Сергей Кургинян против Михаила Веллера и искажений своей позиции (original) (raw)

"Росбалт" получил письмо от политолога Сергея Кургиняна, который попросил опубликовать 'аналитическую реплику', поясняющую его взгляды на идею воцарения нового российского диктатора.

На днях в московском бюро "Росбалта" в рамках цикла 'Проекты для России' состоялось обсуждение новой книги Михаила Веллера 'Великий последний шанс'.

Дискуссию открыл сам автор, кратко изложивший основные идеи книги. По мнению Веллера, проблемы России во многом обусловлены общесистемным кризисом европейской цивилизации. При этом в современной России, считает автор книги, в силу ошибочного понимания либерализма воцарилась анархия. В стране, лишенной внутреннего стержня, основным занятием наиболее активной части общества стало воровство, как наиболее эффективный способ присвоения благ.

Однако русская цивилизация моложе любой европейской цивилизации, поэтому у России, на взгляд Веллера, есть шанс выжить и подняться. Но для этого стране нужен диктатор, который возьмет в свои руки антикризисное управление государством. Диктатура должна быть установлена конституционным, легитимным путем. Как утверждает автор книги, при этом должен быть разработан и механизм, который позволит освободить страну от диктатора в тот момент, когда она выйдет из кризиса.

Участники дискуссии по-разному отнеслись к идее воцарения нового российского диктатора. Более того, по-разному они отнеслись и к информациям в Интернете, освещающим и трактующим их мнения об идеях Михаила Веллера. В частности, мы получили письмо от Сергея Кургиняна, который попросил опубликовать 'аналитическую реплику', поясняющую его взгляды на проблему.

Кое-что о пропасти и диктатуре
Аналитическая реплика

Дискуссия в агентстве 'Росбалт' по поводу книги господина Веллера 'Великий последний шанс' получила сжатое отражение на соответствующих сайтах. Я участвовал в этой дискуссии, и потому имею право сам зафиксировать свои основные утверждения. Поскольку в том виде, в котором эти утверждения оказались опубликованы - я, при всем желании, не могу узнать ничего из того, что я реально сказал.

Утверждения же мои были таковы.

Нельзя постоянно кричать по поводу пропасти, в которую катится Россия. Этого нельзя делать не потому, что Россия не катится в пропасть. Я-то как раз считаю, что она туда катится. Этого нельзя делать потому, что подобный крик забалтывает, а не проявляет существо случившегося. Вообще, дело не в криках (сколь бы благородны и искренни они ни были). Дело в жесточайшей доказательности во всем, что касается существа нынешней ситуации и качества российского будущего, вытекающего из этого существа.
Когда я говорю о том, что нельзя кричать, я имею в виду аксиоматичность этого образа пропасти. Нельзя этот образ пропасти декларативно превращать в аксиому. Нельзя им оперировать как несомненностью. Не потому нельзя, что нет пропасти и нет падения в нее. А потому, что оперирование образом пропасти как несомненностью - девальвирует этот образ. Лишает его мобилизующей силы.

Этот образ, по сути, представляет собой один из самых заезженных штампов газеты 'Завтра'. Господин Веллер запоздало встает в этот строй. И дело даже не в том, что запоздало, поскольку я убежден, что он делает это искренне. Дело в том, что аксиоматичность образа пропасти - это удел определенной политической субкультуры. Очень замкнутой и, по сути, нерасширяемой. Для других субкультур столь же аксиоматично, что пропасти нет, а есть, наоборот, национальное возрождение или что-нибудь в этом роде. Употребление образа пропасти как аксиомы закрепляет эту разобщенность имеющихся российских субкультур. И не позволяет состояться ничему из того, что входит в понятие мобилизации.

Для того, чтобы разорвать замкнутость имеющихся субкультур и образовать единую национальную политическую культуру с единым пониманием случившегося, нужно очень сильнодействующее средство. А именно - общенациональная политическая дискуссия, закрепляющая общенациональную же повестку дня. В рамках этой дискуссии те, кто убежден в крайнем неблагополучии наличествующего и будущего, в несовместимости этого всего с жизнью страны, должны разгромить наголову своих оппонентов. Или же оказаться потерпевшими фиаско.

Только после этого что-то станет возможным. А сама нацеленность на дискуссию предполагает не крик, не аксиоматизацию, а аргументы и проблематизацию. Этого, кстати, и боятся. Крика не боятся ничуть. Ибо крик не разрушает статус-кво, а закрепляет его, что некоторым только и нужно.

Лично я убежден в крайнем неблагополучии всего, что грядет и наличествует. Я просто не хочу превращать подобное убеждение в тупиковую субкультуру. И считаю все, что работает на подобное превращение, крайне опасным.
Теперь моя главная позиция (которая была четко высказана и не получила вообще никакого отражения). Предположим, что пропасть. Тупик. Или, как я говорю, крайнее неблагополучие, чреватое летальным исходом.

Предположим, что мы это доказали. Что важно тогда? Важно, чтобы кто-то за это ответил. Пропасть - это не хухры-мухры. В пропасть просто так не падают. В пропасть кто-то затащил, кто-то туда толкает, кто-то чего-то не делает, чтобы туда не свалиться. Это не шутки, не повод для восклицания. Это повод для очень серьезных действий. За пропасть должны ответить - если эта пропасть действительно есть.

В противном случае это - шоу на тему пропасти. Соедините субкультурность и шоу. Что вы получите? Пиар. Уже допиарились, хватит. Стране необходима серьезность - это даже более важное лекарство, чем диктатура. По крайней мере, без серьезности все остальное просто немыслимо. Без основательности, без иного тона, иной семантики.

О таких вещах как пропасть нужно говорить без забалтывания, которое угрожает всему. В том числе и прежде всего, без эмоционального алармизма. Грубо говоря, это как с мальчиком, который кричал 'волки, волки', а когда волки действительно пришли, ему никто не поверил.

Эмоциональный алармизм, субкультура крика о пропасти (не преодолевшая свои железобетонные субкультурные рамки и не превратившаяся в культуру), шоу-риторика... Искренность тут совершенно ничего не означает - искренность может с этим соседствовать; я говорю о стиле, жанре, контексте и семантической эффективности...

Итак, что это все такое вместе? Это путь к пиару на тему о пропасти. Это уход от идеологии в пиар (брачная ночь, невеста спрашивает жениха:'Скажи, ты меня действительно любишь, или это пиар?'). А что такое пиар на тему о пропасти? Это не инструмент спасения, а инструмент гибели. Это превращенная форма намерения (вновь - я в данном случае уверен, что абсолютно искреннего намерения).

А что есть такая превращенная форма? Это политическая предвыборная реклама с использованием образа пропасти. Образ берется у крайней патриотики и потом задействуется более широко. Вася говорит, что Петя пихнул страну в пропасть, и потому надо выбрать Васю. Петя говорит, что Вася пихнул страну в пропасть, и потому надо выбрать Петю. Потом Вася с Петей обнимаются, и пропасть исчезает с экранов и газетных полос. Вопрос, исчезает ли она из нашей реальности? Я-то убежден, что не исчезает! И потому настаиваю на другой интонационно-содержательной парадигме дискуссии.

Герой Достоевского по этому поводу говорил: 'Бросьте ваш тон и возьмите человеческий'. Убеждать надо Россию, убеждать, а не запугивать. Сосредотачивать надо ее, а не взвинчивать. Соединять с реальностью (что крайне сложно), а не накачивать виртуальностью (успокаивающей, запугивающей, любой). Профессионализировать, наконец. А не наращивать обратное (дилетантство как способ мыслить и чувствовать). Это очень важно. Это, может быть, важнее всего.

А потому от пропасти перехожу к диктатуре. Диктатура - это очень профессиональная категория.
Чья диктатура? По-марксистски - пролетариата, буржуазии или кого-то еще? Нет 'диктатуры вообще' в социально-политическом смысле слова. Есть интересы, есть социальная база. Кстати, об интересах. Может декларироваться спасение страны. А что может быть за фасадом этой декларации (особенно, если она абстрактна)? Что там может быть, кроме пиара? Спасение кого-то конкретно, каких-то денег (как сейчас говорят, 'бабок')? За фасадом может быть и развал. Диктатура развала - это не фантом, это вполне реальная штука.

Мне скажут: 'Не классовая диктатура, не диктатура опорных групп, а национальная диктатура'.
Во-первых, это фантом. Нет диктатуры без опорных групп. Общенациональная диктатура - это демократия. С общенационально выбранным лидером, которого поддерживает общенациональное большинство. Для профессионала диктатура означает передачу власти властному меньшинству. Общенациональная диктатура - это чушь, потому что тогда надо предположить, что нация - это меньшинство. А кто тогда большинство?

Диктатура - это когда меньшинство начинает говорить от лица нации. Но это штука очень опасная. И тогда хотя бы надо знать, что меньшинство говорит от этого лица. Конкретно - без эмоций общего типа (политики вообще без эмоций - не бывает).

Меньшинство может выражать миссию, проект, дух истории. Но не нацию как данность. Нация выражает саму себя через общенациональные демократические выборы. Она для этого и конституирована как нация со времен Великой французской революции, когда она и была политически предъявлена на основе неких предыдущих идей и социальных намерений (совокупного Просвещения, проекта 'Модерн' и так далее).

Во-вторых, существуя только как субъект модернизации, нация не существует вообще за рамками данной модернизации (проекта 'Модерн'). Этот проект под угрозой. Многие его основания разрушены. Наступает сокрушительная глобализация. Прежде всего, глобализация капитала. Всему этому национальное не нужно вообще. Почитайте Киссинджера по поводу кризиса Вестфальской системы! Это можно ненавидеть, отрицать, но это нельзя игнорировать.

В этих условиях некое единство, условно называемое 'национальным', по существу является не национальным, а проектным. Нельзя спасти нацию в условиях глобализации. Можно глобализацию повернуть в другую сторону - или подчиниться ее нынешнему течению.

Россия это инстинктивно уловила. Коммунистический проект был глобальной альтернативой той глобализации, которая вытекает из Модерна и отрицает его. В этом смысле коммунисты были альтернативным ресурсом западной цивилизации, альтернативным потенциалом того высокого духа Просвещения, который породил в качестве одной из своих форм Модерн. Коммунизм был другой формой того же духа. Убив коммунизм (СССР), Запад совершил страшное преступление по отношению к собственным (а не чужим ему) основаниям. Но произошло то, что произошло.

Что теперь представляет собой глобальный русский проект, отрицающий нынешнюю глобализацию во имя чего-то другого? Можно выдвинуть такой проект и строить вокруг него единство. А можно плыть по течению и распадаться. Но третьего не дано. Попытка законсервировать локальную нацию в рамках локальной автаркии обернется абсолютным истреблением того, что с помощью этого пытаются сохранить. Подчеркиваю, что истребление будет носить именно абсолютный характер.

Таково содержание проблемы. Точнее, таким оно видится мне. С этим можно соглашаться или нет. Но что значит - не соглашаться? Это значит - предъявлять иное содержание. А не подменять содержание сколь угодно искренним и действительно благонамеренным импульсом. Время таких импульсов истекло между 1993 и 1994 годом. То есть более десяти лет назад.

Помимо прочего, содержание нужно потому, что им невозможно произвольно манипулировать. А импульсом - можно и даже должно. Когда содержания нет, и его место занимает сколь угодно искренний и убедительный импульс - манипуляция мгновенно появляется рядом с ним. Между тем, ситуация слишком серьезна, чтобы мы могли позволить стране проходить еще одну манипулятивную фазу.

И есть нечто другое. Еще более важное. Может быть диктатура смерти - и диктатура жизни. Может быть диктатура стагнации, диктатура ликвидации - или диктатура развития. Не задав цели и технологии, нельзя говорить о диктатуре вообще. "Видите ли, страна так разложена, что ее нельзя спасти без диктатуры..." Согласен, что разложена. Говорю об этом уже давно. Но кто сказал, что диктатура не разлагает? Это еще какая диктатура. Есть такая диктатура, что растлевает абсолютно и окончательно. Что, невозможна, например, криминальная диктатура?

Диктатура апеллирует к силе. Где сейчас эта сила сосредоточена, и каково ее качество? Коллективный доходяга, коллективный дистрофик не может быть коллективным диктатором ('ветра не будет - по бабам пойдем'). А сила - очень специфична. И она совершенно не обязательно будет вытягивать из болота (или 'поднимать на дыбы'). Она запросто может сделать прямо противоположное.

Предположим даже, что страна катится в пропасть. Кто сказал, что тогда нужна диктатура? Чья? Раз диктатура, то, повторюсь, какого-то меньшинства, иначе это демократия. А кто сказал, что это меньшинство - более здорово, чем большинство? Я не говорю, что большинство обладает этим здоровьем. Но меньшинство меньшинству рознь, это может быть такое меньшинство, в котором концентрация болезни - намного выше. Дайте доказательства, что это не так, профессиональные политические доказательства!

Простейший пример - Петр Великий. Понятно, что происходило с Россией, и какие алгоритмы он привел в действие. Опираться при этом он должен был на меньшинство. Но он это меньшинство взрастил и выпестовал, подчинил идее (Меньшиков отнюдь не только грабил, он и совсем другим занимался). Он соединил это меньшинство с другими социальными слоями (что такое был Меньшиков без Шереметева и Ромодановского?). Он действовал напористо и профессионально. Вектор диктатуры был задан с абсолютной ясностью и отчетливостью. Это не мешало эмоциональному напору. Но было понятно, что напор носит конкретно-мобилизационный характер. Тогда диктатура как-то заработала. Хотя ясно, что с большими издержками.

Вроде бы Иван Грозный делал что-то сопоставимое перед этим, и тоже задавал вектор, и тоже выделял слой (опричнина). Ан нет! И диктатура, направленная 'чуть-чуть не туда', привела к Смутному времени. Вот какова цена вопроса. Вот какова цена точности, детальности, политического профессионализма.

И, наконец, есть фундаментальный ценностный вопрос. Надо отличать диктатуру как горькое лекарство - от диктатуры как сладострастия. Есть люди и силы, для которых свобода не является ценностью вообще. И по отношению к этим людям нужно самоопределяться. Это не декларативный и не технологический вопрос, это вопрос собственно политический.

Вот я и определяюсь - для меня любовь к несвободе отвратительна. А свобода - высшая ценность. Высшая, но не абсолютная. Ею можно пожертвовать во имя Истории, Проекта, Миссии, Судьбы. Может быть, во имя жизни как таковой. Но это уже вопрос.

Трансцендентальные основания подобной жертвы - это одно. Другое - что это жертва. Что мы, принося ее, теряем нечто ужасно важное. И что мы это должны стремиться немедленно возвратить.
Я уверен, что есть другие силы, с другим отношением к этому вопросу. Мне кажется, что господин Веллер к этим силам не относится. Но есть кое-что, балансирующее на грани. Тезис о том, что государство строит себя из человеков, переводит одну крайность в другую. В одной крайности, кроме человека, нет ничего. В другой - вообще исчезает человек, гуманизм и много еще что. Тут не в умствованиях дело - тут дело в идеологических баррикадах, которые сразу же перерастают в политические.

Подробнее расшифровывать в подобном сжатом конспекте невозможно. Да и не нужно.
Вот основные позиции, которые я изложил. Ужимание этих позиций до того, что я не разделяю представлений о пропасти - мало информационно и фактически дезинформационно. И тогда непонятно, к чему дискуссия. Тогда все становится несерьезным.

Телетайпный стиль еще возможен, если речь идет о совсем элементарной политике. Но ведь речь идет о проектах. Не правда ли? А тогда к чему телетайп? Помогая вернуться к более адекватному жанру, посылаю это короткое разъяснение.