Елена Лебедева. Ново-Алексеевский монастырь в Красном Селе / Православие.Ru (original) (raw)

'); //'" width='+pic_width+' height='+pic_height } }

17/30 марта, в память преподобного Алексия, человека Божиего, престольный праздник в Алексеевском храме, что в Красном Селе. Это бывший соборный храм знаменитого Алексеевского женского монастыря, переведенного в Красное Село из-за строительства на его прежнем месте храма Христа Спасителя.

Легенды и были Красного Села

Храм Всех святых. Современный вид

Первое поселение здесь, в живописной местности на берегах огромного, наверное самого большого в Москве, пруда – его размеры равнялись площади Кремля, возникло, по предположению И.Е. Забелина, на заре московской истории – в XII или XIII веке. За дивную красоту местной природы село было названо Красным, а пруд – Великим, но потом тоже был переименован в Красный – по селу. (Этот пруд располагался в месте между современными Ярославским вокзалом и Верхней Красносельской улицей; был засыпан в начале XX века, но оставил имя Краснопрудной улице.) Пруд снискал недобрую славу. Возле него проходили «русальные гулянья», оставшиеся с языческих времен и осужденные Стоглавом 1551 года: «Сходятся там мужие, жены и девицы на ночное плещевание, и бесчисленный говор, и на бесовские песни, и на плясание и на скакание, и егда нощь мимо ходит, тогда к реце идут с воплем и кричанием, аки беси, и умываются водою бережно». И само Красное Село было каким-то тревожным местом – минутных слабостей, заблуждений, грехов и преступлений, хоть оно не раз было причастно к великим событиям русской истории.

Красное Село стало великокняжеским владением не позднее первой четверти XV века. Впервые оно упоминается в духовной грамоте Василия I 1423 года, где он завещает «селце у города у Москвы над Великим прудом» своему сыну Василию, будущему великому князю Василию Темному, а тот, в свою очередь, оставил село во владение сыну Ивану – великому государю Иоанну III. Здесь в грозном августе 1480 года ему довелось пережить страшные дни. Хан Ахмет двинулся на Москву, Иоанн опасался принять битву, желая отступить на север. Он оставил войско и в раздумьях укрылся в далеком Красном Селе от разгневанных москвичей. Две недели архиепископ Ростовский Вассиан увещевал Иоанна III не бояться вступить в бой: «Зачем боишься смерти? Ведь ты не бессмертен; а без року нет смерти ни человеку, ни птице, ни зверю; дай мне, старику, войско в руки: увидишь, уклоню ли я лицо свое пред татарами!» Иоанн Васильевич отправился на Угру, где было суждено кончиться монгольскому игу на Руси. Сражения так и не было – татарское войско ушло без боя.

В XVI веке здесь расположилась большая дворцовая слобода – сначала крестьян и ремесленников, а потом потянулись в Красное Село богатые купцы и знатные мастера золотых и серебряных дел, изготовлявшие дорогую посуду для дворцового обихода и богатую церковную утварь. Иностранцы дивились на их работу. А во времена Бориса Годунова через Красное Село пролегла дорога в первую Немецкую слободу на Кукуе, уничтоженную в Смутное время. Жители Красного Села тогда покрыли себя бесславием, первыми в Москве перейдя на сторону Лжедмитрия I. Посланников самозванца, Н. Плещеева и Г. Пушкина, появившихся в Красном Селе с вестью, что в Москву идет «прирожденный царь Димитрий Иоаннович», они встретили хлебом-солью и сами повели их в город, уговаривая москвичей присоединиться к ним. Царь Федор Годунов выслал против них стрельцов, но те не захотели действовать против безоружного народа. Так гонцы самозванца с помощью красносельцев добрались до Красной площади и на Лобном месте зачитали народу грамоту Лжедмитрия, а через несколько дней в Москву пожаловал и самозванец. Один старинный историк вопрошал: а как сложилась бы русская история, если бы красносельцы не приняли бы тогда сторону Лжедмитрия? Впрочем, кара обрушилась на изменников: в 1609 году Красное Село было сожжено тушинцами – приверженцами второго самозванца.

При первых Романовых жизнь в Красном Селе опять закипела ключом: здесь вновь расположилась дворцовая слобода. Уже в 1625 году для ее жителей была возведена приходская деревянная церковь Воздвижения Честного Животворящего Креста Господня с приделом в честь Тихвинской иконы Божией Матери (вероятно, по прежде стоявшей в этих краях церкви), в самом конце XVII века замененная каменной. В числе ее прихожан числились дворы служащих государева потешного Семеновского двора. Петр I любил Красное Село, лежавшее поблизости от его Преображенского и Немецкой слободы. Он не раз устраивал потехи на Красном пруду – в честь взятия Азова в 1697 году и победного Ништадского мира в январе 1722 года. Однако огромные местные земли оставались практически неосвоенными из-за того, что Петр разместил здесь Артиллерийский полевой двор (на месте Николаевского вокзала), где, по легенде, казнил мятежных стрельцов, а рядом – фуражный и житный двор, где хранились запасы казенного зерна. Застройки здесь почти не было, если не считать домишек с огородами, принадлежавших церковному причту.

Однако в этой престижной со времен Петра местности появлялись загородные дворы знати. Еще в XIX веке здесь была дача знаменитого московского градоначальника Федора Ростопчина. Есть версия, что именно для местных вельмож в середине XVIII столетия итальянский антрепренер Жан-Батист Локателли открыл свой Оперный дом, где выступала первая трупа студенческого театра Московского университета. Но, к разочарованию университетского куратора И.И. Шувалова, актеры играли весьма оригинально – могли не окончить спектакля и просто разойтись по причине холода. Вскоре, правда, антрепренер разорился. После сооружения новой границы Москвы – Камер-Коллежского вала – Красное Село вошло в черту города, но по-прежнему оставалось пустынной и незаселенной окраиной, что вполне подходило для монастырской тишины.

Наполеон не обошел стороной и эту местность. Взрыв на Артиллерийском дворе осенью 1812 года был слышен за десятки верст. А Крестовоздвиженская церковь хоть и подверглась разорению, но ее святыни поистине чудом были спасены: единственный причетник, оставшийся при храме, сумел умолить захватчиков не трогать иконы Спасителя, Тихвинской Божией Матери и святителя Николая Чудотворца, и те почему-то вняли его мольбам. После изгнания Наполеона храм восстановили и освятили заново. Эта красносельская церковь стала первой в истории Ново-Алексеевского монастыря.

Московский стародевичий

Алексеевский монастырь был первым женским монастырем Москвы и оттого назывался_стародевичьим_ – по старшинству над остальными московскими женскими обителями. (Впрочем, есть менее принятая версия, что так именовался кремлевский Вознесенский монастырь после основания Новодевичьего монастыря.) О женском монастыре в Москве святителя Алексия, митрополита Московского, просили его родные сестры – монахини Иулиания и Евпраксия, мечтавшие устроить эту обитель во имя преподобного Алексия, человека Божия, – по именинам их любимого брата-митрополита.

Святитель благословил их просьбу и в 1358 году (по другим данным, в 1360 году) основал обитель на Остоженке – на митрополичьих землях, подаренных еще святителю Петру, митрополиту Московскому, татарским ханом Узбеком. Это первое место в истории Алексеевского монастыря было тихим и уединенным, подходившим вполне для монашеской молитвы. Сначала был возведен деревянный Алексеевский храм, а соборным храмом обители стала церковь Зачатия праведной Анны, по которому монастырь именовался и Зачатьевским. Первой игуменьей стала преподобная Иулиания, которая ввела в обители общежительный устав. Славившийся строгой благочестивой жизнью своих насельниц, Алексеевский монастырь стал образцом для последующих женских монастырей, из которых первыми были Рождественский и Вознесенский.

В 1473 году Иван III удостоил игуменью Алексеевской обители чести облачать в новые ризы останки великой княгини Марии (в иночестве Фотинии), супруги Симеона Гордого, найденные в кремлевской церкви Спаса на Бору. Это событие попало в летопись, но, вероятно, оно не было первым знаком внимания государей к древней обители, располагавшейся около Кремля.

Мало кому выпали такие крестные испытания, какие сопутствовали Алексеевскому монастырю всю его трагическую историю. На своем первом месте он пережил и нашествие Тохтамыша, и татарский набег 1451 года, и разорительные пожары, и даже землетрясение. В 1514 году обитель сгорела. Тогда Василий III повелел своему любимому итальянскому зодчему Алевизу Новому выстроить каменную церковь святого Алексия, человека Божия. А после печально знаменитого пожара 1547 года, выкосившего почти весь город, монастырь перевели на высокий живописный холм под защиту крепостной стены Белого города – с тех пор этот холм назывался Алексеевским, а монастырь вошел в черту города. На старом месте остались храмы, и позднее царь Феодор Иоаннович в молении о рождении наследника возобновил там Зачатьевский монастырь, где приняла постриг родная сестра Козьмы Минина.

Алексеевский же монастырь стал местом царского богомолья – после рождения у царя Михаила Федоровича в 1629 году наследника, нареченного Алексием в честь преподобного Алексия, человека Божия. А тезоименитый монастырь в том же году был истреблен очередным пожаром, после чего первый Романов решил роскошно отстроить его. И в 1634 году случилось торжественное событие, вписавшее монастырь в архитектурную летопись Москвы: патриарх освятил прекрасный двухшатровый собор, возведенный в честь рождения Алексея Михайловича. Оттого и строили его знаменитые московские мастера Антип Константинов и Трефил Шарутин, будущие архитекторы Теремного дворца. Сооруженный ими собор был архитектурной жемчужиной русского зодчества. По мнению исследователя Ю. Тарабариной, собор Алексеевского монастыря был одним из царских «молений и первым образцом двухшатровой композиции в истории русской архитектуры». А поскольку это архитектурное чудо имело высокий статус романовского богомолья, то примеру его стали подражать, и собор Алексеевского монастыря лежал у истоков последующего развития многошатровых храмов. Последним уцелевшим в Москве образцом этого стиля стала церковь Рождества Пресвятой Богородицы в Путинках, сооруженная до указа патриарха Никона о запрещении строительства шатровых храмов и о повсеместном переходе к каноническому крестово-купольному зодчеству.

Для Алексеевского монастыря настала эра его расцвета. Со всех концов Руси в него стекались богомольцы. В царский монастырь было почетно делать вклады. Государь каждый год праздновал в нем свои именины. В 1667 году с ним молились здесь и восточные патриархи, прибывшие на Собор по делу патриарха Никона. (Кстати, здесь же в свое время приняла постриг его жена под именем Таисии, а потом томилась Евдокия Урусова, сестра боярыни Морозовой.) Царская семья приносила в обитель святыни, такие как частицы мощей святого Алексия к его храмовой иконе. Щедро одаривала и обитель, и инокинь ценными подарками, богатыми вкладами, деньгами, пожалованиями и даже снедью на престольный праздник. Это был романовский монастырь, о чем напоминали хранимые здесь Федоровская, Знаменская и Казанская иконы Богоматери – покровительницы рода Романовых.

В середине XVII века, когда в Москве бушевала моровая язва, в обители была чудесно обретена чудотворная Грузинская икона Божией Матери. В 1654 году заразилась и инокиня Алексеевской обители. Она молилась Богоматери и все просила принести в обитель чудотворный Грузинский образ из храма на Варварке, но никто в те дни не мог исполнить ее просьбу. Вдруг к умиравшей пришел какой-то неведомый монах и молвил, что в их монастыре есть своя точно такая же икона, и находится она в пещерах: «Отыщите ее, и увидите на себе милость Божию. Через этот образ будет подано исцеление не только вам, но и многим другим». Обескураженные инокини долго терялись в догадках: о пещерах они никогда не слышали. Но вскоре случайно обнаружили в стене нишу наподобие пещеры, где хранились утварь и книги, – там они и нашли икону. Больная сразу же исцелилась от нее, затем болезнь оставила и Москву. А позднее, словно в утешение перед трудными временами, в обители прославилась икона Богоматери «Неувядаемый Цвет».

Романовские праздники в обители закатились после смерти Тишайшего. Царь Федор Алексеевич еще поддерживал в память об отце престольную службу, а потом и царица Наталья Кирилловна делала в монастырь дары, потому что ее внук, царевич Алексей Петрович, также был наречен во имя святого. Однако после переноса столицы в Петербург монастырь уже не был под покровительством высочайшей фамилии. После екатерининской секуляризации все его земельные владения были взяты в казну. Нашествие Наполеона тоже нанесло ему сильный удар: неприятель разорил обитель и сжег все, кроме соборного храма. Монахини успели зарыть ценную утварь в землю и над ямами поставили кровати с больными – по одной версии, на них лежали действительно немощные, по другой – вполне здоровым монахиням пришлось разыгрывать такую роль, но так или иначе, французы испугались заразы и не тронули кровати с места. После ухода Наполеона из Москвы обитель быстро вернулась к жизни, ибо о ней усердно позаботился преосвященный Августин, архиепископ Московский, в миру носивший имя Алексий.

В 1822 году в обители произошло на первый взгляд не особенно выдающееся событие, но оказавшееся очень знаменательным для последующей истории монастыря. В этот год его игуменьей стала Назарета (Шванвичева), сестра петербургского обер-полицмейстера, переведенная в Москву из Казанского Богородицкого монастыря. А с ней пришли несколько насельниц и в их числе казначея Клавдия, которой было суждено стать той самой легендарной игуменьей, будто бы наложившей проклятие на Алексеевcкий холм, когда монастырь переводили в Красное Село: быть сему месту пусту. Ей действительно довелось стать последней игуменьей монастыря, когда он находился на Алексеевском холме, но именно ей и предстояло поднимать обитель на новом, совсем ином месте.

Игуменья Клавдия происходила из купеческого рода. Ко времени прихода в московскую обитель ей было уже 59 лет. В 1827 году она успела побывать настоятельницей соседнего Зачатьевского монастыря, откуда в 1830 году вернулась в Алексеевскую обитель, после того как игуменья Назарета ушла на покой.

В 1828 году было окончательно остановлено строительство благодарственного храма Христа Спасителя на Воробьевых горах. Воробьевы горы были отвергнуты не только из-за опасности оползня, а потому, что теперь представлялись неподходящими для такого великолепного храма – слишком удалены от центра города и недоступны для частого посещения из-за трудностей подъезда. Архитектор К.А. Тон предложил для своего храма три места: Швивая Горка, Страстной монастырь и Алексеевский холм: все три в центре города и два из них – на возвышенности. Николай I лично осмотрел их и утвердил третье место как самое близкое к Кремлю. Тем более что храм был исполнен в сугубо русско-византийских традициях и очень подходил для такого парадного ансамбля, вторя Кремлю и по смыслу, и по архитектуре и при этом не подавляя его своими исполинскими размерами. К тому же, тогда готовился триумфальный ансамбль с новым Большим Кремлевским дворцом, тоже строившимся в честь победы над Наполеоном и тем же архитектором Константином Тоном. Его архитектура вторила идее храма. Император Николай I пожелал, чтобы дворец, как и благодарственный храм Христа Спасителя, был памятником славы русского воинства. Кроме того, на грандиозный храм открывался прекрасный вид из центральной Москвы, с берегов Москвы-реки и Замоскворечья. В императорском указе отмечалось, что выбранная для него территория Алексеевского монастыря имеет достоинства прежнего места, отведенного для строительства храма, и при этом лишена его недостатков.

Как относился к переводу обители и сносу ее храмов святитель Филарет, митрополит Московский? По его словам, сказанным, правда, по другому поводу – перенесения кремлевской Предтеченской церкви в Боровицкую башню, древний храм не упразднялся, а переселялся, «с своею внутреннею святынею и даже с осенявшим его древним крестом» из старых стен в новые. Это вполне относилось и к Алексеевскому монастырю, хотя его новое место стало настоящим испытанием для его инокинь.

Встал вопрос: куда переводить Алексеевский монастырь? Сначала предлагали в Измайлово, где была древняя резиденция Алексея Михайловича и где стоял огромный Покровский собор, который вместе с другими храмами пригодился бы монастырю. Но император Николай I в том же 1837 году решил отдать родовое владение под Измайловскую военную богадельню для инвалидов Отечественной войны – в честь 25-летия победы над Наполеоном. Вторым предложением стали все те же Воробьевы горы, но теперь на более надежном участке, проверенном временем, – на месте бывшего Андреевского монастыря, упраздненного при Екатерине II. Однако там помещалась Мещанская богадельня, недавно открытая по обращению купцов к государю. Тогда и вспомнили о пустынном и просторном Красном Селе, где стояла только что восстановленная Крестовоздвиженская церковь.

Это было последним странствием по Москве Алексеевского монастыря.

Ново-Алексеевский монастырь

Храм Алексия, человека Божия. 1882 г.

Ранним утром 17 октября 1837 года из Алексеевского монастыря в Красное Село через весь город отправился огромный крестный ход с молебным пением, святыми иконами и хоругвями. У врат Крестовоздвиженской церкви шествие встретил святитель Филарет в голубом облачении и совершил первую на новом месте литургию, а затем навестил игуменью Клавдию, так что ни о каком проклятии речи и быть не могло. Верующие стекались со всего города помолиться в новых стенах обители, поддержать инокинь, а поскольку монастырей в этой местности не было, то многие прихожане из окраинных церквей, из Измайлова, с Преображенки, села Алексеевского спешили посетить монастырское богослужение. Так что на самых первых порах монастырь, оказавшись в крайне скудном месте, в богомольцах недостатка не имел. Но теперь ему пришлось переживать горькие дни, хотя они и не были сравнимы с теми бедствиями, которые обрушивались на обитель ранее. Царские богомолья, щедрые дары, богатые вклады, солидные владения, обилие паломников, стекавшихся в знаменитую обитель, – все кончилось. Остались один-единственный холодный храм и несколько огородов. Монахиням пришлось буквально выживать, правда, не без помощи святителя Филарета, взявшего бедствующую обитель под личное покровительство, и благотворителей. Восстановление монастыря стало истинным подвигом его насельниц и игуменьи Клавдии, которая достойна лучшей памяти, чем та, что приписывает ей мифическое проклятие.

Прежде всего, встал вопрос о земле. Даже сейчас по уцелевшим церквям видно, что на первых порах обитель была крохотная – она ограничивалась только территорией около нынешнего Алексеевского храма. Земельный участок был пожертвован монастырю в том же 1837 году коллежским секретарем Т. Приесниевым; потом уже постепенно приобретались соседние домовладения, так что у обители появился даже маленький фруктовый сад. А пока были только огороды, где монахини своим трудом добывали себе пропитание. В 1841 году святитель Филарет позволил по просьбе насельниц устроить кладбище, которое стало главным источником доходов и позволило начать монастырское строительство.

В том же 1841 году в Крестовоздвиженской церкви был освящен престольный придел во имя преподобного Алексия, человека Божия, и сооружена монастырская каменная ограда с башнями. Можно понять, какие труды выпали настоятельнице, если уже в 1841 году она удостоилась благодарности от Священного Синода за деятельность в Алексеевском монастыре. Много сил игуменья Клавдия приложила и к тому, чтобы появился в обители Алексеевский престол. Она сумела заложить в Красном Селе будущее Ново-Алексеевского монастыря, и в феврале 1846 года после смерти игуменьи Новодевичьего монастыря Мефодии была переведена его настоятельницей. На следующий год старица удостоилась наперсного креста «за достохвальное и полезное 19-летнее служение». Она не принимала уже участия в сооружении нового монастырского собора в Красном Селе, но дожила до его освящения и умерла в апреле 1854 года, завещав Новодевичьей обители свои иконы и богослужебные книги и попросив похоронить ее «как можно простее». Похоронили ее в Смоленском соборе.

В 1853 году очень уважаемый в православном мире архитектор М.Д. Быковский возвел Алексеевскую церковь с двумя приделами – в честь Грузинской иконы Божией Матери и во имя святого Павла Латрийского, освященную святителем Филаретом. По счастью, церковь сохранилась. Она интересна тем, что была миниатюрной копией храма Христа Спасителя, точнее, исполнена по его мотивам в сочетании с русским допетровским стилем и декором. То же касается и росписи. Пока ее интерьер не восстановлен полностью, купол и свод не расписаны, но на стене церкви представлена цветная фотография, позволяющая увидеть прежнее убранство. Даже в куполе повторяется мотив знаменитого пояса главного купола храма Христа Спасителя, только гораздо более скромного. Может быть, архитектор хотел чисто символически напомнить о связи Ново-Алексеевской обители и великого русского храма. И зря винят зодчего за «тяжелое по формам неуклюжее здание, увенчанное огромным куполом», его творение прекрасно. Иногда его автором называют помощника Быковского архитектора П.Н. Соболевского, и, по всей вероятности, он и воплощал проект, потому что рука мастера в архитектуре храма очень чувствуется.

Алексеевская церковь стала композиционным центром монастырского ансамбля. Крестовоздвиженскую церковь тоже расширили, и Алексеевский придел переосвятили во имя святого Симеона, епископа Персидского, – по завещанию генерала Семена Степанова, пожелавшего устроить здесь придел во имя своего небесного покровителя и пожертвовавшего на него средства. Генерал был погребен в этом приделе, а над его могилой горела неугасимая лампада. Потом в приделе упокоились и известные московские благотворители супруги Ф.Ф. и М.В. Набилковы, происходившие из крепостных графа Шереметева, создатели известной богадельни на 1-й Мещанской, много жертвовавшие на храмы и монастыри.

В конце 1840-х годов начали происходить исцеления от иконы святых Кирика и Иулитты, написанной на храмовой стене (по другой версии – от чудотворного образа, перенесенного в Крестовоздвиженский храм), а вскоре кто-то принес в дар частицы мощей святой мученицы и ее сына. И это снова привлекло паломников.

Храм Алексия, человека Божия, превращенный большевиками в клуб

Главный доход обители приносило монастырское кладбище, быстро превратившееся в один из самых престижных московских погостов, несмотря на отдаленность от центра Москвы. Всегда украшенное цветами, оно славилось множеством часовен всех фасонов, чугунных, кованых, с литьем. Одна была по проекту В.М. Васнецова. Сестры же обители обязывались ухаживать за могилами – и нигде не было такого обилия цветов. Редкое в Москве кладбище могло сравниться с Алексеевским по числу упокоенных знаменитостей. Здесь был похоронен основатель Ново-Афонского монастыря иеромонах Арсений (Минин) – инок русского Пантелеимонова монастыря на Афоне, основавший и в Москве знаменитую Афонскую часовню в Китай-городе. Здесь упокоились известные русские литераторы, знакомые Пушкина: А.Ф. Вельтман – историк Московского Кремля и директор Оружейной палаты, который сказал Пушкину после свадьбы: «Ты – поэт, а жена твоя – воплощенная поэзия»; С.С. Хлюстин – племянник графа Ф.И. Толстого «Американца», за которого Наталья Николаевна хотела выдать свою сестру Екатерину вместо Ж. Дантеса. Здесь обрели последний приют поэт А.М. Жемчужников (один из создателей Козьмы Пруткова); литератор С.А. Юрьев – однокашник М.Е. Салтыкова-Щедрина по Московскому дворянскому институту, ставший прототипом Валентина Бурмакина в «Пошехонской старине»; скульптор Н.А. Рамазанов – автор скульптур Аничкова моста, горельефов храма Христа Спасителя и посмертной маски Н.В. Гоголя; знаменитый русский публицист, издатель «Московских ведомостей» М.Н. Катков, художник И.М. Прянишников, архитектор А.С. Каминский, основатель народного университета А.Л. Шанявский, нотоиздатель П.И. Юргенсон, психиатр С.С. Корсаков – один из создателей роскошной Алексеевской больницы на Канатчиковой даче и Центрального полицейского покоя для душевнобольных (НИИ общей и судебной психиатрии им. В.П. Сербского); известнейшие московские полицмейстеры Н.И. Огарев и А.А. Власовский. Здесь стояли усыпальницы московских промышленных королей: Шустовых, производивших лучший коньяк; кондитеров Абрикосовых, которые получили благословение игумена Новоспасского монастыря на фамильное дело и создали фабрику, сейчас все еще носящую имя революционера П.А. Бабаева. Здесь были похоронены и купцы Алексеевы, родители К.С. Станиславского.

Кладбище повлияло на план монастыря: оно окружало Алексеевский храм, а вокруг кладбища вдоль стен вплотную были выстроены корпуса для келий и монастырских служб, оставляя как можно больше территории для погоста. За счет этого на монастырь открывался очень красивый вид: были видны только храмы на фоне зелени, а невысокие жилые и хозяйственные постройки полностью скрывались за стенами.

Во второй половине XIX века появились еще два храма. В 1879 году был освящен домовый храм во имя архангела Михаила при монастырской больнице. Затем игуменья Антония (Троилина) купила у частного владельца соседнюю землю, и на ней в 1891 году появился замечательный храм Всех святых с приделом Казанской иконы Божией Матери и с необычной трехглавой колокольней, выстроенный архитектором А.А. Никифоровым. (Кстати, древняя церковь с таким же посвящением была разобрана в 1837 году при возведении храма Христа Спасителя). Расписывали его иконописцы Троице-Сергиевой лавры. Новый храм, рассчитанный на тысячу богомольцев, имел в подклете усыпальницы для желавших завести фамильные склепы.

К тому времени монахини сумели преодолеть невзгоды нового места. Ново-Алексеевский монастырь не только выжил, но и по-своему процветал.

Насельницы

Монахини жили своим трудом. Святитель Филарет, как известно, старался возродить в московских женских обителях общежительный устав, отчасти утраченный. Так и Алексеевский стал особножительным, но всю свою историю славился строгим и добрым благочестием инокинь – эта традиция Алексеевской обители продолжилась и в Красном Селе. Игуменья Антония – духовная дочь святителя Филарета, принявшая монашеский постриг в Спасо-Бородинском монастыре на Бородинском поле, воспитанница его великой игуменьи Марии (Тучковой) – никому не отказывала в помощи: ни сестрам, ни паломникам, ни страждущим. Придя в Алексеевский монастырь в 1871 году из Страстного монастыря, где тоже была настоятельницей, игуменья Антония восстановила правила общежития, заключавшиеся не только в общей трапезе, но и в общих работах, благодаря чему монастырь сумел сам осуществлять благотворительность.

В том же 1871 году, накануне русско-турецкой войны, игуменья организовала в монастыре первое в России женское училище для православных сербок и болгарок – их готовили в учительницы. Когда же Россия вступила за братьев-славян в войну с Турцией, Алексеевский монастырь, как и многие другие московские обители, помогал раненым. В Алексеевском монастыре воспитывали в приюте сирот и детей бедного духовенства и нередко оплачивали их дальнейшее обучение. Далее появилась золотошвейная, иконописная, переплетная, стегальная (традиционным промыслом Алексеевской обители было стегание одеял) рукодельная мастерские. Когда в 1913 году в Успенском соборе состоялось обретение святых мощей патриарха Гермогена и его канонизация, шитье на все патриаршее облачение для святителя было исполнено руками Алексеевских инокинь вместе с насельницами Ивановского монастыря.

Кроме того, монастырь жертвовал иконы, вещи, деньги в храмы Святой земли, на Афон и в российские обители. Монахини ухаживали за больными в тюремных больницах и приютах. В мае 1867 года Россия присоединилась к Женевской конвенции Красного Креста об улучшении участи раненых и больных воинов в сухопутной войне, и в том же месяце под покровительством императрицы Марии Александровны было создано Общество попечения о раненых и больных воинах – будущее Российское общество Красного Креста. Святитель Филарет призвал православных принять в нем участие, по примеру евангельского самарянина. Московский комитет Общины сестер милосердия в составе общества возглавила игуменья кремлевского Вознесенского монастыря Паисия, а среди его членов была игуменья Антония, тогда еще возглавлявшая Страстной монастырь. Шесть сестер Алексеевского монастыря, наряду с монахинями других обителей, готовились в сестры милосердия.

Благочестие Алексеевских монахинь было высоким, и потому их приглашали в другие обители. Казначея Назарета стала игуменьей серпуховского Владычного монастыря и управляла им 17 лет. В 1864 году в Вильнюсе создавали православный монастырь Марии Магдалины на месте упраздненного католического ордена визиток, занимавшегося воспитанием девиц. Православную обитель решили сделать преемственной, и требовалась настоятельница, обладающая двумя достоинствами – духовными качествами и высоким умственным развитием. По указанию святителя Филарета была выбрана монахиня Алексеевского монастыря Флавиана. Настоятельницей Троицкого Александро-Невского монастыря в Акатово, основанного в память об отмене крепостного права, стала алексеевская монахиня Евтихия, проведшая в иноческих подвигах 40 лет. Самой знаменитой монахиней, вышедшей из стен Алексеевской обители, была игуменья Митрофания, в миру Прасковья Розен, баронесса и фрейлина Александры Федоровны, долгое время подвизавшаяся в Ново-Алексеевском монастыре послушницей и в 1854 году принявшая в нем постриг по благословению святителя Филарета. Она увлекалась иконописью, тоже с одобрения святителя, завела в обители иконописную мастерскую и своими руками расписывала иконостас Алексеевского храма. В 1857 году святитель Филарет перевел ее в серпуховский Владычный монастырь, рекомендуя как «усердную труженицу и ревностную молитвенницу», а потом она основала в Москве известную Владычне-Покровскую общину сестер милосердия близ Сокольников. Здесь нет возможности рассказать о дальнейшей трагической судьбе игуменьи, которую обвинили в подделке документов и сослали. Новейшее исследование А. Стрижева приходит к выводу, что она была намеренно оболгана.

Вернемся к истории Ново-Алексеевского монастыря. В 1899 году был перестроен соборный храм святого Алексия. Трудился над ним замечательный и почти забытый русский архитектор А. Латков, участвовавший в конкурсе на проект благодарственного храма Александра Невского в честь отмены крепостного права и оставивший прекрасную часовню-прощу в Рогожской слободе. Работа мастера благоукрасила храм. Вид на него открывался с Красносельской улицы, а Всехсвятская церковь визуально и символически завершала перспективу монастыря.

«От Ленина до Сталина»

После революции монастырь еще держался несколько лет, но с этого времени история обители обрастает новейшими преданиями и легендами. Кладбище было закрыто уже в 1919 году, правда, по утверждениям старожилов, на нем тайком хоронили до 1930-х годов. Конец самой обители начался в 1923 году, когда монахинь стали выгонять из насиженного гнезда. В 1924 году на храмы обители покусились власти. Летом Моссовет принял решение о закрытии церкви Всех святых под архив, а в декабре решил передать и Алексеевскую церковь Сокольническому райсовету для размещения в ней «культурно-просветительских» учреждений.

Сохранилось удивительное предание. Незадолго до закрытия обители в ней служил отец Николай, когда-то увлекавшийся революционными идеями, но после судьбоносной встречи со святителем Тихоном принявший священнический сан. Когда уполномоченные пришли закрывать Алексеевский храм, он вдруг вспомнил, что забыл в алтаре какую-то важную вещь, и просил разрешения сходить за ней. Однако священник более 15 минут не возвращался из алтаря к неудовольствию уполномоченных, и они громко приказали ему поторапливаться. Потом отец Николай рассказывал, что увидел в алтаре человека в длинном белом балахоне, который молвил ему: «Не бойся. Я хозяин этого места, Алексий, Божий человек…» О чем говорил преподобный Алексий священнику Николаю, осталось тайной, но потом священник принял мученическую кончину за веру. Другой последний священник обители, протоиерей Алексей Афонский, всегда ходил в рясе, не скрывая сана и после революции. Он умер за два месяца до ареста: когда его хоронили, вся местность была запружена народом.

Судьбу Алексеевского монастыря и кладбища решил Генеральный план социалистической реконструкции Москвы 1935 года. Согласно плану, через эту местность прокладывался парадный проспект Ильича, тянувшийся от Измайлова (где был стадион имени Сталина) до Ленинских гор через площадь Дворца Советов, а этот социалистический монстр должна была увенчать гигантская статуя Ленина. Оттого москвичи-острословы прозвали проектируемую трассу «от Ленина до Сталина». Назначение проспекта Ильича обязывало осуществить на нем надлежащую монументальную застройку, и конечно, без храмов и могил.

Над Алексеевским кладбищем надругались с особенным цинизмом. Полагают, что оно сильно раздражало количеством могил «царских сатрапов», интеллигенции и прочих приспешников монархии. К тому времени кладбище вдобавок обрело неопрятный вид: монахинь выгнали, а родственники «сатрапов», которые не уехали в эмиграцию, просто боялись навещать опальные могилы. Эксгумация отсюда была запрещена, хотя есть данные, что с Алексеевского погоста вывезли 13 захоронений. По воспоминаниям тех же очевидцев, особенно надругались над прахом Каткова, вставив в челюсти папиросу. Надгробия пошли «на нужды народного хозяйства»: гранит – на бордюрный камень и облицовочную плитку, мрамор – на гравий, а часовни – на переплавку. На месте кладбища был устроен детский парк, а в обезглавленном храме святого Алексия – дом пионеров, чтобы ничто не напоминало о храме, даже бывшем. Во время войны в его подклете прятались от бомбежек. Всехсвятская церковь долго оставалась архивом, потом заводом по производству зонтиков. Крестовоздвиженская церковь вовсе была включена в объем здания Института рыбного хозяйства и океанографии (Верхняя Красносельская, 17), став обычным гражданским сооружением, в котором невозможно угадать даже абрис храма. Монастырские стены снесены. Чудотворную Грузинскую икону передали храму Воскресения в Сокольниках.

После закрытия Алексеевской обители сестры старались сохранить монашеский устав жизни. Многие селились общинами на частных квартирах, зарабатывали шитьем одеял. Кто-то устраивался на работу при уцелевших храмах. Кто-то переселялся в подмосковные деревни. Многие были арестованы по главному в ту пору обвинению в антисоветской агитации и претерпели за веру жестокие мучения. Сподобился Алексеевский монастырь и преподобномучениц. К лику новомучеников и исповедников Российских причислены преподобномученицы Анна и Матрона (Макандины) – родные сестры, бывшие послушницами монастыря и обе прошедшие мученический путь, исповедуя единые убеждения, что к советской власти надо относиться враждебно, ибо она выгнала монахинь из монастырей и не дает служить Богу. Сестры были расстреляны вместе 14 марта 1938 года на Бутовском полигоне. Канонизирована и другая послушница обители преподобномученица Евфросиния (Тимофеева): пройдя аресты и ссылку «за антисоветскую агитацию», она приняла мученическую кончину 5 ноября 1942 года.

Были и неканонизированные мученицы. Монахиня Евгения (Ефимова) после закрытия обители ходила по домам москвичей и отчитывала покойников, а потом переселилась в деревню Щелковского района. В 1931 году власти решили закрыть там местную церковь, и бывшая инокиня была в числе тех, кто встал на защиту храма. За это она была обвинена в систематической антисоветской агитации, направленной к срыву коллективизации и других проводимых советской властью мероприятий на селе, сослана в Казахстан, но потом вернулась из ссылки и умерла в 1948 году. А вот судьба еще одной послушницы Раисы Бабаскиной осталась неизвестной. Она тоже прошла через весь ад советской следственной системы как «участница контрреволюционной группировки церковников», также проповедовала против коллективизации. Она говорила, что даже сосланным за 101-й км живется лучше, чем колхозникам, которым приходится работать и нечего есть, что коммунисты морочат народу головы, издеваются над верующими, не дают крестить детей. На следствии она не признала себя виновной, а дальше сведения о ней обрываются.

Уцелевшим насельницам помогали старцы Зосимовой пустыни иеромонахи Мелхиседек и Иннокентий (Орешников). После разгона своей обители они поселились неподалеку от Клина, и в той же местности жили алексеевские инокини. Они стали ходить к старцам, образовалась «общинка», куда приходили и миряне. Отец Мелхиседек порой служил в московском Петровском монастыре, и на проскомидии поминал за упокой царей и цариц, считая, что «поминать царей мы обязаны, так как при них лучше жилось, Православную Церковь не терзали и духовенство не сажали», как исповедал он на следствии. Арестован он был по доносу в начале марта 1931 года. Вместе с ним пострадали и монахини. Пытаясь уберечь духовного отца, они уверяли следователей, что их собрания носили сугубо монашеский характер, дабы «усмирять свою скорбь». В вину им было вменено создание «нелегальной контрреволюционной церковно-монархической организации “Истинных христиан”». Отец Мелхиседек признал себя виновным (то есть признал правдой) лишь в том, что на проскомидии «поминал царей благочестивых». Он был расстрелян в том же 1931 году, похоронен на Ваганьковском кладбище и реабилитирован после смерти Сталина.

Из глобальных градостроительных замыслов советской власти в Москве ничего не вышло. Вместо проспекта Ильича получилась автомагистраль, разрезавшая пополам территорию бывшей обители. Из четырех храмов обители революцию пережили два – Алексеевский и Всех святых, по счастью единственные уцелевшие свидетели первой в истории Москвы женской обители. Теперь они стоят друг против друга, рассеченные трассой.

Новые дни

Возрождение этих храмов сопровождалось чудесными знамениями. Осенью 1990 года стал подниматься из руин храм Всех святых, вопреки новейшим постсоветским планам открыть в нем ночное казино. Освящение все откладывалось, пока его не удалось совершить на Лазареву субботу в 1991 году. И только потом уразумели, что этот праздник пришелся тогда на день памяти преподобного Алексия, человека Божия, – престольный праздник Алексеевской обители. Главной святыней прекрасно восстановленного храма стал чудотворный список иконы Божией Матери «Всецарица», привезенный с Афона. Образ находится слева у входа в храм, так что ему всегда можно затеплить свечу и помолиться, даже если храм переполнен. Еще здесь хранятся частицы мощей святителя Филарета, мученицы Татианы и преподобного Серафима Саровского.

Алексеевский храм тоже удостоился своего чуда. Однажды сюда явился незнакомец и спросил, кому можно передать старинную икону, расколотую на две части. Она попала к нему почти случайно. Один его знакомый, зная о его увлечении предметами старины, рассказал ему о большой иконе, стоявшей у ограды около метро «Октябрьская». Узнав, что «дворец пионеров» вернули Церкви, мужчина захотел передать образ храму. Это оказалась икона святого Алексия, человека Божия.

Подпишитесь на рассылку Православие.Ru

Рассылка выходит два раза в неделю:

• Православный календарь на каждый день.
• Новые книги издательства «Вольный странник».
• Анонсы предстоящих мероприятий.