя «латинской веры» .

Функционирование термина «варяги» в России в широком значении отмечал в начале XVII в. швед П.Петрей, в 1601–1605 гг. служивший наемником в России и подчеркивавший в своей «Истории о великом княжестве Московском» (1614–1615), что «русские называют варягами народы, соседние Балтийскому морю, например, шведов, финнов, ливонцев, куронов, пруссов, кашубов, поморян и вендов…», т.е. наши предки называли варягами совершенно не связанных между собой по крови германцев, финнов, куршей, славян Южной Балтики и какие-то еще, не упомянутые этим автором европейские народы. Исходя из той же традиции, что бытовала в России и которую зафиксировал Петрей, хорват Ю.Крижанич в 60-х гг. XVII в. относил к варягам восточнобалтийские народы («от варягов, илити чудов, литовского языка народов… варяжеский литовский язык…»). В 1730 г. швед Ф.-И.Страленберг, также опираясь на живую традицию, с которой ознакомился в русском плену, констатировал, что «варяги есть имя общественное, которым называлися... народы, обитавшия около Балтийскаго моря» .

Некрасова М.Б. Михаил Васильевич Ломоносов // Историки России XVIII–XX веков. Вып. 1. М., 1995. С. 22; ее же М.Б. Михаил Васильевич Ломоносов // Историки России. Биографии. М., 2001. С. 20; Хлевов А.А. Норманская проблема в отечественной исторической науке. СПб., 1997. С. 3, 17, 68; Клейн Л.С. Спор о варягах. История противостояния и аргументы сторон. СПб., 2009. С. 8; его же. Трудно быть Клейном: Автобиография в монологах и диалогах. СПб., 2010. С. 214; Горский А.А. Начало Руси: славяно-варяжская дилемма? // Родина. 2009. № 9. С. 15-17; Мурашова В.В. «Путь из ободрит в греки…» (археологический комментарий по «варяжскому вопросу») // Российская история. 2009. № 4. С. 174.

Хабургаев Г.А. Этнонимия «Повести временных лет» в связи с задачами реконструкции глоттогенеза. М., 1979. С. 216-217; Петрухин В.Я., Раевский Д.С. Очерки истории народов России в древности и раннем средневековье. М., 1998. С. 257; Петрухин В.Я. Древняя Русь: Народ. Князья. Религия // Из истории русской культуры. Т. I (Древняя Русь). М., 2000. С. 84-85; Клейн Л.С. Трудно быть Клейном. С. 136.

Летопись по Лаврентьевскому списку (ЛЛ). СПб., 1897. С. 3-4, 18-19; Се Повести временных лет (Лаврентьевская летопись) / Сост., авторы примечаний и указателей А.Г.Кузьмин, В.В.Фомин; вступительная статья и перевод А.Г.Кузьмина. Арзамас, 1993. С. 47.

Гельмольд. Славянская хроника. М., 1963. С. 195; Древняя Русь в свете зарубежных источников. М., 1999. С. 386.

Швеция и шведы в средневековых источниках. М., 2007. С. 36, прим. 51 на с. 34.

Рыбина Е.А. Иноземные дворы в Новгороде ХII–ХVII вв. М., 1986. С. 30-31; ее же. О конфликте новгородцев с варягами и немцами в 1188 г. // Х Всесоюзная конференция по изучению истории, экономики, литературы и языка скандинавских стран и Финляндии. Тезисы докладов. Ч. 1. М., 1986. С. 138; Янин В.Л. Новгородские акты ХII–ХV вв. Хронологический комментарий. М., 1991. С. 81; Хорошкевич А.Л. О происхождении текста древнейших новгородско-готландско-немецких договоров конца XII и середины XIII в. // Новгородский исторический сборник. Вып. 6 (16). СПб., 1997. С. 129-133.

Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М., Л., 1949. С. 56.

Памятники древнерусского канонического права. Ч. I. (Памятники XI–XV в.) // Русская историческая библиотека. Т. 6. СПб., 1908. Стб. 60.

Петрей П. История о великом княжестве Московском. М., 1867. С. 90; Крижанич Ю. Экономические и политические его взгляды. СПб., 1914. С. 109; Записки капитана Филиппа Иоганна Страленберга об истории и географии Российской империи Петра Великого. Северная и восточная часть Европы и Азии. Ч.1. М., Л., 1985. С. 75, прим. 2 на с. 73. См. об этом подробнее: Фомин В.В. Запад и западноевропейцы в русской письменной традиции (X–XVIII вв.) // Копелевские чтения 1999. Россия и Германия: диалог культур. Липецк, 2000. С. 85-92; его же. Наименование западноевропейцев в ранних русских источниках // Вехи минувшего. Ученые записки исторического факультета ЛГПУ. Вып. 2. Липецк, 2000. С. 214-227; его же. Варяги и варяжская русь: К итогам дискуссии по варяжскому вопросу. М., 2005. С. 336-376.

ПВЛ, отделяя варягов и русь от скандинавов (норманнов), относит их к славянскому миру. Согласно ее показаниям, варяги и русь, в 862 г. прибывшие из пределов балтийского Поморья в северо-западные земли Восточной Европы, говорили на славянском языке. Такой непреложный вывод вытекает из чисто славянских названий городов, которые они по своему приходу там построили: Новгород, Изборск, Белоозеро и другие (в 1972 г. польский лингвист С.Роспонд констатировал полное отсутствие среди названий древнерусских городов IX–X вв., основанных варягами и русью, «скандинавских названий» ). И вряд ли кто будет отрицать, что названия поселениям дают именно их основатели, в связи с чем эти названия четко маркируют язык последних, а зачастую и их родину (так, по названиям многих городов Северной Америки можно безошибочно определить не только из какой страны, но даже из какой конкретно ее местности прибыли переселенцы в «Новый Свет»). И славянский язык пришельцев на Русь (а летопись еще дополнительно поясняет под 894 г., что «словеньскый язык и рускый одно есть…» ), их предводителей и их потомков – князей Рюрика, Трувора, Синеуса, Олега, Игоря, Ольги, их бояр и дружинников – предельно точно указывает на их родину – южный берег Балтийского моря. Ибо из всех земель Поморья только в данном районе проживали славянские и славяноязычные народы, создавшие высокоразвитую цивилизацию, которая приводила их соседей германцев в восторг и которые смотрели на земли южнобалтийских славян, как на «землю обетованную», где всего было вдоволь.

На южнобалтийское Поморье как на родину варягов очень конкретно указывает и летописец конца Х в., говоря, что варяги «седять» по Варяжскому морю «к западу до земле Агнянски…». Земля «Агнянски» («Английская») – это не Англия, как заблуждаются и сегодня норманисты (В.Я.Петрухин и Д.А.Мачинский, например), хотя они, если бы не поверхностно знакомились с ПВЛ, то бы увидели, что собственно Англия именуется в летописи «Вротанией», «Вретанией», «Вританией» – Британией. Довольно показательно, что крупнейший норманист прошлого В.Томсен, размышляя над приведенным пояснением летописи, выражал сомнение в привязке «земли Агнянски» к Англии и задавался вопросом: «англичане или англы в Шлезвиге?» . То, что земля «Агнянски» – это именно южная часть Ютландского полуострова, в 40-х – 70-х гг. XIX в. говорили антинорманисты С.А.Бурачек, Н.В.Савельев-Ростиславич, И.Е.Забелин .

И в юго-восточной части Ютландского полуострова обитали до переселения в середине V в. в Британию англо-саксы, с которыми на Балтике очень долго ассоциировались датчане: даже во времена английского короля Эдуарда Исповедника (1042–1066) названия «англы» и «даны», отмечал в 1907 г. И.Н.Сугорский, «смешивались, считались чуть ли не тождественными», а мифологическими родоначальниками датчан являются братья Дан и Ангул. С англо-саксами на востоке соседили «варины», «вары», «вагры», населявшие Вагрию, т.е. варяги в узком смысле этого слова. Историк А.Г.Кузьмин, констатируя наличие в индоевропейских языках основного обозначения воды словом «вар», заключал, что «романо-кельтскому суффиксу “ин” в этнонимах в германских языках часто соответствует “инг”, переходящий у западных славян в “анг” и у восточных в “яг”. “Варяги”, следовательно, значит “поморяне”» (варягами затем на Руси будут именовать всю совокупность славянских и славяноязычных народов, проживавших от польского Поморья до Вагрии включительно, а еще позднее, как уже говорилось, многих из западноевропейцев) .

С приведенным мнением ПВЛ, а оно присутствует в наших источниках и более позднего времени, причем там уже прямо говорится о выходе варягов и руси из пределов Южной Балтики, абсолютно согласуются показания западноевропейских памятников и, прежде всего, свидетельства немцев С.Мюнстера (1544) и С.Герберштейна (1549) о выходе Рюрика и варягов из южнобалтийской Вагрии. Так, констатирует Мюнстер, Рюрик, приглашенный на княжение на Русь, был из народа «вагров» или «варягов», главным городом которых являлся Любек. Герберштейн также указывает, что родиной варягов была «область вандалов со знаменитым городом Вагрия», граничившая с Любеком и Голштинским герцогством (германские источники называют балтийских и полабских славян «венедами» и «вандалами»). И эти «вандалы, – завершает Герберштейн свою мысль, – не только отличались могуществом, но и имели общие с русскими язык, обычаи и веру, то, по моему мнению, русским естественно было призвать себе государями вагров, иначе говоря, варягов, а не уступать власть чужеземцам, отличавшимся от них и верой, и обычаями, и языком» (вместе с тем он отметил, «что, как полагают, Балтийское море и получило название от этой Вагрии») .

Важно подчеркнуть, что достоверность информации о южнобалтийской родине варягов, растиражированной как многократными переизданиями сочинений Мюнстера и Герберштейна, так и трудами других авторов XVI–XVII вв., в Западной Европе никто, за исключением шведских писателей XVII в., истинных создателей норманской теории, посредством которой они стремились «исторически подтвердить» право шведов на Восточную Прибалтику и северо-западные земли России , не ставил под сомнение, что говорит в пользу общеизвестности данного факта. И о южнобалтийском происхождении Рюрика речь вели в XVII – первой половине XVIII в. немцы Б.Латом, Ф.Хемниц, И.Хюбнер, Г.В.Лейбниц, Ф.Томас, Г.Г.Клювер, М.И.Бэр, С.Бухгольц. При этом в один голос утверждая, что родоначальник династии Рюриковичей жил около 840 г. и был сыном ободритского князя Годлиба (Годелайва, Годелейба и т.п.), убитого датчанами в 808 г. при взятии главного города ободритов Рарога, именуемого датчанами Рериком (ободриты-рериги – одно из самых могущественнейших славянских племен Южной Балтики). В 1722 г. датчанин А.Селлий напомнил русским, что «три княжие, Рурик, Трувор и Синав все братья родные из Вагрии в Русскую вышли землю званны».

Одним из источников, которыми пользовались названные авторы, а все они, что также немаловажно заметить, представители германского мира, была живая традиция, весьма долго державшаяся в землях Южной Балтики среди потомков славян, ассимилированных немцами и датчанами, но не вытравившими из их памяти столь знаменательное событие. Француз К.Мармье в 1830-х гг. посетил Мекленбург, расположенный на землях славян-ободритов и граничащий на западе с Вагрией, и записал там легенду (ее он опубликовал в 1840 г.), которая гласит, что у короля ободритов Годлава были три сына – Рюрик Миролюбивый, Сивар Победоносный и Трувор Верный. И эти братья, идя на восток, освободили народ Руссии «от долгой тирании», свергнув «власть угнетателей». Собравшись затем «вернуться к своему старому отцу», Рюрик, Сивар и Трувор должны были уступить просьбе благодарного народа занять место их прежних королей и сели княжить соответственно в Новгороде, Пскове и на Белоозере. По смерти братьев Рюрик присоединил их владения к своему и стал основателем династии, царствующей до 1598 г. .

На принадлежность варягов и руси к славянской общности указывают и арабские авторы. Так, Ибн Хордадбех информировал не позже 40-х гг. IX в., что русские купцы есть «вид славян» и что их переводчиками в Багдаде выступают «славянские рабы». Ибн ал-Факих (конец IX – начало Х в.) дает параллельный вариант чтения этого же известия, но в его сообщении присутствуют только «славянские купцы». Ибн Хордадбех и Ибн ал-Факих, заключал А.П.Новосельцев, «пользовались каким-то общим, нам не известным источником», относящимся, как можно сделать вывод, к началу IХ или даже к концу VIII века. Ад-Димашки (1256–1327), повествуя о «море Варенгском» (Варяжском) и используя не дошедшее до нас какое-то древнее известие, поясняет, что варяги «суть славяне славян (т.е. знаменитейшие из славян)» . Локализует русь на южных берегах Балтийского моря и иудейская традиция Х в. в лице еврейского хронографа «Книга Иосиппон» и испанского иудея Ибрагима Ибн-Якуба. «Книга Иосиппон» (середина Х в.) помещает русов рядом с саксами и англами-датчанами (в соседстве с англами, по ПВЛ, жили варяги), «по великому морю», а Ибрагим Ибн-Якуб, посетив в 960-х гг. германские и славянские земли (в том числе полабских славян), отметил, что на прусов производят «набеги русы на кораблях с запада». При этом несколькими строками выше он сказал, что с польским князем Мешко на севере соседят прусы, а на востоке русы , т.е. автор не смешивает русов, нападавших на кораблях с запада на прусов, с жителями Древнерусского государства.

И эти совершенно независимые друг от друга традиции – русская, германская, арабская, иудейская – о связи летописных варягов и руси с Южной Балтикой подкрепляются массовым археологическим и антропологическим материалом. Особенно впечатляют масштабы распространения керамики южнобалтийского облика (фельдбергской и фрезендорфской), охватывающей собой обширную территорию до Верхней Волги и Гнёздова на Днепре, и удельный вес ее среди других керамических типов в древнейших горизонтах культурного слоя многих памятников Северо-Западной Руси: Старой Ладоги, Изборска, Рюрикова городища, Новгорода, Луки, Городка на Ловати, Городка под Лугой, Белоозера и других (так, на посаде Пскова эта керамика составляет более 81 %, в Городке на Ловати около 30 %, в Городке под Лугой ее выявлено 50 % из всей достоверно славянской). На основании чего археологи В.Д.Белецкий, В.В.Седов, Г.П.Смирнова, В.М.Горюнова, С.В.Белецкий, К.М.Плоткин, Е.Н.Носов в 1960–1980-х гг. вели речь о переселении в северо-западные земли Руси жителей Южной Балтики.

Роспонд С. Структура и стратиграфия древнерусских топонимов // Восточно-славянская ономастика. М., 1972. С. 62.

ЛЛ. С. 28.

ЛЛ. С. 3-4, 15; Томсен В. Начало Русского государства. М., 1891. С. 14; Петрухин В.Я. Легенда о призвании варягов и Балтийский регион // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2008. № 2 (32). С. 42; Мачинский Д.А. Некоторые предпосылки, движущие силы и исторический контекст сложения русского государства в середине VIII – середине XI в. // Труды Государственного Эрмитажа. Т. XLIX. Сложение русской государственности в контексте раннесредневековой истории Старого Света. Материалы Международной конференции, состоявшейся 14-18 мая в Государственном Эрмитаже. СПб., 2009. С. 490.

Бурачек С.А. История государства Российского Н.М.Карамзина. История русского народа. Сочинение Н.Полевого // Маяк. Т. 5. № 9-10. СПб., 1842. С. 87; Савельев-Ростиславич Н.В. Варяжская русь по Нестору и чужеземным писателям. СПб., 1845. С. 5-6, 10, 12, 25, 34, 51-52; Славянский сборник Н.В.Савельева-Ростиславича. СПб., 1845. С. LX, LXXXIX, прим. 170; Забелин И.Е. Историярусской жизни с древнейших времен. Ч. 1. М., 1876. С. 135-136, 142-143, 189, 193.

Сугорский И.Н. В туманах седой старины. К варяжскому вопросу. Англо-русская связь в давние века. СПб., 1907 С. 29, прим. **; Кузьмин А.Г. Одоакр и Теодорих // Дорогами тысячелетий. Сборник исторических очерков и статей. Кн. 1. М., 1987. С. 123-124; Откуда есть пошла Русская земля. Века VI–Х / Сост., предисл., введ. к документ., коммент. А.Г.Кузьмина. Кн. 1. М., 1986. С. 26.

Munster S. Cosmographia. T. IV. Basel, 1628. S. 1420; Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988. С. 60.

См. об этом подробнее: Фомин В.В. Варяги и варяжская русь. С. 17-47; его же. Начальная история Руси. М., 2008. С. 9-21; его же. Варяго-русский вопрос и некоторые аспекты его историографии // Изгнание норманнов из русской истории. М., 2010. С. 340-347; Грот Л.П. Начальный период российской истории и западноевропейские утопии // Прошлое Новгорода и Новгородской земли: Материалы научных конференций 2006–2007 годов. Великий Новгород, 2007. С. 12-22; ее же. Утопические истоки норманизма: мифы о гипербореях и рудбекианизм // Изгнание норманнов из русской истории. С. 321-338.

Hubner J. Genealogische Tabellen, nebst denen darzu Gehorigen genealogischen Fragen. Bd. I. Leipzig, 1725. S. 281. Die 112 Tab.; Герье В . И . Лейбниц и его век. Отношения Лейбница к России и Петру Великому по неизданным бумагам Лейбница в Ганноверской библиотеке. СПб., 1871. С. 102; Thomas F. Avitae Russorum atque Meklenburgensium principum propinquitatis seu consangvinitatis monstrata ac demonstrata vestica. Anno, 1717. S. 9-14; Kluver H.H. Vielfalting vermerhrte Beschreibung des Herzogtums Mecklenburg. Dritten Teils erstes Stuck. Hamburg, 1739. S. 32; Beer M.I. Rerum Mecleburgicarum. Lipsiae, 1741. P. 30-35; Buchholtz S. Versuch in der Geschichte des Herzogthums Meklenburg. Rostock, 1753. II Stammtafel; Marmier X. Lettres sur le Nord. T. I. Paris, 1840. P. 30-31. См. также: Фомин В.В. Варяги и варяжская русь. С. 17-57, 422-438; его же. Начальная история Руси. С. 9-21, 183-196; Меркулов В.И. Откуда родом варяжские гости? М., 2005. С. 43-62.

Новосельцев А.П., Пашуто В.Т., Черепнин Л.В., Шушарин В.П., Щапов Я.Н. Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С. 384-386; Венелин Ю.И. Известия о варягах арабских писателей и злоупотреблении в истолковании оных // Чтения в Обществе истории и древностей российских при Московском университете. Кн. 4. М., 1870. С. 10; Фомин В.В. Варяги и варяжская русь. С. 437-438. Ср.: Древняя Русь в свете зарубежных источников. Хрестоматия. Т. III. Восточные источники. М., 2009. С. 30-31, прим. 44 и 49.

Вестберг Ф.Ф. Комментарий на записку Ибрагима ибн-Якуба о славянах. СПб., 1903. С. 146; его же. К анализу восточных источников о Восточной Европе // Журнал Министерства народного просвещения (ЖМНП). Новая серия. Ч. 13. № 2. СПб., 1908. С. 375.

О массовом присутствии в Северо-Западной Руси выходцев из Балтийского Поморья дополнительно свидетельствуют характер металлических, деревянных и костяных изделий (сплавы новгородских изделий из цветных металлов X–XI вв., обращают внимание специалисты, «тождественны сплавам подобных изделий, происходящих с южно-балтийского побережья»), характер домостроительства, конструктивные особенности музыкальных инструментов («в частности, гусли, найденные в Новгороде, Гданьске и Ополе, имеют одинаковое устройство и восходят к общим корням») и оборонительного вала (Старая Ладога, Новгород, Псков, Городец под Лугой, Городок на Маяте), присущие только древностям южнобалтийских славян. Кожаная обувь нижнего слоя Ладоги, Новгорода, Пскова, Белоозера находит себе прямые аналоги также в землях южнобалтийских славян (например, Волина, Гнезна, Колобрега). В ходе палеоботанических исследований установлено, подчеркивала в 1997 г. Е.А.Рыбина, «что набор злаковых культур, распространенных в Новгородской земле в IX–X вв. был аналогичен ассортименту злаков, культивировавшихся в славянских памятниках южной Балтики (Ольденбург) и существенно отличался от набора злаков, наиболее употребительных в то же время в расположенном по соседству скандинавском Хедебю».

Огромное скопление кладов арабского серебра, констатировал еще в 1968 г. В.М.Потин, «в районе Приладожья и их состав указывают на теснейшие связи этой части Руси с южным берегом Балтийского моря». Причем самые древние клады восточных монет в Западной Европе обнаруживаются именно на южнобалтийском славянском Поморье и датируются VIII веком. Подобные клады появляются в Швеции намного позже – лишь только в середине IX столетия. Известный американский ученый Т.С.Нунан в 1980-х гг. вынужден был признать, во многом сглаживая этот «антинорманистский» факт, вытекающий из нумизматических данных, что «русские отношения с Южной Прибалтикой были даже несколько более активными или интенсивными, чем отношения со Скандинавией». В 1995 и 1998 гг. археолог А.Н.Кирпичников, заметив, что много «писалось о лидерстве викингов в освоении и использовании торговых путей» в Восточной Европе в IX–X вв., пришел, исходя из распределения восточного серебра на южном и северном берегах Балтийского моря до 833 г., к выводу, что «доминирующая, посредническая миссия викингов, здесь, думается, не очевидна. Остается предположить, что торговая активность славян была в тот период не меньшей, если не превосходила северогерманскую». В 1998 г. он вместе с тем сказал, что «до середины IX в. не устанавливается сколько-нибудь значительного проникновения дирхемов на о. Готланд и материковую Швецию (больше их обнаруживается в областях западных славян)».

Но тогда, исходя из последних слов Кирпичникова и из того факта, что начало дирхемной торговли специалисты относят к 50-м – 60-м гг. VIII в., получатся, что очень долгое время – сто лет или около того – эта торговля по существу не затрагивала шведов. Дирхемная торговля, возникнув как чисто славянское явление, лишь со временем втянула в свою орбиту какую-то часть скандинавов, преимущественно жителей островов Борнхольма и Готланда. В.М.Потин, ссылаясь на нумизматические данные, отмечал, что путь из Южной Балтики на Русь пролегал именно через эти острова, «минуя Скандинавский полуостров…». И клады на Борнхольме и Готланде, по его уточнению, «носят следы западнославянского влияния…». То, что именно славяне приобщили скандинавов к торговле, говорит заимствование последними славянских слов, связанных с этой деятельностью: «torg» – торг, рынок, торговая площадь, «besman» – безмен, «sobel» – соболь, «silki» – шелк, «lodhia» – ладья, «loka» – лука, хомут, «sodull» – седло, «tolk» – объяснение, перевод, переводчик, толковин, «pitschaft» – печать и др. Беря во внимание тот факт, что слово «torg» распространилось по всему скандинавскому северу, до Дании и Норвегии, то «мы должны признать, – резонно заключал в 1912 г. С.Н.Сыромятников, – что люди, приходившие торговать в скандинавские страны и приносившие с собою арабские монеты, были славянами».

В середине 1980-х гг. лингвист А.А.Зализняк, основываясь на данных берестяных грамот, запечатлевших разговорный язык новгородцев XI–XV вв., установил, что древненовгородский диалект во многом отличен от юго-западнорусских диалектов, но близок по ряду признаков в фонетике, морфологии, синтаксису, лексике к западнославянскому, преимущественно севернолехитскому (причем особенно заметные отличия наблюдаются в самых ранних грамотах). В 2003 г. археолог В.Л.Янин подчеркнул, что «поиски аналогов особенностям древнего новгородского диалекта привели к пониманию того, что импульс передвижения основной массы славян на земли русского Северо-Запада исходил с южного побережья Балтики, откуда славяне были потеснены немецкой экспансией». Эти наблюдения, отмечал ученый, «совпали с выводами, полученными разными исследователями на материале курганных древностей, антропологии, истории древнерусских денежно-весовых систем и т.д.». В 1995 г. антрополог Н.Н.Гончарова показала генетические связи новгородских словен с балтийскими славянами, а ее учитель Т.И.Алексеева в 1999 г. увидела в них исключительно «переселенцев с южного побережья Балтийского моря, в последствии смешавшиеся уже на новой территории их обитания с финно-угорским населением Приильменья» .

Но эти переселенцы изначально представляли собой этнически неоднородную массу, в состав которой входили славянские и ассимилированные ими народы Южной Балтики (фризы, например), говорившие на славянском языке, но еще сохранявшие свою самобытность в именослове, религии и погребальных обрядах (отсюда наличие в варяго-русских древностях явно неславянских черт и элементов, в том числе антропологических). И шли они на восток несколькими волнами по уже давно наезженным морским путям. Как считал А.Г.Кузьмин, первая волна переселенцев двинулась под давлением Франкской империи в конце VIII века. Вторая волна миграции южнобалтийских славян в пределы Северо-Западной Руси датируется археологическим материалом серединой IX столетия. Беря во внимание заключения специалистов, отметивших появление керамики южнобалтийского типа и южнобалтийских славян в ряде центров Северо-Западной Руси в Х в., надлежит вести речь еще о нескольких волнах их переселения на данную территорию.

И это движение захватило собой Скандинавский полуостров и вовлекло в свою орбиту какую-то часть его жителей, усилив тем самым неславянский акцент варяго-русских древностей. Так, южнобалтийская керамика известна в большом количестве вплоть до Средней Швеции, и в Х в. она преобладала в Бирке , а разнообразие могильных обрядов Бирки привело немецкого археолога Й.Херрмана в 1982 г. к выводу, что здесь оседали фризы, финны и «славяне с низовьев Одера» (по свидетельству хрониста XI в. Адама Бременского, основанному на реальных фактах прошлого, в Бирку «имеют обыкновение регулярно съезжаться по разнообразным торговым надобностям все суда данов, или норманнов, равно как и склавов, и сембов, там также бывают другие народы Скифии» ). В 1980 г. шведский археолог А.-С.Грэслунд отмечала, что погребальные камеры Бирки «не имеют местных прототипов, и появление их, очевидно, связано» с ее интернациональным характером «и особенно с купеческим слоем» . А этот купеческий слой, как видно из вышеприведенных скандинавских заимствований славянских слов, связанных с торговлей, и заключения С.Н.Сыромятникова, состоял прежде всего из южнобалтийских славян (Бирка возникла в конце VIII в., прекратила свое существование в конце Х в., что удивительно точно совпадает со временем интенсивного движения части населения Южной Балтики в Восточную Европу). Ибо эти славяне, по точным словам М.В.Ломоносова, «издревле к купечеству прилежали». Какое место торговля занимала в их жизни говорит тот факт, что крупнейшим святилищем южнобалтийского Поморья был храм бога торговли Радегаста в Ретре, который, как поясняют западноевропейские хронисты XI в. Титмар Мерзебургский и Адам Бременский, «пользовался чрезвычайным уважением и почестями со стороны всех славян», а само изображение бога было отлито из золота .

Торговая деятельность славян и ее небывалый для всей остальной Европы размах диктовался, говорил А.А.Котляревский, «срединным географическим положением страны, соединявшей север и восток с западом и югом, богатой морскими и речными судоходными путями сообщения», что открывало им свободный доступ ко многим европейским рынкам. Но только Европой их торговля не ограничивалась. По мнению А.Ф.Гильфердинга, они торговали напрямую с Азией. А.Г.Кузьмин начало этой торговли относит к концу VIII века. В конце VIII – начале IX в. торговля славян с Западом была настолько значительна, что Карл Великий счел необходимым ее упорядочить (стремясь ее ограничить, вероятно, как пишет Гильфердинг, «из политических целей», он в 805 г. «запретил немецким купцам ездить в Славянскую землю и назначил только три пограничных города, куда могли приходить славянские купцы для сделок с немцами». Особенно строго запрещалось продавать славянам «оружие и брони»: «у того, кто вез оружие к славянам, весь товар отбирался и половина разделялась поровну между сыщиком и смотрителем торгового пункта; только другая половина поступала в казну»).

И уже во времена Карла Великого ободриты имели на берегу Висмарского залива торговый порт – Рарог (Рерик). Еще большего размаха торговля славян достигла после IX в. близ устья Одры, где существовало несколько торговых городов: Штеттин (Щецин), Волин и другие, и в этом деле им не уступали жители о. Рюген (Руяна) – руги-русь. У южнобалтийских славян была развита и внутренняя торговля: города и важнейшие селения имели рынки, племена, даже самые отдаленные, торговали друг с другом (об интенсивности местной торговли говорит тот факт, в Штеттине, например, на торг народ из округи собирался два раза в неделю). Причем торговлей они занимались не только повсеместно, но и чуть ли не целыми городами. Так, Оттон Бамбергский во время своего первого пребывания в Поморье (1124–1125) крестил жителей ряда городов в два приема, т.к. многие из них были купцами и во время первого крещения находились в чужих землях и возвратились домой уже после ухода миссионера. А когда он явился первый раз в Колобрег (Колобжег), то город оказался практически пуст, т.к. его жители отправились торговать в море, на острова. Именно благодаря южнобалтийским славянам франкские и саксонские изделия оказывались на Севере и Востоке, а пушнина, шедшая из Руси, на Западе. Из своих товаров они продавали полотно, рыбу, соль, хлеб, лес, рабов и, может быть, янтарь.

Масштабы и объемы внутренней и внешней торговли вызвали раннее – с VIII в. – и весьма бурное развитие на Южной Балтике большого числа городов, располагавшихся на торговых путях: Старград у вагров, Рерик у ободритов, Дымин, Узноим, Велегощ, Гостьков у лютичей, Волин, Штеттин, Камина, Клодно, Колобрег, Белград у поморян (в будущем именно они составят, что нелишне будет подчеркнуть, ядро Ганзейского союза). Своими размерами и численностью населения эти торговые города поражали воображение иностранцев, не видевших ничего подобного в своих землях. Так, Рарог-Рерик немцы именовали Микилинбургом (Великим городом, Велигардом). А «знаменитейший», по словам немецких хронистов, Волин, лежащий в устье Одры, уже в IX в. занимал площадь в 50 гектаров, и его население в Х в. состояло порядка 5-10 тысяч человек. В XI в. балтийская торговля, достигшая цветущего состояния, была сосредоточена именно в Волине (около него обнаружена почти треть всех кладов Поморья). Поэтому, неудивительно, что европейцы называли его самым большим («величайшим») городом «из всех имевшихся в Европе городов» и сопоставляли с самим Константинополем (по словам Адама Бременского и Гельмольда, Волин населен «славянами вперемешку с другими народами… Этот город, богатый товарами различных народов, обладал всеми без исключения развлечениями и редкостями»).

Для сравнения, Бирка, которую норманисты обычно преподносят в качестве не только крупнейшего торгового центра Швеции, но и всего балтийского Поморья, была расположена, как отмечает сегодня шведский ученый Д.Харрисон, на территории всего лишь 7 га. По его словам, «Бирка была маленьким городком с незадачливой судьбой… Число жителей колебалось от 500 до 1000 чел.». А датский Хедебю в пору своего расцвета – Х в. – занимал площадь 24 га, и число его жителей насчитывало несколько сотен человек, может быть, даже более тысячи. Причем сам его расцвет был обеспечен южнобалтийскими славянами. Тот же Харрисон подчеркивает, что «датский король Годфред в принудительном порядке переселил в начале IX в. ремесленников и торговцев из западнославянского города Рерика в его город Хедебю, что стало удачной акцией, поскольку через несколько десятилетий этот город стал процветающим королевским торговым городом» . А Южная Балтика живительно оплодотворяла все Поморье потому, что на протяжении столетий была лидером в экономическом развитии этого региона. Так, в 1967 и 1982 гг. археолог Й.Херрман говорил о «беспрецедентном экономическом подъеме», развернувшемся у южнобалтийских славян в VII–XI вв., «в течение которого многократно возросли производительные силы и численность населения. Для некоторых областей рост сельскохозяйственного производства исчисляется четырех-шестикратным увеличением» . Показателем этого подъема является и тот факт, что именно через южнобалтийские города в Западную Европу с конца VIII в. поступает с востока арабское серебро (дирхемы).

Южнобалтийские славяне знали свое Варяжское море не только как купцы. В разных же направлениях они бороздили его и как пираты. В этом качестве из них особо выделялись вагры (варяги) и руяне (руги-русь), которые, разбойничая на море, «гнездились» по всему юго-западному берегу, датскому и славянскому, находили себе убежище в Швеции. Вагрия славилась своими дерзкими и неукротимыми пиратами, немилосердно грабившими берега Дании. Лютичи, пишет А.Ф.Гильфердинг, любили дальние плавания и не раз ходили в Англию уже в VIII в., плавали они туда и три столетия спустя, и где их тогда знали, по словам И.Е.Забелина, как народ самый воинственный «на суше и на море». Говорят исследователи и о поселениях южнобалтийских славян в Нидерландах и Англии, и что в первой с VII–VIII вв. существовала колония лютичей-велетов. Столь масштабные действия на морских просторах в качестве пиратов и в качестве торговцев славяне могли вести только при наличии очень мощного флота, призванного также защищать побережье. И этот многочисленный флот состоял из больших и малых кораблей, легких на ходу, вмещавших значительное количество товаров, пеших и конных людей. Славяне, подчеркивал в 1876 г. И.А.Лебедев, были самым мореходным народом на Балтике, «властвовали, на море безраздельно и были передовым народом в мореплавании. Они отличались искусством в построении судов. Первые большие корабли, которые могли вмещать лошадей, были построены ими». Отсюда и важное новшество, введенное славянами в военно-морских операциях: погружать на корабли коней и посредством их совершать быстрые вторжения в глубь территории противника (этот способ был затем перенят у них датчанами). Как констатировал в 1912 г. известный зарубежный ученый Г.Фальк, именно у балтийских славян скандинавы заимствовали «ряд морских терминов» , т.е. также у них учились морскому искусству, как параллельно с тем у них же учились и ведению торговли.

Чтобы в полной мере представить мореходов Южной Балтики и масштабы их деятельности, следует привести слова И.Н.Сугорского, очень далекого от дискуссии вокруг варяго-русского вопроса, но бывшего, как практически все в его время, норманистом. В 1907 г. этот ученый, пересказывая основные положения труда английского археолога Т.Шора «Origin of the Anglo-Saxon race. A study of the settlement of England and the tribal origin of the old English people» («Происхождение англо-саксонского народа», 1906), также, согласно слепой моде тех лет, норманиста, констатировал: «На разных обычаях в Англии, названиях мест, фамильных именах до сих пор сказывается отпечаток южнобалтийского Поморья. … Даже наименование королевского Уиндзора (Встарь Windsor назывался Wendlesore. В том же районе – Wendlesbury, Wendover (Wendofra – англо-саксонского периода). – прим. автора), видимо, произошло от поселения вендов (сербской ветви славянства), тесно соприкасавшихся с целым германским миром той кипучей эпохи. Эти отважные мореходы, занимавшие, между прочим, правый берег Эльбы, когда саксы сидели на левом, принимали несомненно участие в снаряжении кораблей для вторжения в Англию и эмиграции туда массы народа с материка. … В одном памятнике туземной старины (от 1026 г.) встречаются именитые свидетели: родственник короля Канута earl Godwine, отец будущего знаменитого Гарольда, соперника Вильгельма Завоевателя, и некий Wrutesleof, явно славянин. … «Черные викинги» (так Шор именует южнобалтийских славян. – В.Ф.) влияли, судя по некоторым местным названиям (весьма характерно, что везде ближе к морю, а не в глубине страны), на тип населения. Разные Блэки и Броуны восходят в лице своих предков к тому туманному периоду, когда белокурые скандинавы наряду со смуглыми балтийскими поморянами смело направляли далеко на запад свои суда. В IX столетии эти последние, будучи в Ирландии, даже защитили Дублин от разбоя датчан. Любопытно отметить, что славный норманский витязь Олаф Тригвасон (на исходе десятого века), громя Шотландию и Англию, выдавал себя... за русского витязя» .

Южнобалтийские славяне-варяги, господствуя на Балтийском море, по причине чего оно и именовалось Варяжским (по словам Й.Херрмана, «для западной ее части у немцев со временем установилось название Mare Rugianorum, что значит “море руян”, рюгенских славян» , т.е. море ругов-русских), в VII–IX вв. прокладывают торговые пути по морю и за его пределы, и задают тон в северо- и восточноевропейской торговле. При этом прежде всего ведя торговлю со своими восточноевропейскими сородичами, путь к которым от них узнала вся Европа. Так, Адам Бременский отмечал, что от Волина до Новгорода доходят за 14 дней под парусами . Как справедливо заметил А.Г.Кузьмин, «это было время не зарождения, а угасания пути, наиболее интенсивно функционировавшего в IХ–Х вв.». Само же его сложение историк относит к концу VIII в., когда «города южной Балтики начинают торговать с Востоком через Булгар» . И результатом этой торговли стала прокладка южнобалтийскими славянами вначале Балто-Волжского, а затем и Балто-Днепровского торговых путей. Проникая по речным системам вглубь Восточной Европы и знакомясь с ее богатствами, они начинают активно осваивать новые земли, готовя тем самым почву для прибытия будущих переселенцев с Южной Балтики на Русь. Абсолютно точно сказал в 1962 г. на страницах польского научного журнала «Slavia Occidentalis» В.Б.Вилинбахов, что «колонизационная деятельность балтийских славян в северо-западной Руси, скорее всего, была довольно тесно связана с их торговыми предприятиями по Балтийско-Волжскому пути…» .

Сыромятников С.Н. Древлянский князь и варяжский вопрос // ЖМНП. Новая серия. Ч. XL. Июль. СПб., 1912. С. 133; Потин В.М. Некоторые вопросы торговли Древней Руси по нумизматическим данным // Вестник истории мировой культуры. Л., 1961. № 4. С. 69, 71-78; его же. Древняя Русь и европейские государства в Х–ХIII вв. Историко-нумизматический очерк. Л., 1968. С. 62-64, 66; его же. Русско-скандинавские связи IX–XII вв. по нумизматическим данным // Тезисы докладов Четвертой Всесоюзной конференции по истории, экономике, языку и литературе скандинавских стран и Финляндии. Ч. 1. Петрозаводск, 1968. С. 68-69; Рыбина Е.А. Новгород в системе балтийских связей // Славянский средневековый город. Труды VI Международного Конгресса славянской археологии. Т. 2. М., 1997. С. 326-329; ее же. Торговля средневекового Новгорода. Историко-археологические очерки. Великий Новгород, 2001. С. 92-95; Нунан Т.С. Зачем викинги в первый раз прибыли в Россию // Американская русистика: вехи историографии последних лет. Период Киевской и Московской Руси. Антология. Самара, 2001. С. 53, 56; Кирпичников А.Н. Сказание о призвании варягов. Легенды и действительность // Викинги и славяне. Ученые, политики, дипломаты о русско-скандинавских отношениях. СПб., 1998. С. 51; его же. О начальном этапе международной торговли в Восточной Европе в период раннего средневековья (по монетным находкам в Старой Ладоге) // Международные связи, торговые пути и города Среднего Поволжья IX–XII веков. Материалы международного симпозиума. Казань, 8-10 сентября 1998 г. Казань, 1999. С. 113; Фомин В.В. Варяги и варяжская русь. С. 444-456; его же. Начальная история Руси. С. 199-211; его же. Варяго-русский вопрос и некоторые аспекты его историографии. С. 375-384; Курбатов А.В. Начальный период сложения средневекового кожевенного ремесла на Руси // Ладога и Ладожская земля в эпоху Средневековья. Вып. 2. СПб., 2008. С. 70, 126-132; Молчанова А.А. Балтийские славяне и Северо-Западная Русь в раннем Средневековье. Автореф... дис... канд. наук. М., 2008. С. 5-16.

Ковалевский С.Д. Образование классового общества и государства в Швеции. М., 1977. С. 39; Мельникова Е.А., Петрухин В.Я., Пушкина Т.А. Древнерусские влияния в культуре Скандинавии раннего средневековья (К постановке проблемы) // История СССР. 1984. № 3. С. 52; Херрман Й. Славяне и норманны в ранней истории Балтийского региона // Славяне и скандинавы. М., 1986. С. 26, 32, 52, 119, 368, прим. 39.

Херрман Й. Славяне и норманны… С. 64.

Швеция и шведы в средневековых источниках. С. 101.

Цит. по: Жарнов Ю.Э. Женские скандинавские погребения в Гнёздове // Смоленск и Гнездово (к истории древнерусского города). М., 1991. С. 217.

Ломоносов М.В. Полн. собр. соч. Т. 6. М., Л., 1952. С. 184; Фаминцын А.С. Божества древних славян. СПб., 1995. С. 25-26.

Гельмольд. Указ. соч. С. 36, 247, прим. 10; Гильфердинг А.Ф. История балтийских славян // Его же. Собрание сочинений. Т. 4. СПб., 1874. С. 57-58, 62, 64-67, 272-273; Котляревский А.А. Древности юридического быта балтийских славян. Опыт сравнительного изучения славянского права. Т. I. Прага, 1874. С. 18, 45-48, 50, 163; его же. Книга о древностях и истории поморских славян в XII веке. Сказания об Оттоне Бамбергском в отношении славянской истории и древности. Прага, 1874. С. 54, 56, 90, 107-108, 112; Вилинбахов В.Б. Балтийские славяне и Русь // Slavia Occidentalis (SO). T. 22. Poznan, 1962. S. 271-272; его же. Балтийско-Волжский путь // Советская археология (СА). 1963. № 3. С. 128-129; его же. Балтийские славяне в русском эпосе и фольклоре // SO. T. 25. Poznan, 1965. S. 165; Потин В.М. Некоторые вопросы… С. 74; его же. Древняя Русь… С. 63; Херрман Й. Славяне и норманны… С. 76; Sveriges historia. 600–1350. Stockholm, 2009. S. 62-63.

Херрман Й. Ободриты, лютичи, руяне // Славяне и скандинавы. С. 344.

Гильфердинг А.Ф. Указ. соч. С. 26-29, 53, 63, 379; Котляревский А.А. Древности… С. 49-50; его же. Книга… С. 63, 90, 111; Забелин И.Е. Указ. соч. С. 152; Лебедев И.А. Последняя борьба балтийских славян против онемечения. Ч. 1. М., 1876. С. 51, 173, 175; Falk H.S. Altnordisches Seewesen // Worter und Sachen. Kulturhistosche zeitschrift fur sprach- und sachforschung. Bd. IV. Heidelberg, 1912. S. 88-89, 94.

Сугорский И.Н. Указ. соч. С. 37-39.

Херрман Й. Славяне и норманны… С. 10.

Свердлов М.Б. Латиноязычные источники по Древней Руси. Германия. IX – первая половина ХII в. М., Л., 1989. С. 138.

Кузьмин А.Г. Заметки историка об одной лингвистической монографии // Вопросы языкознания. 1980. № 4. С. 55; его же. Кто в Прибалтике «коренной»? М., 1993. С. 4.

Вилинбахов В.Б. Балтийские славяне и Русь. S. 276.

В 1922 г. археолог А.А.Спицын, принимая в расчет специфические особенности славянских древностей нашего Северо-Запада, заключил: «Не без колебаний мы уже давно примкнули к старой, но авторитетной гипотезе, что славяне пришли на Двину, в сравнительно позднее время, из Германии. В VIII–IX вв. на западных славян наседали немцы, норманны и авары, и пришлось поневоле уходить из насиженных мест тем из них, которые не хотели идти на ассимиляцию с немцами». Прорисовывая путь движения этих славян на восток, он далее подчеркивал, что «колонизация направилась в район меж литовскими озерами и Полесьем, остановилась на время на Двине перед финнами, а затем двинулась далее по р. Великой, особенно же по Ловати». И, как полагал ученый, «движение могло идти очень длительный срок, пополняя состав славянского племени на Двине, уходящего далее на север и восток. До некоторой степени возможно его направление и морем (курсив мой. – В.Ф.). Простая логика заставляет предполагать и более ранее движение славян на Двину, до VIII в…».

В 1962 г. В.Б.Вилинбахов поделился принципиально важным наблюдением по поводу расположения новгородских сопок: «В Новгородской земле сопки, в основном, группируются в двух районах. В северо-западных землях Новгорода они наиболее густо располагаются в районе верхнего течения р. Луги. Вторая группа сопок находится в южном Приладожье. Между этими районами сопок нет. Подобное, изолированное друг от друга, расположение сопок, возможно, указывает на то, что соорудившее их население появилось на Новгородской земле со стороны Балтийского моря, продвигаясь вглубь материка по рекам Луга и Волхов». На следующий год ученый, развивая мысль о заселении данной территории южнобалтийскими славянами, отметил, во-первых, что они могли продвигаться «вдоль южного побережья Балтийского моря или прямо по самому морю, оседая в устьях рек и на берегах Ладожского озера». Во-вторых, Вилинбахов, подчеркнув, что сопки славян «волховского типа группируются вдоль водных систем, непосредственно связанных с Балтийским морем», сказал, что в VI–VII вв. они «появились в Приладожье со стороны Балтийского моря, непосредственно из западнославянских земель». В 2001 г. и норманист Г.С.Лебедев уже допускал, учитывая последние археологические данные, «начальное появление славян именно в низовьях Волхова, что заставляет вспомнить гипотезу В.Б.Вилинбахова о “морском” пути расселения славян из юго-западной Балтики» .

О морском пути движения южнобалтийских славян на Русь, захватившего скандинавские народы, свидетельствует «Гута-сага», созданная в 20-х гг. XIII в. на о. Готланде. Согласно ей, славяне Южной Балтики в VIII в. переселились на остров и основали там г. Висби. Но в следующем столетии начались усобицы между коренным населением и потомками славян, в результате чего часть последних покинула остров, т.к. победила та сторона, которой помогали шведы из Скандинавии. Переселенцы вначале направились на о. Даго, а затем по Западной Двине в Грецию. А под Грецией надлежит понимать именно Русь: в Северо-Западной Европе Русь и русских очень часто называли Грецией и греками, на что было обращено внимание еще Г.З.Байером, отметившим, опираясь на показания западноевропейских хронистов XI–XII вв. Адама Бременского и Гельмольда, что «Руссия в тогдашних временах и Грециею прозвана» (пребывание славян на острове, следовательно, историзм известий «Гута-саги», подтверждает синодик монастыря миноритов в Висби. Записи в нем идут с 1279 по 1549 г., и среди них встречаются славянские фамилии: Лютов, Мальхов, Бескин, Белин, Божеполь и др.) .

Проникновение южнобалтийских славян в пределы Северо-Западной Руси, несомненно, шло разными путями, но в основном через Ладожское озеро. Совсем недавно, в 1997–2001 гг., в Нижнем Поволховье была основательно обследована уникальная каменно-земляная крепость в устье Любши, в 2 км севернее Старой Ладоги (на противоположном правом берегу Волхова), возведение которой связывают с появлением здесь в последней четверти VII – первой половине VIII в. славянского населения. Как заключал в 2001 г. Г.С.Лебедев, открытие Любши «позволяет в поселениях Нижнего Поволховья усматривать памятники начального этапа славянского расселения (VIII–IX вв.), значительно полнее представленного в Западном Приильменье». На следующий год археологи Е.А.Рябинин и А.В.Дубашинский, несколько лет изучавшие Любшанское городище, констатировали, что изначально на нем «осела популяция, связанная по происхождению с западными славянами. На последнее указывает как центральноевропейская техника строительства крепостных сооружений, известная на древних западнославянских территориях, так и в определенной мере специфика археологического материала».

В данном случае надлежит уточнить, что под «спецификой археологического материала» имеется в виду прежде всего ведущая группа лепной посуды т.н. «ладожского типа». А так в литературе принято именовать южнобалтийскую керамику, в массовом количестве представленную в нижних горизонтах поселений Поволховья (Старая Ладога, Новгород, Холопий Городок, Новые Дубовики, Горчаковщина), ильменского Поозерья (Рюриково городище, Георгий, Прость, Васильевское), в Городке на Ловати, Пскове, Изборске, и чрезвычайно близкую керамике поселения культуры сопок у д. Золотое Колено на р. Мсте. Посуда того же типа присутствует среди материалов Тимеревского поселения и, как завершал в 1990 г. Е.Н.Носов приведенный перечень, «ряда других пунктов лесной зоны Восточной Европы» (в 1981 г. он же констатировал, что в лепной керамике поволховских поселений преобладает керамика «ладожского типа»). К сказанному необходимо добавить и заключение В.В.Седова 2002 г., что «керамика ладожского типа представлена во многих памятниках Новгородско-Псковской земли. В частности, она встречена в Пскове, Новгороде, на Новгородском городище, на поселениях Приильменья, в том числе в бассейнах Мсты, Шелони и верховьях Луги. Весьма характерна эта посуда для нижних горизонтов культурного слоя Ладоги… На некоторых памятниках такая керамика является доминирующей. К числу таковых принадлежат Холопий Городок, селище Прость и др.».

Рябинин и Дубашинский особое внимание заострили на активном занятии древних любшанцев «ремеслами по изготовлению украшений из цветного металла»: на относительно небольшой вскрытой площади обнаружены «тигли и их фрагменты (19 экз.), льячки (3), литейные формочки и их заготовки (13), матрицы (2), бронзовые и свинцово-оловянистые слитки для изготовления ювелирных изделий. Добавим к тому же, что в этот ремесленный фон органично вписываются многочисленные полуфабрикаты и отходы, относящиеся к деятельности мастеров-ювелиров, а также многочисленные бронзолитейные шлаки». Как делились археологи своим впечатлением от найденного, «такая концентрация находок, связанных с литейно-ювелирным производством, пожалуй, не имеет аналогий на остальных раннесредневековых памятниках Восточной Европы». Ученые также отметили наличие у любшанцев развитого железоделательного и железообрабатывающего производства, указав при этом, что «не вызывает сомнения, что техника использования стали при изготовлении железных изделий – в частности, трехслойных клинков ножей, появившихся в Ладоге со времени ее возникновения в середине VIII в. – была хорошо знакома раннесредневековым обитателям Любши уже в этот период». Вместе с тем они заметили, что «представляет интерес занятие древних любшанцев обслуживанием судоходного пути, который в это время только начал свое функционирование на Великом Волжском пути из Балтики в Восточноевропейскую равнину и далее на Кавказ, Закавказье и Арабский Восток. При раскопках найдена многочисленная серия (около 50 экз.) железных корабельных заклепок и их заготовок. Значимость их обнаружения заключается в том, что такие детали в корабельной технике использовались при соединении деталей крупных морских судов. Далее выходцы из Балтики должны были оставлять свои корабли в удобной гавани и плыть затем на мелких речных судах» .

Ныне появился дополнительный материал, позволяющий в еще большей степени видеть в тех, кто в Любше мог «оставлять свои корабли в удобной гавани и плыть затем на мелких речных судах», выходцев именно из пределов Южной Балтики. В 2009 г. А.В.Лукошков, опираясь на результаты проведенного в 2006–2008 гг. поисково-разведочного картирования дна рек Волхов, Нева, Лиелупе, Буллипе, Вента, нижнего течения Даугавы, Ладожского озера и Рижского залива, в ходе которого были обнаружены многочисленные останки деревянных судов, подытоживал, что все найденные на территории и России и Латвии суда построены по южнобалтийской конструктивной схеме. Говоря, что сравнение сохранившихся изображений и описаний русских судов XVI–XVII вв. с изображениями судов, тогда же плававших по Рейну и Одеру, свидетельствуют о полной тождественности их конструкций и что результаты раскопок, проведенных в бассейне Рейна, позволили обнаружить останки судов VIII–XIII вв., которые имеют прямое сходство с плоскодонными судами, строившимися в регионе Новгорода в тот же период, исследователь заключил: «уже сегодня можно говорить о господствующем влиянии именно южнобалтийской судостроительной традиции на создание новгородских судов. Более того – можно предполагать, что именно из западнославянских земель побережья Южной Балтики был привнесен на новгородские земли опыт строительства судов для речного и прибрежного плавания». Вместе с тем Лукошков справедливо акцентировал внимание на том, что «не подтверждают распространения в новгородских землях скандинавкой судостроительной технологии и материалы сухопутных раскопок» и что «практически полное отсутствие деталей скандинавских судов особенно наглядно на фоне гигантского объема находок фрагментов плоскодонных судов, построенных по южнобалтийской технологии» .

И можно только согласиться с заключениями С.В.Цветкова, высказанными в 2008 и 2010 гг., что, во-первых, «сенсационное по своей сути» открытие городища Любша «значительно изменило представление о развитии региона и судостроения в частности. Основанное выходцами из западнославянских земель, это городище служило своеобразным перевалочным пунктом морских путей, которые дальше шли по русским судоходным рекам», «выполняло важнейшую функцию промежуточного морского и речного порта, где товар перегружали, говоря современным языком, с судов морского типа на речные». Во-вторых, он совершенно справедливо заострил внимание как на торгово-ремесленном характере этого поселения, так и на развитой на то время торговле, «да еще с применением столь высоких технологий», которую вели славяне. По словам исследователя, тот факт, «что товар в городке на Любше, а впоследствии и в Ладоге, перегружался из морских судов в речные, говорит прежде всего не только об особой стратегической важности этих городов для всей международной торговли, а в первую очередь о монополизации этой торговли славянами и русами». Он также заметил, что «древние любшанцы не только обслуживали прибывающих западнославянских купцов (на территории этого городища совсем нет скандинавских находок), но и активно занимались торговлей сами, возможно, используя для этого собственные ювелирные изделия, о чем свидетельствуют находки “литейно-ювелирного характера”, причем в очень большом количестве» .

Но Любшанское городище не является самым первым и самым древним поселением южнобалтийских славян в Северо-Западной Руси. В сотнях километров южнее его в Юго-Восточном Приильменье (Парфинский район Новгородской области) расположен Городок на Маяте (река, впадающая в Ильмень), интенсивно изучаемый в последнее время. Вал этого городища, датируемый VI–VII вв., был «сооружен в так называемой “перекладной” технике. Основу вала составляют накаты из бревен, уложенные попеременно вдоль и поперек его продольной оси». Причем, как подчеркивает исследователь памятника И.И.Еремеев, в «культурах 2-й – 3-й четв. I тыс. н.э. в бассейне Ильменя и на соседних землях перекладная техника в фортификации не использовалась. В раннем средневековье она широко известна на славянских городищах Польши и Восточной Германии». Отмечая, что «на фоне других приильменских городищ укрепления Городка на Маяте выглядят очень мощными», археолог констатировал, что вал был «своеобразной пристройкой к пологому склону, придававшей последнему крутизну. Как недавно выяснилось, сходный прием был применен при строительстве древнейшей крепости Рюрикова Городища», и что «в Новгородской земле единственным памятником, который может быть поставлен в один ряд с Городком на Маяте, является Городец под Лугой, исследованный Г.С.Лебедевым и датированный им сер. Х в. Наши раскопки позволяют отнести начало бытования “западнославянской” техники крепостного строительства на северо-западе России в более отдаленное время». В 2006 г. Еремеев констатировал наличие в жилой зоне Городка лепной керамики «ладожского типа» IX–X вв. (в устье р. Мсты, кстати сказать, расположено оз. Маята).

Южнобалтийские славяне, проникнув в Поволховье и Приильменье, начинают там капитально обустраиваться, прекрасно понимая всю выгоду расположения этих земель на пересечении Балто-Волжского и Балто-Днепровского торговых путей. Так, в середине VIII в., т.е. спустя 50-70 лет после возведения ими городища Любши, они основывают Старую Ладогу, о чем говорит ранний керамический материал (еще в 1950 г. Я.В.Станкевич отмечала, что «широко распространенные в древнейших жилых комплексах» Старой Ладоги, а именно сюда, по ПВЛ, первоначально и пришел Рюрик, сосуды имеют многочисленные аналогии в керамике южнобалтийских славян междуречья Вислы, Одера и Эльбы. В 1970 г. В.В.Седов, основываясь на сосудах нижнего горизонта Ладоги, пришел к выводу «о происхождении новгородских славян с запада, из Венедской земли». В 2002 г. он же подчеркнул, что «древнейшие ребристые сосуды на Северо-Западе происходят из Ладоги, где они есть уже в самых нижних слоях, относящихся к моментам возникновения поселения, то есть к середине VIII в.» ). О том же говорит и общая для этих поселений техника использования стали при изготовлении железных изделий, на что указали Е.А.Рябинин и А.В.Дубашинский, и, возможно, как ее характеризует А.Н.Кирпичников, «сенсационная находка» в нижнем слое Старой Ладоги – «остатки кузнечно-ювелирной мастерской с беспрецедентным по разнообразию и редчайшим для своего времени (750-е гг.) набором не менее, чем 28 инструментов ремесленника-универсала» (выше шла речь о высокоразвитом литейно-ювелирном производстве Любши).

В пользу основания Старой Ладоги выходцами из Южной Балтики говорит и одна из ранних староладожских «больших построек», которую ученые сближают со святилищами южнобалтийских славян в Гросс-Радене (под Шверином, VII–VIII вв.) и в Арконе (о. Рюген, конец VIII–IX в.) (в свою очередь общий вид храма славян под Шверином и его детали находят очень близкие, подчеркивали В.В.Седов и А.Г.Кузьмин, «аналогии в соответствующих сооружениях кельтов». Немецкий археолог Й.Херрман констатировал, что, вероятно, это культовое сооружение восходит к древним временам и связано с храмовым строительством кельтов ). В захоронениях Плакуна, расположенного напротив Старой Ладоги, и носящего славянское название, соответствующее характеру этого памятника – место погребения и плача по покойникам, представлены сосуды южнобалтийского типа . В 1994 г. скандинавский археолог Я.Билль заключил, что заклепки из Плакуна «ближе к балтийским и славянским…». В 1998 г. норвежская исследовательница А.Стальсберг, приведя мнение Билля, определила, что ладейные заклепки из Гнёздова «ближе к балтийской и славянской, нежели скандинавской традиции», и объединила гнёздовские заклепки с заклепками из Плакуна .

Связь упокоившихся в Плакуне с Южной Балтикой демонстрирует и погребение в камере с гробовищем, имеющее, подчеркивает К.А.Михайлов, «прямые и многочисленные» аналогии в памятниках Дании и Шлезвиг-Голштейн (конец IX – конец Х в.), которые, в свою очередь, близки по своей конструкции к захоронениям германцев VI–VIII веков. Вполне естественен и вывод ученого, что погребенный прибыл из Южной Ютландии. Разумеется, как и те, кто провожал его в последний путь (О.И.Давидан, основываясь на находках в ранних слоях Ладоги фризских гребенок или, как она их еще квалифицирует, западнославянских, говорит о присутствии среди ее жителей фризских купцов и ремесленников). При этом Михайлов отметил, что в Плакуне, при наличии женских погребений, по сути нет скандинавских украшений: «Скандинавские украшения – индикатор присутствия скандинавов в это время в Ладоге – практически отсутствуют» . Шведская исследовательница А.-С.Грэслунд, сопоставив камерные погребения Бирки и Гнёздова (в погребении в камере кургана Ц-171 наблюдается сочетание гроба, сбитого гвоздями), «особо обращает внимание на отсутствие гробов в камерах Бирки, указывая на типичность данного обряда для Дании и Сев. Германии» , т.е. Южной Балтики (немцы захватят ее земли в середине и второй половине XII в.).

На генетическую связь Любши, где строили крупные морские суда, и Старой Ладоги, где затем также будут строить суда подобного типа, перегружать товары на плоскодонные суда и обеспечивать судоходство, указывает и то, что первая возникла как крепость, тогда как во второй крепость, причем сразу же каменная, появилась лишь в последней четверти IХ в. , т.е. Ладога была ничем не защищенным торгово-ремесленным поселением более 125 лет! Хотя Е.А.Рябинин и А.В.Дубашинский отмечают беспокойную военную обстановку, связанную с Любшей – «с самым северным укреплением на окраине Восточной Европы», о чем говорят «десятки наконечников стрел, часть которых оказалась воткнутой в вал или в каменную обкладку укреплений. Этот археологический факт полностью корреспондирует со следами пожара, выявленными при исследовании городища. Типы стрел датируются в широком хронологическом диапазоне, но верхняя граница некоторых из них не выходит за пределы IX (или, возможно, Х) в.)» .

Но эта «беспокойная военная обстановка» более 125 лет не сказывалась на Старой Ладоге потому, что ее надежно прикрывала каменно-земляная крепость на Любше. И лишь когда последняя была уничтожена, как это показал радиоуглеродный анализ, во второй половине IX в. , то ладожане синхронно со временем ее гибели возводят каменную крепость, способную обеспечить их безопасность. В том же IX в. в 9 км вверх по течению от Старой Ладоги появляется, как его характеризует Е.Н.Носов, «значительное укрепленное поселение» Новые Дубовики (в 1961 г. Н.Н.Гурина, беря во внимание керамику поселения, в качестве начальной даты его существования назвала VII в.), в котором многочисленной группой представлена все та же лепная керамика южнобалтийского типа, аналогичная керамике Старой Ладоги . Таким образом, Любша, Старая Ладога и Новые Дубовики накрепко запирали вход в трансъевропейскую магистраль. Причем как этот вход, так и сами пути к Каспийскому и Черному морям полностью контролировали славяне, и где лишь только с их разрешения могли появиться чужаки. Но эти чужаки, приходившие со стороны моря, пробовали нарушить их монополию, о чем говорит уничтожение Любши, появление укрепленных Новых Дубовиков и каменной крепости в Старой Ладоге.

По мере закрепления за собой низовьев Волхова южнобалтийские славяне активно осваивают его верховья. В 1974 и 1976 гг. Г.П.Смирнова, отмечая наличие в ранних археологических слоях Новгорода, которые она датировала концом IX в. (Неревский раскоп,) заметного компонента керамики, характерной только для поморских славян, поддержала мнение о заселении Новгородской земли выходцами из северных районов Висло-Эльбского междуречья . В 1988 г. Е.Н.Носов, констатируя прибытие в VIII в. в центральное Приильменье новой группы славян с развитым земледельческим укладом хозяйства, значительно стимулировавшей социально-экономическую жизнь региона, предположил, что переселенцы могли прийти с территории современного Польского Поморья. В 1990 г. он указал на наличие на Рюриковом городище (в 2 км к югу от Новгорода) хлебных печей конца IX–X вв., сходных с печами Старой Ладоги и городов Южной Балтики, втульчатых двушипных наконечников стрел (более трети из всего числа найденных), связанных с тем же районом, южнобалтийской лепной (IX–X вв.) и гончарной (первая половина Х в., «находит аналогии среди керамики севера Польши и менкендорфской группы...») керамики, в целом, на наличие «культурных связей поморских славян и населения истока р. Волхова». В 1997 г. археолог подчеркнул, что «в комплексе раннегончарной керамики Рюрикова городища все отчетливее выступают черты западнославянской керамической традиции» и что «по общему облику материальной культуры и, прежде всего, по характеру лепной керамики поселения верховьев Волхова и Поозерья едины и аналогичны нижним слоям Новгорода, Ладоги и поселков всего Поволховья (Новые Дубовики, Любша, Горчаковщины и др.)» .

Спицын А.А. Археология в темах начальной русской истории // Сборник статей по русской истории, посвященных С.Ф.Платонову. Пб., 1922. С. 7-8; Вилинбахов В.Б. Балтийские славяне и Русь. S. 266, 275; его же. Несколько замечаний о теории А.Стендер-Петерсена // Скандинавский сборник (СС). Вып. VI. Таллин, 1963. С. 330-331, 334; Лебедев Г.С. Верхняя Русь по данным археологии и древней истории // Очерки исторической географии. Северо-Запад России. Славяне и финны. СПб., 2001. С. 54.

Langebek J. Scriptores rerum Danicarum. T. VII. Hauniae, 1786. S. 557-577; Сага гутов // Живая старина. Вып. I. СПб., 1892. С. 41-42; Байер Г.З. О варягах // Фомин В.В. Ломоносов: Гений русской истории. М., 2006. С. 350; Арсеньев С.В. Древности острова Готланд // Записки Русского археологического общества. Новая серия. Т. V. СПб., 1891. С. 230-231; Чернер С. Происхождение и развитие государственной системы на острове Готланд в средние века // Древнейшие государства Восточной Европы. Материалы и исследования. 1999 год. М., 2001. С. 26-28.

Носов Е.Н. Волховский водный путь и поселения конца I тысячелетия н.э. // Краткие сообщения Института археологии Академии наук (КСИА). Вып. 164. М., 1981. С. 22-23; его же. Новгородское (Рюриково) городище. Л., 1990. С. 136-137; Седов В.В. Изборск – протогород. М., 2002. С. 44-45; Лебедев Г.С. Верхняя Русь… С. 34, 37, 40-41; Рябинин Е.А., Дубашинский А.В. Любшанское городище в Нижнем Поволховье (предварительное сообщение) // Ладога и ее соседи в эпоху средневековья. СПб., 2002. С. 196-203; У истоков Северной Руси. Новые открытия. СПб., 2003. С. 17.

Лукошков А.В. Конструктивные особенности найденных на дне Волхова древненовгородских судов в контексте традиций балтийского судостроения // Новгород и Новгородская земля. История и археология. Вып. 23. Великий Новгород, 2009. С. 220-223.

Цветков С.В., Черников И.И. Торговые пути, корабли кельтов и славян. СПб., 2008. С. 177, 269, 315; Цветков С.В. Поход руссов на Константинополь в 860 году и начало Руси. СПб., 2010. С. 149.

Еремеев И.И. Исследования в Восточном Приильменье // Археологические открытия (АО). 2004 год. М., 2005. С. 30; его же. Раскопки славянского городка в Восточном Приильменье // То же. 2005 год. М., 2007. С. 19-20; его же. Исследования на восточном берегу озера Ильмень // То же. 2006 год. М., 2009. С. 34.

Станкевич Я.В. Керамика нижнего горизонта старой Ладоги. По материалам раскопок 1947 г. // СА. Т. XIV. М., Л., 1950. С. 190-191, 195-196; Седов В.В. Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья. Материалы и исследования по археологии СССР. М., 1970. С. 71-72; его же. Изборск – протогород. С. 45.

Кирпичников А.Н., Сарабьянов В.Д. Старая Ладога. Древняя столица Руси. СПб., 2003. С. 61-63.

Лебедев Г.С. Эпоха викингов в Северной Европе. Историко-археологические очерки. Л., 1985. С. 211-212; Петренко В.П. Раскоп на Варяжской улице (постройки и планировка) // Средневековая Ладога. Новые археологические открытия и исследования. Новые археологические открытия и исследования. Л., 1985. С. 105-112; Дубов И.В. Культура Руси накануне крещении // Славяно-русские древности. Проблемы истории Северо-Запада Руси. Вып. 3. СПб., 1995.

Седов В.В. Происхождение и ранняя история славян. М., 1979. С. 52; его же. Первый международный симпозиум по славянскому язычеству // КСИА. Вып. 164. М., 1981. С. 123; его же. Славяне в древности. М., 1994. С. 162-16; Кузьмин А.Г. Истоки культовых особенностей западнославянских языческих храмов // Вопросы истории (ВИ). 1980. № 4. С. 165; Германн И. История и культура северо-западных славян // Наука стран социализма. Семидесятые годы. М., 1980. С. 380-381.

Смирнова Г.П. К вопросу о датировке древнейшего слоя Неревского раскопа // Древняя Русь и славяне. М., 1978. С. 166; Петренко В.П. Погребальный обряд населения Северной Руси VIII–X вв. Сопки Северного Поволховья. СПб., 1994. С. 110.

Стальсберг А. О скандинавских погребениях с лодками эпохи викингов на территории Древней Руси // Историческая археология: традиции и перспективы. К 80-летию со дня рождения Д.А.Авдусина. М., 1998. С. 279-281.

Давидан О.И. К вопросу о контактах древней Ладоги со Скандинавией (по материалам нижнего слоя Староладожского городища) // Тезисы докладов Четвертой Всесоюзной конференции… 1968. С. 178-179; ее же. К вопросу о происхождении и датировке ранних гребенок Старой Ладоги // Археологический сборник. Вып. 10. Л., 1968. С. 54-63; ее же. К вопросу о контактах древней Ладоги со Скандинавией (по материалам Староладожского городища) // СС. Вып. ХVI. Таллин, 1971. С. 139, 143; Михайлов К.А. Южноскандинавские черты в погребальном обряде Плакунского могильника // Новгород и Новгородская земля. История и археология. Вып. 10. Новгород, 1996. С. 52-60; его же. Скандинавский могильник в урочище Плакун (заметки о хронологии и топографии) // Ладога и ее соседи в эпоху средневековья. С. 63-64, 66, 68, прим. 45.

Цит. по: Жарнов Ю.Э. Указ. соч. С. 209.

Кирпичников А.Н., Сарабьянов В.Д. Указ. соч. С. 27, 45, 52-53, 81.

Рябинин Е.А., Дубашинский А.В. Указ. соч. С. 202.

Там же. С. 203.

Носов Е.Н. Поселение у волховских порогов // КСИА. Вып. 146. М., 1976. С. 76-81; его же. Волховский водный путь… С. 19, 22-23.

Смирнова Г.П. О трех группах новгородской керамики Х – начала ХI в. // КСИА. Вып. 139. М., 1974. С. 17-22; ее же. Лепная керамика древнего Новгорода // То же. Вып. 146. С. 3-10; ее же. К вопросу о датировке древнейшего слоя Неревского раскопа // Древняя Русь и славяне. М., 1978. С. 165-171.

Носов Е.Н. Некоторые общие проблемы славянского расселения в лесной зоне Восточной Европы в свете истории хозяйства // Славяно-русские древности. Историко-археологическое изучение Древней Руси. Вып. 1. Л., 1988. С. 38; его же. Новгородское (Рюриково) городище. С. 51-62, 115-117, 133-138, 164-166, 175-180; его же. У истоков Новгорода // Славянский средневековый город. С. 277

.Выше были приведены слова И.И.Еремеева по поводу сходства приема строительства вала Городка на Маяте, возведенного южнобалтийскими славянами, и древнейшей крепости Рюрикова Городища (по заключению шведского археолога И.Янссона, поселения типа Рюрикова городища в Скандинавии неизвестны ). В 1990 г. Е.Н.Носов заметил, что Сергов городок (конец I тыс. н.э.), расположенный к юго-западу от Рюрикова Городища, «не имеет аналогий на территории Новгородской земли. Городище, окруженное земляным валом, сохранившимся на длину около 100 м и высоту до 3 м, находится на низменном острове посреди р. Веряжи, неподалеку от ее устья, и как бы закрывает вход в Веряжу из Ильменя». В 2002 г. археолог уточнил, что «по своему топографическому расположению на низменном острове среди поймы Сергов городок поразительно напоминает укрепленные поселения западных славян в землях древних ободритов на территории современной северной Германии у Балтийского моря» . В том же 2002 г. Т.Б.Сениченкова, сопоставляя раннегончарную керамику из Старой Ладоги, появившуюся там во второй четверти Х в., с подобной керамикой Новгорода (в слоях X–XI вв.), Пскова и Изборска (вторая половина Х в.), отметила аналогии ей «в материалах памятников южного побережья Балтийского моря…» , что прямо указывает на приток на Северо-Запад Восточной Европы новой партии переселенцев, принесших новую технику изготовления посуды.

С южнобалтийскими славянами связано и появление в VIII в. новгородских сопок, основной район распространения которых – это бассейн Ильменя, «где сконцентрировано более 70 % могильников, в которых имеются эти памятники. Остальная часть сопок расположена в верховьях рек Луг и Плюссы, а также в бассейне Мологи, то есть в землях, непосредственно примыкающих к Ильменскому региону. Вне этой территории немногочисленные сопки известны в отдельных пунктах бассейнов рек Западной Двины и Великой». По мнению В.В.Седова, «создателями культуры сопок в Ильменском регионе могло быть только новое население, расселившееся здесь когда-то ранее VIII в.», а именно славяне. И этих славян ученый вначале выводил из Среднего Повисленья (хотя и признавал при этом, что «археологические материалы Среднего Повисленья, Неманского бассейна и других балтских территорий не фиксируют каких-либо следов крупной миграции населения в восточном или северо-восточном направлении в VII в. или на рубеже VII и VIII вв.»), а затем уже допускал, что они появились в северо-западных землях Восточной Европы «в более раннее время, мигрируя в общем большом переселенческом потоке самого конца IV или начала V в…» .

Но вместе с тем Седов констатировал в 1978, 1982 и 2002 гг., что сосуды «ладожского типа», найденные в новгородских сопках, являют собой характерную особенность славянской культуры междуречья нижней Вислы и Эльбы . Вместе с тем следует отметить и тот факт, что если сопки густо расположились в Южном Приильменье, то псковские длинные курганы, заняв обширную территорию (бассейны р. Великой, Псковского озера, рек Ловати, Мсты, Мологи и частично Чагадоши), по какой-то причине и, что явственно видно, на весьма приличном расстоянии обошли этот район, буквально взяв его в «мешок», оставив выход из него на севере (по Волхову к Ладожскому озеру), между верховьями Луги и Волхова. Как заключал по поводу культуры псковских длинных курганов Седов, относя время их появления «к V в., возможно к его первой половине», обычай сооружать курганы «не был привнесен переселенцами, а зародился уже тогда, когда они осели в Новгородско-Псковской земле». И в носителях этой культуры он видел славян, а также, вероятно, «более или менее многочисленные группы западнобалтийского населения…» и местных прибалтийских финнов, которые затем все были славянизированы . В науке начало псковских длинных курганов датируют также серединой V – началом VI в. , в целом VI в. .

Ряд археологов факт полнейшего отсутствия в Южном Приильменье псковских длинных курганов объясняет «ландшафтно-хозяйственным фактором» . Но вряд ли такое объяснение может быть принято, если учесть, что носители культуры длинных псковских курганов не заняли бассейн Ловати и Шелони, стратегическим центром которого является тот район, где ныне расположена Старая Русса и где встречаются мощные соляные источники, в изобилии дающие соль, без которой невозможна сама жизнь. И эту незаменимую ничем роль соли, разумеется, прекрасно знали создатели культуры длинных псковских курганов, в связи с чем не могли, да еще чуть ли не добровольно, в силу какого-то «ландшафтно-хозяйственного фактора», отказаться от доступа к столь жизненно необходимому продукту. Поэтому причина их отчуждения от соли заключается в том, что их к ней просто не допустили. Не допустили те, кто контролировал этот район добычи соли, единственный, как известно, на всю Северо-Западную Русь. Следовательно, во многом контролировавшие, в силу обладания стратегическим сырьем, или, как еще называют соль, «золотом раннего средневековья» , и ситуацию на этих огромных просторах.

И этот жесткий контроль осуществляли славяне. В пользу давнего пребывания последних в Южном Приильменье говорит лингвистический материал. Как отмечает Р.А.Агеева, «финно-угорские водные названия рассеяны по всей территории; их заметно мало в бассейне левых притоков Ловати и в правобережье Шелони, где преобладают славянские названия даже для больших рек». Она же, подчеркивая, что «области к югу и западу оз. Ильменя, а также район между Чудским оз. и средним течением Луги, часть бас. Великой были заселены славянами с глубокой древности», название р. Полисть, где при впадении в нее р. Порусьи находится древнейшая часть Старой Руссы, возводит к индоевропейскому «болото, топь, трясина». В 1984 г. А.М.Микляев говорил, что названиями на -гост/гощ-, которые указывают на древнейшие места расселения славян в Восточной Европе, исключительно обильна местность к западу, а в особенности к юго-западу и западу от оз. Ильмень: на его побережье и в истоках Луги, Плюссы и левых притоков Шелони сосредоточено 27 топо- и гидронимов. Такая концентрация, констатировал исследователь, нигде больше не повторяется в Европе. В 2005 г. В.Л.Васильев сказал, что топонимы с основами на –гощ-/-гост-, мощно представленные в центральном районе Новгородской земли, «отчасти по течению Шелони и в Южном Приильменье», являются одними из самых архаических в древнеславянском антропонимиконе и маркируют «главные пути продвижения славян по крупным рекам» .

На карте В.В.Седова "факт полнейшего отсутствия в Южном Приильменье псковских длинных курганов"

Карта Верхней Руси, адаптированная с данными В.В.Седова об отчуждении носителей культуры длинных псковских курганов от «золота раннего средневековья» - СТАРОРУССКОЙ СОЛИ ЮЖНОГО ПРИИЛЬМЕНЬЯ