Как судили гекачепистов? (original) (raw)

Руководитель пресс-центра газеты «Комсомольская правда», политобозревательН.Андрущенко: - Сегодня Издательский дом «Комсомольская правда» приветствует у себя в гостях генерал-лейтенанта юстиции, заслуженного юриста Российской Федерации, судью высшей категории, экс-заместителя председателя Военной коллегии Верховного суда РФ Анатолия Тимофеевича Уколова, который возглавлял суд в 91-м году по делу ГКЧП. Тему пресс-конференции мы обозначили как «Суд над ГКЧП в 1991 году. Проблемы и подробности. Как это было». Детали до сих пор, были не все известны. В эти дни обычно выступают Руцкой, Хасбулатов, Ельцин, Горбачев. И впервые сегодня – судья, судивший ГКЧП. Прошу вас, Анатолий Тимофеевич. Как же это было?

А. Уколов: - Я думаю, что правильно будет вспомнить то время, в котором события имели место. 90-е годы прошлого, как теперь говорят, века, ознаменовались, если можно так сказать, тем, что страна находилась на грани катастрофы. Избранный путь управления страной оказался тупиковым. Новое мышление, о котором заявил президент Горбачев, привело страну к гибели. В марте 91-го года состоялся референдум о сохранении Советского Союза, за это высказалось, как известно, 75 процентов населения страны. Экономика находилась в крайне плачевном состоянии, как и социальная жизнь. Предпринимались отчаянные усилия. И в виде 500 дней программы Явлинского, в виде антикризисной программы премьера Павлова, а воз шел уже под гору, скорее под откос. На закрытом заседании Верховного Совета Союза ССР 17 июня 91-го года – материалы до сих пор закрыты в основном – выступили три представителя власти: министр обороны Язов, председатель КГБ Крючков, премьер-министр Павлов и предупредили страну и руководство страны о том, что страна идет к крушению, к гибели. Что, например (я оттуда цитирую), сказал по этому поводу Крючков: «Наше Отечество находится на грани катастрофы. Нужны настойчивость и решительность в защите Конституции, воли народа, выраженной во всесоюзном референдуме о сохранении СССР». Тогда все движения, партии, общественные силы беспокоились о том, что государство находится в таком плачевном состоянии, и заявляли об этом открыто. Например, Юрий Афанасьев, его группа назвала проект нового союзного договора в Ново-Огарево, который предполагалось подписать 20 августа 91-го года, они назвали его антиконституционным и заявили о том, что этот проект готовится в тайне. По существу во многом так это и было. Группа юристов, историков, правоведов заявила также о том, что подписание этого договора - это развал государства. Нужен референдум. Они предлагали его для того, чтобы сохранить уже оставшуюся часть от неразрушенного к тому времени государства. Тогда появилось слово к народу, тогда Валентин Распутин, нынешний губернатор Московской области Борис Громов, Юрий Болдырев заявили о том, что Отечество находится в опасности. Очень краткий экскурс. Как вы помните, страну штормило, капитан в шторм известно, где должен быть. Крен был запредельный. Оказалось, что на мостике капитана нет. Капитан в это время отдыхал, как и многие высшие должностные лица государства, и намерен был приехать из Фороса накануне подписания - то ли 18, то ли 19 числа. Подписание этого договора было предусмотрено, как было в этом проекте записано, который готовился во многом в тайне, руководителями республик. И в этой обстановке группа высших должностных лиц государства приняла решение рекомендовать Горбачеву принять экстренные, чрезвычайные меры и направила своих представителей в Крым. Результат известен. События 19, 20, 21, частично 22 августа 1991 года и последующие события общеизвестны. А теперь о деле. 15 декабря 1992 года, спустя более чем год, дело поступило в Военную коллегию Верховного суда РФ. Есть эта Военная коллегия и сегодня в Верховном суде. Я был одним из представителей этих судей, всего их там 8 человек в этой коллегии. Я был заместителем председателя Военной коллегии Верховного суда РФ. 144 тома. Они не в полной мере похожи, эти тома, которые к нам поступили. У меня рабочий вариант обвинительного заключения. 144 тома уголовного дела. Целая машина была доставлена к нам этих материалов. Они поступили на рассмотрение. Председатель Верховного суда - на его имя пришло это дело из Генеральной прокуратуры - вызвал меня и предложил взять дело в производство. Я обязан был это сделать как судья, и принял его к своему производству. 26-го января 1993 года дело было назначено к рассмотрению. Кто привлекался к ответственности? Крючков – председатель Комитета госбезопасности, Язов – министр обороны. Шейнин – секретарь ЦК партии. Бакланов – зампредседателя Совета обороны, ответственный за военно-промышленный комплекс в ЦК КПСС. Павлов – председатель Кабинета министров, а также были привлечены к суду заместитель министра обороны, Главнокомандующий сухопутными войсками генерал армии Варенников. Михайлов и Генералов – это руководители личной охраны президента, оба генералы. Министр внутренних дел Пуго. Лукьянов – председатель Верховного Совета. Янаев – вице-президент Советского Союза, Стародубцев – представитель от крестьянства и Тизяков – представитель от группы промышленников и нарождающихся предпринимателей. Всего 12 человек оказались на скамье подсудимых. Состав ГКЧП, тот, кто появился на картинке, на экране на следующий день после введения в стране чрезвычайного положения, это было 19-го числа, - Янаев, Крючков, Павлов, Язов, Бакланов, Тизяков, Стародубцев и Пуго. Всего 8 человек.

Н. Андрущенко: - То есть решение принимали 12 человек, а предстали перед судом 8 человек?

А. Уколов: - Те были привлечены, исполняли некоторые другие функции, а те, кто непосредственно входил в состав Государственного комитета по чрезвычайному положению, это те 8 человек, которых я перечислил. Обвинительное заключение из 5 томов. Подчеркиваю, это лишь рабочий вариант обвинительного заключения, мой вариант. Каждому вручалось. Кроме того, вопреки всем существующим правилам, - ученые затем реагировали в адрес Президиума Верховного Совета ССР - обвинительное заключение в основном было и сформулировано еще до того, когда оно каждому, как это и полагается, вручено было из обвиняемых. Вот в этой книжке «Кремлевский заговор», которую написали Степанков и руководитель следственной группы по этому делу Лисов. Тогдашний Генеральный прокурор Российской Федерации Степанков руководил в целом расследованием и передачей дела в суд по этому делу. Как было в Крыму, в Форосе? Подчеркиваю, что я лишен возможности, как судья, с юридической точки зрения давать какие-либо оценки всем этим событиям по одной простой причине. Я лишь буду излагать те факты, которые мне стали известны из материалов того самого уголовного дела, в котором было 144 тома на то время, и из того, что было анализировано, исследовано в судебном заседании. Поскольку процесс не закончился, приговора не было, было постановление об амнистии, оценок, доказательств судом сделано не было по той причине, что не все доказательства исследованы. Поэтому говорить о том, виноват, не виноват, кто виноват, в какой мере мы не имеем права как юристы. Как человек, как гражданин я какие-то свои оценки могу выразить, если у вас будет к этому интерес.

Н. Андрущенко: - В то же время Варенников был оправдан.

А. Уколов: - Да, Варенников был оправдан. Я об этом скажу. Суд проходил с 14-го апреля (первое заседание – 14 апреля 1993 года) по 1 марта 1994 года, 14 месяцев. Несмотря на это, мы не так далеко продвинулись в исследовании доказательств, поскольку ряд обстоятельств этому препятствовали. Каждый из тех 12-ти, которые находились на скамье подсудимых, имел возможность и право, - и сами себе представляете, кто эти люди и каким образом они были вооружены и доказательствами, и возможностями осуществлять свою защиту, - каждый из них имел право законными способами осуществлять свою защиту, и любым образом процесс тормозился. Почему, это их дело. А он либо по болезни, либо в связи с командировками, либо с заявлением каких-либо ходатайств процесс постоянно тормозился. Процесс был открытый. Открытый, как бы с одной стороны. Открытый - для наших граждан и для нашей прессы. Иностранная пресса туда не смогла попасть в силу того, что у нас не было мест в зале. Желающих было много. Мы определились, что лучше свои представители средств массовой информации, свои люди, свои представители партий и движений с разных уровней пусть присутствуют. Чтобы не выделять никого из иностранных представителей средств массовой информации, - они особенно и не заявляли и не проявляли большого интереса к этому процессу, поначалу было намерение, а затем вроде как бы стихло их намерение поучаствовать в судебном заседании в качестве информаторов. Еще одно из обстоятельств, которое способствовало длительному даже не рассмотрению, а подступу к рассмотрению дела. Это массовые заявления отводов. Подсудимые, адвокаты заявляли отводы суду, прокуроры заявляли отводы суду. Суд разбирался с одними отводами и в это время получал другие отводы. Мы днями решали вопрос об отводе. Как известно, вопрос об отводе всегда решается в совещательной комнате. Нужно уйти туда, проанализировать то, что в качестве мотивов представлялось тогда, и принять письменное решение. На это уходило очень много времени.

Н. Андрущенко: - Скажите, было ли давление новой власти на вас как на судью, который должен принять решение? Сейчас все говорят о том, что у судов есть коррупционное право, то есть за взятку можно определенным образом решить вопрос в суде. Тогда было позвоночное право – это не секрет. По звонку начальства судья выполнял такой заказ. Было ли на вас оказано давление власти в то время?

А. Уколов: - Я могу шире ответить на этот вопрос, сказав, что в той обстановке, которую я очень схематично напомнил, сказать, что не было давления на суд – просто нельзя было и это было невозможно. Столь разношерстно было общество, были различные интересы разных социальных групп, партий и движений в стране, столь различны были интересы многих людей, которые высказались за сохранение государства, и власти, которая не во всем считалась с этими решениями. Сказать, что такого давления не было, я не могу. Давление заключалось, в том числе и в том, что и книжка загодя уже была. Еще мы суд не начинали, а книжка уже появилась. Я ее был вынужден, еще не зная, что дело мне будет поручено, прочитать. Это обыкновенное, такое основательное давление на суд. Может быть, не на меня, но в целом на суд. Каждое судебное заседание сопровождалось демонстрациями, лозунгами: «Долой!», «Да здравствует!» и другого порядка. Это под зданием Верховного суда. Каждый раз просачивался я и состав суда через этих людей с разными интересами. Пресса писала много. Были и высказывания представителей власти, в частности Краснов, который заведовал Правовым управлением президента. Батурин, который потом собирался лететь в космос, тоже занимался правовыми проблемами в администрации президента. Прямо писали в газетах: что этому суду надо? Про меня в частности, такое: мол, звание ему дали, положение у него есть, пусть и рассматривает. Этот вопрос о давлении таком. Чтобы было прямое давление, как это в сталинские времена было, чтобы позвонили из ЦК или от президента и сказали: делай так, - этого не было. Но это ощущалось постоянно, потому что власти, исходя из того, каким было обвинение, и, исходя из того, каким образом осуществлялось давление на суд, власти нужен был суд скорый и жесткий и в интересах власти. Мы же, состав суда, ставили себе совсем другую задачу. Пусть это будет долго, пусть это будет, может быть, не так тонко, не так строго в соответствии с теми правилами, которые были, но это должно быть справедливым в итоге. И я и два заседателя, которые со мной были – один был генерал-лейтенант в запасе Зайцев, второй был генерал-майор Соколов, - мы, прежде чем выходили в судебное заседание, решили так: работаем таким образом, чтобы не было потом обидно, больно за те решения, которые мы принимаем. Будем действовать по закону и по совести. Я считаю, что мы, таким образом, через суд прошли. Возглавлял государственных обвинителей заместитель Генерального прокурора Денисов, который специально, с моей точки зрения, был направлен, взят из какой-то области и направлен сюда для того, чтобы заниматься этой работой, связанной с организацией государственного обвинения в суде. Так вот, удовлетворяя ходатайство и будучи убежденными в том, что вся команда государственных обвинителей целиком и полностью зависит от Генерального прокурора, и с учетом того, что этот Генеральный прокурор вместе с другим его заместителем, Лисовым, написали то, что не должны были делать. Дело секретное, дело до сих пор секретное, дело находится в секретной части до сих пор Военной коллегии, и разглашению все эти сведения, которые там есть, а много там было и секретных материалов, они не подлежали. Хотя та часть судебного заседания, которую мы проводили, была открытой. Но мы не касались этих проблем. Если Генеральный прокурор позволяет себе опубликовать обвинительное заключение, которое еще не вручили даже обвиняемым, которое не только опубликовано в этой книге, но там же и соответствующие комментарии даны, которые сводятся к тому, что это государственные преступники и должны отвечать чрезвычайно строго. А как известно, наказание там - ст. 64 «Измена Родине в форме захвата государственной власти» предусматривает наказание вплоть до смертной казни. Тогда мы, полагая, что государственное обвинение не может никто поддерживать из тех, кто назначен Генеральным прокурором РФ Степанковым, поскольку они уже свою позицию высказали, и прокурор, как и суд, должен быть объективным и беспристрастным при разбирательстве любого дела, исходя из этого, пришли к выводу, что Верховный Совет, который назначает Генерального прокурора и его заместителей, должен принять решение о том, чтобы в судебное заседание были направлены такие представители прокуратуры или специально назначенные по отдельному закону лица, которые бы могли беспристрастно участвовать в судебном разбирательстве. Я только напомню, что тогда еще принципа состязательности процесса в законе не было. Тогда еще действовал старый уголовно-процессуальный закон, по которому возлагалась обязанность и на суд исследовать доказательства, устранять противоречия, дополнительно истребовать материалы. Мы же, имея на этот период времени концепцию судебной реформы, которая 24.10.91 года Верховным Советом была принята и которая провозгласила принцип состязательности процесса, процесс этот проводили состязательно. То есть состязаются, как сегодня, по новому закону, состязаются две стороны: сторона обвинения предъявляет обвинение и его отстаивает, и сторона защиты возражает против обвинения и предпринимает соответствующие меры. Тогда еще в процессуальном законе этого не было. Однако мы пошли по такому пути. И для того, чтобы обеспечить состязательность этого процесса, мы предложили Верховному Совету РФ назначить нам таких государственных обвинителей, с которыми мы бы, суд, могли обеспечить состязательность в этом процессе. В течение двух месяцев, несмотря на многократные обращения в Верховный Совет, ответа мы оттуда так и не получали. В конце концов, этот ответ за подписью заместителя Хасбулатова Воронина мы получили. Он написал, что вам вменили в обязанность рассмотреть это дело, и вроде как бы разбирайтесь.

Н. Андрущенко: - Сторону обвинения представляли от Генпрокуратуры сколько человек?

А. Уколов: - Девять человек во главе с заместителем Генерального прокурора. Тогда был назначен Денисов.

Н. Андрущенко: - Это прокурор, призванный из южных каких-то регионов?

А. Уколов: - Да, скорее всего. Они уже понимали, что если назначат кого-то из Генеральной прокуратуры – тех, которые уже в то время были причастны или работают в это время в связи с данным делом, видимо, пригласили человека как бы со стороны, но это все равно человек еще более зависимый. Дали ему должность и в этом ранге направили его в судебное заседание.

Н. Андрущенко: - А защищал кто? Адвокатами кто был?

А. Уколов: - Защищало много, там 17 человек было адвокатов. Из наиболее известных это Генрих Падва, Резник – теперь председатель ассоциации адвокатской, был Иванов, защищал Крючкова. Он теперь в Государственной Думе, в течение уже, по-моему, третьего срока депутатом является; был Штейнберг, печальная судьба которого известна – примерно с полгода назад он был убит.

Н. Андрущенко: - Резник тогда говорил, что такой хороший строй, мой подзащитный собирался сохранить?

А. Уколов: - Я могу на эти вопросы ответить в общей форме. Тот защитник, который не соблюдает интересов своего подзащитного, не может быть защитником. Если он взялся, если его призвали, если его наняли, - такое происходило по их собственной инициативе, они сами себе нанимали адвокатов, - и если он не действует в интересах подзащитного, он не может быть защитником.

Н. Андрущенко: - Анатолий Тимофеевич, а кого защищал Резник и кого защищал Падва?

А. Уколов: - Шенина защищал Резник, Штейнберг защищал Варенникова, Павдва защищал… я подзабыл. Что в итоге? Мы приступили к делу только 30-го ноября 1993 года, спустя почти год, и начали допросы. В течение пяти дней допрашивали Язова, в течение четырех дней допрашивали Крючкова, в течение четырех дней – Шенина, двух дней – Варенникова. И всё, на этом судебное заседание фактически закончилось. 23 февраля 1994 года Государственная Дума, используя свое право на издание амнистии, приняла решение о политической и экономической амнистии. Наряду с другими было принято решение в порядке, как я считаю, закона «прекратить все уголовные дела, находящиеся в производстве, и дела, не рассмотренные судами, по событиям 19-21 августа 1991 года, связанных с образованием КГЧП, с участием в его деятельности всех, кто к этому был причастен». И на основе этого решения 1 марта 1994 года суд принял решение о прекращении дела по принятию амнистии всеми 12-ю подсудимыми. О принятии ими амнистии решение было принято, и на основании этого мы прекратили дело в связи с амнистией.

Н. Андрущенко: - От амнистии отказался Варенников. Он сказал, что ни в чем не виноват.

А. Уколов: - Чуть позже отказался. В этот день, 1 марта, когда мы спрашивали у всех, принимают ли они эту амнистию, Варенников сказал, что я ее, исходя из солидарности со всеми 11 другими людьми, принимаю при одном условии: если будет возбуждено дело против Горбачева. Уголовное дело, связанное, как он говорил, с развалом государства. Суд принял его амнистию, дело мы не возбудили, поскольку возбуждение дела это компетенция прокуратуры. Направили в прокуратуру это заявление. Прокуратура возбуждать такое дело, видимо, не стала, поскольку я не видел, чтобы такое дело появилось. И затем через 10 дней Президиум Верховного суда по протесту Денисова – того самого, который поддерживал обвинение в суде, наше решение о прекращении дела по амнистии, принятое с моим участием, отменил. Сказав, что по тогдашним правилам, существовавшим на тот период, следовало довести дело до конца, всех допросить, принять решение о виновности или невиновности. И если принималось решение о виновности, тогда и применять амнистию. Тогда существовало такое правило. С другой стороны, суд истолковал сам акт амнистии совсем по-другому, и мы сказали, что есть специальный закон, специально по определенным лицам принятый, и применили эту амнистию. Президиум Верховного суда не согласился с таким решением. Наше постановление о прекращении дела по амнистии отменил, направил на новое рассмотрение к нам же, в Военную коллегию, и попало оно к другому судье, поскольку тот же судья не может повторно участвовать в рассмотрении дела. Судье Виктору Александровичу Яськину. Он собрал всех 12 человек и по уже другому правилу, которое существует, если дело не начато к рассмотрению, спросил у них, согласны ли они с амнистией. Все, кроме Варенникова, сказали «да». Принято было решение об амнистии, то есть точно такое решение, которое принимал суд с моим участием. А в отношении Варенникова дело рассматривалось дальше в отношении одного. И закончилось оно оправданием Варенникова за отсутствием состава преступления в его действиях, поскольку он являлся подчиненным должностным лицом по отношению к министру обороны и выполнял его указания.

Н. Андрущенко: - Можно ли считать, поскольку Варенников был оправдан, в моральном смысле, а не в юридическом, что суд вынес оправдательный приговор ГКЧП?

А. Уколов: - Роль каждого в этих событиях была абсолютно разной.

Н. Андрущенко: - Расскажите о роли каждого. Кто главным-то был, кто застрельщик? Янаев или кто другой?

А. Уколов: - Янаев - не был. Он при том, при сём, был, хотя и возглавлял этот комитет. Роль была разной, и судьба каждого, если бы дело было доведено до конца, могла быть несколько иная, могла быть и такая же, как и в случае с Варенниковым. Но Варенников как бы занимал, как и два генерала-охранника – Плеханов и Генералов, - эти занимали как бы вспомогательную роль в этих действиях, и его судьба вот таким образом решилась. Как бы она решилась в результате разбирательства дела, я как юрист сказать не могу. Но думать так, как задается вопрос о том, что в определенной мере, если часть или один человек из этой группы по части событий оправдан, думать о том, что в отношении других решение было бы достаточно благосклонное для них, я думаю, что с бытовой точки зрения возможно. А кто там был главным, я уже говорил. Организаторам вменялось в вину, как организаторам этого ГКЧП, - Крючков, Язов, Шенин, Бакланов и Павлов. Вот им отводилась в этом роль организаторов по обвинительному заключению. Документы, которые затем были провозглашены на следующий день, 19 августа 1991 года, все готовились в основном в Комитете государственной безопасности, у них есть очень солидные аналитические группы, и в Министерстве обороны. Вот две организации, которые готовили эти документы. Это к вопросу об организаторах.

Н. Андрущенко: - Министерство обороны Советского Союза и Комитет государственной безопасности – главные зачинщики путча. Анатолий Тимофеевич, может быть, дать журналистам слово?

А. Уколов: - Пожалуйста.

Радиостанция «Русская служба новостей»: - Скажите, несколько дней, когда вы все-таки смогли допросить основных организаторов путча, как они объяснили свое решение? Они настаивали на своей невиновности либо привели какие-то причины своего поступка?

А. Уколов: - Практически все избрали одну защитную линию. Как было на самом деле, это при них остается, но защитная линия, защитная позиция сводилась к тому, что все они действовали в состоянии крайней необходимости, когда, с одной стороны, бездействующий президент, с другой стороны – гибнущее государство. И высшие должностные лица государства, вопреки существующим в определенной мере правилам и нормам, как бы принося в жертву нарушения этих правил, норм и законов, действовали в интересах большего, жертвуя меньшим, добивались большего, то есть сохранения государства, и выступили с такими предложениями, о которых я сейчас скажу. И все они говорили, что мы действовали в состоянии крайней необходимости. В состоянии крайней необходимости такие варианты теоретически предусматриваются. То есть теоретическое решение в этом направлении вообще уголовного дела было вполне возможно. По крайней мере, обязан был обсуждать это суд. В уме я, конечно, это себе проигрывал. Что касается крайней необходимости, еще раз подчеркиваю, чтобы понятнее, что это было, - ну, это применительно к большим событиям. Одна сторона, другая сторона, вред причиняется интересам народа и государства. Для сохранения больших ценностей, государственных и человеческих ценностей в государстве, можно пожертвовать какими-то более мелкими, скажем так, позициями, что касается закона и права, для того, чтобы сохранить большее. Вот это состояние крайней необходимости. А совсем проще, чтобы понятнее было, скажем: поселок горит, в это время, чтобы не дать всему поселку сгореть, разрушен будет один промежуточный дом для того, чтобы спасти весь поселок. Это вроде бы и преступление – нельзя собственность уничтожать, а с другой стороны, это оправданное по закону преступление, которое позволяет людям в этом состоянии действовать для сохранения большего интереса. Вот такая и их была позиция. Они придерживались ее постоянно. А что касается тех событий, которые там происходили, в Форосе, когда группа людей, 4 человека, приехали к Горбачеву, то они сводятся в основном, если округлить все суждения, размышления и все события, которые там происходили то ли на повышенных тонах, то ли около того, они сводятся к следующему. Группа людей с отработанными документами прибыли к Горбачеву в Форос. Предварительно обеспечив свое присутствие, отключив связь у президента, с предложениями: либо подписать эти документы, которые они подготовили, о введении в стране чрезвычайного положения с целью сохранения государства; либо он отказывается в пользу вице-президента, если сам не желает этого делать; либо вообще отрекается от должности. И все они говорили, что Горбачев заявил, что я в этом не участвую, вы действуйте сами. Они это восприняли как одобрение, - так они объясняли. Я это не оцениваю, поскольку не оценивал доказательства в целом. Они это восприняли как добро на действия и ввели чрезвычайное положение. Он объяснял это по-другому. Я сейчас прочитаю. Как известно, во втором судебном заседании допрашивался Горбачев. В нашем судебном заседании мы его не успели допросить, а во втором судебном заседании, когда дело рассматривалось в отношении Варенникова, Горбачев допрашивался. Я вам сейчас прочитаю из протокола. Что ответил президент? Это исходя из его показаний, записанных в протоколе. Дословно читаю. Три варианта предложений для действий этого президента. Он сам в суде отвечает на этот вопрос следующее: «Поезжайте и доложите своему ГКЧП, что если вы не согласны с тем, что делается, собирайте съезд, Верховный Совет, пусть они решают». Вот позиция, действия и ответ президента, его собственный. Они по-своему объясняли, он объяснял это по-своему.

Н. Андрущенко: - Он демократ: собирайте съезд, Верховный Совет.

А. Уколов: - Я могу вам дальше зачитать обстоятельства, которые можно расценить как сущностные личностные качества Горбачева и его действия в тот период. С его слов читаю, как записано в протоколе судебного заседания. На вопрос Варенникова, почему он не полетел в Москву, тем более через день предстояло подписание этого договора, в подписании которого из 15-ти союзных республик выразили согласие участвовать только, и условно еще 3 республики. Так вот ответ Горбачева на вопрос Варенникова следующий: «Я не полетел в Москву вместе с прилетевшей ко мне группой по следующим причинам. Во-первых, точка зрения ГКЧП такова, что я должен продлить свое лечение». Это говорил Бакланов.

Н. Андрущенко: - Кто там врачом был?

А. Уколов: - Фактически не было этого. Это все было придумано, надумано. Не было такого состояния, чтобы говорить, что он больной. «Во-вторых, если вы были не согласны с проводимым курсом, то был эффективный метод, известный во всем мире. Вы все могли подать в отставку и заставили бы депутатов собраться. Это был бы положительный признак. То есть были пути легитимного выхода из ситуации». Так ответил Горбачев в судебном заседании на вопрос о том, почему он решительно не вмешался в ситуацию. Я думаю, что в этой связи, если бы вы меня спросили мою собственную оценку личности человека, занимавшего первое место в партии и в государстве, я не как юрист, а как гражданин сказал бы вам мое понимание этого человека. Человек, который привык умом, если можно так сказать, работать в ситуации комфортной, когда всё - каждое слово, каждое решение, каждое предложение Генерального секретаря и Президента России воспринималось как указание и исполнялось беспрекословно. Когда ситуация оказалась трудной, тяжелой, требовавшей принимать трудные, тяжелейшие решения, касающиеся судьбы государства и народа, тогда у него этого не получилось. С моей точки зрения, и не могло получиться в силу того, что выражено в его ответе на вопрос, почему он не полетел в Москву. Содержание этого человека, с моей точки зрения, ярко выражено в этой небольшой тираде, которую он выдал в судебном заседании.

«Вести», Российское телевидение: - У вас лично спустя 15 лет или, может быть, тогда не было ощущения того, что именно после путча все процессы, которые в конце концов развалили страну, именно после путча стали необратимыми?

А. Уколов: - Я еще раз повторю свою позицию. Именно свою позицию, а не юридическую. Страна уже находилась на грани катастрофы. Некоторые моменты я вам подчеркнул, вы и без меня это хорошо знаете. И уже требовались чрезвычайные, экстренные – я не говорю о введении чрезвычайного положения, это не моя компетенция, - но экстренные меры, которые бы позволили остановить страну, катящуюся или уже катившуюся в пропасть. Для этого нужен был сильный лидер. Сильного лидера в стране не оказалось. И тогда вот такие конвульсивные, может быть, действия ГКЧП, которые закончились так плачевно для государства. Ощущения того, что лишь только это привело к крушению государства, конечно, не было и нет на сегодня, потому что это более глубинные процессы. Я лишь хотел свое понимание довести до вас, отвечая на этот вопрос, в том смысле, что можно было, с моей точки зрения, приняв более решительные, основательные меры, создать условия для того, чтобы таким катастрофичным распад государства не был, такие тяжелейшие последствия для народа, для государства не случились бы.

Н. Андрущенко: - У меня есть вопрос от военного обозревателя «КП» Виктора Баранца. Он хотел бы у вас спросить, каким образом на всемирном аукционе «Сотбис» оказались четыре тома засекреченного уголовного дела маршала Язова? Они что, были проданы сотрудниками прокуратуры?

А. Уколов: - Я об этом не знаю. Но даже если это и так, я могу только предположить. Я думаю, что это не совсем точная информация по той простой причине, что само уголовное дело, все 144 тома, которые поступили из Генеральной прокуратуры в Военную коллегию Верховного суда, и те материалы, которые в процессе судебного разбирательства были добыты. Каждому из подсудимых вручалась копия обвинительного заключения. Настоящее обвинительное заключение вообще не находится. Каждому давалась копия. Вот примерно в такой форме я себе это снял в качестве рабочего документа пять томов. И они ими могли распорядиться, как хотели – продать, подарить, порвать, выбросить или сохранить для потомков. Это их дело.

Н. Андрущенко: - То есть сам Язов мог…

А. Уколов: - Могло быть так. В период, когда в ответ Генеральному прокурору на издание этой книжки еще в процессе судебного разбирательства, еще мы обвинительное заключение не оглашали, еще до оглашения обвинительного заключения было чуть не два месяца, а вот эти материалы уже были газетами размножены и ходили по рукам. Я думаю, что об этом идет речь, скорее всего.

Агентство национальных новостей: - На ваш взгляд, в случае продолжения дела возможно ли было возбуждение дела против Горбачева?

А. Уколов: - Если бы меня спросили, если бы я был прокурором, а не судьей, - а возбуждение дела это исключительная компетенция прокуратуры или следствия, - то, как гражданин я убежденно считаю, что дело такое должно было бы быть возбуждено. Чем бы оно кончилось – другой разговор, - уголовным ли преследованием или, может быть, оправданием, - это другой разговор. Поскольку не могут быть события в одном направлении исследованы – глобальные, мирового масштаба события только лишь в этом направлении. Известно, что у обвинительного заключения идея это было направление изобличить, наказать и показать примером, что так действовать нельзя. И материалы сюда против этих людей в основном собирались. А что касается других должностных лиц, что касается того самого капитана, который, с моей точки зрения, корабль покинул уже давно, а в последнюю минуту вообще его там не оказалось, то я думаю, что разбираться бы в уголовном порядке, в порядке возбуждения уголовного дела следовало. Но подчеркиваю, что это моя собственная, личная позиция.

Программа «Вести»: - Скажите, какие бы сроки могли получить Язов, Крючков, Бакланов и Шенин, если бы все-таки довели дело до приговора?

А. Уколов: - Часть ответа на этот вопрос дал другой суд, который одного из обвиняемых, подсудимых – Варенникова оправдал. Это часть ответа. Что касается других, то, скорее всего, с учетом того законодательства, которое впоследствии было принято, - я имею в виду изменение закона в части наказания за захват власти, раньше это было особо опасное, первой величины государственное преступление, и там наказание вплоть до сметной казни предусматривалось. Затем эту форму или этот способ измены родине, как он тогда трактовался по 64-й статье Уголовного кодекса, из закона был исключен. Других признаков измены родине нет, поэтому, скорее всего, говорить об измене родине не пришлось бы никому, если бы дело дошло до конца. Но что касается ответственности каждого из должностных лиц, то здесь варианты могли быть разные, в том числе исключительное оправдание, если бы суд пришел к выводу о том, что это было сделано – введение чрезвычайного положения в стране – в результате понимания ситуации как крайней необходимости. Это было бы оправдание всех, независимо от того, что каждый совершил. А если бы суд пришел к выводу о том, что здесь этой крайней необходимости не существовало, тогда возможно было бы определиться с ответственностью каждого за свое содеянное. Например, министр обороны. За несанкционированный главнокомандующим вывод войск, за использование в определенной мере войск. Внутренние войска тоже определенные задачи выполняли. Органы Комитета государственной безопасности были подняты без соответствующего разрешения. Какие-то были потерпевшие, пострадавшие. И тогда могла идти речь о каком-то должностном преступлении для некоторых или, может быть, всех должностных лиц.

Н. Андрущенко: - Но не измена Родине?

А. Уколов: - Измены Родине уже бы к тому времени не было, и защита на том строилась, что здесь измены Родине быть не может, потому что их объяснения были совершенно однозначны. Мы не только против интересов государства не выступали, мы действовали, исходя только из интересов государства, из интересов сохранения устоев этого государства, из интересов народа.

Н. Андрущенко: - У нас рефреном все время сегодня идет слово «секретные, засекреченные материалы, секретное уголовное дело». Был ли у вас какой-то уровень секретности, как у судьи, принимавшего решение по ГКЧП? О какой секретности идет речь, которая еще закрыта до сих пор? Это ядерный чемоданчик президентский или что именно?

А. Уколов: - Я так бы сказал, что фактически дело оформлено как доступное в целом для всех и для рассмотрения его в судебном заседании открыто. И так суд проводился открыто. Вот эти 14 месяцев, которые мы в судебном заседании работали, мы…

Н. Андрущенко: - Да, это мы знаем. Вы говорили, что были секретные моменты.

А. Уколов: - Были секретные моменты. Там есть два секретных момента, особо секретных момента, которые, если бы мы до этого дошли, - а к этому мы готовились, если бы не было амнистии, - связаны с двумя обстоятельствами. Первое – это с тем, что применение средств активной защиты средствами ПВО, авиации. Что касается того самого черного чемоданчика, то это совершенно секретные сведения, и они бы рассматривались в рамках закрытого судебного заседания. И второе. Это по каждому делу, там, где органы государственной безопасности так или иначе вовлечены в дело, было бы тоже рассмотрено в закрытом судебном заседании. Речь идет о том, что любое упоминание о должностных лицах органов КГБ, перечень которых сам по себе является засекреченным, поскольку это закрытые работники, он уже является секретным, и даже обозначение фамилий, тем более должностей, где он работает, в качестве кого, - это уже нарушение грубое закона. И в этой части дело бы рассматривалось закрыто. Только по этим двум причинам дело в целом засекречено и находится под замком. Русское радио: - По прежнему законодательству применение амнистии было реабилитирующим или нет?

А. Уколов: - По прежнему и по ныне действующему законодательству амнистия - это следующее. Когда освобождаются люди, неопределенное количество лиц, либо от наказания, либо от ответственности. Прежде чем предлагается человеку принять амнистию, ему объясняют на следствии или в суде, что его подозревают следователи, предъявляют ему такое-то обвинение. Согласен ли он с этим обвинением? Если в судебном заседании мы бы пришли к выводу о том, что кто-то из них или все они виновны в той или иной мере, мы бы у них тогда спросили: вы признаетесь виновным, но Государственная Дума предлагает вам принять амнистию, прощение. Хотите ли вы это сделать или нет? Формально получается так, что каждый из этих людей, кроме Варенникова, принявший амнистию, как бы согласился с тем, что он виновен, и как бы согласился с тем, что он виновен в том, в чем его обвиняли, в том числе и по 64-й статье. Формально так. Но все они принимали амнистию с оговоркой: «Я невиновен. И только лишь потому, что мы устали, нам надоело, в интересах общества, в интересах государства, откликаясь на решение Государственной Думы об амнистии, только поэтому мы принимаем амнистию». Так что амнистия – не реабилитирующее основание. Оно предполагает признание вины, ответственности, наказания и освобождение от этого наказания.

Н. Андрущенко: - Мы условились, что Анатолий Тимофеевич закончит пресс-конференцию несколько неожиданно. Как заместитель председателя Военной коллегии Верховного суда Российской Федерации в прошлом, Анатолий Тимофеевич оказался поэтом. Судья-поэт это здорово. И о том, какой должен быть судья, есть стихотворение. Автор – перед вами.

А. Уколов: - Я не случайно об этом говорю, потому что вы задавали вопрос: а если бы было так, то было бы как? Я бы себе на вашем месте задал бы мне вопрос. Я бы на него вам ответил: а если бы был другой судья, другой суд, могло быть по-другому? Нисколько не исключаю. Поскольку каждое дело рассматривается тоже людьми. И люди по-своему и события воспринимают, у них и правосознание у каждого свое, и понимание законов свое. Поэтому оно бы могло пойти и по тому пути, который власть намечала для себя, - быстро, скоро и строго. Попало бы оно в другой суд. И я думаю, что в интересах общества, государства и народа, как я теперь уже с позиции времени оцениваю, это хорошо, поскольку мы сумели вместе с заседателями – это тоже очень важные фигуры в процессе – соблюсти себя, соблюсти закон и дойти прямо по той дороге, по которой мы должны идти. А для того, чтобы принимать такие решения, надо быть судьей. Это непросто, это сложно. Профессия, как вы сами понимаете, под обстрелом, под огнем, под давлением. И здесь, если человек соответствует определенным нормам и правилам, значит он судья хороший. Бывают и плохие. Бывают и жуликоватые, и слабые, и по звонку работают. Было и есть и на сегодняшний день. У меня родилось это стихотворение, которое я вам сейчас зачитаю. На него положена музыка, и теперь используется в виде кантаты или, может быть, даже гимна судейского сообщества. Я прочитаю из журнала – хороший такой журнал у нас есть «Судья», где опубликовано это стихотворение. В их честь не воздвигают монументов. Не величают улицы, поселки, города, Неведом им и шквал аплодисментов, О них и песен не слагают никогда. Они ж земного заслужили поклоненья. Дел и решений праведных не счесть. Наградой и надеждою высокого значенья, Звучит к ним обращенье «Ваша честь». Судья, Отчизны гражданин, Восстань над суетой мирской Закон и совесть - к правде путь один. Не поступись, сей мудростью простой. Высокий суд – суд беспристрастный Святая истина – любого дела суть. Судья обязан даже при безвластье, Творить не на осуд, а на рассуд. Пускай твердят: бессилья право, И с дышлом, мол, сравним закон. Верши вердикт бесстрашно, не лукаво, Чтобы неверьем не был попран он. Не повернуть ни жизнь, ни время вспять, Сомненья – враг решенья твоего, Уж лучше, сомневаясь, оправдать, Чем осудить невинного хотя бы одного. Живи перед законом и собой в ответе. Закон – твоя звезда, идея из идей, Мерило высшей ценности на свете – Гражданское достоинство людей.

Н. Андрущенко: - Коллеги, я прошу опровергнуть автора и наградить его аплодисментами. Спасибо, Анатолий Тимофеевич, что вышли, наконец, из тени к прессе и были у нас.