Встречи после митингов — Karabakh War Press Archive (original) (raw)

Сообщение наших корреспондентов из Нагорного Карабаха

Случилось так, что в Нагорный Карабах мы, группа журналистов центральных газет, приехали, когда главные события в этой небольшой автономной области и ее центре Степанакерте, казалось, уже миновали. Отправляясь в эту командировку, мы не имели заранее заготовленной схемы, заведомых оценок или рецептов, мы ставили перед собой одну задачу: быть объективными, исключить любую односторонность или предвзятость. Впрочем, нет, было условие, оговоренное заранее,— осторожность! Ибо даже объективная, но резкая оценка стороннего человека может ранить и вызвать непредсказуемую реакцию.

Первое, что мы слышали почти от каждого, с кем довелось беседовать,— упрек в адрес прессы: почему так скупо говорите о здешних событиях? Скупо или односторонне.

— Что вам мешает говорить правду? — требовали ответа от нас.

В принципе ничего. Правда, если говорить коротко, состоит в том, что здесь, в областном центре, в течение двух февральских недель день и ночь проходили многолюдные митинги. Главный лозунг — передать НКАО (Нагорно-Карабахскую автономную область) из состава Азербайджанской ССР в состав соседней — Армянской ССР. Оснований приводилось множество: социально-экономических, этнических, культурно-исторических...

Аналогичные здешним, карабахским, только еще более многолюдные, митинги, проходили и в Ереване. Как там, так и здесь созданы специальные комитеты. В Ереване такой комитет назван «Карабах», здесь, в Степанакерте,— «Крунк», что значит «журавль» — символ тоски по родине.

Как там, так и здесь наряду с главным лозунгом — о статусе НКАО — выдвигались лозунги в поддержку перестройки, гласности, демократизации, дружбы народов.

На деле, однако, как перестройка, так и дружба двух соседних народов — армянского и азербайджанского — подверглись в эти дни серьезным испытаниям.

Начать с того, что в Азербайджане реакция на саму постановку вопроса о передаче НКАО соседям была иной, чем в Армении: мы что, не суверенная республика? А когда из Карабаха и ряда районов Армении в Азербайджан, поддавшись провокационным слухам, снялись и двинулись «искать спасения» группы азербайджанцев, возникла молва о некоей «армянской угрозе». А в Сумгаите события приняли такой оборот, что пришлось вводить войска. Сейчас порядок там наведен, как сообщила недавно Прокуратура СССР, выявляются виновные. Об этих трагических событиях еще предстоит рассказать.

Десятки убитых, много раненых, арестованных, беженцы-армяне, теперь уже из Сумгаита, бросившие дома, учебу, работу. Прибавим к этому общее потрясение населения обеих республик; прибавим, что до сих пор ряд предприятий никак не может войти в нормальный ритм работы. Такова правда.

И для нас, пишущих, сложность не в том, чтобы сказать ее, а в том, что она не всем по душе. В том, что одни и те же факты оцениваются в Ереване и в Баку по-разному; по-разному смотрят на них в Степанакерте и в соседних районах Азербайджана.

Одна из наших самых первых встреч в Степанакерте состоялась с большой группой партийных, советских работников, журналистов, преподавателей пединститута. То, чем они делились с нами — горячо, убежденно — о накопившихся в Нагорном Карабахе проблемах, можно назвать одним словом: «наболело».

Когда по дороге сюда мы спрашивали ответственных товарищей в Баку, в ЦК Компартии Азербайджана, откуда, на их взгляд, возник вопрос о смене статуса автономной области, нам объясняли, будто вопроса тут в принципе как такового нет. А если и есть, мол, то создан он кознями подрывных центров из-за рубежа, пытающихся разыграть национальную армянскую карту.

Спорить не станем — кое для кого за рубежом события вокруг Карабаха и впрямь подарок, позволяющий получать какое-то время пропагандистский навар. Но будем откровенны: разве в результате чьих-то происков в здешних нагорно-карабахских школах приходятся два учебника армянского языка на целый класс? Нет, это результат «дальновидности» некоторых республиканских органов. Из расписания здешних школ исключили историю армянского народа, донельзя затянули в принципе решенный вопрос о строительстве телеретранслятора, чтобы можно было в Нагорном Карабахе смотреть ереванские телепрограммы. Кто так придумал оформлять документы, что в депутатских мандатах, в паспортах здешних армян нет ни одной надписи по-армянски? Или это сделано в борьбе с проявлениями национализма?

Почему, спрашивали нас далее, приезд каждой гастрольной группы из Армении, находящейся отсюда, заметим, всего в нескольких километрах, надо каждый раз согласовывать с Баку? Почему даже медсестру в поликлинику здесь, в автономной области, нельзя принять, не имея санкции опять же из Баку? Приводимый ими перечень перекосов в экономике, социальной, других сферах казался бесконечным.

Нельзя не заметить: в названных проблемах много общего с проблемами любой глубинки — не только национальной. С одной стороны, в этом нам видится застарелая привычка центра выезжать за счет провинций, больше брать от нее, чем давать на развитие; с другой — права местных, областных органов весьма ограниченны. Такие отношения сами по себе давно устарели — надо дать местным Советам больше прав, больше реальной власти. На национальной же почве, как это обстоит в нашем, конкретном случае, ограничение прав не просто помеха развитию, а повод для обид. В этом нам видится основной реальный аспект здешней проблемы.

Жаль, конечно, что руководство области и республики все это допустило. Хуже того, даже сегодня нам пытаются представить дело так, будто НКАО живет лучше других в Азербайджане, что вопроса тут, как сказано, нет.

Процессы, упущенные руководством республики, области, постепенно находили своих толкователей, а там и режиссеров — вне партийных, советских органов. Хотя рядом с ними. На виду у них. В Нагорный Карабах зачастили гости из Еревана. Составлялись письма, собирались подписи, направлялись делегации в Москву, чтобы там добиться поддержки идеи — соединить НКАО с Арменией. Распространялись слухи, что Москва, мол, почти «за», надо только решительнее требовать.

И вот начиная с десятых чисел февраля процесс, долго набиравший силу, нашел выход — на площади перед обкомом партии. Число приходивших сюда росло. Сперва шли небольшими группами, затем целыми цехами, отделами, классами. Сменялись ораторы, лозунги, но главным было все то же: «Карабах».

И все же есть вопросы, которые там, на площади, не обсуждались. И нашим собеседникам, как мы поняли, эти вопросы не очень правились. Ну, скажем, такой: каковы конкретные плюсы, если НКАО все же перешла бы к Армении? Кто и как считал их? Учтено ли, чем это обернется для соседей, для их интересов, для страны вообще?

В ответ слышалось: как можно, мол, сводить все к каким-то счетам-расчетам, когда речь о святом деле!

Мы чувствуем, как легко ранить в этом вопросе наших собеседников. И все-таки разве новая обстановка в обществе не позволяет решить проблемы НКАО, в том числе восстановления связей с Арменией, и без радикального требования к соседям: «Подвиньтесь!»

— Мы за дружбу с ними,— старались убедить нас.

Верно, лозунги о дружбе провозглашались, притом постоянно, и там, на площади. Но вот вопрос: был ли на тех митингах хоть один азербайджанец? Выступал ли? Ведь в той же НКАО азербайджанцы составляют как-никак четверть населения. Пропорционально этому они представлены в областном Совете народных депутатов. Или широко митингуемый вопрос их не касается? Или безразлично им: переведут их вместе с домами, землей и скотом в соседнюю республику или здесь оставят?

Спросив об этом наших собеседников, мы услышали нечто странное:

— Ну а причем тут все это?

И, вообще почему мы ставим подобные вопросы? Не потому ли, что приехали сюда через Баку, где нас, конечно, успели, чувствуется по всему, настроить «в пользу азербайджанской стороны»!

Это требование собеседников, чтобы мы слушали только, их, верили только им, честно говоря, удручало и плохо вязалось как с их заверениями о дружбе с соседями, так и с нашим пониманием норм демократии, справедливости.

Нам доказывали, будто азербайджанцам достаточно лишь объяснить, что им от передачи НКАО в Армению хуже не будет. Именно так: не спросить, а объяснить. Но как азербайджанцы примут это объяснение? Не выдвинут ли в ответ свое, тоже веское? Как тогда быть?

В рассказах участников февральских событий нет еще одной детали. Немаловажной — как прошла сессия Нагорно-Карабахского областного Совета, которой добивались люди на площади. То есть рассказывают, сколь нелепыми были попытки сверху воспрепятствовать ей; как председатель исполкома облсовета «потерял» печать, так что результаты голосования остались «незаверенными», и потому теперь, пользуясь этим, кое-кто объявляет их незаконными. Все это так. Но вот, повторим, деталь, уходящая из рассказов: возмущенные самой постановкой вопроса, депутаты-азербайджанцы даже не стали голосовать.

— Ну и что? — горячатся наши собеседники.— Большинство все равно голосовало «за»!

Арифметикой на все вопросы не ответишь. Ведь есть еще орган, где, согласно Конституций СССР, должен рассматриваться вопрос,—Верховный Совет Азербайджана. Его не обойдешь, его прерогативы, как и прерогативы Верховного Совета Армянской ССР, Верховных Советов всех наших республик, определены Основным законом Советского Союза. В его лице надо уважать Закон и демократию. Но в ответ от наших армянских товарищей мы слышим нечто совсем уж странное:

— Тогда мы положим партбилеты! — заявляет член «Крунка» А. Лачичан, подполковник в отставке.

Естественный вопрос: что будет тем, кто захочет остаться с партбилетом? Но как раз естественные вопросы вызывают неестественную реакцию.

— Таких не будет!

Вот так демократия — все известно заранее!

— Партизанская война начнется! — предвещает другой активист «Крунка» Г. Григорян, доцент Степанакертского пединститута.

Против кого?

— Не будет Карабаха — не надо нам никакой перестройки,— вторит им из Еревана С. Ханзадян. Писатель. Герой Труда.

И после всего этого протестуют против слова «экстремизм», употребленного в средствах массовой информации применительно к ним, требуют в знак протеста бойкотировать прессу, объявляют ТАСС и Гостелерадио «преступными организациями», как это делал лидер «Карабаха» И. Мурадян, призывавший к новым забастовкам. Но, позвольте, что же тогда не экстремизм?

Надо сказать и вот о чем, официально общество «Крунк» не ставит политических целей. Оно провозгласило задачи, так сказать, исследовательско-просветительскйе: изучение истории края, его связей с Арменией, восстановление памятников старины. Но на деле его лидеры, ратуя от имени народа, пытаются диктовать волю партийным, советским, хозяйственным органам области, считая, очевидно, будто там, на площади, им дан «мандат» на любые действия. Иные из них так увлекаются, что само слово «Карабах» выпадает из их выступлений, уступая требованиям «задвижения» одних руководителей и выдвижения вместо них других.

Не может не беспокоить и вот что. Митингуя, город две недели не работал. Спад в работе предприятий вызвал длинную цепь сбоев у смежников по всей стране.

Что общего во всем этом с перестройкой, с ее целями? Кому выгодно, чтобы известные и во многом общие проблемы двух соседних республик Закавказья враз как бы исчезли, свелись к одной—территориальной? Спорной. Тупиковой. Кому это на руку?

Мы рассказали только о некоторых из «узлов», затянувшихся в этом регионе. Сегодня они общеизвестны. И, кажется, все мы понимаем: для того чтобы их развязать, нужно время и общие усилия. Нужны терпение и терпимость. Мудрость и взвешенность — каждого шага, каждого слова. Об этом говорили нам люди разных возрастов, профессий, национальностей — в Ереване, Сумгаите и Степанакерте — при всех пристрастиях, различиях во взглядах и оценках. Сегодня вся страна смотрит сюда, ждет и надеется, что утихнут эмоции и верх возьмет благоразумие, отражающее весь опыт нашего многонационального народа. Мы уверены, что так и будет.

Читатель вправе спросить: а что конкретно предполагается сделать для решения накопившихся проблем? Материал об этом — в одном из ближайших номеров газеты.

С. ДАРДЫКИН,
Р. ЛЫНЕВ.