Ян Черский. Биография. Учеба. Ссылка. Самообразование. Первые исследования (original) (raw)

Ян Черский

Биография

Ян ЧерскийЯн Черский.
Рисунок, исполненный в мастерской Пжемевского во Львове с фотографии, сделанной а Иркутске в 1877 г.

Ян Черский родился в 1845 году. Его отец — Доминик Черский, зажиточный помещик Витебской губернии. В десятилетнем возрасте Черский потерял отца, и воспитанием Яна и старшей сестры занялась мать. Как рассказывал сам Черский, воспитание было более подходящим для девочки. К этому следует добавить, что оно было чисто «аристократическим», так как заботились главным образом о салонном воспитании, состоявшем из французского языка, музыки, танцев и т.д. Родной язык и история были в пренебрежении. Для продолжения образования Черский был отдан в Правительственный институт в Вильно, называвшийся Шляхетским («Благородный» институт). Ян Черский, способный, понятливый, одаренный хорошей памятью и притом веселый, добрый, ловкий и элегантный в обращении,— легко занял достойное место среди учеников. Но не было обстановки для углубленных занятий в области какой–нибудь из преподаваемых дисциплин. Естественные науки считались наименее аристократическими и оставлялись почти без внимания.

В 1863 году Черский с юношеским пылом примкнул к повстанческому движению, видя в этом долг служения родине во имя благородных и святых идей. После недолгих, но тяжелых скитаний с обозами в лесах на восточных окраинах бывших польских земель он, изможденный и больной, попал в плен. Как малолетний, он был осужден на ссылку в амурские батальоны в Благовещенске «на край света». В солдатской одежде шел Черский пешком до Омска. Здесь, имея немного денег, он сумел откупиться от дальнейшего пешего похода взяткой, весьма существенной для его средств. Его оставили в Омске солдатом в крепостном батальоне.

Почти одновременно с зачислением Черского военнослужащим прекратилась денежная помощь из дома, так как имения повстанцев были конфискованы. С этого времени он должен был содержать себя только собственным трудом. Черский не мог ни одеться, ни прокормиться. Небольшая сумма, отпускаемая правительством на содержание солдат, уменьшалась почти вдвое, проходя через многие бесчестные руки чиновников военного ведомства, ранее чем доходила по назначению.

К счастью, в Омске Черский нашел общество образованных людей, преимущественно ссыльных русских и поляков, прибывших с запада. Из этого круга двое имели наибольшее влияние на впечатлительного юношу. Это — инженер Марчевский, родом из Варшавы, один из самых благородных и оригинальных людей своего времени, и русский — известный исследователь Потанин. Благодаря их положительному влиянию молодежь занялась самообразованием. Большая часть посвятила себя естественным наукам: пособия по ним легче всего было достать в Омске. К этой группе примкнул и Черский.

Но надо было обладать неисчерпаемым запасом силы воли и большими способностями, какие имел и еще более развил в себе Черский, чтобы справиться с колоссальными трудностями, стоявшими на пути самообразования в области естественных наук. Один лишь Черский вышел победителем. Солдат крепостного батальона, в условиях постоянной строевой муштры, при утомительных караулах, проживая в тяжёлых условиях казармы, Черский справился с большой, составленной им самим программой, включавшей все разделы естествознания — от астрономии до антропологии. На базе этого широкого фундамента самообразования он позднее воздвиг здание собственных специальных работ, которые поставили его в первые ряды среди исследователей в области геологии и сравнительной остеологии.

Средства для самообразования Черский добывал частными уроками. Как педагог он приобрел заслуженную славу, так как не только умел учить, но умел и передавать ученикам увлечение и преданность науке. Даже ленивый ребенок начинал уважать своего учителя, и последний легко управлял его дальнейшим развитием. Любовь к потерянной родине примиряла сосланных с невзгодами и объединяла в одну дружную семью изгнанников.

При коптящей сальной свечке, в грязном помещении заброшенной бани просиживал Черский часами над анатомическими препаратами, доставая материал с большим трудом, имея только одно руководство — учебник описательной анатомии, рекомендованный в то время студентам русских университетов. После нескольких лет занятий Черский приобрел такую сноровку в препарировании, что выполнял самые тонкие анатомические работы. Его особо интересовали аномалии в строении мускулов, нервов и органов. Он изучал их на трупах больных, скончавшихся в омских больницах, намереваясь опубликовать материал со временем в печати. Для изучения химии он оборудовал лабораторию в складе при казарме. Другие предметы он изучал по книжкам, добывая их у знакомых или приобретая на деньги, заработанные тяжелым трудом.

Окончив вступительные (как он их называл) занятия, Черский приступил к самостоятельным занятиям, для чего постарался предварительно изучить один из европейских языков. Знание языков стоило ему больших трудов. Изучив один язык, он сохранял достигнутое, как великую святыню, и боялся испортить изучением другого языка.

Имея учебники и труды, написанные только по–русски, он избрал этот язык для изложения своих мыслей. Это прискорбное обстоятельство было причиной того, что даже переписку со своими земляками Черский вел только по–русски.

Первые свои геологические и антропологические труды он послал из Омска в Московское общество любителей естествознания. Геологические труды Черского, присланные из Западной Сибири, положили начало пересмотру взглядов, высказанных Гумбольдтом о прежнем соединении Северного Ледовитого океана с Аральским морем. Все отложения, которые ранее считались морскими, оказались, после исследований Черского, пресноводными.

Прослужив несколько лет в Омске и получив чин фельдфебеля, Черский надеялся, что он и его сослуживцы, достигшие званий ефрейторов, подпрапорщиков, каптенармусов и т. д., смогут возвратиться на родину. Но, к сожалению, их ожидало страшное разочарование, никак не предполагавшееся. Их просто исключили из списков военнослужащих и зачислили в категорию политических ссыльных. Им не дали никаких справок о службе, лишили полученных званий и, сверх того, оставили в Сибири без права выезда в Россию, под тяжким полицейским наблюдением.

Это наказание не явилось следствием каких–либо проступков или провинностей. Поведение их было признано образцовым: они занимались самообразованием, учили читать и писать своих сослуживцев — представителей разных сибирских племен — и довели состояние батальона до возможного совершенства.

Великий князь Владимир, посетивший Омск, соблаговолил назвать их молодцами и заверил, что редко встречал такую образцовую выправку, как в Омском батальоне. В силу этой высочайшей благодарности батальон стал именоваться «батальоном великого князя Владимира». При смотре князь Владимир, заметив много интеллигентных лиц среди солдат батальона, спросил полковника, сколько имеется в батальоне умеющих читать и писать. Когда тот ответил, что почти все грамотные, он, приблизившись к строю, начал спрашивать каждого по очереди: «Где ты учился?» Один ответил, что в Краковском университете, другой, что в Главной Школе в Варшаве, третий, что в ином каком–то высшем учебном заведении и т. д. Выслушав эти ответы, великий князь обратился к полковнику и сказал с явным неудовольствием: «Неудивительно, что ваши солдаты грамотны!» Вот как бы в награду за эту «грамотность» с нашей молодежью поступили несправедливо и запретили вернуться на родину. Это сломило не одну молодую жизнь. Многие из несчастных вскоре нашли успокоение в тихих могилах на кладбищах Западной Сибири.

Черский не упал духом и решил подать прошение о разрешении учиться в Казанском университете. Он полагал, что от соответствующей редакции просьбы должен зависеть благоприятный результат и потому, как он сам говорил, влил в прошение всю глубину своих чувств, все красноречие своих горячих стремлений к свету и знанию. С таким прошением он обратился к жандармскому полковнику, просил, чтобы тот его прочел и, если признает убедительным, то соблаговолил отослать высшим властям в Петербург.

Полковник, читая прошение, не мог удержаться от слез, и заверил, что ничего не должно быть изменено, потому что написано так, что не тронет разве только каменное сердце, а, по его мнению, русского человека обвинять в недостатке сердечности нельзя и потому он убежден, что просьба будет выслушана благосклонно. Со своей стороны полковник обещал приложить свидетельство об образцовом поведении просителя и об его преданности науке.

После аудиенции у жандармского полковника Черский был доволен, как ребенок. Радость была столь большой, так переполняла его сердце, что он думал, как позднее рассказывал сам, что обезумеет от нее. Он не мог сразу приступить ни к какой работе, и только мысль, что он должен завершить намеченные исследования, заставила его энергично продолжать работу. Новые труды, законченные в этот период, он отослал в Московское общество, о котором шла речь выше, причем должен был сообщить свой новый адрес и подписаться: «политический ссыльный», а не «фельдфебель Омского батальона», как подписывался раньше. Каково же было удивление Черского, когда труды эти без всяких изменений были возвращены обратно, чем давалось понять, что Московское общество любителей естествознания не желает иметь никакого общения с политическим ссыльным.

Целый год Черский терпеливо ждал ответа из Петербурга. Наконец, ответ, адресованный жандармскому полковнику, пришел. Он был краток — одно слово: «Нельзя». Разочарование было жестоким. Черский потерял всякую надежду на скорое возвращение на запад, поэтому подумал о востоке, решив покинуть Омск и отправиться в Иркутск. Не имея средств на дорогу, он продал все, что имел, и оставил самое необходимое из одежды: тулуп, меховую шапку и пимы. В таком сибирском наряде, в морозную сибирскую зиму, страдая от холода и часто голодая в пути, прибыл он в столицу Восточной Сибири. Тотчас по приезде явился к правителю дел Географического общества, рассказал ему свое «курри–кулюм витэ» и просил разрешения работать с коллекциями и в библиотеке Общества. Секретарь Общества начальник топографического отряда полковник Усольцев, тронутый рассказом Черского, принял его приветливо, познакомил с Александром Чекановским и таким образом ввел его в круг будущих работ.

Через несколько недель после приезда Черского в Иркутск меня вызвали из Култука, где я тогда жил. Я познакомился с Яном Черским, с которым потом часто встречался в Иркутске и на Байкале. Последний раз я его видел, проезжая на Камчатку в 1879 году.

Источник: И.Д. Черский. Неопубликованные статьи, письма и дневники. Иркутск, 1936 г.

Ссылки по теме:

Отвечаем на ваши вопросы