ХАННА АРЕНДТ ПРОТИВ ТЕОДОРА ГЕРЦЛЯ (original) (raw)

Ханна Арендт против Теодора Герцля

Алек Д. Эпштейн

В предыдущем номере «Лехаима» была опубликована статья Давида Гарта «“Неизбежность – лишь призрак”: наднациональная этика Ханны Арендт», посвященная последним российским изданиям знаменитой мыслительницы, в первую очередь книге «Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме». В этом номере мы возвращаемся к осмыслению наследия Ханны Арендт и предлагаем вниманию читателя материал д ‑ра Алека Эпштейна, рассматривающего ее эссеистику в контексте сионистской традиции.

В 2008 году издательством «Текст/Книжники» изданы две сравнительно небольшие работы[1], в которых анализируются самые центральные вопросы еврейского коллективного бытия. Эти эссе были написаны с интервалом почти в полвека, причем автор второго родилась уже после смерти автора первого и потому, естественно, никогда не встречалась с ним, их диалог – это диалог идей, зафиксированных в их текстах. Оба автора выросли в космополитичной европейской еврейской среде, оба были людьми светскими, и хотя их родным языком был немецкий, этим их лингвистический (и, как следствие, культурный) багаж никак не ограничивался. Однако их видение сути «еврейской проблемы» и возможных путей ее решения было диаметрально противоположным: в то время как небольшая книга Теодора Герцля «Еврейское государство» (1896) справедливо считается основой основ «библиотечки сиониста», эссе Ханны Арендт «Пересмотренный сионизм» (1944), вместе с некоторыми другими ее работами, дало основание израильскому историку Моше Циммерману определить ее как одну из первых представительниц постсионистской мысли. Работа Герцля, написанная в оригинале по-немецки и опубликованная впервые в Лейпциге и в Вене, выходила по-русски неоднократно, однако вот уже девяносто лет как не издавалась целиком (издание, появившееся в Иерусалиме в начале 1970‑х годов, представляло собой факсимильное воспроизведение книги, вышедшей в России еще до революции); эссе Арендт, написанное по-английски и впервые опубликованное в американском еврейском журнале «Менора» в октябре 1944 года, на русский язык не переводилось никогда.

Сочинение Арендт имеет ряд очевидных преимуществ: ее интеллектуальный уровень несравнимо выше уровня Герцля, и там, где он предлагает подборку не сказать чтобы очень убедительных лозунгов и фантазий в духе утопического социализма, она выстраивает логические взаимосвязи, основывающиеся на вдумчивом анализе исторического опыта евреев и других европейских народов. Герцль писал свою книгу, чувствуя себя первопроходцем, – хотя и термин «сионизм» в оборот ввел не он, а Натан Бирнбаум, и высказанные им идеи, в общем и в целом, повторяли те, что высказал за пятнадцать лет до него Лев Пинскер в «Автоэмансипации» (издательство «Текст» разумно поместило эту работу как послесловие к книге Герцля), именно Герцль превратил маргинальное течение на обочине национальной истории в фактор, пусть в то время и периферийный, мировой политики. Арендт было много проще: перед ней была не только книга Герцля, но и последующие полвека развития сионистской мысли и деятельности, в отличие от Герцля она видела не только мечту, но и трудности на пути ее воплощения. Но в то время как Герцлю удалось заложить краеугольный камень будущего еврейского государства, где его имя и наследие имеют примерно тот же статус, что имя и наследие Карла Маркса в Советском Союзе, блестящее эссе Арендт не оказало никакого влияния на ход истории; насколько известно, оно даже никогда не переводилось на иврит – никому в Израиле это не казалось в достаточной степени важным.

Понятно, что никакое общество не любит читать о себе острокритические материалы, тем более общество, поглощенное задачей (вос)создания национального государства после двух тысяч лет жизни в диаспоре. Говоря о сионистах-первопроходцах, создававших будущее Государство Израиль, Арендт отмечала: «Ни одно событие еврейской жизни за пределами Палестины, если оно не означало прибытия тысячи новых иммигрантов-евреев, их совершенно не интересовало, ни один еврей, если только он в перспективе не мог оказаться иммигрантом, не вызывал их интереса». В этом контексте у Арендт, уже совершившей к тому времени две эмиграции (из нацистской Германии во Францию, а оттуда – в США) и не планировавшей переселяться в Палестину/Эрец-Исраэль, не должно было быть иллюзий относительно (нулевой) степени интереса этого социума к ее критике: для политического сионизма она была и оставалась «чужой» и чуждой. Однако 65 лет спустя многие из ее замечаний и предостережений кажутся удивительно актуальными, побуждая задуматься о наиболее судьбоносных проблемах, стоящих перед независимым еврейским государством.

О самом Герцле Арендт была не слишком высокого мнения. Во-первых, ей претили высокомерие и антидемократизм основоположника политического сионизма, который, как она считала, не верил в правление народа и видел в нем лишь «бедные, необразованные и безответственные массы». Это обвинение было справедливо: Герцль действительно был невысокого мнения о широких слоях общества, походя констатируя, что «простой народ не имеет и не может иметь правильного понимания исторических явлений», и называя главу о будущих жителях еврейского государства «Наш человеческий материал». Себя он характеризовал как «убежденного сторонника монархических учреждений», а о демократии писал, что она «ведет к парламентской болтовне и появлению отвратительного класса профессиональных политиков». К тому же он утверждал, что «современные народы не пригодны для неограниченной демократии, и я думаю, что в будущем они станут еще менее пригодны для нее». Говоря о несогласных, Герцль характеризовал их как «ограниченные или злонамеренные элементы», чье «сопротивление будет сломлено». Вся эта риторика Арендт (и не только ей одной), понятно, никак понравиться не могла – в контексте политической мысли конца XIX века это были крайне консервативные воззрения.

Во-вторых, итог политической деятельности Герцля она оценивала как «провал всех предприятий, связанных с высшей дипломатией». Преимуществами Герцля и его сторонников и последователей, как верно подметила Арендт, были «общеевропейское образование и кругозор, а также умение находить подход к иностранным правительствам и вести с ними дела». При этом Арендт оценивала дипломатию Герцля и его последователей как глубоко безнравственную: «В своих радужных мечтах о свободе и справедливости [сионистское движение] пыталось идти на компромисс с самыми страшными силами нашего времени». Именно в этой эрозии нравственных норм видела она корни столь огорчавшей ее готовности сионистского ишува сотрудничать с нацистской Германией в 1933–1938 годах, «когда наперекор естественному порыву всего еврейского народа Сионистская организация решила вести дела с Гитлером, торговать немецкими товарами в обмен на благополучие немецкого еврейства, наводнив палестинский рынок немецкими товарами и тем самым сделав посмешищем бойкот товаров немецкого производства». Как слишком хорошо известно, «благополучие немецкого еврейства» кончилось газовыми камерами Освенцима и Треблинки, а сионистское движение потеряло ту нравственную легитимацию, в которой оно так нуждалось. К этой теме Арендт вернулась двадцать лет спустя в исключительной по глубине книге «Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме», выпущенной наконец в 2008 году в переводе на русский язык (см.: Лехаим, 2009, № 3).

Церемония закладки первого камня нового района Хевра Хадаша (ныне улица Алленби). Тель-Авив, 1913 год

Говоря о тех временах, в которые выкристаллизовывалась сионистская идеология, Арендт отмечала, что «в то время антисемитизм еще представлял собой выражение типичного конфликта, который неизбежно должен иметь место внутри национального государства, где основополагающая идентичность народа, территории и государства потревожена присутствием другой нации, стремящейся, неважно в каких формах, сохранить свою идентичность. В рамках национального государства существуют только две альтернативы для решения конфликтов, связанных с такой национальностью: либо полная ассимиляция, то есть фактическое исчезновение, либо эмиграция». Однако, утверждала Арендт, «сионисты были в каком-то смысле единственными, кто искренне хотел ассимиляции, то есть “нормализации” народа (“быть таким же народом, как другие”)». Это утверждение представляется весьма любопытным: именно о сионистах, выступавших как наиболее последовательные противники процесса, который принято называть ассимиляцией, Арендт говорила как о тех, кто, собственно, активнее всех ассимиляции способствовал. Проблема здесь – на уровне дефиниций: для Герцля и его сторонников и последователей ассимиляция – это процесс личностный, означающий отказ от своей обособленности на уровне отдельного индивида. Для Арендт речь идет о совершенно другом, а именно об отказе от «особого исторического пути» нации в целом, который сионистская идеология хотела превратить в «нормальный» народ, имеющий, «как и все», свое национальное государство. Эта идея «нормализации» и в самом деле была краеугольной в политической философии Герцля и его последователей (заинтересованный читатель может подробнее прочесть об этом, например, во второй главе книги видного израильского интеллектуала Амнона Рубинштейна «От Герцля до Рабина и дальше», двумя изданиями вышедшей на русском языке). Считалось правильным, чтобы, сохраняя себя как национально-ориентированных индивидов, евреи как народ становились «как все», «ассимилируясь» в мире, в котором разделение на национальные государства пришло на смену многонациональным империям. Арендт не считала этот путь априори оправданным.

Доктрину Герцля, которую Арендт в целом верно, хотя и с известной долей упрощения, охарактеризовала как «нация – это группа людей, объединенная общим врагом», она считала «абсурдной». «Абсурдными» она считала и слова Хаима Вейцмана, сказанные им в 30‑х годах ХХ века: «Строительство Эрец-Исраэль – наш ответ антисемитизму». Антисемитизм она – даже в годы Холокоста, когда, собственно, и было написано и опубликовано ее сочинение – не считала имманентной чертой, присущей всему человечеству, она полагала, что с ним можно и нужно бороться, видя в этом «борьбу за честь всего народа».

Нежелание сионистов брать на себя ответственность за судьбу всего народа было одной из основных причин, по которым Арендт жестко критиковала сионистскую политику. «Своей интерпретацией роли Эрец-Исраэль в будущей жизни еврейского народа сионисты отделяли себя от судьбы евреев во всем мире. Их доктрина о неизбежном упадке еврейской жизни в галуте, диаспоре по всему миру, способствовала тому, что в сознании ишува, населения в Палестине, развивалось все более отстраненное отношение к жизни остального еврейства». Надо сказать, что здесь Арендт была права лишь частично: в глазах Давида Бен-Гуриона, ставшего первым главой правительства Израиля, суверенное еврейское государство было и представителем чаяний всего еврейского населения мира, и ответственным за судьбу и безопасность евреев, где бы они ни проживали. Критики могут счесть этот аргумент несколько демагогическим, однако факт остается фактом: выступая в 1950 году против принятия в Израиле конституции, Бен-Гурион апеллировал к тому, что страна, в которой жило на тот момент около 10% мирового еврейства, не может принимать Основной закон, который должен выражать волю всего еврейства в целом. После обретения Израилем суверенитета Бен-Гурион явно чувствовал свою ответственность перед историей за весь еврейский народ, а не только за тех, кто жил на территории возглавляемой им страны.

Описывая проблему отношений между жителями будущего суверенного еврейского государства и евреями стран диаспоры, Арендт характеризовала ее как вопрос об отношениях «еврейской нации» в Палестине и «еврейского народа» в диаспоре. Арендт оказалась права в своем предвидении неизбежного конфликта между так называемыми «пионерами» первых волн алии и еврейством диаспоры – конфликта, который особенно остро проявился в годы прибытия в Израиль из Европы десятков тысяч тех, кто смог пережить Холокост, а затем сотен тысяч уроженцев стран Северной Африки и Передней Азии в 1948–1951 годах. Проблема отношений Израиля и еврейства стран рассеяния не решена и до настоящего времени, хотя концепция «отрицания диаспоры», в свое время бывшая едва ли не общим знаменателем различных направлений сионистской мысли, уже сошла с повестки дня, а ее место заняла формула «диаспоры нуждаются в сильном Израиле, Израиль нуждается в сильных диаспорах».

Важным был и ответ на вопрос «где?». Герцль колебался между Палестиной и Аргентиной, не отдав предпочтения ни одному из этих вариантов, а под конец жизни поддержал Уганду как место для реализации еврейских национальных чаяний, что само по себе отчетливо демонстрирует, насколько незначительными были в сравнении с другими соображения географии. Арендт язвительно отмечала, что сионисты-социалисты «бежали в Палестину точно так же, как мечтают бежать на Луну, стремясь оказаться там, где нет зла, присущего обычному миру», – в их представлении Палестина превращалась «в такое место на Луне, где можно существовать в лишенной всех опор отчужденности от остального мира», в пространство «за пределами мрачного мира, где можно воплотить идеалы и найти личное решение политических и социальных конфликтов». Арендт была не права, вкладывая в уста Герцля лозунг, выдвинутый совершенно в другом контексте основателем Территориалистской организации Исраэлем Зангвилем о «великом переселении, когда “народ без страны” будет перемещен в “страну без народа”»: Герцль ничего о «стране без народа» не говорил, предложив лишь: «Пусть предоставят нам суверенитет над достаточным для справедливых нужд народа куском земной поверхности. Обо всем остальном мы позаботимся сами».

Рабочие силикатной фабрики. 1920-е годы

Вместе с тем Арендт справедливо отмечала, что сионисты-социалисты, переселявшиеся в Палестину/Эрец-Исраэль в начале ХХ века, «совершенно не подозревали о возможности национального конфликта с теми, кто в [тот] момент населял Землю обетованную; им даже не приходило в голову задуматься о самом существовании арабов». Она не верила в то, что еврейское государство сможет само защищать себя, и считала крайне проблематичными перспективы мирного сосуществования этого государства с его арабскими соседями. «Национализм, когда он верит лишь в грубую силу нации, явление довольно неприглядное, – писала она, но продолжала: – Конечно, еще хуже национализм, который в силу необходимости зависит от мощи чужой нации. Именно эта судьба угрожает еврейскому национализму и предполагаемому еврейскому государству, которое неизбежно окажется в окружении арабских государств и арабских народов». Союз сионизма с британским империализмом она считала губительным для еврейского народа, сравнивая его то с союзом между волком и ягненком, то отмечая, что «покровительство, оказываемое империализмом [сионизму] в своих интересах, на самом деле является столь же прочной опорой для народа, как веревка для повешенного». Эти слова Арендт разительно контрастировали с англофилией тогдашнего главы Сионистской организации (и будущего первого президента Израиля) Хаима Вейцмана. Как это ни парадоксально, здесь позиции Арендт оказывались практически тождественными воззрениям находившегося на другом идейном полюсе Владимира Жаботинского, который также считал арабо-еврейское мирное сосуществование невозможным, призывая (впрочем, по другим причинам) к отказу от какого-либо сотрудничества с британскими властями.

Бен-Гурион, возглавлявший в то время Еврейское агентство, верил, что благодаря массовой иммиграции удастся изменить демографический баланс в стране, а это, в свою очередь, изменит и всю систему отношений между евреями, которым удастся стать в стране большинством, и арабами. Арендт, напротив, считала, что от этого ничего принципиально не изменится: «Даже если евреи станут в Палестине большинством – более того, даже если оттуда переселят всех палестинских арабов <…> – все это, по существу, не изменит ситуацию». Во многом так и произошло: массовый исход палестинских арабов в 1948 году кардинально изменил демографическую ситуацию в стране (согласно переписи 1946 года, евреи составляли 31% населения подмандатной Палестины; на территории Израиля в 1949 году они составляли 86% общего числа жителей), однако мирное урегулирование между евреями и арабами от этого никак не наступило – скорее как раз напротив.

На заседании правительства Израиля 22 февраля 2009 года премьер-министр Эхуд Ольмерт признал, что состояние неурегулированности арабо-израильского конфликта и оккупации территорий, населенных палестинскими арабами, способствует росту антисемитизма в мире. Арендт еще в 1944 году предсказала, что будет именно так: «Если сионисты будут по прежнему игнорировать средиземноморские народы и брать в расчет только далекие большие державы, они станут лишь инструментом их влияния… Евреи, которые знают свою собственную историю, должны осознавать, что такое положение дел неизбежно приведет к новой волне ненависти к ним; завтрашний антисемитизм объявит, что евреи не только спекулировали на присутствии больших иностранных держав в этом регионе, но что они сами и организовали его, а следовательно, виновны в последствиях». Просматривая многочисленные антиизраильские книги, статьи и интернет-сайты, эксплуатирующие идею о сионизме как якобы последнем из этапов европейского колониализма на порабощенном Востоке, будто бы выпестованном в Министерстве иностранных дел Великобритании, трудно не удивиться тому, насколько точным оказалось это предсказание Арендт.

Солдат у Стены Плача. Июнь 1967 года

Эссе Арендт не было свободно от ошибок. Так, она ошибалась, когда писала, что «западные сионисты <…> не критиковали социальные и политические условия своего времени и не восставали против них; напротив, они только хотели, чтобы их собственный народ располагал теми же самыми условиями, что и все остальные». На самом деле весь второй раздел книги Герцля «Еврейское государство» представлял собой сплошной манифест социальных реформ, не говоря уже о том, какое место эта тема занимала в умах и трудах основоположников так называемого «рабочего» направления в сионизме: А.Д. Гордона, Б. Борухова, Н. Сыркина, Б. Кацнельсона и др. Арендт, главным трудом которой справедливо считается эпохальная книга «Истоки тоталитаризма», обнаружила поразительную наивность относительно того, что происходило в Советском Союзе. Признавая, что «вера в неизменно дружеское отношение СССР к евреям <…> наивна», она писала о якобы «совершенно новом и эффективном подходе [Советской России] к разрешению национальных конфликтов, новой форме организации различных народов на основе национального равенства» – и это написано тогда, когда уже более двух миллионов советских людей разных национальностей (корейцы, финны, немцы, карачаевцы, калмыки, чеченцы, ингуши, крымские татары и др.) были подвергнуты принудительным тотальным депортациям, а многие сотни тысяч евреев СССР на оккупированных нацистами территориях были убиты при активном соучастии местного населения. Очевидно, что Арендт еще не знала этого, но так же, как мы отмечаем ее мудрость и проницательность в одних вопросах, справедливость требует признать ее удивительную наивность в других.

Книга «Скрытая традиция» Ханны Арендт, в которой «Пересмотренный сионизм» является самой масштабной работой, представляет собой памятник еврейской политической мысли в не меньшей мере, чем «Еврейское государство» Теодора Герцля, с которым она полемизирует. Можно только порадоваться, что издательство «Текст» одновременно предложило читателям обе эти работы: каждый из нас может, сравнив их, сделать собственные выводы.

добавить комментарий

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

[1] Работа Т. Герцля в изд.: Теодор Герцль. Еврейское государство. Лев Пинскер. Автоэмансипация. М.: Текст; Книжники, 2008; эссе Х. Арендт «Пересмотренный сионизм» в изд.: Ханна Арендт. Скрытая традиция. М.: Книжники; Текст, 2008 (серия «Чейсовская коллекция»).