Доминик Бона. Гала | Муза или колдунья? (original) (raw)

| | Добавьте в закладки эту страницу, если она вам понравилась. Спасибо. | | ---------------------------------------------------------------------- |

Муза или колдунья?

В тридцатые годы чета Дали была спаяна, будто двуглавая гидра. Повсюду, где появляется художник, его сопровождает молчаливая и загадочная супруга. Он привлекает внимание к своей живописи, к своей личности — она же держится в тени. Гала неотделима от Сальвадора. Являясь Вдохновительницей1 в той мере, что художник черпает в ней силы для существования, она на много больше, чем муза. Дали называет Гала Ангелом равновесия. Она руководит его поступками, им самим, его мыслями.

Десять первых лет их союза Гала не покидает Сальвадора ни на мгновение, следуя за ним повсюду. Запечатленные вместе самыми выдающимися фотографами того времени, они представляли странную пару и, казалось, мало подходили друг к другу. У него — эксцентричная наружность, она — сдержанная и строгая. Когда Дали выходит в свет, он старается выглядеть как денди в котелке, с тростью с позолоченным набалдашником и с перстнями. Проходит время, подтверждая его успехи, и Сальвадор отпускает усы, заставляющие обращать на него внимание. Он принимает стиль странный и вызывающий одновременно. Гала сопровождает мужа в безукоризненном классическом костюме от Шанель и настолько скупа на эффекты, слова и улыбку, насколько Сальвадор всем этим злоупотребляет. На первый взгляд, они являют противоположность друг другу: Сальвадор напыщенный — Гала скромна; он роскошный, щедрый, заметный - она неброская, скупая на саморекламу и никогда не стремится выделиться.

Если бы Дали не относился к ней столь благоговейно, как к королеве, имеющей над ним беспредельную власть, можно было бы подумать, что Г ала служит ему. Она покорно сопровождает Дали и, кажется, не обсуждает никаких его планов. Она всегда согласна с тем, что он изобретает и придумывает, со всеми его решениями и капризами. Она приноравливается, никогда не сердится, умеет благодаря ежедневному влиянию ловко сориентировать его стремления, предотвращая те, что могут иметь нежелательные последствия. В повседневной жизни Гала руководит Дали довольно энергично, даже авторитарно, регулируя для него, хотя он то насмехается над этим, то раздражается, материальные проблемы, но она никогда не мешает проявлению его «я». Гала не завидует и не критикует знаменитую личность, с которой делит существование. Взяв на себя миссию создать для Дали покой и комфорт, соответствующие его мечтам, Гала с самого начала отвела себе неблагодарную роль служанки и организатора. Он мозг, он творец. — она обеспечивает безопасность гения.

В тридцатые годы Дали действительно слывет сумасшедшим: он вытворяет невероятные вещи, декларирует свое неприятие банальностей, не скрывает собственной паранойи. Безумен Дали или нет? Никто никогда не задавал этого вопроса Гала. Вероятно, она могла бы на него ответить улыбкой или пожатием плеч. И все же одна она могла знать правду. Дали предложит свое решение загадки, бросив в 1934 году журналистам достойную его юмора и фантазии шутку: «Разница между мною и сумасшедшим состоит в том, что я не сумасшедший!»

Для Гала, живущей с таким неординарным человеком, преданной ему телом и душой, вознаграждением служит то, что она делит с ним его ауру, получая немного света, исходящего от необыкновенного существа. Гала выбрала свой путь: путь женщины, существование которой определяется судьбой избранного ею мужчины. Но Гала не устраивает роль пассивной, смиренной спутницы жизни. Гала динамична: она сила, заставляющая Дали шевелиться, она мотор, дающий ему возможность летать. Гала оказывает на Дали невероятное влияние, помогая ему быть самим собой. Рецепт этой музы прост, но действие его на много эффективнее, чем у обычных муз: Гала недостаточно того, что она вдохновляет художника, позирует ему, — она укрепляет его веру (без веры он ничего бы не значил).

Конечно, Дали всегда был талантлив. Он обладал необыкновенным талантом рисовальщика и колориста. У него всегда было потрясающее воображение, в его венах течет кровь творца. Но он ущербный человек, с большими комплексами. По собственному признанию, он подвержен частым приступам парализующей его тревоги, многократным проявлениям симптомов шизофрении. Гала помогает ему бороться со злыми силами, помогает привести в состояние равновесия его талант и безумство. Она та, кто держит его за руку и постоянно повторяет, что он самый великий, самый лучший из художников на земле, она дает то, чего ему ужасно не хватает. Вера жены, наряду с живописью, несомненно, является для него самой большой ценностью. Он говорил - и не раз повторял это, - что без Гала не способен жить, не способен даже творить.

На самом же деле, после того как Дали познакомился с Гала, он очень изменился. Не только усами, бесконечно удлиняющимися с течением прожитых лет, не только элегантными костюмами - изменился его стиль (Гала этому во многом способствовала), определившийся как дерзкий и очень индивидуальный. Дали всегда был болезненно робким. Без поддержки Гала он никогда не смог бы выйти из своей скорлупы. Вот почему она сопровождает Дали: ему достаточно уже одного ее присутствия. Воздействия Гала имеют волшебную силу, они всегда добиваются нужного результата и способны успокаивать и стимулировать одновременно. Диковатый молодой человек из Кадакеса приобрел боевой опыт. Он совершенно ясно понял (намного раньше, чем это стало очевидным), что его успех во многом зависит от рекламы. Гала всецело поддержала его желание присоединиться к движению сюрреалистов для того, чтобы сделать себе имя в среде престижных авангардистов. Это она убедила Дали в том, что невозможно преуспеть в мире искусства оставаясь в деревне, в том, что художнику необходимы - даже если он невероятно талантлив - связи, общение с собратьями и реклама. Это Гала постигла раньше него: скандалы делают поэтов, писателей и художников популярными больше, чем их творчество. Человек искусства для того, чтобы существовать, должен создавать шум и волновать толпу. В тяжелом сражении за пропаганду и реализацию результатов своего творчества, в которое превратилась жизнь Сальвадора Дали, Гала сыграла существенную роль. Она несла свой крест и никогда не отказывалась от «неприятной работы». Импресарио и пресс-атташе, манекенщица и хозяйка, Гала не только находится в ателье, когда Дали работает, чтобы составить ему компанию, почитать ему вслух, — она с ним во всех сражениях. Гала рядом, когда Дали дает конференцию, когда он развешивает картины в галерее, когда он оформляет витрины на Пятой авеню, когда отвечает на вопросы журналистов, — она поддерживает все его предприятия. Ее постоянное присутствие — гарантия спокойствия. Гала для Дали — амулет. Как большинство робких людей, Дали неистов и неукротим, когда с ним рядом Гала, но один он боится своей тени, собственного голоса, самого себя так же, как и других людей. Гала передает Сальвадору магнетический флюид, и это помогает ему выйти из скорлупы и быть самим собой.

Гала служит его делу в той мере, в какой сделала его своим. Когда Дали говорит, когда Дали рисует, он говорит и рисует за нее тоже, лучше, намного лучше, чем она могла бы это сделать. Гала не имеет ни одного из талантов, которыми она так восхищалась, творческих талантов — того, что притягивало ее в Поле Элюаре, в Максе Эрнсте, и того, чему она облегчает появление на свет — как настоящая акушерка! — с тех пор, как живет с Сальвадором. Время не умалит ни ее энергии, ни ее бдительности и никогда не истребит ее веры. Гала не обыкновенная муза — она медиум. То, что их жизням суждено переплестись навечно, она знала с первых дней их встречи. Гала умеет читать по картам. И то, что она из них узнает, укрепляет хрупкого Дали. Ее предсказания воодушевляют, видения подтверждаются безоговорочной уверенностью. Гала предсказывает будущее так, как если бы она его уже прожила. Оно представляется ей светлым, как горный ручей. Стойкий оптимизм Гала, на который опирается Дали, - порождение дара предвидения. Будущее? Оно будет блестящим и принесет славу им обоим!

И вот эта карточная гадалка в костюме от Шанель, ставшем уже униформой, сдержанная до такой степени, что может показаться банальной, идет в тени человека, делающего свою жизнь из эксцентричных поступков, - молча, не осуждая его, лишь отмечая вехи на его пути. Ее женская роль двусмысленна: обладая практическим складом ума и даром предвидения, властная и в то же время смиренная, принадлежащая к элите, обожающая роскошь, золото, блеск, она, тем не менее, умеет довольствоваться своим местом в тени. Гала в эти годы такая, без какой Дали никогда бы не смог стать тем, кем он стал. И он будет воздавать ей всю свою жизнь наивысшие и искренние почести.

В тридцатые годы творчество Дали расцветает, он разнообразит свою палитру и заботится о саморекламе. Будучи изгнанным из сюрреализма, он продолжает настаивать на своей принадлежности к течению и, к великому огорчению Бретона, выдавать себя за сюрреалиста и даже, как он любит говорить, за единственного сюрреалиста достойного этого имени. Распространяя свою деятельность по всем направлениям, подсказанным воображением, он изготавливает различные предметы, украшает витрины магазинов, рисует эскизы платьев и шляп, украшений и даже диванов. В Англии он занимается преобразованием средневекового охотничьего домика: один из меценатов, очень богатый англичанин попросил превратить его в обитель сюрреалистических грез. Сальвадор говорит и повторяет, где только можно: искусство не ограничивается стихотворением или картиной, рисунком или скульптурой — оно должно завладевать жизнью, вмешиваясь во все. Оригинальный лозунг Сальвадора Дали звучит так: «Сюрреализм не искусство, но образ жизни». Он сам не становится сюрреалистом, когда берет кисть в руку, — он сюрреалист в каждое мгновение, с восхода до захода солнца, во сне. «Имеющий уши да слышит!» — словно говорит он Андре Бретону. Ни у кого нет достаточной силы, чтобы обуздать неукротимую творческую натуру Дали.

Вот он в сопровождении своей дорогой тени выполняет эскизы для Эдварда Джеймса, своего страстного почитателя, выдающего себя за незаконнорожденного внука Эдуарда VII. Эдвард Джеймс подарит Гала украшение, которое она всегда будет носить с любовью, — золотой браслет в стиле «модерн». Это украшение будет напоминать ей щедрого Джеймса, его преданность и безумства. Дали нарисовал для него сумасшедший план большой гостиной, в которой гости ощущали бы себя как бы во чреве живой собаки. Стены должны были расширяться и сужаться в ритме, имитирующем дыхание, иллюзия которого усиливалась бы постоянным шумом одышки... Проект провалился, вероятно, из-за Мюнхенского кризиса, и большая гостиная Джеймса не появилась на свет.

Впрочем, до этого были другие странные изобретения, послужившие, как и картины, упрочению скандальной репутации Дали. Волшебный бассейн с плавающими в нем механическими сиренами- затопленное такси с сидящими в нем куклами, покрытыми мухами и омарами; возбуждающий чувственность пиджак, выставленный в Лондоне в 1936 году, инкрустированный стаканчиками для ликера и мухами (опять мухи!), будут иметь настоящий успех. Успех принесут и витрины Бонвит-Тейлор в Нью-Йорке, с манекенами, задрапированными пылью и мухами (опять мухи!); манекены эти призванные олицетворять День и Ночь, художник утопит в ванне после того, как скандал по их поводу выплеснется на улицу. Гала принимает все шутки мужа с улыбкой сфинкса - единственный знак того, что она оценивает его чувство юмора.

Вот Дали в Париже. В театре Вье-Коломбье он читает лекцию «Сюрреалистический каннибализм и истерический сюрреализм». Журналист Робер де Сен-Жан2, присутствовавший там 24 января 1936 года, рассказывает о странном монологе художника, в котором речь шла обо всем и ни о чем вперемешку: о ночных горшках и о свастике о крылатых фаллосах, о серпах и молотах, о зеркальных шкафах, о костях стопы, о функционализме и неевклидовой геометрии... Дали готов ко всему, а значит к чему угодно, лишь бы возбудить толпу. Он опрокидывает омлет со специями на седые волосы одной старой дамы, бросает несколько стрел в Луи Арагона и выглядит, по словам Сен-Жана, как Мефистофель. Лекция провалилась «Было много шума. Многочисленный взрывы самодельных бомб никого не задели», — прокомментировал хроникер. Но то, о чем Сен-Жан не пишет, — это работа Гала за кулисами, та доза терпения, которую она должна была предъявить в доказательство солидарности с Дали в годы, когда гений его еще только рождался и все творчество оценивалось знаком вопроса. Ей требовалось немало сил, чтобы утешить Дали, успокоить его, убедить двигаться дальше, чтобы помешать приступам паранойи, превращающим его в буйного безумца. Только она способна усмирить Дали, когда он теряет контроль над словами и поступками (однажды он чуть не удушил деятеля кино, обвинив его в том, что он украл его замысел3).

Когда Гала не отвечает на призыв о помощи — что бывало крайне редко, — с Дали случаются несчастья. Так, в Лондоне, в New Burlington Galleries, во время первой международной выставки сюрреалистов (июль 1936 года), открытой, кстати, Бретоном (этой выставкой Дали подкормил артистическую и скандальную хронику, выставив свой «Вызывающий чувственность пиджак»), он чуть было не умер, потому что Гала не было рядом! Выход Дали в конференц-зал для того, чтобы произнести один из абсолютно тарабарских текстов, смысл которых был знаком только ему — «Несколько подлинных параноидальных явлений», — все же произвел сенсацию. Дали появился в сопровождении двух белых борзых, одетый в скафандр с такими тяжелыми подошвами из свинца, что его пришлось внести на сцену. Гала, настигнутая единственный раз в своей жизни приступом усталости или уныния, вышла, чтобы выпить кофе в то время, как Сальвадор пытался произнести из стеклянного и стального шара речь, которую невозможно было расслышать... Конференция провалилась бы, если бы публика вдруг не заинтересовалась гротескной пантомимой Дали: задыхающийся, он махал руками, как ярмарочный Петрушка. Побежали за Гала, чтобы высвободить Дали с помощью ключа, лежащего в ее сумочке (шлем был на замке). Еще несколько секунд - и заторможенная, завороженная публика аплодировала бы смерти артиста. Лекция о «параноидальных явлениях» подействовала на Гала как предупреждение: отныне, чего бы это ни стоило, она будет рядом, спокойная и бдительная.

Случалось, что Гала была не только привилегированной наблюдательницей за безумствами Дали, но и их участницей. Она в первые годы их совместной жизни будет его любимой моделью для воплощения «сюрреалистической женщины» — такой, как он себе это представлял, такой, какой он хочет, чтобы были все женщины Парижа, Лондона, Рима и Нью-Йорка. Чтобы доставить ему удовольствие и способствовать его рекламе, Гала выходит на время из костюмчика от Шанель, любимого ею, чтобы одеваться в стиле, ей совсем не свойственном: пышном, барочном стиле Эльзы Чиапарелли. И вот Гала одевается в «чап», когда Дали делает рисунки для коллекций платьев и шляп прекрасной итальянки с Вандомской площади. И вот она уже становится экстравагантной. В сказочном платье с пуговицами из поддельных шоколадных конфет, покрытом пчелами, или в платье со вшитыми лапками омара, в костюме, вышитом мясистыми губами, она держит в руках сумочку из синей замши, в точности повторяющую форму телефона или надевает на голову — с удивительной невозмутимостью — шляпку (гвоздь коллекции) в форме черной туфли на шпильке! Гала и в «чап» остается Гала: уверенная в себе, уверенная в Сальвадоре, безразличная к остальному миру — в общем, классическая во всем, даже в сюрреализме.

Благодаря фантазиям Дали и его невероятному старанию знакомить с ними общество, преуспевающая чета покидает Монруж и переезжает на Университетскую улицу, сменив салаты с шампиньонами на дружеские пирушки в больших ресторанах. Картины Дали теперь высоко котируются. Они уже давно вышли из орбиты первого любительского «Зодиака», пересекли Атлантический океан и собираются покорить Новый Свет. После участия в двух коллективных выставках, познакомивших начиная с 1931 года американскую публику с новым для нее искусством — сюрреализмом, они принесут Дали осенью 1933 года, после эксклюзивной выставки в галерее на Мэдиссон-авеню, первый и несомненный успех. Владелец галереи Жюльен Леви с восторгом описывал их волшебную, притягательную силу. Несмотря на необычность, на провокационность и юмор, а может быть, благодаря этим достоинствам, картины очень скоро найдут покупателей. «Persistence de la memoire» («Настойчивость памяти»), с изображенными на ней мягкими часами, была продана сразу же, в день открытия вернисажа. Самые строгие критики, среди которых знаменитый Льюис Мамдор, расхваливают художника, настойчиво приглашают его в Нью-Йорк. Дали боится пересекать океан. Гала придется долго убеждать его, прежде чем он согласится...

В декабре 1934 года Дали сходит на берег с борта корабля «Champlain», на который он так боялся взойти и осмелился сделать это только после того, как нацепил на себя спасательный жилет. Он вцепился в руку Гала и не отпускал ее ни днем ни ночью, как будто она держала его на поводке. Этот житель Средиземноморья, который так любит плавать, лежать на водной глади, нырять часами, жутко боится морских путешествий... На набережной Нью-Йорка, недалеко от статуи Свободы, символа того, что Дали ищет для самого себя, собрались журналисты, которых Жюльен Леви с большим шумом оповестил о приезде художника. Дали заставляет себя ждать: он болен от страха, у него приступ боязни, он закрылся в своей каюте. Подруга Сальвадора Кэрес Кросби, приехавшая вместе с ним и Гала, решается предпринять отвлекающие действия: она начинает рассказывать о течении, покорившем парижский артистический мир, о сюрреализме, готовящемся с минуты на минуты сойти на берег в облике Сальвадора Дали, каталонского художника, известного пока немногим людям, но чье творчество скоро перевернет весь мир... Сама Кэрес его очень любит. Кэрес Кросби - известная личность в Нью-Йорке, она умеет блистать и быть забавной, журналисты ее очень любят и согласны подождать в компании с ней. И вот тогда Дали, наконец успокоенный Гала, выходит из каюты, чтобы предстать перед ними! Он несет батон хлеба, изготовленный специально для него во время путешествия. Батон необычной длины - более двадцати метров. Хлеб, как мухи, омары и кузнечики, - одна из навязчивых идей художника. Предъявив свой первый талисман, в то время как Гала, словно сфинкс (в костюме от Шанель), спокойно стоит за его спиной, он вынимает фото своей жены, одетой Чиапарелли. На нем Гала изображена в шляпке с бараньими котлетами и в платье, соответствующем головному убору. Журналисты в недоумении. Они интервьюируют Дали, но он не говорит по-английски. Переводит Кэрес Кросби. Каталонский акцент добавляет экзотики. На следующий день приезд знаменитого сюрреалиста будет прокомментирован на первых страницах газет и проиллюстрирован странной фотографией Гала в шляпке с бараньими котлетами. «Я люблю котлеты и свою жену, — заявил Сальвадор Дали. — Я не вижу причин для того, чтобы не рисовать их вместе». Одному журналисту не понравились котлеты, его удивил странный портрет Гала «с жаренными котлетами, болтающимися у ее плеча», и Дали уточнил: «Котлеты не жареные — они _сырые_». — «Почему?» — спросил журналист. — «Потому что Гала тоже _сырая_», — повторил художник, раскатисто произнося «р».

Шляпки Гала, созданные по эскизам Дали, произведут скандал в Америке. Одна из шляпок вызовет ненависть к ней и надолго закрепит за ней репутацию настоящей колдуньи, и репутация эта станет ее визитной карточкой, придавая утонченность слишком простому образу преданной и верной музы, какой она и была на самом деле, но и не только такой. Может быть, влюбленная женщина была женщиной бессердечной, внимательная супруга была злыдней, ни перед чем и ни перед кем не испытывающей страха, способной заигрывать даже с символами смерти? Если Дали веселит, то сопровождающая его повсюду Гала очень скоро начинает пугать.

18 января 1935 года, спустя месяц после путешествия на «Champlain», супруги Дали все еще находятся в Нью-Йорке. Чтобы отпраздновать успех того, кого она называет своим дебютантом, того, чьи полотна чертовски хорошо продаются на Мэдиссон-авеню, Кэрес Кросби сняла модное кафе «Красный петух» на 56-й улице и организовала там 18 января для нескольких сотен избранных «фантастический бал»: в приглашении она просила своих гостей явиться к десяти часам вечера одетыми в костюмы из своих снов. Для праздника Кэрес подготовила такие же роскошные, как в «Андалусском псе», сюрреалистические декорации, словно явившиеся из грез дорогого ей Дали. Ванная, наполненная водой, неустойчиво закрепленная на середине лестницы, в каждую минуту могла опрокинуться. В главном салоне, на первом этаже, находился макет быка с содранной кожей, вскрытый живот которого поддерживаемый костылями, был напичкан фонографами. Мужчина и его дочь пили там чай. Костюмы гостей были сногсшибательными. Затея Кэрес удалась: американцы превзошли себя в изобретениях до такой степени, что могли бы удивить самого Дали. Одна женщина явилась в короне из зеленых помидоров. У другой на голове была клетка для птиц. Еще одна нарисовала себе на лице шрамы от бритвы, в которых торчали — не известно, как это было сделано, - шляпные булавки. Еще одна дама была в длинном вечернем платье из серого шелка спереди и абсолютно нагая — со спины. Один мужчина в окровавленной ночной рубашке удерживал в равновесии на голове туалетный столик; когда он открывал его дверцу, оттуда вылетало целое облако мух... Кругом царила безумная атмосфера ожившего кошмара. Дали позаботился о своем костюме: он одет «великолепным трупом». В смокинге, с забинтованной головой, в груди, на месте сердца, — дыра; в этой квадратной дыре, подсвечивающейся изнутри, виднеется пара маленьких грудей в лифчике.

Но на этот раз, единственный раз в жизни, Гала, невозмутимая и величественная, старательно одетая искусным супругом, затмила его самого. На ней были юбка из красного целлофана и зеленый лиф, но вся ее оригинальность в тот вечер заключалась в шляпке — лучше сказать, в гигантском головном уборе черного цвета, представляющем зловещую шутку, шутку дурного тона, но Гала это не смущало нисколько. В центре шляпы целлулоидная кукла, сделанная в реалистической манере, изображала мертвого ребенка, труп которого уже разлагался, живот ели муравьи, в мозг впились клешни флюоресцирующего омара.

Многие будут расшифровывать этот символ: одним головной убор, в котором красуется Гала, представлялся полным отсутствием даже намека на материнские чувства, другим это решительное отрицание ребенка казалось импровизацией на излюбленную Дали тему — тему гниения и смерти. Омар и муравьи (посвященные уже привыкли к ним) — перманентные спутники Дали. Но Америке нет дела до фрейдистских толкований: для нее бредовый костюм Гала стал не чем иным, как оскорблением ее истории и ее героев. Вся страна переживает шок от убийства младенца Линдберга, сына выдающегося авиатора, перелетевшего Атлантический океан. Его убийца, некто по имени Гауптман, был осужден несколькими неделями раньше. Напрасно Дали старался защитить свою жену и отрицать всякий намек на оплакиваемого Америкой младенца. Гала останется для всех американцев бесстыдной женщиной, осмелившейся выставить у себя на голове в качестве украшения труп невинного ребенка. О своей репутации Гала позаботилась сама.

В этом организме с двумя головами Дали был волшебником света, художником, обладающим властью совершать метаморфозы, способным эпатировать, заманивать, захватывать публику; Гала же, напротив, является темной половиной гидры. В паре Гала - Дали, или Дали - Гала, один любим и вызывает восхищение, другая пугает и отталкивает. С бала в «Красном петухе» супруги стали олицетворять собой беспримерное единение. Художник теперь путешествует не только в компании с женой, своей музой, — он путешествует со своим двойником, своим другим «я», со своими страхами и темными мыслями так же, как и со своей любовью к цвету и свету. Без тайной советницы, придающей ему силы и знающей все его самые страшные тайны, он никогда бы не смог противостоять враждебному миру, миру полному ловушек, в который он дал обет проникнуть вместе с ней. В мире этом правят амбиции, безумства и страсти.

Примечания

1. Гонзаг Сен-Брис и Владимир Федоровский посвятили Гала главу в своей книге «Русские музы» («Les Egeries russes». J-Cl. Lattes, 1994, стр. 129-197). Наряду с Эльзой Триоле, Ольгой Пикассо и Лу-Андреас Саломе она там представлена во всем своем великолепии.

2. «Дневник журналиста». Grasset, 1974, стр. 178-180.

3. Речь идет о Жозеффе Корнелле. История рассказана Жюльеном Леви в «Memoir of an Art Gallery». Нью-Йорк, Putnam, 1977, стр. 231.