Собачий трэш (original) (raw)

Впрочем, в московском театре подобных творческих самоубийств, маленьких и не очень, совершается такое количество, что никто уже не обращает на это внимания.

Покушение на миражи

Иван Шабалтас в роли профессора Преображенского в спектакле режиссера Дмитрия Петруня «Hot dog» (фото ИТАР-ТАСС)

И, конечно же, не нашлось сердобольного существа, которое стало бы хватать режиссера Дмитрия Петруня за руки, выкрадывать у него из стола рабочий вариант «Собачьего сердца» и подменять его «Кабалой святош» или «Зойкиной квартирой». Премьера на сцене Театра на Малой Бронной благополучно состоялась при злорадном любопытстве критики и скоплении публики, привлеченной знаменитым сюжетом.

Постановку «Собачьего сердца» на Малой Бронной окрестили «Hot dog». Возвращаясь к крамольной мысли автора: пусть читатель не считает ее какой-то странной фантазией, не имеющей под собой здравой основы. Дело в несомненных достоинствах повести, о которой идет речь, и еще – в одной экранизации, известной каждому совершеннолетнему телезрителю в этой стране.

Режиссер Владимир Бортко и Евгений Евстигнеев, наложивший несокрушимую актерскую монополию на образ профессора Преображенского, постарались оставить на пути последователей глыбы блистательных находок, неповторимых интонаций и поразительно сыгранных эпизодов, которые не так-то легко обойти или отодвинуть. Да и сам Булгаков наполнил «Собачье сердце» такой ясностью оценок, остротой характеристик и непотопляемым остроумием, что инсценировщикам и интерпретаторам раз и навсегда осталось только следовать за писателем след в след. Причем шаг влево, шаг вправо – не то чтобы побег, а просто большая глупость.

Собачья площадка возле Макдоналдса

Илья Жданников и Александр Голубков в роли Борменталя и Шарикова в спектакле режиссера Дмитрия Петруня «Hot dog» (фото ИТАР-ТАСС)

Но несмотря на очевидность вышесказанного, Дмитрий Петрунь и Театр на Малой Бронной все-таки решили вставить свое новое слово в историю «Собачьего сердца». Театральная условность позволила удачно свести место действия спектакля к светлой, округлой операционной, которая легко трансформировалась в столовую и приемную, совершенно опровергая слова Преображенского о необходимости ему не только семи комнат, но и восьмой – под библиотеку.

Театральный антураж способствовал энергичному хореографическому решению ряда вполне бытовых сцен и внешнему преображению некоторых персонажей. Так, неожиданно пеструю раскраску приобрели пациенты профессора, чем, вероятно, подчеркивался поразивший их неизлечимый декаданс. Все это, впрочем, мелочи и наносное, а режиссерские амбиции Петруня требовали более глубокого проникновения в материал и полной переоценки ценностей.

Таким образом, в спектакле появился мальчик Славка (Андрей Грачев) из рассказа Булгакова «Псалом», который в сновидениях являлся профессору Преображенскому (Иван* Шабалтас), разговаривал утробным голосом и олицетворял уснувшую профессорову совесть. Мальчики, а вернее – песики кровавые в глазах у этого Преображенского непременно должны были мелькать время от времени. Ведь режиссер поселил в кулуарах его квартиры не одинокого счастливого Шарика (Александр Голубков), лакомящегося краковской колбасой, а четверых заточенных в клетки и измученных жизнью псов, предназначенных для незаконных экспериментов над животными.

Симпатии наблюдающих за взаимоотношениями жестокого профессора-сноба и чудесного синеглазого Шарикова ествественным образом склоняются в пользу бывшего четвероногого друга. Преображенский неприятно гнусавит и явно придирается к покорному и миролюбивому Шарикову, а кроме того, совесть у него нечиста, иначе не являлись бы ему по ночам сомнительные мальчики.

Подобная режиссерская концепция могла бы превратить «Собачье сердце» в антигенетический манифест, и спектакль Театра на Малой Бронной, несомненно, стал бы программным произведением для борцов за права животных и был бы отмечен специальной премией Гринписа. Однако для этого потребовалась бы нещадная кройка текста, на которую режиссер не решился.

И Швондер (Александр Никулин), несмотря на трогательные красные вязаные варежки и красные же шерстяные носки, не утратил своей швондерской сущности. И гениальные, на все века высказывания профессора – о калошах, горячих закусках, о советских газетах и много еще о чем – не утеряли блеска и язвительности. Так что в конечном итоге потрепанный режиссерской изобретательностью спектакль вырулил к булгаковским интеллигенту и умнице Преображенскому и Шарикову с разрухой в мозгах и сердце.

То есть – буквально повторил судьбу многостардального Шарика, который из милой пушистой собачки превратился в крайне неприятного субъекта, но потом все-таки вернулся в прежнее состояние.

* Признан(а) в РФ иностранным агентом