4. Феномен Нейрата | Добро пожаловать в -ИЗМЫ (original) (raw)

Мюнхен, январь, 1919-го. Едва кончилась небывалая война, но еще не вполне ясно, чем: мирная конференция только на днях открылась в Париже. А в Баварии — республика советов. Громадные залы, где еще недавно собирались за кружкой пива завсегдатаи — «бирбаухи», заполнены до отказа революционными рабочими, солдатами, матросами. Заседания советов и митинги идут непрерывно, изо дня в день, с раннего утра и до поздней ночи.

[46]

Ораторы сменяют друг друга: социал-демократы, коммунисты, независимые.

25 января. Восьмое пленарное заседание Мюнхенского совета рабочих депутатов. Повестка дня: доклад «Сущность и пути социализации. Социально-техническая экспертиза». Докладчик, рыжебородый гигант, говорит громко, просто и проникновенно, заражая своей уверенностью зал. «Я создам вам социализм с помощью научно работающего центра. Создание социализма — дело чисто организационное, его можно осуществить хоть и при короле!».

Эмиль Карл, очевидец этих событий, впоследствии вспоминал: «Тысячи людей в зале внимали, затаив дыхание. Не так важно было, собственно, что он говорил. То, как он говорил, уже убеждало... Я не забуду ни его вида, ни целого столпотворения после его речи. Насколько простым все казалось людям. Никогда больше господа, отправившие народ на войну, под убийственный огонь, не окажутся у руля снова ... Так казалось...»

Кем он был, Отто Нейрат, на тридцать седьмом году жизни ставший экономическим советником правительства Баварской советской республики и президентом ее Центрального экономического управления (Zentralwirtschaftsamt)? Наивным мечтателем, несмотря на сотню уже опубликованных научных трудов по политической экономии, истории экономики древнего мира и античности, по логике и литературоведению? Кабинетным ученым, бросившим приват-доцентство в Гейдельбергском университете и директорство в Музее военной экономики в Лейпциге ради того, чтобы осуществить на практике свою модель оптимально организованного социалистического общества, но при этом совершенно не разбиравшимся в суровых реальностях политической жизни?

Нет, столь наивным человеком О. Нейрат не был. Кипучий организатор и практик, он всегда стремился учесть все факторы. Но он был позитивистом, что объясняет многое, если не все. Он как позитивист был согласен учитывать все факторы, он только не желал превращать эти факторы в объективную необходимость, которую рассматривал исключительно как метафизическое оправдание собственного бездействия. Нет никакой объективной необходимости, которая бы заставляла человека делать что-то. Действительность всегда была для О. Нейрата не объективной реальностью, а условием для его субъективной деятельности, вызовом, брошенным ему лично. И не раз в жизни ему приходилось отвечать на этот вызов, начиная с нуля после очередного поражения — в другом месте, при других условиях, но с той же непреклонностью добиваться своего.

Мюнхен 1919 г. казался идеальным, может, даже единственным, шансом осуществить на практике «научную теорию социализма». Нетерпение было сродни тому, которое физик-экспериментатор испытывает перед началом работы с новой установкой. Все

[47]

условия для опыта, которые представлялись необходимыми, были налицо. Старая власть и связанные с ней структуры рухнули. От новой не требовалось даже помощи — нужно было просто не мешать. И самое главное: экономика Баварии такова, что она выдержит изоляцию от внешнего мира, без которой эксперимент по введению социализма нечист и невозможен. Такого удачного стечения обстоятельств может не возникнуть до конца жизни. Что с того, что в Мюнхене нет друзей и единомышленников, не говоря уже о какой-либо организации, на которую можно опереться! Все это надо найти и создать на месте. Друзьям в Вену отправлены телеграммы: «Приезжайте вводить социализм!» («Kommt sozialisieren!»). И еще одна, та самая — Попперу-Линкеусу, о том, что его идеи воплощаются в жизнь.

Сознавал ли О. Нейрат, на что идет, связывая свою судьбу с республикой советов? Он, разумеется, слышал на тех же мюнхенских митингах выступления коммунистов, приехавших из России и рассказывавших правду о кровопролитной гражданской войне, Колчаке и Деникине, о бешеном сопротивлении белой контрреволюции. Один из самых близких друзей, Ойген Умрат, в доме которого в Хемнице (ныне Карл-Маркс-Штадт) Нейрат провел после своих докладов в Совете рабочих и солдатских депутатов не одну ночь в долгих беседах в самом начале 1919 г., с трудом, несмотря на транспортные трудности, добрался до Мюнхена. Добрался, чтобы лично предостеречь. Вернувшись самым последним поездом, который пришел из Баварии, он поделился с домашними: «Я сказал Отто: «Через четыре недели тебя повесят. Это прискорбно. Но еще прискорбнее, что вместе с тобой повесят и твои идеи» 67.

На своем посту в экономическом управлении О. Нейрат оставался до самого конца. Сын его, тот самый Пауль, который должен был вырасти «настоящим пролетарием», однако из-за политической деятельности отца почти до 10 лет воспитывался в евангелическом приюте (мать умерла в 1911 г. при родах), вспоминал один из рассказов отца. Тот покинул свой кабинет только тогда, когда выстрелы раздавались уже совсем рядом. Обернувшись на пороге, Нейрат увидел на столе неподписанный документ — распоряжение об установлении горнякам дополнительного рациона жиров. Он быстро вернулся и подписал. Дополнительные жиры действительно стали выдаваться! Но сам бывший президент Центрального экономического у правления после трех недель на нелегальном положении 68 был выслежен контрреволюционерами и арестован по обвинению в «содействии государственной измене». За шесть недель, проведенных под следствием в тюрьме, Нейрат успел написать памфлет «Анти-Шпенглер», в котором обвинил автора «Заката Европы» в отсутствии у него какого бы то ни было научного метода и в дилетантской нахватанности!

[48]

Таковы лишь некоторые штрихи к портрету человека, который создал Венский кружок. Да, именно создал, поскольку превратил его в нечто большее, чем вечерние дискуссии по четвергам у М. Шлика. О. Нейрат олицетворял собой связь австромарксизма, неопозитивизма и просветительства в рабочей среде. Член СДПА, активный сотрудник «Кампф», друг дома Бауэров, постоянно бывавший в гостях у Отто и Хелены, автор программного документа Венского кружка «Научное миропонимание» и организатор всех основных его практических мероприятий, ведущий функционер полудюжины просветительских и социальных организаций Отто Нейрат после второй мировой войны оказался если не забытым, то по крайней мере отодвинутым на задний план западными исследователями логического позитивизма и австромарксизма.

Отчасти это судьба всех универсалов, отличающихся некоторой поверхностностью, хотя диапазон их возможностей огромен. История больше любит глубоких мыслителей и первых лиц в различных организациях. Посредники между ними, как правило, остаются в тени. Но данный случай только этим не объяснить. После второй мировой войны наметилась устойчивая тенденция придания Венскому кружку благообразного, совершенно академического вида, хотя появление его в Вене 20—30-х годов было вызовом академической философии, оппозицией всей официальной идеологии, прежде всего клерикальной. Отдаленные последователи логических позитивистов, значительно эволюционировавшие вправо, хотят сегодня иметь респектабельные образы родоначальников движения. Им гораздо больше подходит в этом отношении М. Шлик, чем О. Нейрат. Последний высокомерно именуется «агитатором», что, надо полагать, считается несовместимым с серьезной наукой. В итоге имя О. Нейрата совершенно теряется в длинном списке членов Венского кружка, где наравне перечисляются главные и второстепенные лица.

В свою очередь руководители социалистической партии Австрии, воссозданной в 1945 г., попытались, по выражению Г. Моцетича, «устранить все, что могло бы выглядеть как продолжение австромарксизма», но в то же время не стали откровенно отмежевываться от деятельности своих предшественников из СДПА в 1918—1934 гг. В результате возникло своего рода негласное табу на дискуссии и публикации по этой тематике в среде специалистов. Например, Карл Реннер лично в письме В. Элленбогену, ссылаясь на решение партийного руководства, запретил публиковать в Австрии в первые послевоенные годы написанную тем книгу «Люди и принципы», содержавшую резкую критику Бауэра и Зайпеля 69. В вышедших позднее исследованиях Н. Лезера австромарксизм интерпретируется главным образом как политическое движение, а поскольку О. Нейрат не занимал в СДПА официальных руково-

[49]

дящих постов, он и не рассматривался как теоретик австромарксистского толка.

Так или иначе, а заголовок посвященной О. Нейрату главки в книге У. М. Джонстона об австрийской культуре в духовной истории — «Уход универсального гения во тьму» — остается верным и сейчас, хотя австрийские исследователи молодого поколения много сделали в последние годы для того, чтобы вернуть наследие этого мыслителя из тьмы забвения. Что же касается современного советского читателя, то ему только предстоит с этим наследием познакомиться.

Бывают впечатления детства и юности, которые не просто остаются на всю жизнь в памяти философа, но и оказывают заметное влияние на его воззрения. Об одном таком впечатлении мы уже рассказали. Отто Нейрат испытал ничуть не менее сильное потрясение, когда он ребенком побывал на выставках в венских музеях и в особенности когда увидел там древние иероглифы. Это, по его собственному признанию, во многом определило его жизнь 70. В самом деле, практически большая ее часть была связана с организацией различных музеев. Но музей Нейрат понимал очень своеобразно! Это должна быть не какая-то кунсткамера древностей, а информационный центр, распространяющий новейшие данные точных наук, новейший социальный опыт и результаты социологических, экономических исследований.

Причем о достижениях науки и передовом опыте следует информировать так, чтобы это было доступно человеку любой национальности, маленькому ребенку и неграмотному старику — всем! Как он сам в детстве, посмотрев на древние иероглифы, вдруг понял, что хотели сказать ими давно ушедшие люди, языка которых он не знал, так и посетители музеев должны увидеть науку в картинках, без какой-либо специальной подготовки «считывать» со стендов иероглифы XX в., понятные во всем мире и всем. Вот путь, который привел к «венской наглядной статистике».

И еще одно осталось с детства — неизменный интерес к древности. Но не праздный, а чисто практический: что из опыта древнего мира можно было бы применить сегодня в обществе. Диссертация О. Нейрата была посвящена взглядам на организацию торговли и сельского хозяйства в древности. А идея расчетов натурой через своего рода «натуральный банк», как это было при фараонах в древнем Египте, навсегда стала для него привлекательной в качестве образца социалистической организации народного хозяйства, чуждого денег и, следовательно, всех связанных с деньгами пороков.

Привел Отто в музей его отец, который с детства был для него

[50]

образцом и примером для подражания. Вильгельм Нейрат (1840— 1901) был очень известным ученым и энциклопедически образованным человеком. В Вене он защитил диссертацию по философии, в Тюбингене — по общественно-политическим наукам, затем преподавал политэкономию, был доцентом Технической высшей школы в Вене, а с 1889 г. — профессором Агрономической высшей школы. Друг и единомышленник Й. Поппера-Линкеуса, он с 1878 по 1901 г. опубликовал около двадцати книг, где обсуждались пути решения «социального вопроса». Многие идеи отца непосредственно перешли к сыну. В. Нейрат превыше всех ценностей жизни ставил труд, называя его занятием, возвысившим человека над животным. Люди труда заслуживают уважения, лучшей доли. Но если понимать под просвещением навязывание им запутанных и оторванных от жизни умозрительных метафизических систем, то лучше от такого просвещения отказаться. Именно потому Нейрат-старший предлагал «непросвещенный прогрессивизм».

Учителем жизни, по его мнению, должен быть историк, который выполняет двоякую миссию. С одной стороны, он передает в будущее весть о прошлом, а с другой — просто не может не вмешиваться в настоящее, не быть социальным реформатором, поскольку в сравнении с известным ему опытом тысячелетий отлично видит несовершенства сегодняшнего устройства общества и возможности улучшить его. В. Нейрат не только привил сыну любовь к книгам и картинам. Он сделал его социал-реформатором, оставив ему в наследство лозунг «Быть человеком — значит быть борцом» и восхищение творчеством И. В. Гете.

Отто Нейрат (1882—1945) родился 10 декабря в Вене. Учился в 1901—1905 гг. в университетах Вены и Берлина, в Берлине стал доктором философии. После военной службы преподавал политическую экономию в Новой венской академии торговли с 1907 по 1914 г. В этот период на средства, предоставленные фондом Карнеги, он совершил исследовательские поездки в Восточную Европу и на Балканы. Его интересовала прежде всего организация экономики в период Балканских войн (1912—1913): перестройка управления ею в военных условиях, вмешательство государства в процесс производства и распределения, плановая разверстка военных заказов и т. п. Позднее мы увидим, что интерес этот не случаен: он был связан с далеко идущими замыслами, осуществимость которых надо было подтвердить эмпирическим материалом. Результатом поездок стал целый ряд статей в экономических журналах, опубликованных под инициалами «О. Н.» 71. В них впервые заходит речь об особой дисциплине политической экономии — «Учении о военной экономике» (Krigswirtschaftslehre»). Но суть этого учения гораздо глубже: это учение об экономике, планируемой из одного государственного центра! «Военная экономика», «экономика военного вре-

[51]

мени» — это, по О. Нейрату, прообраз экономики социалистической.

Если учесть это, то вовсе не покажется удивительным требование О. Нейрата преподавать «учение о военной экономике» в вузах 72. Выражаясь современным языком, оно соответствовало, на его взгляд, политэкономии социализма — разумеется, позитивистски понятого. Еще в период преподавательской деятельности в торговой академии О. Нейрат был признан как авторитетный знаток марксизма Отто Бауэром и Максом Адлером 73. Однако это сочеталось у него с совершенно позитивистским утопизмом в духе Й. Поппера-Линкеуса. Судя по статьям довоенного периода, на базе принципов «планомерной военной экономики» О. Нейрат предлагал создать особую отрасль — «сравнительный утопизм», своего рода конкурс проектов на оптимальное общественное устройство будущего. Лучший из них был бы достоин реализации. Что же касается войны, то она, по мнению О. Нейрата, учит социализму, устанавливая за экономикой плановый государственный контроль: «Мы видим, таким образом, что подходы, соответствующие экономическому значению войны (mutatis mutandis), могли бы быть применимы к революциям... Можно было бы прямо вести речь об учении о революционной экономике, ведь войны и революции значительно больше отличаются друг от друга с точки зрения государственного права, чем с точки зрения экономики» 74

С началом первой мировой войны О. Нейрат был призван на военную службу и проходил ее вначале на Восточном фронте. Затем он как специалист по экономике военного времени был переведен в Вену, в распоряжение министерства обороны. Он предложил создать в нем департамент военной экономики и даже сам организовал его в 1917 г., занимаясь главным образом интендантскими обязанностями. Это не помешало О. Нейрату, не оставляя службу в министерстве, стать приват-доцентом Гейдельбергского университета, а также директором созданного им Музея военной экономики в Лейпциге.

1919 год, руководство «социализацией» баварской экономики — это, пожалуй, один из самых ярких эпизодов в жизни О. Нейрата, вызвавший самые бурные дискуссии среди его биографов. Нам тоже стоит остановиться на этом периоде более подробно, поскольку это, во-первых, может прояснить многое во взглядах позитивистов на общество, политику и экономику, а во-вторых, поможет разобраться в эволюции отношения О. Нейрата к политике вообще и политике социал-демократов — в частности.

Капитуляция Германии и ее союзников, конец первой мировой войны, ноябрьская революция 1918 г., сокрушившая монархию, — все эти события поставили на повестку дня вопрос о дальнейших путях развития германского государства. Но прежде чем выбирать путь движения страны в будущее, требовалось решить, из какого

[52]

философско-мировоззренческого представления об обществе и путях его развития следует исходить при таком выборе. Мы сейчас говорим, разумеется, не о консерваторах и их иррационалистически-идеалистических мировоззренческих доктринах, а об идеологии и политике левых сил. А здесь-то как раз и пересеклись диалектико-материалистическая и позитивистская философско-мировоззренческие установки.

Согласно первой, выработанной классиками марксизма-ленинизма, существуют объективные законы развития экономики, которые не могут быть ни отменены, ни введены решением сколь угодно компетентного и властного органа, государства. Здесь вполне уместна аналогия с материей, которую нельзя уничтожить без остатка или создать из ничего. Конечно, экономическая политика государства, порожденного в конечном счете теми же экономическими закономерностями, может оказывать достаточно сильное обратное влияние на них. Но прямое воздействие экономики на государственную политику — это, безусловно, ведущая сторона противоречия, оно неизмеримо более сильно, чем воздействие обратное.

Ф. Энгельс пояснял это так, говоря о возникших в результате разделения труда политических институтах, государстве как о «новой самостоятельной силе»: «Новая самостоятельная сила, правда, в общем и целом должна следовать за движением производства, но она, в свою очередь, оказывает обратное воздействие на условия и ход производства в силу присущей ей, или вернее, однажды полученной ею и постепенно развивавшейся дальше относительной самостоятельности. Это взаимодействие двух неодинаковых сил: с одной стороны, экономического движения, а с другой — новой политической силы, которая стремится к возможно большей самостоятельности и, раз уже она введена в действие, обладает также и собственным движением... На экономическое движение оказывает влияние, с одной стороны, движение государственной власти, а с другой — одновременно с нею порожденной оппозиции» 75.

Взаимодействие этих движений — экономического и политического — можно сравнить со взаимодействием человека и реки. Человек может повлиять на ее течение, может, например, углубить русло, изменить его, может перекрыть реку плотиной. Но он не в состоянии декретом заменить одну реку на другую. Он может возомнить себя господином, искусственно перегородив глухой запрудой ее течение, и тогда ему придется непрерывно затыкать намечающиеся дыры, укреплять заслоны на пути реки, перекрывать постоянно возникающие обходные ручейки, норовящие миновать плотину. Но все равно рано или поздно такая плотина будет сметена.

У Ф. Энгельса об этом сказано с предельной ясностью: «Обратное действие государственной власти на экономическое развитие

[53]

может быть троякого рода. Она может действовать в том же направления — тогда развитие идет быстрее; она может действовать против экономического развития — тогда в настоящее время у каждого крупного народа она терпит крах через известный промежуток времени; или она может ставить экономическому развитию в определенных направлениях преграды и толкать его в других направлениях. Этот случай сводится в конце концов к одному из предыдущих. Однако ясно, что во втором и третьем случаях политическая власть может причинить экономическому развитию величайший вред и может вызвать растрату сил и материала в массовом количестве» 76.

Итак, сторонник диалектического и исторического материализма считает, что, во-первых, существует единый, непрерывный естественно-исторический процесс, т. е. сквозь всю историю человечества проходит нечто, связующее ее в одно целое. У Гегеля это нечто было Абсолютным Духом: он последовательно воплощался в истории и, будучи единым, обеспечивал единство истории. У К. Маркса и Ф. Энгельса эту функцию выполняет труд (как живой, так и накопленный, опредмеченный). Таким образом, понятие «история вообще» — не просто собирательное название отдельных фактов. Ему соответствует нечто реально общее в самой действительности.

Во-вторых, отсюда следует, что история непрерывна, а стало быть, ни одна из новых общественно-экономических формаций не возникает «с нуля», на пустом месте. Нынешнее состояние есть результат прошлого и предпосылка будущего. Это означает, что существуют законы, которые действуют на протяжении всей истории. На практике эти общие рассуждения приводят к заключению, что никакие политические катаклизмы и потрясения не тождественны полной ликвидации старого мира и созданию абсолютно нового. Значит, даже после опустошительной мировой войны и революции строить новое общество, новую экономику, новую культуру придется, используя все ценное, сохранившееся от прошлого, изучая законы, веками действовавшие в этих областях человеческой жизни. Нет нужды говорить, что такой подход к экономике («нэп») и культуре связан с именем В. И. Ленина.

Позитивисту все видится совершенно иначе. Как было сказано, общие понятия типа «история в целом», «естественно-исторический процесс» для него лишь пережиток, оставшийся от второй, метафизической, стадии человеческого мышления. Это неявная замена бога. Теолог сказал бы: «Такова была воля божья». Метафизик скажет: «История распорядилась так». Или: «Исторический процесс пошел в этом направлении». Принципиальной разницы между этими объяснениями позитивист не видит. К таким объяснениям прибегали люди — и закономерно! — до возникновения позити-

[54]

визма. Но сейчас, когда истина позитивизма уже известна, на «бога», на «историю», на «материю» и т. п. может ссылаться только идеолог, который хочет обмануть простодушных. (Вспомним известное: «Религия возникла, когда встретились глупец и обманщик»).

«Истории вообще» нет. Это только собирательное понятие, в реальности ему не соответствует ничего. Точно так же не существует и «сквозных» законов истории. «История» — это лишь название для череды сменяющих друг друга моделей общественного устройства. (Как они меняют друг друга, с позитивистской точки зрения, мы уже пояснили). Поэтому имеет смысл говорить только об истории существования отдельных моделей и о законах их функционирования. Эти законы устанавливаются чисто индуктивно посредством фиксации повторяющегося в коллективном опыте.

Каждая из моделей общества функционирует по своим, собственным законам. По позитивистским понятиям закон — это повторяющееся, регулярное, данное в наблюдении множество раз и многим. Такие законы познаются путем обобщения опыта, т. е. суммирования наблюдений и обмена ими. Все законы функционирования старой модели общества, следовательно, немедленно исчезают вместе с исчезновением этой модели «с глаз долой». Не видим, не наблюдаем, не фиксируем повторяющегося в наблюдении — нет законов. Новая модель, данная в наблюдении, характеризуется совершенно новым законом функционирования.

Пояснить это можно, скажем, аналогией со сменой моделей машин, например, железнодорожных локомотивов. Паровоз — одна модель — функционировал по определенным законам. Он был, так сказать, комплексом элементов, данных в наблюдении, в опыте паровозной бригаде. Она обобщала, подмечая регулярное, делилась опытом с другими бригадами. В результате выводились — путем обобщения опыта паровозных бригад — законы функционирования паровоза, отлитые в формулы, полученные эмпирическим методом проб и ошибок: «Всякий раз, когда наблюдалось событие А, наблюдалось и событие В». С переходом железной дороги на электровозы все такого рода «паровозные» законы исчезали одновременно с паровозами. Локомотивные бригады принимались обобщать опыт наблюдений за работой электровоза и выводить совершенно новые законы функционирования этой модели. А всякого, кто стал бы рассуждать о каком-то едином законе для паровоза и электровоза (тепловоза, дрезины, автомашины, конной повозки и т. п.), презрительно назвали бы «философом», т. е. метафизиком.

Вывод таков. Капитализм как модель общества ликвидируется революцией, и законы его функционирования, естественно, ликвидируются вместе с ним. Новая страница общества начинается с нуля. «Вводится» новая модель общественного устройства — социализм, которая будет функционировать по совершенно новым

[55]

законам. Таким образом революция, крах всей общественной системы и принципов организации экономики в ходе войны дают идеальный шанс утописту. Ранее его предшественники вынуждены были просить денег у капиталистов, чтобы организовать на практике действующую модель экономичной экономики будущего, общества завтрашнего дня. Теперь же, после революции в Германии, возникла возможность получить поддержку народа, Советов, убедить их в своей правоте и начать на абсолютно чистом месте без помех «вводить» новую модель общественной организации.

Надо сказать, что в проектах нового, наиболее рационально и экономично устроенного общества в Германии того времени недостатка не было. Утописты называли такое общество социализмом, а процедуру его «введения» — социализацией. В свою очередь созданные трудящимися Советы крайне нуждались в специалистах для разработки экономической и социальной политики. Не надо, впрочем, полагать, что рекомендации «экспертов» воспринимались бездумно: Советы выбирали из различных проектов тот, который наиболее отвечал их интересам, их политической линии.

По поручению Центрального Совета крестьянских, рабочих и солдатских советов Саксонской республики Отто Нейрат в содружестве с экономистами социал-демократической ориентации Кранольдом и Шуманом разработал проект социализации саксонской экономики. Он был изложен впервые в газете «Хемнитцер Фольксштимме» 21 февраля 1919 г. Та же газета опубликовала 11 и 22 февраля, а также 20 марта того же года три доклада О. Нейрата по теме «Социализация Саксонии»: с ними Нейрат выступал на заседаниях Саксонского рабочего совета. Однако еще раньше, в середине января 1919 г. Нейрат появился в Мюнхене, где предложил свое сотрудничество премьер-министру Баварии Эйснеру и министру финансов Яффе, а затем, как уже было сказано, высказал свои предложения по социализации на пленарном заседании Мюнхенского рабочего совета 25 января. Вспомним: «Я создам вам социализм с помощью научно работающего центра...» Зачем это было сделано? Почему программа социализации рекламировалась Нейратом и в Баварии?

Объяснение, которое дал сам Нейрат в 1920 г. в одной из статей в «Кампф», с головой выдает в нем позитивиста. Ему в принципе не важно, где проводить социализацию — в Саксонии или в Баварии; если иметь в виду какие-то условия, кроме чисто технических условий эксперимента. Программа социализации Кранольда-Нейрата-Шумана предусматривала введение натурального хозяйства (отказ от импорта) в рамках всей области, подчинение всех предприятий центральному планированию и централизованное распределение произведенных продуктов — в полном соответствии с нейратовской «экономикой военного времени». Саксония,

[56]

как выяснилось, не выдержала бы такой изоляции, там «некоторые, соображения были не в пользу нашей программы, ибо Саксония, которая тоже как социалистическое общество должна была бы ограничиться только экспортом, не обладала сельскохозяйственным тылом, и мы попытались заполучить для своей программы Баварию» 77.

«Заполучить Баварию» О. Нейрату удалось главным образом потому, что он предложил в своем докладе серию конкретных мер, совершенно не пускаясь в рассуждения общего плана, и оставил у членов Мюнхенского рабочего совета впечатление человека крайне делового, предприимчивого, практического. Это особенно импонировало, поскольку на общегерманском уровне вопрос о социализации был утоплен в бесконечных словопрениях и решение его не двигалось с места. «Хозяйственники» общегерманского правительства Вурм, Шиффер и Мюллер обвиняли друг друга в некомпетентности, причем первые двое из них были принципиально против всякой социализации. Совет народных уполномоченных не желал заниматься экономическими вопросами по юридическим основаниям — до созыва Национального собрания. Практически все вопросы, касавшиеся проведения социализации, были возложены на специальную комиссию, в которую входили, среди прочих, Каутский, Гильфердинг, Кунов, утопист Баллод, писавший под псевдонимом «Атлантикус». Эта комиссия по социализации существовала на птичьих правах при экономическом ведомстве общегерманского правительства (Reichswirtschaftsamt): она просто не могла собираться, если ведомство не предоставляло для этого помещения. Между тем комиссия не могла игнорировать мощный нажим снизу, требования рабочих, подкрепленные всеобщими забастовками в Руре, Берлине, в центральной Германии. Гильфердинг, например, по требованиям рабочих провел предложение о национализации добычи и торговли минеральными полезными ископаемыми, но это решение комиссии было отвергнуто правительством, которое, хотя и было социал-демократическим по составу, занялось подавлением рабочих забастовок.

В Баварии обстановка определялась противоборством левых, группировавшихся вокруг Центрального Совета крестьянских, рабочих и солдатских советов под председательством Эрнста Никиша, и правых в самой германской социал-демократии. Министр торговли и промышленности Симон — единственный член Центрального Совета в ранге министра — объявил официально 18 марта 1919 г.: «Полная социализация Баварии в соответствии со всеобъемлющими планами — на марше. Исполнительный Совет намерен поэтому создать социалистическое центральное экономическое управление ... с далеко идущими полномочиями» 78. О. Нейрат, казалось, был идеальной фигурой на пост президента этого управ-

[57]

ления, чтобы своей неукротимой энергией, конкретностью мышления и действий сломить сопротивление правых, выступающих против социализации. В будущем Нейрат оправдал некоторые из этих надежд: Э. Никиш в своем дневнике записал, что необходимость борьбы с противниками социализации сделала Нейрата «беспощадным, жестким, дерзким, не считающимся ни с чем». Будучи представителем левой социал-демократии, Никиш надеялся, что Нейрат осуществит социализацию без оглядки на главу баварского правительства Й. Хофмана и ландтаг, а следовательно, не повторит опыта беспомощной комиссии по социализации, всецело зависимой от правых социал-демократов в общегерманском правительстве. Таким образом, аполитичность позитивиста Нейрата, технократический стиль его мышления, стремление делать свое дело при любой политической обстановке и независимо от нее как раз и привлекали левых социал-демократов Баварии.

В ответ на выдвижение кандидатуры «радикального» Нейрата Хофман пригрозил уйти в отставку и вынудил министра Симона согласиться на существенное ограничение сферы деятельности президента Центрального экономического управления. Однако воспрепятствовать организации этого управления Хофману не удалось, и оно было создано официальным решением правительства. 27 марта 1919 г. Нейрат был приглашен на пост президента управления, с ним был заключен договор на 6 лет. Впоследствии это положение правительственного чиновника, а не политического деятеля смягчило участь Нейрата на суде, хотя он продолжал свою деятельность и при коммунистах, пришедших к власти в Баварской советской республике! Не «государственная измена», а «содействие государственной измене» — таково было обвинение.

Под давлением Й. Хофмана, однако, уже 1 апреля 1919 г. комиссия ландтага ограничила социализацию только угледобывающей промышленностью (которая в Баварии существовала лишь в г. Хаусхаме) и гидроэнергетикой. План тотальной социализации, таким образом, потерпел крах на седьмой день пребывания Нейрата на посту президента управления. В довершение всего газета «Мюнхенер Нойестен Нахрихтен» в вечернем выпуске от 1 апреля поместила издевательский, по сути, комментарий: «Решение ландтага (на самом деле, комиссии ландтага. — Авт.) дает руководителю Центрального экономического управления повод доказать свою способность руководить социализацией в Баварии — тем, что он практически воплотит стремление к общественной организации производства в конкретной сфере» 79.

Правда, после войны в Мюнхен практически не поставлялся уголь и задача перед О. Нейратом стояла серьезная. Однако это было совершенно не то, что он планировал в рамках всей Баварии. Поэтому деятельность его на посту президента управления одно-

[58]

значно оценить трудно. Вначале он направил всю энергию на решение кадровых вопросов, везде расставив своих единомышленников: В. Шуман стал руководителем информационного отдела, X. Кранольд — отдела контроля, К. Баллод был приглашен возглавить отдел натуральных расчетов, а сам Нейрат возглавил также организационный отдел. По всей видимости, он еще не оставлял окончательно надежду на полную социализацию и в ожидании подходящих условий пытался создать аппарат для ее осуществления.

Нейрат приложил также все усилия, чтобы сделать начальником одного из отделов Рудольфа Гильфердинга, но часовые переговоры с ним не увенчались успехом. Как выяснилось позже, Нейрат не знал точно не только фамилию (это еще полбеды), но и название главного труда этого видного теоретика австрийской и германской социал-демократии (он назвал его книгу «Финансовый капитал» «Финансовым капитализмом»). О последствиях такого отношения нетрудно было догадаться, ведь это сочинение в австрийской социал-демократии считалось непосредственным продолжением и даже очередным томом «Капитала» К. Маркса.

Этот эпизод едва ли можно считать случайным: О. Нейрат не стеснялся из «экономии мышления» знать о чем-то понаслышке, в самых общих чертах, не полагал зазорным ограничиться рефератом книги вместо того, чтобы читать ее. В. Холличер, например, вспоминал, как он в свои двадцать лет сослался в беседе с пятидесятилетним Нейратом на «Немецкую идеологию». Когда обнаружилось, что Нейрату эта работа неизвестна, тот поступил в своем деловом стиле: отвел юного Вальтера в кафе, заказал ему обед, вручил книгу и удалился с пожеланием сегодня же вечером услышать реферат. Что и было исполнено.

Еще один эпизод деятельности О. Нейрата на посту президента Центрального экономического управления нельзя обойти вниманием, ибо он тоже немало говорит о позитивистской манере мышления. Его подчеркнутое нежелание и неспособность ориентироваться в политической обстановке, вникать во взаимоотношения между партиями привели к тому, что он пытался выступать чуть ли не как мудрый посредник между политическими противниками. Для позитивиста это совершенно естественно. Он свысока смотрит на партийные разногласия, ибо считает их порожденными «идеологиями», т. е. метафизическими химерами, а себя — стоящим выше таких пустых разногласий.

Эта позиция привела к тому, что О. Нейрат вступил в переговоры с доктором Шлиттенбауэром, видным деятелем баварской народной партии, председателем Крестьянского союза, совершенно враждебного социализации. Переговоры касались содействия Шлиттенбауэра в социальном эксперименте, который состоял бы в том, что коммунистам Баварии была выделена определенная

[59]

площадь сельскохозяйственных угодий и государственный кредит, и они могли бы на практике испытать эффективность предлагаемых ими форм организации труда. Как уже было сказано, ничего странного в экспериментах такого рода позитивист не видит. Зато Э. Мон, автор глубочайшего исследования, посвященного анализу политических воззрений ведущих членов Венского кружка, совершенно справедливо отмечает, что «это предложение фактически означало вытеснение коммунистической партии Германии с политической арены республики советов» 80.

Эта акция О. Нейрата подействовала подобно шоку и на Э. Никиша. Руководство Центрального совета окончательно утратило иллюзии относительно радикальности Нейрата, вступившего в переговоры с политическим противником. Под давлением Центрального совета, по всей вероятности, Нейрат был вынужден отказаться от всех предложений, выдвинутых на переговорах. В результате Шлиттенбауэр выразил свое крайнее неуважение к Нейрату, заявив, что сожалеет о том, что к руководству Баварией привлечен «человек со стороны»: «К личности Нейрата мы больше не испытываем никакого доверия. Мы требуем, чтобы правительство его уволило» 81.

Когда Центральный совет сместил правительство Хофмана, беспомощность О. Нейрата стала еще более явной. Он практически провел лишь одно крупное мероприятие: с целью прекратить утечку капитала, ввел ограничения на снятие банковских вкладов со счетов частными вкладчиками — не свыше 100 марок в день, не свыше 600 марок в неделю. Главным образом эта мера и послужила причиной обвинений Нейрата на суде со стороны владельцев банков.

Деятельность Нейрата в тот период, когда к власти в Баварской республике советов пришли коммунисты, — самое неясное место. Сам он утверждает, что находился на своем посту до последнего момента. Соответствующая цитата из воспоминаний сына приведена выше. О том же Нейрат писал и в «Кампф»: «...когда коммунистическая партия пришла к руководству республикой советов, оно (Центральное экономическое управление. — Авт.) ограничилось внутренними мероприятиями и организацией экономических советов» 82. Нейрат также утверждал, что коммунисты пытались уволить его с занимаемого поста, но не смогли, поскольку он был очень популярен среди рабочих, просвещением которых регулярно занимался, выступая с докладами.

По версии коммунистических источников Баварской республики советов, Нейрат был немедленно освобожден от своих обязанностей с приходом к власти коммунистов. Однако П. Вернер, говоря об этом, указывает на него как на министра финансов, каковым тот никогда не был 83. Во всяком случае, тогда главной задачей баварских коммунистов была защита республики от наступления вооруженной белой реакции, и на этом фоне скромная по

[60]

результатам деятельность управления, руководимого Нейратом, отодвинулась даже не на второй, а на третий план. Выдача дополнительных жиров горнякам, о чем с гордостью говорил сам Нейрат, — дело безусловно хорошее, но совершенно несопоставимое с глобальной концепцией полной социализации экономики Баварии. В том, что эта концепция так и осталась утопией, вина не одного Нейрата. Но и не только баварских правых.

После того как правительство во главе с коммунистами Левине и Аксельродом было свергнуто войсками белой реакции, Центральное экономическое управление было упразднено, а скрывавшиеся Кранольд и Нейрат арестованы в середине мая. На суде Нейрату было предъявлено обвинение в содействии государственной измене. Свидетели, выступавшие в его защиту, — среди них были Эрнст Никиш, а также Макс Вебер подчеркивали именно технический, а не политический, «чиновничий» характер деятельности Нейрата, то, что его практика социализации задумывалась как научный эксперимент. Суд не признал его ответственным за сотрудничество с коммунистами, что было бы серьезным обвинением, однако приговорил к году и шести месяцам заключения. Иски банков, выдвинутые против Нейрата в большом количестве, были отклонены прокурором как незначительные.

Однако вскоре О. Нейрат был освобожден под залог в 40 000 рейхсмарок и обменен как арестованный австрийский гражданин. Он вернулся в Вену. Р. Хофман и другие исследователи предполагают, что самую существенную роль в досрочном освобождении Нейрата сыграл Отто Бауэр, в то время государственный секретарь по иностранным делам. Они были хорошо знакомы еще по работе в экономическом отделе военного министерства в годы войны. Бауэр предоставил защите Нейрата на процессе специальное заключение, в котором говорилось, что ему присущ чисто технический, а следовательно, аполитичный по сути своей образ мышления. Нейрата интересовало не соотношение политических сил, которое могло бы сделать возможным переход к социализму, а исключительно комплекс практических мероприятий для осуществления социализации.

Этот веский упрек О. Бауэра, как и весь опыт баварской социализации, повлиял на Нейрата, который понял бесперспективность «чистой» социальной инженерии, не опирающейся на мощную политическую поддержку со стороны партии. Все надо было начинать сначала. Высылка из Германии сопровождалась запретом появляться в этой стране до 1926 г. и, естественно, запретом на преподавательскую деятельность в Гейдельберге, где Нейрат был приват-доцентом. Впереди было вступление в СДПА, участие в дискуссиях в «Кампф» о социализации с позиций авторитетного практика. Впереди была активнейшая организаторская работа и просвети-

[61]

тельская деятельность в рабочей среде. Впереди был Венский кружок.

[62]