Елена Лебедева. Преображавший мир красотой / Православие.Ru (original) (raw)

В этом году исполнилось 150 лет со дня рождения Федора Осиповича Шехтеля, творца московского модерна – последнего архитектурного стиля дореволюционной Москвы, во многом определившего ее исторический облик. Шехтель был и выдающимся церковным зодчим, воплощавшим в своих сооружениях образ русской национальной архитектуры, гениально переосмысленной в стиле модерн.

Грезы архитектуры

Особняк Рябушинского. Москва. Архитектор: Федор Шехтель

Стиль модерн (от французского_moderne_ – «новый, современный») покорил Европу и Россию в конце XIX века. Говорят, что модерн – архитектура империализма, эпохи транснационального развития мирового капитала. Отсюда в его разновидностях возникли такие «наднациональные» черты, как космополитизм, интернационализм и рационализм, ставший истоком будущих конструктивистских построек. Архитектура не только брала у своей эпохи новые технологии и сюжеты, но и отражала сложные коллизии конфликтного, противоречивого времени «индивидуалите»: разобщенности, одиночества, свободы личности и несовершенстваобщества. Вторя изречению Достоевского о том, что мир спасет красота, модерн провозглашал излечение жизни красотой, которую творит искусство. Красота врачует мир как бальзам, накладываемый художником-лекарем на раны больного общества. И в архитектуре модерна явлена идея сотворения прекрасного, которого нет в окружающей жизни. По словам бельгийского архитектора Хенри Ван де Велде, одного из теоретиков модерна, «художники заблуждались, полагая, что новое искусство можно заимствовать у народа, в то время как его, напротив, надо создавать для народа».

Модерн вырос из отрицания эклектики – предшествующего архитектурного стиля, который упрекали в подражательности и отсутствии индивидуальности. Эклектика, или как ее часто называют, «архитектура выбора», основывалась на выборе стиля или исторического прототипа для возведения нового здания. Примером эклектики в Москве может служить псевдорусский стиль, в котором построены здания Городской думы на Красной площади (бывший музей Ленина) или дом Игумнова на Якиманке.

Федор Осипович Шехтель

Модерн же представлял собой сложную философию, которая провозглашала раскрытие универсального закона бытия, недоступного рациональному познанию. Под влиянием идей символизма модерн выдвинул символ как художественное выражение философского смысла, интерпретируя символ как мистическое отражение потустороннего мира в каждом отдельном предмете и существе земного мира. Другим важнейшим художественным приемом модерна был синтез различных искусств: архитектуры, орнамента, живописи, скульптуры. Стилистическое единство, достигаемое синтезом, должно было символизировать единство мира. Хотя модерн и провозгласил своей задачей преображающее воздействие на общество, он был элитарным стилем. Идея свободы свойственна ему не меньше, чем красота. Своими контрастами модерн воплощал диалектический закон единства и борьбы противоположностей: стремление к естественности сочеталось с культом искусственности, космополитизм идеи «человек – гражданин мира» – с патриотизмом и национализмом, рационализм и гармония – с мистикой.

Однако, отрицая эклектику, модерн не отрицал историческое начало в архитектуре, став национальным стилем. Историческое начало архитектуры, переосмысленное в модерне, – не просто связь времен и преемственность традиций, это дух национальной культуры, питающий архитектуру истоками самобытной цивилизации. Оттого в этом стиле возводились и храмы. В Москве жемчужинами православного модерна стали Покровский храм Марфо-Мариинской обители и церковь Воскресения в Сокольниках. Модерн развивался в четырех направлениях: романтическое, по-новому интерпретировавшее идеи национальной архитектуры, рационалистическое, иррационалистическое и классицистическое, когда в архитектуре классицизма черпали идеалы порядка, гармонии и красоты как объективного свойства природы. Лицо московского модерна создал Ф.О. Шехтель, воплотивший в своих сооружениях все его направления.

Через тернии к звездам

Далекие предки архитектора, баварцы, переселились в Россию во времена Екатерины Великой. В 1820-х годах Шехтели обосновались в Саратове, где успешно занимались торговлей и вскоре завели собственное дело: ткацкие фабрики, крахмальный завод и маленький летний театр. Отец будущего архитектора отправился в Петербург учиться на инженера-технолога, решил остаться в столице и женился на купеческой дочери Доротее Карловне Гетлих. Там 7 августа 1859 года и родился Франц Шехтель.

Фрагмент резьбы камина в голубой гостиной дома Харитоненко на Софийской набережной, Москва, 1893. Архитектор: Федор Шехтель. Фото: Рита Федина

Он совсем не помнил петербургского детства. Уже в 1864 году Шехтелям пришлось вернуться в Саратов по семейным делам. Отец архитектора вложил в городской театр солидную часть капитала, но в 1866 году театр сгорел, Шехтель-старший простудился на пожаре и через несколько месяцев умер от воспаления легких, оставив семью без средств, да еще и с огромными долгами. Вдова устроилась экономкой у Павла Михайловича Третьякова, которому приходилась дальней родственницей, и переехала в Москву.

Франц остался в Саратове и отправился в местную гимназию. Двадцатью годами раньше в ней преподавал русскую словесность Н.Г. Чернышевский, а учились в разное время такие знаменитости, как будущий учитель Чехова доктор Г.А. Захарьин, с которым пересечется творчество Шехтеля, создатель русской электрической лампы П.Н. Яблочков и антрепренер Михаил Лентовский. Шехтель оказался довольно посредственным учеником и никаких особых талантов ни в чем, кроме рисования и черчения, не проявил, овладевая этим мастерством у «милейшего старичка» Андрея Година, бывшего учителя М. Врубеля. Но по латыни и арифметики не дотянул и до удовлетворительного балла, так что остался на второй год. А затем продолжил образование в Тираспольской римско-католической семинарии, которая готовила священников для местных колонистов. Мать Шехтеля, не имея средств, охотно отдала сына учиться на казенный счет. Конечно, священником он стать не собирался. По окончании семинарии в 1875 году он приезжает к матери в Москву, твердо решив стать архитектором.

Шехтелю несказанно повезло. В доме Третьякова он познакомился с его зятем, архитектором А.С. Каминским, выдающимся мастером эклектики и знатоком исторических стилей в архитектуре. Главное, он был преподавателем Московского училища живописи, ваяния и зодчества, куда мечтал поступить Шехтель. Мечта сбылась: его приняли в училище на курс архитектора Д.Н. Чичагова. Там он подружился с Николаем Чеховым, братом писателя, но нужда не давала возможности учиться в полную силу. «Не птица Божия – кормиться надо», – писал Шехтель. Он перебивался случайными заработками. С третьего курса ученика отчислили за плохую посещаемость. Гениальный Шехтель остался без диплома и без права на самостоятельное строительство.

Он пустился «в свободное плавание». Шехтеля увлекла работа графика и оформителя, а работоспособность его была изумительной. Он иллюстрировал книги, журналы, театральные афиши, ресторанные меню, заслужив репутацию «виртуоза карандаша», рисовал виньетки, в том числе и для книг А.П. Чехова, навсегда снискав его дружбу. Не раз просил писателя «попротежировать» ему. Так, в 1887 году по рекомендации Чехова Шехтель исполнил свой первый церковный проект – часовню Михайловской церкви в Таганроге, которая не сохранилась до наших дней. Чехов называл Шехтеля талантливейшим из всех архитекторов, а он почтил память Чехова, построив в 1914 году на его родине библиотеку и музей. И летящая белая чайка на занавесе Московского Художественного театра в Камергерском переулке, напоминавшая о связи театра с Чеховым, – этот символ тоже придумал Шехтель.

Федор Осипович Шехтель с семьёй

С театром была связана и творческая юность Шехтеля. Он удачно попробовал себя на поприще театрального художника, создавая декорации и общее оформление спектакля у К.Ф. Вальца в Большом театре и в народном театре «Скоморох» у Михаила Лентовского, который сам когда-то начинал в саратовском театре Шехтелей. Сооружая временные театральные постройки в «индийском», «китайском», «мавританском» и прочих стилях, Шехтель оттачивал не только мастерство, но и знание исторических течений в архитектуре. Он участвовал в оформлении Москвы к коронационным торжествам Александра III и Николая II, а к последней коронации декорировал убранство парадной Тверской в русском стиле.

Однако ни графика, ни театральная работа не захватили Шехтеля полностью. Он небрежно относился к своему творчеству, даже не сохранял чертежей – их малая толика попала к А.А. Бахрушину в Театральный музей. Шехтеля влекло его истинное призвание – архитектура. А.С. Каминский взял его к себе в «подмастерья»: Шехтель помогал ему в конкурсном проекте Исторического музея, потом на разных стройках. Чудом уцелела первая самостоятельная постройка Шехтеля в Москве – дом фабриканта Щапова на углу Немецкой (Бауманской) улицы, 58 и Денисовского переулка. Разные источники ее относят к 1878 году или 1884 году. В любом случае, Шехтель еще не имел права на работу архитектора, и здание официально приписали Каминскому. Кроме того, Каминский свел Шехтеля с нужными знакомствами. В середине 1880-х годов Шехтель вместе с архитектором К.В. Терским, у которого вдохновлялся русским стилем, построил театр «Парадиз» на Большой Никитской (ныне им. В. Маяковского). До модерна пока было далеко. Шехтель осторожно пробует себя на поприще зодчего в эклектике, но историческому началу в архитектуре он не изменит никогда.

В 1893 году судьба улыбнулась Шехтелю. «Бездипломника» пригласил построить дом Савва Морозов. В эти же годы в Брюсселе появляется особняк Тасселя, построенный бельгийским архитектором В. Орта и считающийся первым в мире сооружением стиля модерн.

Мой дом – моя крепость

Особняк З.Г. Морозовой. Москва, 1893. Архитектор: Федор Шехтель. Фото: Рита Федина

Шехтель необъятен, как сам модерн. В этом стиле он строил все возможные типы зданий капиталистической эпохи: гостиницы, кинотеатры, банки, конторы, типографии, вокзалы, театры, доходные дома, но именно московские особняки раскрывают образ своего творца во всей его гениальности. Это во многом определила сама эпоха модерна, когда заказчик превратился из прижимистого купца-толстосума в рафинированного эстета, умеющего ценить прекрасное и полагающегося на волю архитектора. Особенно в Москве, далекой от официального Петербурга, но богатой и процветающей, где состоятельные дельцы могли позволить себе роскошный дом. Получив свободу и неограниченные финансы, зодчий проектировал жилой особняк как произведение тонкого искусства, в то же время удовлетворяющее обычные потребности человеческого жилища. В этом модерн красиво выиграл у всех стилей, создав самое комфортабельное жилье. Шехтеля отличает главная черта – ярко выраженное историческое начало в его архитектуре и вариации на тему прошлого, будь то готика, средневековье или древнерусское искусство.

Раннего Шехтеля-католика тянуло на Запад. Особняк Морозова на Спиридоновке, 17 построен по мотивам английской готики. Того пожелал и сам Савва Морозов, учившийся в Кембридже. Здесь впервые обозначен архитектурный прием-открытие Шехтеля – формирование пространственно-планировочной,или центрической, композиции, когда структура дома подчинена основному центру, внутреннему стержню. Здесь таким композиционным ядром стали холли парадная лестница, за счет чего создавалось единое пространство. Интерьеры вторят уникальному экстерьеру и тоже созданы в готическом стиле. Прежде архитекторы не обращали на интерьеры такого внимания, какое уделял им Шехтель, а его интерьеры были фантастическими. К работе над их оформлением архитектор пригласил М.А. Врубеля, который украсил московский замок панно, скульптурами и витражами на тему западного средневековья. Между тем дом был превосходен для жилья, а половины хозяев и обслуживающие помещения были изолированы друг от друга. Савва Морозов жил в двух самых скромных комнатках, давно отдалившись от жены Зинаиды Григорьевны, которая властвовала в доме, а сам проводил здесь эксперименты для электрического освещения своего главного детища – Московского Художественного театра, к которому был причастен и Шехтель. А для Зинаиды Морозовой в 1912 году Шехтель перестроил старинную усадьбу Горки – это, наверно, послужило немалой причиной, чтобы именно ее после революции передали В.И. Ленину. В доме другого Морозова, Ивана Викуловича, в Подсосенском переулке, 21, построенном его учителем Д.Н. Чичаговым, Шехтель создал готический «кабинет Фауста», украшенный врубелевскими панно и скульптурами химер, и деревянного карлика, сидевшего на ступеньке лестницы в библиотеку с раскрытой книгой, в которой было написано по латыни «Жизнь коротка, искусство вечно» – девиз архитектуры Шехтеля. Его готика была не просто архитектурным мотивом, асказочным миром грез, уносящим зрителя в мечту, в далекий от будней мир.

Особняк З.Г. Морозовой. Москва, 1893. Архитектор: Федор Шехтель

После возведения особняка на Спиридоновке Шехтель получил диплом на право самостоятельного строительства. И вскоре построил собственный особняк. Первый, не сохранившийся, он выстроил на Петербургском шоссе в 1889 году, после женитьбы на Наталье Жегиной, но потом продал его. А себе выстроил в Ермолаевскомпереулке новый особняк в романском стиле на манер средневекового замка – «избушку непотребной архитектуры, которую извозчики принимают то ли за кирку, то ли за синагогу», как писал он в шутку А.П. Чехову. Над входом была выложена золотистая мозаика с датой постройки «96», латинскими буквами «S» и «N» – инициалами жены архитектора – и тремя ирисами: бутоном, расцветшим и увядающим цветком, что символизировало три стадии человеческой жизни: детство, расцвет и старость. Ирис – и символ модерна, потому здесь в нем видят предначертанный Шехтелем символ новых перемен в искусстве.

Перемены пришли. За Морозовыми потянулись Рябушинские. Шехтель много работал со старообрядцами, которые преобладали среди русских капиталистов, и архитектору приходилось вписывать в проекты домовые молельни. В 1900 году Степан Павлович Рябушинский, будущий основатель завода АМО (ЗИЛ), купил поблизости от дома Саввы Морозова участок земли на Малой Никитской у местной домовладелицы. А сосед, хозяин лавки колониальных товаров, что стояла справа от дома, в просьбе о продаже своего участка отказал. Может быть, согласись он – дом выглядел бы иначе. Особняк Рябушинского на Малой Никитской можно считать философско-архитектурной декларацией модерна, которая раскрывает Шехтеля почти как религиозного мыслителя. Здесь он полностью отказался от исторических мотивов и создал здание, уподобленное миру природы. Главный постулат архитектуры модерна – мир человека (а дом – это мир, в котором живет человек) уподоблен миру природы и находится в постоянном развитии. Мотивы волн и цветов, символы вечного движения и жизни повсюду в убранстве дома – в рисунке паркета столовой и холла, в лепном волнообразном орнаменте.

Особняк Рябушинского. Москва. Архитектор: Федор Шехтель. Фотография начала XX века

Структура дома уподобляется физическому строению мира и символизирует иерархию духовных ценностей и жизненный путь человека от его рождения и до смерти, за которой следует вечность. Эта идея гениально выражена в центрической композиции особняка по методу Шехтеля: здесь идейно-композиционный центр уподоблен стволу мирового древа: от него отходят «ветви»-комнаты. Таким центром является парадная лестница «Волна» – символ постоянного движения и жизненного пути человека, напоминающая, что жизнь явилась из воды на землю, чтобы устремиться в небеса, к Богу, по ступенькам духовного восхождения. Лестница исполнена в виде спирали – символа бесконечности развития. Ее парапет из зеленовато-серого мрамора символизирует вечное движение морских волн и водную стихию жизни. Лестничный голубовато-синий витраж – символ неба, воздуха, выхода к светлому, духовному, так как лестница «Волна», ведущая на второй этаж, была этапом восхождения на пути в домовый храм – старообрядческую молельню. В нее попадают со второго этажа по другой лестнице, маленькой и скрытой, символизирующей узкую, потайную тропу к храму. А на пути к нему – большая колонна с лилиями (цветок Пресвятой Богородицы, символ чистоты, праведности и невинности) и саламандрами в капители, означающая противоборство добра и зла, жизни и смерти. Иногда в этих ящерицах усматривают символ библейского змия.

Особняк Рябушинского, молельная комната. Москва. Архитектор: Федор Шехтель

Молельня устроена наверху как конечная цель восхождения, как высший смысл жизни, символ спасения души и обретения вечности. Квадратная в плане, молельня увенчана круглым куполом со световым фонарем в центре, от которого расходятся лучи солнечного света как знак источаемой Божественным Светом истины. Квадрат и круг – христианские символы вечности. И купол храма завершает космос этого дома-чуда, осеняет благородное жилище, ставшее подлинным гимном личности человека и образом его жизненного пути.

Максиму Горькому особняк не нравился. По легенде, его выбрал для Горького сам Сталин. Здесь было все: комфорт, тишина, центр, садик для прогулок, но ничто в нем не отражало вкусов нового хозяина, выразившегося так: «Дом нелеп, но работать можно». А домработница отказалась от своей должности, перепугавшись «чудовищ» – саламандр, изображенных в капители на колонне.

Впрочем, и современникам Шехтеля особняк А.И. Дерожинской в Кропоткинском переулке, со знаменитым окном размером в стену, почему-то напоминал «чудовище» – сказочного русского дракона. Еще Шехтель построил готический особняк на 1-й Мещанской для фарфорового короля Матвея Кузнецова и знаменитый «дом фарфора» на Мясницкой улице. Величественность этого дома символизировала крепость и надежность фирмы. Работа со старообрядцами открывала Шехтелю дорогу к русскому стилю, который он воплощал в своем модерне и который привел его к Православию.

Воздвигся храм

Фасад Ярославского вокзала. Москва. Архитектор: Федор Шехтель

В 1901 году, после сооружения русского павильона в виде сказочного терема с башенками на Международной выставке в Глазго, Шехтель стал академиком архитектуры. Однако есть версия, что именно после декорации Тверской в 1896 году он получил заказ на строительство Ярославского вокзала, после которого Шехтеля стали считать апологетом неорусского стиля. Конечно, вокзал, открывающий дорогу к младшему брату Москвы и на русский Север, мог быть построен только в русском стиле. Шехтель при этом нисколько не копирует исторические образцы. Верно замечание современного исследователя, что зодчего интересует не воссоздание прототипов, а связанные с ними переживания. Отмечена еще одна интересная деталь: вокзал хорошо запоминается. Стоит на него посмотреть и закрыть глаза – его облик представляется во всех деталях. Даже скупые на похвалы газетчики оценили творение Шехтеля: «Нечто свое, стоящее того, чтобы показать иностранцам».

Он не замыкался в архитектурном мирке особняков, замков, театров. Шехтель мыслил всеохватно, в контексте русской цивилизации. С конца XIX века Шехтель строил и храмы, в которых историческое начало диктовалось самим их смыслом: храм более всех остальных творений рук человеческих имеет глубинные исторические и национальные корни. Архитектор и здесь всеохватен. Он возводит и старообрядческие, и лютеранские (часовня лютеранской кирхи в Старосадском переулке), и православные храмы, часовни. И не только в Москве. Как уже говорилось, первым проектом была часовня в Таганроге. На рубеже веков Шехтель перестроил в Москве древнюю церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи, что под Бором на Пятницкой, которую возводил Алевиз Фрязин в начале XVI века – у ее стен в 1578 году встречали мощи князей Михаила и Феодора Черниговских. Под наблюдением Шехтеля в ней были построены западный притвор и паперть с крыльцом, обновлены росписи и устроены мраморные иконостасы.В Куркине под Москвой он построил часовню-склеп с мозаичным распятием по эскизу В.М. Васнецова как надгробие доктору Григорию Захарьину, а позднее и ансамбль местной больницы, устроенной на пожертвования доктора. Позднее на Немецком кладбище в Москве он возвел часовню над могилой Эрлангеров, с мозаикой «Христос-сеятель» по эскизу К.С. Петрова-Водкина – ныне она переделана в православную часовню.

Особняк Рябушинского. Москва. Архитектор: Федор Шехтель. Фото: Р.Федина

В 1899 году на углу 1-й Тверской-Ямской и Нововасильевского переулка (ныне улица Фучика) Шехтель возвел Никольскую часовню при храме Василия Кесарийского в память бракосочетания Николая II с Александрой Федоровной. Эту часовню давнопросили москвичи, чтобы всегда можно было по пути помолиться перед иконой Василия Великого, поскольку сам храм открывался только во время богослужений. Шехтель построил часовню в русском стиле: она была увенчана красивым шатром с разноцветной мозаикой, белой эмалью, скульптурами и позолотой.

Церковь Спаса Всемилостивого в Иваново-Вознесенске. Вариант. 1898 -1903 гг. (не сохр.)

И к самому началу XX века относится первая крупная работа Шехтеля в Православии как утверждение исторических начал в архитектуре модерна – храм Спаса Всемилостивого в Иваново-Вознесенске, возведенный в связи с 900-летием Крещения Руси. Тогда Шехтель еще не принял Православия, но как архитектор участвовал в общей попытке осмыслить истоки русской культуры, формировавшейся под влиянием Византии. К тому времени в Киеве был наконец достроен знаменитый Владимирский собор, основанный по инициативе святителя Филарета, митрополита Московского, к предстоящим торжествам и построенный в византийском стиле. Тот же византийский стиль применил и Шехтель: в 1898 году по заказу фабриканта А.И. Горелина он проектирует пятиглавый Спасский храм со шлемовидными куполами и мозаичными орнаментами. И как всегда у Шехтеля роскошные интерьеры. Двухъярусные беломраморные иконостасы с иконами, выполненными палехскими мастерами. Стены и своды храма расписали студенты московского Строгановского училища, в котором преподавал Шехтель, по образцу Владимирского собора в Киеве. В алтаре изображение Богородицы с Младенцем – копия алтарной росписи В.М. Васнецова.

Эти веяния коснулись и Москвы. Прихожане храма Нового Пимена близ Новослободской давно просили расширить храм. И в начале ХХ века Шехтель спроектировал его внутреннее убранство с элементами модерна, взяв за образец тот же Владимирский собор в Киеве: и его низкий, одноярусный иконостас наподобие византийского, и росписи Васнецова. Кроме того, в оформлении интерьера использовал древнехристианскую символику катакомб – изображение «Альфы и Омеги», виноградных лоз, пальмовых ветвей. Поновленный храм освятили в октябре 1907 года.

Это было сложное для Шехтеля время новых архитектурных исканий. С одной стороны, он увлекается рациональным модерном, с другой – утверждает незыблемость исторического начала в архитектуре. И храм снова пришел на помощь архитектурной мысли Шехтеля. В 1909 году в городе Балаково под Самарой для хлебных королей купцов Мальцевых он строит старообрядческий храм Святой Живоначальной Троицы. После Манифеста 17 апреля 1905 года «Об укреплении начал веротерпимости» старообрядцы получили свободу вероисповедания. Тогда Мальцевы и решили построить каменный храм. Главное условие конкурса, который объявило Московское архитектурное общество, – спроектировать храм по образцам древнерусского зодчества дониконовской эпохи, то есть до середины XVII века. В жюри входили самые маститые архитекторы, включая Шехтеля, С.У. Соловьева и других. И хотя на конкурс поступило 34 проекта, в том числе и от молодых братьев Весниных, получивших по решению жюри 3-ю премию, никому не удалось решить поставленную задачу. И тогда братья Мальцевы обратились к Шехтелю, попросив его без всякого конкурса составить проект и построить храм.

Шехтель сам выбрал место для храма на высоком берегу реки, так, чтобы он был далеко виден с Волги. По легенде, камень привозили из Европы, но на самом деле использовали отечественный, из жигулевских каменоломен. Проект, выполненный по мотивам псково-новгородского зодчества и с использованием форм русского шатра, был «прост и ясен»: белокаменный шатровый бесстолпный храм, восьмерик на четверике, с кокошниками и с тремя главами, символизирующими Животворящую Троицу. Фронтоны храма украшали мозаичные иконы «Троица», «Спас Нерукотворный», «Знамение», которые при советской власти спасли храму жизнь. Эта церковь считается образцом романтического модерна – неорусского стиля.

Венец творения

Творчество Шехтеля эволюционировало. Есть интересная версия, что рационалистическое начало в модерне возобладало, когда стала понятна утопичность идеи об исцелении язв общества красотой. Городской быт унифицировался. В то же время рациональный модерн был очень востребован капиталистической эпохой: в этом стиле строились, в основном, нежилые помещения, промышленные здания, конторы и банки, выражая в своих лаконичных формах и отсутствии декора строгость и ритм делового мира. И Шехтель пробовал себя в рационалистическом модерне. К этому стилю исследователи относят, например, типографию Рябушинских «Утро России» на Страстном бульваре, созданную в 1907 году, или банк «Товарищества мануфактур» П.М. Рябушинского на Биржевой площади, где архитектор стал, по выражению одного исследователя, «рыцарем прямого угла», или кинотеатр «Художественный». В этих сооружениях Шехтель переходит к условности и к «правде конструкции», предвосхищая конструктивизм. Однако историческому началу архитектуры, как и красоте, Шехтель не изменит, не отказавшись от них и во времена позднего модерна. Напротив, Шехтель воплотит неоклассическое направление модерна в своем третьем, и последнем,доме на Большой Садовой, 4, выстроенном в 1910 году как символическое утверждение исторических истоков архитектуры. Казалось, все пройдено и сотворено, но Шехтель двигался к духовной вершине своего творчества.

В 1915 году, когда Первая мировая война была в разгаре, архитектор принял Православие с именем Федор, но не только потому, что хотел остаться в России или уберечься от погромов, а потому, что духовные ценности самого Шехтеля стали близки к Православию. Поволжский немец, он всегда чувствовал себя русским человеком, потому и принял «обрусевшей душой» Православие, которое стало итогом его духовных и творческих исканий, о чем и свидетельствует его архитектура. В следующем, 1916, году Шехтель построил в Петровском-Разумовском последний храм, который считал своим лучшим творением. Действительно, это предреволюционное сооружение стало апогеем исторического начала его архитектуры и мастерства русского стиля. Давний приятель Шехтеля Алексей Мозалевский, полковник Тульской пешей дружины, расквартированной неподалеку от Петровской сельскохозяйственной академии, попросил архитектора построить для своих подчиненных приходской Никольский храм в Соломенной сторожке. По легенде, название это дала покрытая соломой будка сторожа, охранявшего владения Петровской лесной и земледельческой академии. Для изыскания дополнительных финансов руководство академии сдавало в аренду местные земельные угодья под дачи, и образовавшийся академический поселок именовался Соломенной сторожкой – его жители тоже стали прихожанами нового храма. Деньги на него собрали военные и дачники. С первого взгляда – обычный русский храм, но историческое начало исполнено в нем виртуозно, и трудно представить, что он был построен накануне революции.

Деревянный шатровый храм Николая Чудотворца Шехтель проектировал по мотивам вологодского зодчества и древнерусского Севера, который он нежно любил. Интерьеры сугубо шехтелевские. Архитектор проработал даже самые мелкие детали в едином стиле: аналои, лавки, подсвечники, паникадило были выкованы по его рисункам мастерами Тульской дружины. И даже хоругви вышиты по эскизам Шехтеля графиней М.Д. Бобринской. В трехъярусном иконостасе стояли подлинные иконы XVI–XVII веков, причем местный образ Спаса был исполнения Симона Ушакова или его учеников. А царские врата были копией врат Федоровской церкви Царского села. Таким образом, в храме синтезировалась древность и новая архитектура. Есть, правда, мнение, чтона неорусский стиль Никольского храма не оказал влияния язык модерна. По другой версии, напротив, романтический модерн достиг своего изощренного мастерства. В любом случае, этот храм стал истинным торжеством исторического начала и неорусского стиля в творчестве Шехтеля, оттого он и считал его венцом своего архитектурного пути.

Никольская церковь была освящена 20 июля 1916 года епископом Можайским Димитрием (Добросердовым). Торжество почтила своим присутствием великая княгиня Елизавета Федоровна. Этот храм считается первым в Москве мемориалом Первой мировой войны, или, как писали газеты, «первою в России церковью-памятником переживаемых событий».

Планета гения

Особняк Рябушинского, колонна с саламандрами. Москва. Архитектор: Федор Шехтель

Говорят, что Шехтель принял революцию. Но не принял идеологических веяний в архитектуре. Конструктивистские мечты нового поколения архитекторов, отрицавших какой-либо груз прошлого, в том числе и архитектурный, были ему не по сердцу, да и назначение искусства ему по-прежнему виделось в красоте. Шехтель занимал довольно значительные архитектурные посты: был председателем архитектурно-технического совета Главного комитета государственных сооружений, председателем художественно-технической комиссии при НТО ВСНХ, подвизался штатным архитектором Горной академии на Калужской. Преподавал во ВХУТЕМАСе, призывая своих радикальных студентов оправдать волшебную сказку о трех сестрах – «живописи, скульптуре и архитектуре, взявших на себя благодарную задачу украсить наше существование», и любить искусство, ибо любовь побеждает все.

Оттого революция стала закатом Шехтеля. Его талант в советской России востребован не был. Шехтель стал ненужным, как сам модерн. Хотя архитектор и сочинял новые проекты (памятник 26 бакинским комиссарам, Днепрогэс) и т.п., он остался не у дел. По его проекту возвели только павильон Туркестана на Всероссийской сельскохозяйственной выставке 1923 года в Нескучном саду, предшественницы ВДНХ.

В 1920-е годы Шехтель пытался спасти от разрушения свое главное творение – Никольский храм. В ту пору по Москве закрывались храмы, и количество его прихожан возросло сильно, тогда как храм был рассчитан всего на 100 человек и к тому же не отапливался. Это вызывало опасения за техническое состояние церкви и за ее судьбу. Несмотря на опасные времена, Шехтель предложил меры для поддержки здания: провести электричество, обить внутри стены толстыми досками и даже расписать храм, «сделать его радостным и благолепным», чтобы его полюбили прихожане и не пожалели затрат на его поновление. Интерьер храма виделся ему «бело-светлым, с райскими цветулями», а роспись в характере Ферапонтова монастыря. Он брался сам сделать эскизы, а в качестве живописцев предлагал своих сына и дочь. Еще взывал к Наркомату просвещения объявить церковь заповедною «ввиду ее ценных древних образов». Церковь признали памятником архитектуры, а в 1924 году был устроен теплый придел для богослужений в зимнее время. Остальные планы Шехтеля не сбылись.

Жизнь оборачивалась трагедией. Из национализированного дома на Большой Садовой его, конечно, выселили. Почетный член Общества британских архитекторов, архитектурных обществ Рима, Вены, Глазго, Мюнхена, Берлина, Парижа доживал свой век в страшной бедности, не имея денег на лекарства, а потом и не вставая с постели. По ходатайству А.В. Луначарского ему назначили пенсию, которой архитектор пытался прокормить свою голодавшую семью. Тяжело заболев, в письме к другу горько иронизировал: «Прошу Луначарского прислать мне верную дозу цианистого калия». Последние годы он провел у своей дочери Веры, в коммуналке на Малой Дмитровке, 25. Умер Шехтель в Москве 7 июля 1926 года и упокоился на Ваганьковском кладбище под фамильным надгробием. Артист Вадим Сергеевич Тонков, памятный старшему поколению по образу старушки Вероники Маврикиевны, приходился Шехтелю родным внуком и безуспешно пытался создать в Москве музей Шехтеля.

Особняк П. Смирнова. Тверской бульвар, Москва. Архитектор: Федор Шехтель. Фото: Рита Федина

И все-таки судьба справедливо отпустила Шехтелю и посмертное счастье. Почти все его творения история сохранила – он строил слишком красиво, чтобы этим не воспользовались. Повезло и в том, что он не увидел трагической участи своих храмов. В Москве погибла Никольская часовня на Тверской вместе с храмом Василия Кесарийского. Предтеченская и Пименовская церкви уцелели, но первая была закрыта и использовалась под непрофильные нужды, а вторая стала последней и главной в Москве «цитаделью» обновленцев. Ее вернули Московской Патриархии в 1946 году сразу после смерти лже-митрополита Александра Введенского.

Спасский храм в Иваново-Вознесенске, тоже захваченный обновленцами, погиб в 1937 году: по просьбам трудящихся его сначала передали под фабричный клуб, потом под мастерскую, а затем взорвали. Церковь в Балакове в 1930-х годах закрыли и полуразрушили с целью приспособить под городской театр имени В.И. Чапаева, не уничтожили всю только потому, что ее мозаики были признаны художественной ценностью самой советской властью. Однако мозаика «Спас Нерукотворный» всякий год закрашивалась масляной краской и закрывалась плакатом с портретом Ленина, но на каждую Пасху краска осыпалась, и лик Господа появлялся вновь. «Чапаевский» театр ввиду непосещаемости был закрыт. Церковь использовалась под зерносклад, потом под заводской клуб с танцевальным залом. Но судьба ее поистине чудесна. К закату советской власти Троицкая церковь осталась единственным в городе храмом, и в 1989 году ее передали Русской Православной Церкви и вскоре признали памятником федерального значения.

Самая необычная участь постигла Никольскую церковь в Соломенной сторожке – она удостоилась своего священномученика. В 1921 году, еще при жизни Шехтеля, ее настоятелем был назначен 26-летний отец Василий Надеждин, рукоположенный во иерея Святейшим Патриархом Тихоном. По семейному преданию, отроком он однажды проводил домой старенького священника, и тот предсказал ему, что он тоже будет священником, благословив мальчика иконой святого Николая Чудотворца. Никольский храм в Соломенной сторожке и оказался единственным местом его подвижнического служения.

Храму очень повезло и с приходом, который составили верующие профессора и студенты Петровской академии после того, как в 1927 году закрыли домовый Петропавловский храм. Поскольку преподавание Закона Божия уже было запрещено в школах, профессора-прихожане попросили настоятеля обучать христианству их детей. Священник отозвался с радостью и создал для своих молодых духовных чад церковный хор, обучая не только пению, но и церковной службе, и азам Православия, читал им творения отцов Церкви, беседовал на тему священной истории, много проповедовал, особенно на тему безверия. Происходившие события в России, считал он, свидетельствовали о том, что «большая часть русского народа совершенно не просвещена христианством». И примирение верующих с окружающей нехристианской жизнью возможно только до определенных пределов. Когда же безбожие вторгается в эти пределы, христианин должен быть готов и к грядущему изменению своей жизни, ибо «христианином надо быть не только по имени».

Воссозданный Никольский храм в Соломенной сторожке. Архитектор: Федор Шехтель

В 1929 году отца Василия арестовали, и в Бутырской тюрьме он встретился с отцом Сергием Мечёвым. В ноябре его приговорили к заточению в Соловецкий лагерь, но поскольку навигация была закрыта, узника оставили до весны в Кеми. Там в тюрьме отец Василий заболел сыпным тифом, а после неудачной инъекции у него началась гангрена. Супруга его, получив разрешение приехать к умирающему, сумела добиться, чтобы его исповедали и причастили. 19 февраля 1930 года отец Василий скончался со словами «Господи, спаси благочестивыя и услыши ны».

А в 1935 году Никольский храм был закрыт и наполовину разрушен. Во время Великой Отечественной войны в его здании разместили общежитие работниц райисполкома, а потом передали под склад. В 1960-х годах обезображенное творение Шехтеля снесли и выстроили на его месте многоэтажный жилой дом (ул. Дубки, 4). Только в наше недавнее время префектура Северного административного округа Москвы и духовенство добились восстановления храма по чертежам Шехтеля, недалеко от того места, где стоял подлинник. Воссозданный храм освящен в апреле 1997 года.

Что касается светских зданий, построенных Шехтелем, то им тоже очень повезло. Хоть модерн и признали буржуазным стилем, его роскошные особнячки не отправили на слом, а передали дипломатическим ведомствам и посольствам. А в доме на Малой Никитской открыли музей А.М. Горького, предоставив гражданам возможность любоваться чудом шехтелевского модерна. Символом признания гения стало наречение его именем малой планеты.