Ad patrem suum, ad messores (original) (raw)
Блокнот теоретика
[Свежие записи][Архив][Друзья][Личная информация]
| Апрель 5, 2014 | |
|---|---|
| _07:42 am_[Ссылка] |    Ad patrem suum, ad messoresВ новом произведении Романа Шмаракова, с рукописью которого я познакомился благодаря любезности автора, представлено, наверное, все разнообразие жанров средневековой прозы: аллегорический диалог, проповедь, трактат, хроника, рыцарский роман и т.д. Постоянные читатели знают, что в стилизации этому писателю нет равных (сходство с предметом подражания велико настолько, что, пожалуй, правильнее говорить не о стилизации, а об имитации). Даже, казалось бы, невероятно нудные страницы бесконечных риторических упражнений, чуть менее чем полностью состоящие из цитат и парафраз библейских и классических текстов, у него завораживают, как пламя костра или текущий ручей.Главный секрет, возможно, в том, что читатель, полагая, будто перед ним художественное произведение современного автора, тем самым освобождает себя от тяжелой обязанности актуализировать смысл архаичного текста и пользоваться им для "приобретения знаний". Остается одно только необременительное удовольствие наблюдать работу текстопорождающей машины. А между тем, насколько я понял из упоминаний в ЖЖ, автор вставил в роман некоторое количество прямых переводов средневековых авторов.Текст книги постоянно подчеркивает свою автономию от сюжета. Составляющие роман письма иногда почти, а иногда совсем с ним не связаны. Так, великолепная история сира де Буанера обосновывает свою уместность только тем, что с ее помощью один из персонажей выдвигает в разговоре тему безрассудной смелости, коварно подталкивая героя к гибели. При этом вступление к истории, повествующее о том, как рыцарь спрятал жемчужину, поместив ее на самое видное место, не имеет к теме никакого отношения. Причины выбора тем для риторических занятий рассказчика (полностью занимающих добрую часть писем) иногда тоже неясны. Например, с чего вдруг его охватывает скорбь, так красочно отраженная в письме от 10 января?Повествование несколько раз обрывается, внятно показывая читателю, что то, "о чем" якобы рассказывается в романе и то, "что" будто бы хочет сказать автор и рассказчик, не имеет никакого значения по сравнению с автономной жизнью текста, разворачивающегося в каждом письме по установленным законам и образцам, для чего никакой внешний повод, практически, не нужен. Незаконченным остается диалог Души и Фортуны в начале романа и история со щитом в конце. Не улавливается связь частей сюжета до и после возвращения хозяина замка из крестового похода. Жена рыцаря видела страшный сон; рассказчик выясняет, что он страдает лунатизмом и совершает символические действия непонятного смысла и значения. Потом эти линии обрываются, и начинается новая история – о мстительном демоне с лазерным мечом вместо руки, преследующем рыцарей, которые на некой охоте осмелились прикоснуться к некоему магическому артефакту.В общем, перед нами фирменная авторская бессмыслица, вследствие которой роман "К отцу своему, к жнецам", вместе со всеми предыдущими, классифицируется как постмодернистский, т.е. произведение, основанное на феномене текста как текста.Однако осознания текста как текста, которое получает читатель, знающий (или думающий), что перед ним стилизация, недостаточно, чтобы в итоге получилось цельное произведение. Должно быть что-то помимо местами едва просматривающегося сюжета, объединяющее разрозненные материалы в роман, как бы это ни определить – идея, концепция, мета-сюжет и т.п. В "Каллиопе", например, важную роль играло наличие двух уровней: стилизация под образованного англичанина, занимающегося стилизацией под классику. В итоге применения этого и некоторых других приемов стилизация (и сочинительство вообще) сами оказывались предметом рассмотрения: мы не просто наслаждались процессом возникновения текста, а наблюдали способы его порождения. Причем это наблюдение производилось не с внешне-аналитической точки зрения, а непосредственно совпадало с чтением.Ничего такого нет в новом романе. Читатель (или автор) может предложить для него любую концепцию (например, что тема романа – положение человека, который хочет что-то сказать или сделать, но вместо этого сам оказывается инструментом высказывания некоего сверх-субъекта, допустим, Риторики), но это будет внешнее объяснение, не имеющее необходимой связи с текстом.Объективно в книге присутствует точка зрения Автора, прозревающего намеки на сюжетную линию, недоступные автору писем. Так, рассказчик вскользь упоминает "сухую левую руку" селянина, на которого внезапно набросился хозяин замка. Но только Автор знает, что эта деталь не случайна. Много позже об этом догадывается и читатель; вспоминает ли этот эпизод рассказчик – неизвестно. Так же происходит и с упоминанием охоты в проповеди на день памяти Германа Осерского.Однако позиция всезнающего Автора (свойственная, насколько я знаю, литературе 19 века), в романе слишком слаба, чтобы обеспечить его единство. Если бы не было "Овидия" и "Каллиопы", он мог бы оцениваться как шаг вперед, по сравнению с рассказами из сборников "Под буковым кровом" и "Леокадия". Удачно найденная пропорция чистой риторики и ее чередование с более занятными историческими описаниями и анекдотами помогает удерживать внимание читателя на протяжении всего произведения. Думаю, книжка будет иметь успех – тем более, что читательская аудитория уже сформирована – но ведь так естественно было ожидать, что новый роман превзойдет предыдущие… Автор неоднократно угрожал покончить с литературной деятельностью после очередного романа. Надеюсь, что он передумает: мне не верится, что "Каллиопа" была высшей точкой, откуда уже некуда расти.***В качестве необязательного дополнения скажу еще про смену адресатов. Первый из них – Цицерон. После того, как читатель осознаёт, что рассказчик – не современник Цицерона, он может подумать (по аналогии с "Каллиопой"), что это псевдоним. Когда Цицерон сменяется "Евсевием Иеронимом, пресвитером Вифлеемским", то может показаться, будто рассказчик переходит от псевдонима к настоящему имени адресата. По-видимому, автор ожидает, что эта иллюзия развеется, когда читателю станут очевидны хронологические нестыковки. Дальше появляется некий Петр Остийский, а затем – Хильдеберт Турский. Очевидно тут читатель, по мысли автора, должен отложить чтение и обратиться к справочной литературе, поскольку локализовать рассказчика во времени относительно этого последнего писателя – задача более сложная, чем осознать дистанцию, отделяющую его от блаженного Иеронима.Лично мне только при втором прочтении стало понятно, что все адресаты в романе – воображаемые. В частности, только тут я заметил слова рассказчика "в твое время", обращенные к Цицерону. Думаю, автор несколько перемудрил с игрой в угадайки. Впрочем, "специализация" адресатов, только одному из которых (вышеупомянутому блаженному Иерониму) рассказчик излагает непосредственно наблюдаемые им события, вполне понятна и логична. |
| Comments | |
 roman_shmarakov сослался на вашу запись в записи «No title» в контексте: [...] ь моих креативов ab initio и критик лучше многих иных. Он мог, подозреваю, высказаться и жестче [...](Ответить) (Thread) rhdt Date:Апрель 5, 2014 09:15 am **(Link)**Отличный отзыв) Вы во многом сформулировали то, что мне не удалось) Хотя у меня была значительная фора в плане понимания, конечно. (Ответить) (Thread) trombicula Date:Апрель 5, 2014 09:21 am **(Link)**Спасибо )(Ответить) (Parent) (Thread) trombicula Date:Апрель 6, 2014 06:26 am **(Link)**Да, я читал ваши комментарии.Я думал, что дама - это Мудрость.(Ответить) (Parent) (Thread) trombicula Date:Апрель 6, 2014 09:46 am **(Link)**Да ну: вполне традиционная античная ценность. Вообще, что касается язычества: в книге же нет ничего, кроме риторики (если не считать элементов хоррора и детектива), а в ней автор очень точно соблюдает пропорцию между использованием языческой классики и Писания, свойственную средневековой литературе.(Ответить) (Parent) (Thread) roman_shmarakov Date:Апрель 6, 2014 07:17 am **(Link)**ну в общем, это один черт. Можно сказать, что мудрости. Они в ту пору любили цитировать из Цицерона, что-де от мудрости без красноречия пользы мало, но от красноречия без мудрости - только вред (ut existimem sapientiam sine eloquentia parum prodesse civitatibus, eloquentiam vero sine sapientia nimium obesse plerumque, prodesse numquam).(Ответить) (Parent) (Thread) trombicula Date:Апрель 6, 2014 09:31 am **(Link)**Один черт, конечно, т.к. финала же все равно нет.Хотя, задним числом, вспоминая ее речь перед войском, можно сказать, что Риторике она больше подходит.(Ответить) (Parent) (Thread) ninaofterdingen Date:Апрель 29, 2014 02:09 pm **(Link)**В одном из первых писем к Цицерону (если не в первом) упоминается Гораций, который принадлежал уже к следующему поколению, прославился при Августе. Автор сразу дает понять, что пишет не современник Цицерона. А что вы думаете о названии? Есть в этом какой-то смысл? Название взято из истории о том, как плохо выходить из дома, подобные уходы кончаются внезапной смертью. В книге описывается поход, охота, далее лунатические выходы из комнаты. Должны мы подумать, что у всех этих историй будет плохой конец? В названии упоминается отец - в тексте много говорится об Отце нашем небесном. Жнец это Смерть и Время (первая ассоциация). Всё ложится в строку, усиливает тревожную атмосферу, настрой на то, что хорошего финала в житейском смысле тут не будет.Меня в этом плане немного удивила история про демона Апелеса - обычно такие вещи заканчиваются тем, что Фауста черти тащат в ад, а тут так всё идиллически завершилось. (Ответить) (Thread) trombicula Date:Апрель 29, 2014 02:45 pm **(Link)**Да, Цицерон быстро опознается как "ненастоящий" адресат (хотя на Горация я лично не обратил внимания).Название, мне кажется, взято без намека на что-то: просто потому, что эта история цитируется в тексте. Охота в книге, в самом деле всячески порицается, но я не вижу, чтобы эту тему можно было расширить так, чтобы включить вообще любые выходы куда-то.Про Апелеса, вроде, завершилось не идиллически: рыцарь ведь вскоре умер, явно неспроста.(Ответить) (Parent) (Thread) |