Сергей ИВАНОВ. О книге Юрия Нечипоренко «Помощник царям» (original) (raw)

Юрий Нечипоренко смелый человек – он отважился назвать свою книгу «Помощник царям». Что это за герой такой – помощник царям? В нашем восприятии героями являются скорее враги царям — декабристы, Герцен, диссиденты, в общем — «борцы за народное дело». А помощник царям никак не может, с нашей точки зрения, быть героем.

Мы знаем, что у автора имелись разные варианты заглавия. Нечипоренко остановился все-таки на таком рискованном, хотя и пушкинском по происхождению. Чтобы понять, в чем же состоит героизм «царского помощника», придется взглянуть на этот сюжет не из современности, а из принципиально другой, незнакомой нам эпохи – из XVIII века, что и делает Нечипоренко.

Горький в статье «О сказках», приводя примеры удачного использования писателями прошлого сказочной методики, называет самых великих, с его точки зрения – Хемницера, Жуковского, Пушкина, Льва Толстого.

Сейчас и Горький для нас уже не авторитет. А кто такой Хемницер – вообще неизвестно. Неизвестной стала вся русская литература XVIII века. Может быть, ее затмил Пушкин? Но и Пушкин известен лишь постольку поскольку. Он ведь тоже отчасти принадлежит веку Екатерины (не случайно он пишет так много об этом времени).

Неинтересно нам то, что непонятно. Непонятно то, что непохоже на нас. Показателен литературный анекдот, который мне кто-то рассказал — будто бы в одном зарубежном энциклопедическом словаре есть две статьи с заголовком «Ломоносов», одна – про великого русского поэта, другая — про посредственного химика. Современному расщепленному сознанию трудно представить, что интерес к науке и поэтический талант можно совместить в одной голове. Ю. Нечипоренко возвращает нас в книге «Помощник царям» к ситуации, когда это сознание еще не было расщеплено, а было цельным, можно даже сказать — целомудренным (в сравнении, конечно, с нашим веком). Для Ломоносова, каким он предстает в книге, мир является единым целым, а исследовать его можно с разных точек зрения — поэтической, химической, физической, живописной.

Ломоносов не считает, что поэзия и служба вещи противоречащие друг другу. У него нет этого привычного, даже банального для нас конфликта. Ведь и его поэтический дар впервые проявляется при сочинении хвалебной (сейчас бы сказали — «сервильной») оды на взятие русской армией крепости Хотин. Ломоносов не видит также противоречия между пользой и искусством. Поэтическое произведение, по мнению Ломоносова, может быть полезным и изящным одновременно. Не существует, с его точки зрения, и принципиальной разницы между научным и художественным мышлением. Но вот что удивительно — прочитав книгу Нечипоренко, и мы перестаем различать эту разницу!

Простое сообщение о возможности союза пользы и красоты или дружбы музы и власти, еще понятное Пушкину, для нас звучит как откровение. А еще удивительнее для нас читать оды не только императрице, но вещам неодушевленным, но прекрасным, с точки зрения Ломоносова – стеклу или северному сиянию.

Взятые сами по себе, стихи Ломоносова выглядят как послание с другой планеты – в небольшом, изящно написанном комментарии к поэзии Ломоносова, коим являются многие места книги, они становятся понятны и доступны для восприятия. И не только для взрослого, но, главное, для детского.

В книге Ломоносов выглядит сказочным героем, которому все или почти все удается. Возможно, так и было. Но возможно, фантастичность происходящих с Ломоносовым событий — признак того, что наш век слишком сильно отличается от его эпохи. Во всяком случае, в сухом протокольном виде биографию Ломоносова мы бы уже не проглотили, нужна некоторая легкая отстраненность, которая и присутствует в книге.

Ломоносов сейчас выглядит странным. Именно поэтому, по-моему, о нем надо говорить и писать, не боясь этой странности, понимая, что Ломоносову странными показались бы мы сами. И может быть, в иных мирах, в «пакибытие», как говорили раньше, Юрий Нечипоренко, выступив сейчас как переводчик понятий восемнадцатого века на современный язык, переведет и нашу жизнь на язык Ломоносова. Если, конечно, мы с Ломоносовым, окажемся в одном месте.