Герцен Александр Иванович (original) (raw)
XPOHOC
ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ
ФОРУМ ХРОНОСА
НОВОСТИ ХРОНОСА
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА
ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ
ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ
ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ
СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА
ЭТНОНИМЫ
РЕЛИГИИ МИРА
СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ
МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ
КАРТА САЙТА
АВТОРЫ ХРОНОСА
Родственные проекты:
РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ
ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА
ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ
ПРАВИТЕЛИ МИРА
ВОЙНА 1812 ГОДА
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ
СЛАВЯНСТВО
ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ
АПСУАРА
РУССКОЕ ПОЛЕ
Александр Иванович Герцен
Герцен Александр Иванович (1812-1870) — русский философ-материалист, революционный демократ, писатель и публицист. Мировоззрение Г. сформировалось под влиянием философии Шеллинга, Гегеля, Фейербаха,позитивизма О. Конта, французских социалистов Сен-Симона, Фурье, Прудона. Основные сочинения: «Дилетантизм в науке», «Письма об изучении природы», «О развитии революционных идей в России», «С того берега», «Концы и начала», «Письма к старому товарищу», «Былое и думы» и др.
В произведениях 1832-1847 гг. Г. стремится найти метод познания, адекватный действительности и воплощающий в себе единство противоположностей природы и человека, материи и сознания, чувственного и рационального, опыта и спекуляции, эмпирии и идеализма. По мнению Г., «история мышления — продолжение истории природы... Законы мышления — осознанные законы бытия». Отсюда вытекает единство онтологии и гносеологии. Свою позицию Г. определяет как «реализм», в рамках которого философия призвана давать общие принципы для построения специально-научных теорий, указывать им направление исследования, предвосхищать их результаты. Выводя логику мышления из развития природы, Г. сталкивается с «неуловимым и непонятным» — со случайностью, «не вытекающей из понятия предмета». Поэтому трагедия человека и заключается в непримиримом разногласии изначальных запросов его духа со слепой природой и властью случая. Именно поэтому «мир живет кое-как... и ищет не устроиться, а забыться». Чтобы «устроиться» человеку в этом мире, необходимо вписать его в историческое бытие. Так появляется основная тема творчества Г. — личность и философия истории.
Алогизм природы и истории укрепляет Г. в антропоцентризме. «Смыслы мира дремлют в душе каждого... Вне нас всё изменяется, всё зыблется... и мы не сыщем гавани, иначе как в нас самих, в сознании нашей беспредельной свободы, нашей самодержавной независимости». Так из признания «омута случайностей, в который погружена жизнь человека», вырастает концепция, утверждающая нравственную самобытность, свободу и достоинство личности, стоящей выше всякого бытия. «Личность — вершина исторического мира, к ней всё примыкает, ею всё живет... Пора догадаться, что в природе и истории много глупого, неудавшегося, спутанного». Поэтому «подчинение личности обществу, народу, человечеству, идее есть продолжение человеческих жертвоприношений». Г. постоянно обличает алогизм «потока» исторического бытия, повторяясь, пишет о «растрепанной импровизации истории», которую необходимо привести в гармонию, потому что он обуреваем мечтой об идеальном строе, обеспечивающем возможность полноценного развития каждому на земле «здесь и сейчас», а не в далеком будущем.
Преданность идее человека и человечества, невозможность осуществить ее в России влекли Г. на Запад. Непосредственно столкнувшись с французской буржуазной революцией 1848 г., он убеждается в утопичности и беспочвенности своих мечтаний. Из убежденного западника Г. становится страстным анти-западником. Разочарование в революции не привело его к отказу от его идеала, но окончательно подорвало веру в закономерное движение истории, в прогресс. «Современное поколение имеет одного Бога — капитал... Наше время эпоха восходящего мещанства... В демократии — страшная мощь разрушения, но когда она примется создавать, она теряется в ученических опытах, в политических этюдах... Действительного творчества в демократии нет». Его резкая и достаточно односторонняя критика Запада связана с утверждением идеи личности, противоположной буржуазному идеалу: всё переменилось в Европе. «Рыцарская честь заменилась бухгалтерской честностью, изящные нравы — нравами чинными, вежливость — чопорностью, гордость — обидчивостью, парки — огородами, дворцы — гостиницами, открытыми для всех. Все хотят казаться вместо того, чтобы быть».
Сознание бессилия «чистого разума», стремящегося к истине, не имеющей обязательной силы над действительным миром, очевидность мнимого решения проблем исторического бытия в гегелевской философии истории завершают перелом в историософских исканиях Г., для которого «вихрь случайностей», определяющий социально-историческое бытие, трансформируется в философию возможного. «Ни природа, ни история никуда не ведут и потому готовы идти всюду, куда им укажут, если это возможно». Категория возможности помогает Г. построить учение о том, что Россия «может», минуя капиталистическую фазу развития, сразу перейти к осуществлению социалистических идеалов. Тема своеобразия «русского социализма» становится для Г. главной.
В отсталости России, в ее «свободе от тяжести всемирной истории» Г., как и Чаадаев, видит ее великое преимущество при решении социальных проблем. В русском народе, по мнению Г., есть задатки общности, возможного братства людей, которого уже нет у западных народов. Совершенно по-славянофильски, но без их религиозной терминологии Г. объясняет возможные перспективы будущего русского народа из преимуществ уклада жизни крестьянской общины. Общее владение землей, общинное самоуправление, право каждого индивида на землю, по Г., имеют большую ценность для социалистических перспектив, нежели политическая и социальная развитость Европы. Определенные черты русского характера (пластичность, способность усваивать современные достижения Запада, стремление к гармонизации теории и практики, энергия и изобретательность в военной и политической областях) также будут способствовать скорейшим преобразованиям в России.
Отмеченные мыслителем положительные черты и недостатки (пассивность, смирение, женственность, недостаток индивидуальности и т.п.) много позже станут основой для разработки концепции нации и русского национального характера в трудах Питирима Сорокина и Н. Бердяева.
Набольшие трудности испытывал Г. при решении проблемы «личность и общество», пытаясь соединить принцип общественности с принципом личности и ее свободы. Спасение Г. видит в русском мужике, который соединяет в себе личное начало с общинным. Веря в крестьянский мир, общину, Г. философски не разграничивает понятия индивидуума и личности, которая для него противоположна эгоистической замкнутости и возможна лишь в общиннности. Однако из признания самоценности человека, жизни поколений, которыми нельзя жертвовать во имя идеалов будущего, рождалась новая тема — тема конфликта между личностью и обществом, которая станет одной из главных в творчестве Л. Шестова и Н. Бердяева.
Идея «русского социализма» для интеллигенции России надолго стала стимулом обращения к мужику, «хождения в народ», народнического движения. Аграрный социализм артели, этический социализм Г. был полярен революционному марксизму, возлагавшему надежды на рабочих и пролетариев. Быть может, это и было причиной достаточно прохладных отношений между двумя величайшими мыслителями эпохи — Г. и Марксом. До конца жизни веря в будущее социализма, Г. никогда не рассматривал его как совершенную форму общественных отношений. В конце жизни, настаивая на постепенности общественного развития, мыслитель подчеркивал, что для социального создания необходимы «построяющие» идеи, распространение просвещения, совершенствование познавательной деятельности и развитое народное сознание: «Нельзя людей освобождать в наружной жизни больше, чем они освобождены изнутри».
Кириленко Г.Г., Шевцов Е.В. Краткий философский словарь. М. 2010, с. 70-72.