Вячеслав ЛЮТЫЙ (original) (raw)
Славянство
Что такое ФСК?
Галерея славянства
Архив 2020 года
Архив 2019 года
Архив 2018 года
Архив 2017 года
Архив 2016 года
Архив 2015 года
Архив 2014 года
Архив 2013 года
Архив 2012 года
Архив 2011 года
Архив 2010 года
Архив 2009 года
Архив 2008 года
Славянские организации и форумы
Библиотека
Выдающиеся славяне
Указатель имен
Авторы проекта
Родственные проекты:
ПОРТАЛ XPOHOC
ФОРУМ
НАРОДЫ:
◆ ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ
◆ СЛАВЯНСТВО
◆ АПСУАРА
◆ НАРОД НА ЗЕМЛЕ
ЛЮДИ И СОБЫТИЯ:
◆ ПРАВИТЕЛИ МИРА...
◆ ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ
БИБЛИОТЕКИ:
◆ РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ...
Баннеры:
Прочее:
Вячеслав ЛЮТЫЙ
До поры, до времени
Имена и книги участников II Славянского литературного форума «Золотой витязь»
1. О повести Веры Галактионовой
Небольшая повесть Веры Галактионовой «Мы будем любить» удивительна ощущением таинства жизни. Неожиданно от предмета или житейской ситуации начинают двигаться волны смысла и чувств, и читатель вдруг оказывается в бесконечном пространстве, в котором всё взаимосвязано и пронизано какой-то непостижимой вселенской мыслью.
Сюжет развивается неторопливо, в нём огромное количество подробностей предметного мира, деталей человеческих характеров, окрашенной речи персонажей, тонкой, едва проявленной любви, неприязни, ненависти, раздражения, жалости и интуитивного понимания собственного предназначения.
Поразительно, сколь волшебной может быть не переусложнённая смыслами и стилем русская проза в обстоятельствах сегодняшнего дня, когда даже воздух в России напитан неприязнью человека к человеку, цинизмом и полным отрешением от будущего. В повести совсем нет политики и публицистики, её главная героиня словно бы находится на пороге вечности, как звено, которое должно присоединиться к уже существующему мирозданию. Читателя подкупает и мудрость автора, и метафизика повествования, и великолепный, точный язык – то яркий, то приглушённый.
Эту прозу можно счесть по-настоящему женской – настолько велик и таинственен мир, возникающий в душе главной героини. Её не случайно зовут Марией, как не случайно в её устах соседствуют слова Бог и Путь, которые она считывает с древнего иероглифа.
Между тем удивительнее всего, что такая почти надмирная проза принадлежит перу писательницы, многие страницы которой можно счесть высоким образцом современной русской мысли. Аналитический ум и мастерское владение публицистическим пером, так ярко проявившиеся, скажем, в недавней её статье «Русское Слово и мировой Ordnung», берут начало в глубоком лиризме её дарования. И в этом – один из важнейших приоритетов нашей литературы.
2. О прозе Александра Титова
Проза Александра Титова выросла из журналистики, в которой всегда важны жизненные мелочи и реальность как таковая – без эстетических причуд, без приукрашивания, без феерических фантазий. Потому события в этих рассказах и повестях отличаются какой-то почти осязаемой достоверностью. Титов рисует характеры, как когда-то говорили, людей низкого звания. Однако читателя не оставляет мысль, что именно такова жизнь и есть на самом-то деле, а всё иное – телевизионное и городское – великая иллюзия, которая отнимает человека у самого себя.
Деревенскому миру у Титова присуща некая изначальная, почти звериная простота, которая, однако, не лишена нравственной нормы, но прячет её под слоем плоти, под рутиной обыденности, под словесной грубостью и натурализмом. Такую простоту можно вписать в духовные рамки экспрессионизма, утратившего надежду и веру в громкие слова, но отражающего земную тягу человека жить. В этом есть черты затаившейся веры и желания быть лучше, чем сегодня получается у простого селянина, вросшего в чернозём. Уснувшая душа его всё-таки ждёт побудки, петушиного крика, возвещающего рассвет и начало нового дня, однако это ожидание никак не отменяет прозябания тела, его голода и холода, боли и усталости.
Александр Титов будто бы говорит читателю: ты ничего не знаешь о высоких понятиях, потому что не желаешь увидеть и пожалеть низкое. Он как бы проверяет все слова мира на их соответствие земным вещам. Это писатель эпохи дискредитированных названий, времени, когда земля и человек остались без имени, когда внешняя сторона вещей стёрлась и везде присутствует только их изнанка. Отсюда – глухое горе рассказов и повестей Александра Титова. Но здесь же и живая, в поту и крови, реальность, продолжающая дышать и трепетать безымянно – до поры, до времени...
3. О публицистике Вячеслава Румянцева
Вячеслав Румянцев запоминается читателю как собеседник, трезво и рассудительно входящий в историческую или политическую ситуацию, о которой он ведёт речь. Наблюдательность и здравый смысл отличают его статьи и дорожные записки, в которых совсем нет трибунной патетики и гнева. Разбирая приметы народного характера, Румянцев старается уйти от громких обобщений. Однако все частности, приведённые им, как-то неуловимо складываются в картину, говорящую о самых общих чертах явления или народного уклада, и читатель главные слова произносит уже сам. Это редкий дар – подвести собеседника к собственному выводу, не бичуя его логикой и яркими образами. В последнем случае, побеждённый красноречием публициста, он способен лишь согласиться с ним и присоединиться к уже готовой интеллектуальной формуле. Но при иных обстоятельствах впоследствии также готов и легко отказаться от навязанного ему рецепта.
Румянцев воспитывает своего читателя и пытается пробудить в нём некие родовые приоритеты, позволяющие выжить народу в трудные времена, сохранить преемственность поколений, семейные узы и органичную связь с природным окружением. Таковы его записки о путешествии в Абхазию, рассуждения в связи с книгой «Несостоявшаяся революция».
Воспитание – занятие с отдалённым результатом. Оно требует внутреннего равновесия педагога, ясности ума и трезвого взгляда на реальность. Подобные свойства содержатся в самом ядре интеллектуального таланта Вячеслава Румянцева, делая эту фигуру во многом уникальной для нашего жестокого времени.
4. О повести Игоря Малышева
Повесть Игоря Малышева «Дом» словно бы легализует в жёстком и рациональном мире взрослых – волшебный и незамутнённый ложью и расчётом мир детства.
В этом детском мире нет правды, которая была бы отягощена жестокостью, и нет вранья, которое вложено в уста говорящего его чёрствым сердцем. Все эмоции здесь чисты, в них нет двусмысленности. И от того пространство повести кажется чрезвычайно просторным, непредсказуемым и многокрасочным. Персонажи чудесные – домовой, садовый, водяной – полноправные герои сюжета наравне с родителями маленького Вани. Социальные приметы обозначены крайне лаконично, зато природные черты складываются почти в космос. В таких смысловых координатах автор воссоздаёт искренние порывы детской души. Это как раз то мировидение, которое имел в виду Христос, когда призывал взрослых быть как дети.
Сказочная проза Игоря Малышева продолжает замечательную традицию отечественных и зарубежных авторов, но дополнительно ещё и вписывает некие универсальные качества ребёнка в контекст русского родового восприятия мира. Подобная сторона произведений Малышева чрезвычайно важна для нынешнего российского дня, когда всё национальное и древнее нуждается в решительной поддержке со стороны творческого сообщества.
Кроме того, современная детская литература во многом может считаться детской лишь условно, поскольку в ней всё чаще и чаще в адаптированном виде встречаются установки пошлого и неискреннего мира взрослых.
Тогда как сюжеты Игоря Малышева призваны сохранить и показать образ кристального детского мировосприятия, которое во многом поддерживает равновесие цивилизации и не позволяет ей упасть безвозвратно в пучину зла и беспамятства.
5. О публицистике Елизаветы Александровой-Зориной
Статьи Елизаветы Александровой-Зориной отличаются яркой образностью, точностью слова, ясным видением основ современного российского существования. Находя жёсткие слова для описания сегодняшнего дня, автор легко соединяет нынешнее время с историей, показывает, насколько маргинальные черты давней жизни теперь стали катастрофически весомыми. Таким образом автор создаёт объёмную картину того социума, тлетворного и дегуманизированного, который облекает каждого гражданина России – умного и глупого, честного и циничного, бедного и богатого, юного и пожилого. От этой грязи не уйти, не спрятаться, необходимо её осмыслить и определить её место в русском бытии, дабы затем – уже не завтра, а возможно и не послезавтра – избывать эту скверну ежесекундно и повсеместно.
Образная публицистика сегодня в дефиците, однако именно она более всего воздействует на душу простого человека, который в усталости своей не может следить за пунктуальным аналитизмом иных, часто очень прозорливых и глубоких статей. Именно такое писательское слово в состоянии отвести в сторону от читательского глаза и уха гримасы и гнусный смех современного российского капитализма.
Вместе с тем работы Александровой-Зориной ориентированы на протестное восприятие действительности, на её неприятие, однако позитивной опоры для духовного сопротивления в этих текстах не достаёт. Упрёк существенный, потому что душа человека всё-таки жаждет хотя бы минутного успокоения и пусть небольшой, но непререкаемой истины. Совсем коротко это можно обозначить как укоренение в любви.
Но всё же – сегодняшний день требует гнева, и полемические статьи Е. Александровой-Зориной являют собой его блестящий литературный образец.
6. О прозе Ивана Зорина
Рассказы Ивана Зорина поражают близостью к классическому стилю русской прозы. Многие вещи кажутся написанными век тому назад или полвека – в них спрессовано время и опыт человека, которого история испытывает на прочность, хотя уместней было бы сказать: пытает. В каждом наблюдении и мельком брошенной фразе сконцентрировано знание автора о жизни и горькая мудрость, которая не склоняет к печали читателя, но показывает, в каком мире он существует. Эта плотность повествования напоминает прозу Андрея Платонова – не стилем, но чувством вязкости мироздания, некоей «перенабитости» жизненного пространства отпечатками прежних событий, чувств, решений... Герои действуют вроде бы свободно, но как раз искомой свободы обрести счастье или горе у них, как оказывается, и нет.
Перу Зорина послушны сюжеты философские, для которых автор мастерски находит речь очень конкретную, подкреплённую предметикой и окрашенной лексикой персонажей. И такие рассказы врезаются в память читателя, как будто он знал их всегда. Иное дело материя современности, плоть настоящего. К её изображению Зорин приступает очень осторожно, и на письме она выглядит пока не столь убедительно.
В каком-то самом общем смысле сегодня в прозе Ивана Зорина мы вынуждены выбирать между литературой как искусством и литературой как изображением животрепещущего мгновения. Разумеется, день настоящий особым художественным образом претворяется в искусство. Для этого претворения, как правило, требуется некоторая пауза, то есть дистанция, которая позволяет сгладить наглядное и высветить глубинное. Но литературный процесс и собственно сам читатель требуют от автора отобразить то, что происходит сейчас или, в крайнем случае, было вчера: узнавание в искусстве вещь крайне важная, хотя, разумеется, и не самая главная.
Потому-то филигранная проза И. Зорина для русской литературы ныне предстаёт своего рода камнем у развилки дорог: направо – художество, налево – правда.
Однако важно отметить, что эти рассказы определённо пронизаны национальным началом – тем пытливым и парадоксальным вопрошанием человека о судьбе, которое является как бы факсимильным оттиском отечественной литературы.
Из книги «Терпение земли и воды».