Социология психиатрии | это... Что такое Социология психиатрии? (original) (raw)

Социология психиатрии — одно из направлений социологии научного знания, изучающее вопросы институционализации и деинституционализации психиатрии, социальные аспекты, особенности, тенденции и закономерности развития психиатрической науки и практики, а также институциональные механизмы функционирования психиатрической службы. Значительный вклад в социологию психиатрии внесли такие исследователи и общественные деятели, как Мишель Фуко, Франко Базалья, Эрвинг Гоффман, Клаус Дёрнер и другие.

Содержание

Медикализация девиантности

Киттри исследовал ряд девиантных проявлений, таких как наркотическая зависимость, гомосексуальность, алкоголизм и психическое заболевание, и продемонстрировал, что такие проявления считались проблемами сначала морального, затем правового характера, а в настоящее время считаются проблемами медицинского характера[1]:1[2]. Как результат данного восприятия, неординарные люди с отклонениями от нормы подвергались социальному контролю морального, правового и затем медицинского характера[1]:1. Аналогичным образом, Конрад и Шнайдер заключают свой обзор о медикализации девиантности мнением, что можно обнаружить три основные парадигмы, от которых зависели значения понятия девиантности в различные исторические периоды: девиантность как грех, девиантность как проступок и девиантность как заболевание[1]:1[3]:36.

Институционализация психиатрии

Институционализации психиатрии посвящены две книги — книга французского философа и исследователя гуманитарного профиля Мишеля Фуко «История безумия в классическую эпоху»[4] и книга немецкого психиатра Клауса Дёрнера «Гражданин и безумие»[5].

Как показывает Дёрнер, возникновение психиатрии пришлось на период зарождения промышленного капитализма, отмеченный индустриализацией — перемещением производства из мануфактур на фабрики и переходом от ручного труда к машинному производству. Данный процесс вёл к расслоению гражданской общественности, когда одна часть её среднего слоя становилась богаче, а другая — беднее. С одной стороны, индустриализация разрушила основы существования множества людей, потерявших в новых условиях прежнюю работу. С другой стороны, возникла необходимость в привлечении на фабрики как можно более дешевой и доступной рабочей силы[5]. Дёрнер пишет:

Промышленной революции нужен новый тип человека — промышленный рабочий, и она стремится найти таких людей и отделить их от остальных. Поэтому теперь необходимо отделить бедняков от безумных, а следовательно, и создать специальные заведения для обеих групп, фабрики и психиатрические больницы. Новый человеческий тип промышленного рабочего должен обладать следующими качествами: он должен быть беден, а значит, непритязателен и дёшев; свободен, то есть иметь обязанности только перед промышленным предприятием; безлик, то есть лишён значительных индивидуальных особенностей; надёжен, то есть способен выполнять однообразную работу; предсказуем в своих действиях, что позволяет делать долгосрочные промышленные расчёты, как и в отношении машин. Именно в силу множества индивидуальных различий и особенностей безумных и невозможности предугадать их поведение они не подходят, с точки зрения предпринимателей, для фабричной работы и не соответствуют требованию абсолютной пригодности, поэтому исключаются из сферы промышленного производства[5].

Таким образом, исключение безумных из сферы промышленного производства неизбежно приводит их в сферу психиатрии — в стены психиатрических больниц.

Мишель Фуко (1926—1984), французский исследователь гуманитарного профиля, занимавшийся проблемами институционализации психиатрии

Что касается книги Мишеля Фуко «История безумия в классическую эпоху», то в этой книге он на обширном документальном материале исследует социальные процессы, экономические условия и культурный контекст, в рамках которых происходило возникновение и становление психиатрии, в частности формирование учреждений, явившихся непосредственными историческими предшественниками современных психиатрических больниц. Фуко подвергает анализу сложившиеся представления, политические идеи, правовые акты, социальные институты, культурные традиции, изобразительное искусство и художественную литературу, существовавшие в западной истории и имевшие отношение к формированию в ней понятия безумия.

Фуко начинает повествование с истории Средних веков, сосредотачивая своё внимание на социальной и физической изоляции прокажённых. Он показывает, что с постепенным исчезновением проказы, её место заняло безумие.

Начиная с эпохи Высокого Средневековья и до конца Крестовых походов количество проклятых селений — лепрозориев по всей Европе неуклонно росло. Согласно Матвею Парижскому, в христианском мире в целом их насчитывалось до 19 тысяч […]. На исходе Средних веков западный мир избавляется от проказы […]. Поначалу проказа передает эстафету венерическим болезням. В конце XV в. они, словно законные наследники, приходят на смену лепре […]. На самом деле истинными наследниками лепры выступают не они, а другой, весьма сложный феномен, который войдет в сферу медицинских интересов ещё очень нескоро. Этот феномен — безумие. Однако для того, чтобы это новое наваждение заняло место проказы в ряду многовековых страхов и стало, подобно ей, вызывать по отношению к себе реакцию отторжения, исключения, очищения — ему, впрочем, очевидным образом родственную, — потребуется длительный, продолжающийся около двух столетий, латентный период[4].

Одной из таких практик сегрегации, описываемой в художественной литературе, является корабль дураков, поскольку именно на кораблях отправляли в море сумасшедших, от которых желали избавиться. В XVII веке, в период, который Фуко удачно назвал Великим заточением, «неразумные» представители населения подвергались социальному отторжению и изоляции. В XVIII веке безумие стало рассматриваться как отклонение от норм, диктуемых Разумом, и, наконец, в XIX веке — как психическое заболевание. Как поясняет Фуко, изоляция возникла как явление европейского масштаба, порождённое классической эпохой (Новым временем) и ставшее её характерной приметой:

Классическая эпоха изобрела изоляцию, подобно тому как Средневековье изобрело отлучение прокаженных; место, опустевшее с их исчезновением, было занято новыми для европейского мира персонажами — «изолированными» […]. Ибо изоляция оказалась явлением европейского масштаба […]. Огромные богадельни и смирительные дома — детища религии и общественного порядка, поддержки и наказания, милосердия и предусмотрительности властей — примета классической эпохи: подобно ей, они явление общеевропейское и возникают с ней почти одновременно[4].

Далее Фуко очерчивает предпосылки появления изоляции, связывая их прежде всего с возникшей перед властями задачей принудить изолированных к труду и обеспечить надлежащий общественный порядок:

Прежде чем изоляция приобрела тот медицинский смысл, какой мы придаем ей сейчас — или, во всяком случае, какой нам угодно ей приписывать, — она преследовала цели, весьма далекие от врачевания. Необходимость в ней была продиктована императивом обязательного труда. Там, где наша филантропическая душа жаждет увидеть знаки доброты и заботы о больных, на деле обнаруживается лишь одно — осуждение и обвинение праздных. Вернемся к самому началу «Заточения», к тому королевскому эдикту от 27 апреля 1656 г., которым был основан Общий госпиталь. Перед этим учреждением сразу ставилась задача препятствовать «нищенству и праздности как источнику всех и всяческих беспорядков»[4].

По словам Фуко, изоляция использовалась с двумя различными целями, которые были обусловлены социально-экономическими причинами, однако так и не были достигнуты:

Классическая эпоха использует изоляцию двояко, отводит ей двойную роль: с одной стороны, она должна способствовать уничтожению безработицы либо по крайней мере ее наиболее очевидных социальных последствий, а с другой — сдерживать цены, когда их рост становится угрожающим. Изоляция призвана воздействовать поочередно то на рынок рабочей силы, то на цену продукции. В действительности же смирительные дома, по-видимому, не дали ожидаемого результата. Поглощая безработных, они главным образом маскировали их нищету и позволяли избежать социальных и политических неудобств, причиняемых их волнениями; однако, распределяя их по принудительным мастерским, дома эти способствовали росту безработицы в прилегающих регионах или в соответствующих секторах экономики. Что же касается их влияния на цены, то оно не могло не быть искусственным, ибо рыночная цена произведенных в них продуктов никак не соотносилась с себестоимостью — если учитывать затраты на содержание пансионеров[4].

Фактически ничем не отличаясь от тюрем, данные учреждения также были предназначены для изоляции, однако их пенитенциарное предназначение не становилось предметом внимания, поскольку они назывались больницами. Говоря о периоде их появления, профессор Оклендского университета Джон Рид резюмировал выводы Мишеля Фуко и выделил три функции этих больниц:

Интерес Фуко к психиатрии не ограничивался рассмотрением её исторических и теоретических вопросов. Фуко принимал участие в конкретных действиях по преобразованию системы психиатрической помощи. В частности, в 1971 году Фуко примкнул к группе итальянских психиатров, сделавших психиатрические больницы предметом критики и полемики, и написал статью для сборника «Беспорядки»[7] с целью поддержать Франко Базалью, столкнушегося с итальянским правосудием[8][9].

Последствия институционализации

В 1961 году вышла работа американского социолога Эрвинга Гоффмана «Приюты: Несколько эссе о социальном положении психически больных и других лишённых свободы»[10]. В ней Гоффман описывал, как процесс институционализации вводит людей в роль послушного пациента, того, кто «глуп, безопасен и незаметен», которая, в свою очередь, укрепляет представления о хронизации тяжёлого психического заболевания[11].

Примечания

  1. 1 2 3 Manning N. The therapeutic community movement: charisma and routinization. — London: Routledge, 1989. — P. 1. — 246 p. — ISBN 0415029139
  2. Kittrie N. The right to be different: deviance and enforced therapy. — Johns Hopkins Press, 1971. — 443 p. — ISBN 0801813190
  3. Conrad P., Schneider J. Deviance and medicalization: from badness to sickness. — Temple University Press, 1992. — P. 36. — 327 p. — ISBN 0877229996
  4. 1 2 3 4 5 Фуко М. История безумия в Классическую эпоху / Пер. с франц. И.К. Стаф. — Санкт-Петербург: Университетская книга, 1997. — С. 25—28, 70, 79, 85. — 576 с. — ISBN 5791400179
  5. 1 2 3 Дёрнер К. Гражданин и безумие: К социальной истории и научной социологии психиатрии / Пер. с нем. И.Я. Сапожниковой. — Москва: Алетейа, 2006. — С. 62—64, 471. — 544 с. — ISBN 5986390083
  6. Модели безумия: Психологические, социальные и биологические подходы к пониманию шизофрении / Под ред. Дж. Рида, Л.Р. Мошера, Р.П. Бенталла. — Ставрополь: Возрождение, 2008. — С. 45. — 412 с. — ISBN 9785903998012
  7. Basaglia F., Foucault M., Laing R., Chomsky N. Crimini di pace. — Torino: Einaudi, 1971.
  8. Эрибон Д. Мишель Фуко / Пер. с франц. Е.Э. Бабаевой. — Москва: Молодая гвардия, 2008. — С. 159. — 382 с. — ISBN 9785235031203
  9. Di Vittorio P. Foucault e Basaglia: l'incontro tra genealogie e movimenti di base. — Verona: Ombre corte, 1999. — 170 p. — ISBN 8887009120
  10. Goffman E. Asylums: Essays n the Social Situation on Mental Patients and other Inmates. — N.Y., 1961.
  11. Lester H., Gask L. (May 2006). «Delivering medical care for patients with serious mental illness or promoting a collaborative model of recovery?». British Journal of Psychiatry 188: 401–402. DOI:10.1192/bjp.bp.105.015933. PMID 16648523.

Публикации

См. также

Просмотр этого шаблона Отрасли социологии
Гендерная социологияМатематические методы в социологииСоциология городаСоциология пространстваСоциология знанияСоциология научного знанияСоциология наукиСоциология коммуникацийСоциология журналистикиСоциология культурыСоциология медициныСоциология молодёжиСоциология образованияСоциология праваСоциология психиатрииСоциология религииСоциология семьиСоциология трудаСоциология управленияПолитическая социологияЭкономическая социологияЭкосоциологияЭтносоциология Socio template.gif