Анастасия ГАВРИЛОВА (original) (raw)

О проекте
Редакция
Авторы
Галерея
Для авторов
Архив 2010 г.
Архив 2011 г.

Редсовет:

Вячеслав Лютый,
Алексей Слесарев,
Диана Кан,
Виктор Бараков,
Василий Киляков,
Геннадий Готовцев,
Наталья Федченко,
Олег Щалпегин,
Леонид Советников,
Ольга Корзова,
Галина Козлова.

"ПАРУС"

"МОЛОКО"

"РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

СЛАВЯНСТВО

РОМАН-ГАЗЕТА

"ПОЛДЕНЬ"

"ПОДЪЕМ"

"БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"

ЖУРНАЛ "СЛОВО"

"ВЕСТНИК МСПС"

"ПОДВИГ"

"СИБИРСКИЕ ОГНИ"

ГАЗДАНОВ

ПЛАТОНОВ

ФЛОРЕНСКИЙ

НАУКА

XPOHOC

ФОРУМ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Анастасия ГАВРИЛОВА

О романе-искушении Юрия Вяземского «Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник»

В последнее время (начиная со второй половины прошлого века и до наших дней) литература всё чаще и чаще стала обращаться к Евангелию как к некоему литературному источнику, по мотивам которого возможно создание нового текста: путем интерпретации, своеобразного пересказа или неожиданной, ошеломляющей трактовки. Русские и зарубежные авторы — находясь «внутри» христианства или вне него, в уникальной, присущей только им писательской манере, преследуя собственные художественные или не совсем художественные цели — пытаются представить читателям своё видение событий Евангелия.

Недавно вышел в свет еще один литературный текст по мотивам евангельских событий. Написал его Юрий Вяземский, заведующий кафедрой мировой литературы и культуры МГИМО, знакомый большинству современников как ведущий телепередачи «Умники и умницы». Текст называется «Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник. Роман-искушение». Это первая книга из всего задуманного автором цикла, состоящего из семи романов, каждый из которых посвящен одному из дней Страстной недели, с Великого Понедельника и по Воскресение Христово.

Когда впервые берешь в руки книгу Юрия Вяземского и читаешь лишь заглавие и эпиграф, то кажется, что перед тобой антихристианский текст. Сначала подзаголовок «роман-искушение» наталкивает на эту мысль (если уж сам автор заранее предупреждает нас об опасности искуситься содержанием, то в книге должна быть серьезная провокация). Затем эту догадку вроде бы подтверждает и эпиграф, который взят из «Мастера и Маргариты» М.А. Булгакова — романа, за которым в литературной критике традиционно закреплен статус «антихристианского» произведения. Строчки эпиграфа соотносятся с заглавием романа Вяземского и отсылают читателя к эпизоду одной из ершалаимских глав (когда Понтий Пилат берет у Левия Матвея пергамент, куда тот записывал слова Иешуа): «Ему удалось все-таки разобрать, что записанное представляет собою несвязную цепь каких-то изречений, каких-то дат, хозяйственных заметок и поэтических отрывков. Кое-что Пилат прочел: «Смерти нет… Вчера мы ели сладкие весенние баккуроты…».

Однако это первоначальное впечатление оказывается обманчивым. После прочтения романа не остается никаких сомнений в том, что написан он в христианской традиции, человеком верующим. Почему же тогда автор выбрал в качестве эпиграфа строчки из «нехристианского» текста Булгакова и определил жанр своего произведения как «роман-искушение»?

В интервью журналу «Фома» (№ 2/58, февраль 2008 г.) Вяземский признался, что именно «эпиграфские» строчки из романа Булгакова побудили его написать книгу: автора заинтересовало, что же такое баккуроты. (Выяснилось, что на некоторых смоковницах или фигах появляются беленькие, маленькие фиги-скороспелки, которые люди весной срывают и употребляют в пищу. Эти плоды, которые еще не стали смоквами, как раз и называются баккуротами). Несмотря на то, что Юрий Вяземский считает булгаковский роман «чудовищно антиевангельским», он искренне восхищается писателем как мастером слова и считает его в этом отношении своим учителем. А выбор подзаголовка Вяземский комментирует так: «…когда люди говорят о том, что искусство произошло от слова «искушать», я с ними абсолютно согласен, потому что искусство вообще для этого существует. Это — искушение, потому и мой роман называется прямо: роман-искушение. Искушение не только своего читателя, но, прежде всего, самого себя, потому что если ты не искушаешься, ты не художник, ты не писатель. Но вот в вопросе о цели этого искушения среди художников нет единства. Для меня она в том, чтобы, пройдя через искушения, познать себя и, по возможности, очистить душу».

Разобравшись со смыслом названия и эпиграфа, перейдем собственно к содержанию.

Как уже было отмечено, в романе описаны события одного дня — Великого понедельника, в который Иисус Христос изгнал из Иерусалимского Храма торговцев, проклял росшую при дороге бесплодную смоковницу и рассказал притчи: о двух сыновьях и злых виноградарях (см. Евангелие от Матфея).

Текст Вяземского составляют три сюжетные линии: видение про-исходящего глазами апостолов, фарисеев и представителей римской власти в Иудее (главным образом, Луция Понтия Пилата и Корнелия Максима). При этом действия как такового в романе почти нет, так как большую часть повествования составляют диалоги. Роман построен как своего рода «беседы сидя» (и лишь иногда стоя или в движении): философские разговоры апостолов под смоковницей, заседания партии фарисеев, толкование Корнелием Максимом за завтраком сна Пилата и т.д. Каждая из этих сюжетных линий-бесед имеет свои особенности.

Центральной сюжетной линией, на наш взгляд, является «апостольская» линия, развивающаяся в дискуссиях учеников о значении слов и поступков Спасителя, об устройстве бытия и смысле жизни. Примечательно, что главные участники этих бесед — Филипп, Толмид (Нафанаил), Фаддей — показаны в романе как представители различных религиозно-философских течений: Филипп — гностик, Толмид — приверженец зороастризма, а Фаддей — буддист. Такое необычное художественное изображение апостолов может быть воспринято неоднозначно. С одной стороны, данный приём делает учеников более живыми, показывает их философские «корни», объясняет, почему именно эти люди пошли за Христом, что они в Нём увидели. С другой стороны, в нашем устоявшемся представлении апостолы — это ближайшие к Иисусу люди, на которых в день Пятидесятницы снизойдет Святой Дух; они обретут святость и затем будут распространять на земле Его учение. При таком традиционном восприятии изображение апостолов как носителей религиозных доктрин, отличных от учения Христа, может показаться странным и отнюдь не реалистичным. Однако не стоит забывать, что пока идет только Великий Понедельник, впереди еще будет троекратное отречение Петра и предательство Иуды… Поэтому сомнения, несовершенство и даже греховность учеников (когда-то Фаддей во время припадка убил своего ребенка) на данном этапе их литературного жизненного пути нельзя считать нелепым или святотатственным авторским изобретением.

Но реализация задуманной идеи — сами философские беседы апостолов — на наш взгляд, получились не совсем органичными. Во время чтения романа довольно часто возникало ощущение того, что разговаривают не люди, жившие две тысячи лет назад, а современные интеллектуалы, владеющие в полной мере предметом разговора, свободно оперирующие терминологическим словарем. Возьмем, например, отрывок из монолога зороастрийца Фаддея, который пытается объяснить происхождение мира:

«Бог, как вы помните, сотворил Благую Мысль. Ненавидя ее, Злой Дух породил из себя Злую Мысль, которая воплотилась в могущественного дьявола, имя которому парфяне дали Насу. Но можно называть его Веельзевулом, богом мух, как обращаются к нему в Аккароне и где ему поклоняются. Сам Спаситель однажды назвал этого первенца Злого Духа сатаною, который в злобе замыслов своих не многим ему уступает. Этот дьявол губит бессмертный дух человека, который у каждого есть, но не каждому удается его сберечь.

Завидуя Лучшей Истине — второму из божественных серафимов, — Злой Дух породил Ложь и дьявола лжи, которого точнее называть по-парфянски Друкх, потому что в языке их это слово означает не только «ложь», но также «хаос», «беззаконие», «несправедливость» и «беспредел». Его он противопоставил Истине, которая одновременно и Справедливость, и Праведность, и Мировой Порядок. Друкх — выродок Злого Духа. А вы можете называть его Люцифером. Он весь из злого огня состоит, и призван загрязнять Священный Огонь и всякую душу лишать жизненной силы.

Третье порождение Злого Духа — Злая Власть, или Ярость, как называют его парфяне. А вы можете называть этого дьявола Велиалом, духом небытия, разрушения, который обольщает человека и толкает его к преступлению. Он же возглавляет совращенные воинства тьмы и губит в человеке, прежде всего, разум.

Хулитель — четвертое злое порождение. В мире оно губит землю, насылая на нее засуху. Внешне он похож на гигантского змея, которого в Парфии называют Апаошей, а у нас Левиафаном…» (Далее Фаддей рассказывает еще о двух порождениях Злого Духа).

Повествование звучит определенно научно. Фаддей прекрасно владеет теорией предмета, следит за ходом своей мысли, употребляет имена божеств, расшифровывая их смысл на разных языках, сравнивая оттенки значения. Его рассказ напоминает лекцию по философии дуализма на гуманитарном факультете. Несомненно, читатель это улавливает и несколько «выпадает» из хронотопа романа.

Кроме упомянутых апостолов, в романе присутствуют и другие ученики Христа. Петр, Иаков и Иоанн в тексте почти не говорят; это те апостолы, которые взошли вместе со Спасителем на гору Ермон и смогли увидеть преображенного Христа. Возможно, поэтому Вяземский с осторожностью дает им слово в романе: эти ученики уже прикоснулись к Чуду и Тайне, и сомнений у них не должно было остаться.

Иуда также присутствует в тексте. У Вяземского он наделен не-обыкновенной красотой и несколько нарциссичен и брезглив. Например, это видно в эпизоде перехода Кедрона: «Филипп развернулся и побрел через поток, обутый на одну ногу, а левую сандалию оставив на берегу. Иуда правой рукой бережно прижал к груди свои дорогие сандалии, а левой рукой — кончиками пальцев — поднял с земли забытую подошву Филиппа и тоже ступил в воду». Затем, когда ученики достигли берега: «Иуда разжал пальцы и уронил на землю кожаную подошву Филиппа, а после бережно уложил на траву свои дорогие сандалии и, аккуратно присев, заботливо стал обуваться».

В романе Иуда участвует в беседах в основном в качестве слушателя. Единственное, что волнует Иуду — это разговоры о неком «уходе» Иисуса, о возможной Его «смерти». Как мы знаем, Иуда — один из наиболее излюбленных образов в литературных апокрифах, предстающий то безусловным предателем, то учеником, благословленным Иисусом на совершение предательства во имя осуществления Великой Жертвы, чуть ли не вторым (а то и первым) Христом, то кем-то еще. Пока сложно сказать, какую именно роль отводит Иуде Вяземский, скорее всего, это прояснится в следующих романах евангельского цикла.

Сквозным героем, проходящим в тексте сквозь всю апостольскую линию, собственно участвуя в сценах или являясь неким «фоновым» персонажем, является апостол Филипп. Именно он получился, как нам кажется, самым живым, ярко выписанным характером среди учеников (насколько это можно сделать в перенасыщенном диалогами повествовании). Кстати, в тексте Вяземского Филипп и Иуда часто появляются вдвоем, и тогда сразу становится заметно, что их образы построены на контрасте: уродство и красота, эмоциональность и сдержанность, естественность и «картинность», говорение и слушание.

В «Сладких весенних баккуротах» есть даже некие любовные интриги, связанные с женщинами, приближенными к Иисусу: Марией Клеоповой, Марфой (сестры Лазаря, причем Марфа замужем за Симоном Прокаженным) и Марией Магдалиной. Марфа питает тайную страсть к красавцу-Иуде, Магдалина любит — в самом высоком смысле этого слова — Иисуса, а Филипп еще с давних пор был ослеплен красотой Магдалины, страстно хотел обладать ею, и именно эта любовь, поиск Красоты, в конечном счете, привели его к Иисусу. Зачем Вяземскому нужно было все это? Наверное, с той же целью, с которой он делает апостолов гностиками, зороастрийцами и буддистами: чтобы сделать героев более реалистичными, поведать их предысторию. Но насколько любовные коллизии стоили того?

Удачным художественным решением стоит считать способ изображения в романе Иисуса Христа. Это так называемый далевой образ: мы наблюдаем Иисуса глазами учеников, издали; в романе отсутствует какое-либо внешнее описание Спасителя, мы видим только Его перемещения в пространстве, а Его слова встречаем в основном в пересказе апостолов. (Всего несколько раз Иисус произносит слова сам, и Его речь в тексте Вяземский выделяет заглавными буквами).

Следующая сюжетная линия, о которой следует сказать, — это ли-ния государственная, римская, представляющая собой политические беседы префекта Иудеи Луция Понтия Пилата и начальника службы безопасности Корнелия Максима.

Самой интересной частью этой линии является рассказ Пилатом сна, который ему в свою очередь поведал старый слепец в Иоппии, по пути из Рима в Иудею. Сон этот — разумеется, иносказательный — представляет собой описание обеда некого хозяина, с подробным перечислением всех блюд и комментарием повара к ним, указанием присутствующих гостей и слуг. В главе под названием «Онейрокритика, или Особенности толкования снов» (к вопросу об «интеллектуальности» и «современности» языка романа) Корнелий Максим толкует Пилату сон, объясняя каждое сказанное слепцом слово, расшифровывая странное послание. Оказывается, что под хозяином обеда подразумевается цезарь Тиберий, глава Римской империи, повар — это его главный соратник Элий Сеян, а блюда — все те наследники и родственники императора, которых Сеян либо убил, либо устранил, чтобы избавиться от неугодных цезарю людей или от своих соперников. Иными словами, в процессе толкования сна Пилата перед читателем раскрывается вся политическая обстановка Рима той поры: борьба двух сильнейших римских правителей: Тиберия и Сеяна, череда смертей наследников цезаря, бесконечные интриги… В конце концов сам Пилат, отправленный Тиберием в Иудею, должен решить, на чьей он стороне. Из двух зол, между Сциллой и Харибдой Пилат выбирает Тиберия.

Сама идея ввода читателей в суть политической борьбы через толкование сна довольно необычна. Однако нужно быть хорошо исторически подкованным читателем, чтобы разобраться в клубке политических интриг, соотнести сон и реальность. Уже сам по себе сон читать сложно, поскольку трудно предугадать хотя бы приблизительно значение того или иного блюда, несмотря на комментарии «повара». Тем более нелегко понять толкование сна читателю, который не очень хорошо знает историю Рима первого века от Рождества Христова, так как ему незнакомы многие герои политической арены, не говоря уже о нюансах отношений между ними.

Наконец, перейдем к третьей сюжетной линии романа — фарисейской. В романе Вяземского фарисеи представлены пародийно, как некая партия древних иудейских большевиков, рьяно охраняющая свою вотчину от проникновения в нее чуждых идеологии элементов. Они обращаются друг к другу «товарищ», с их языка не сходят слова и выражения «партия», «доклад», «рабочая группа», «контрольная комиссия», «занести в протокол», «конструктивное замечание» (а это уже ближе к «современному» словарю) и т. д. На фоне общего серьезного исторического повествования пародия выглядит несколько неуместно. Неужто нельзя было показать сущность фарисеев — косность, буквоедство, страх за собственную власть и благополучие — другим способом, более тонким, чем пародия?

Среди всех фарисеев, на наш взгляд, менее пародийно и более художественно показан Ариэль, представитель школы Гиллея. Он один из всех представленных фарисеев понимает, что Иисус действительно Сын Божий, а не фокусник и шарлатан, и даже не очередной пророк. И Ариэль осознает, что Мессия, прихода которого фарисеи так долго ждали, принес с собой совсем не то учение: фарисейство выступало за обряд, Иисус — против их показного благообразия, фарисеи прославляли богатство и процветание, а Иисус — бедность и сострадание. В беседе с главой Галлейской школы Ио-илем Ариэль говорит:

«Мне страшно, учитель <…> Потому что вижу все более ясно: мы сотни лет ждали Мессию, и он наконец пришел. Но не тот, кого мы ждали. Пришел не во спасение нам, как было обещано, а в наказание за грехи наши, за мерзость и неверие иудейские. Судить пришел, а не миловать. Пришел не для славы и процветания иудейского народа, а ему на погибель <…> Свет, который действительно идет от Иисуса — Свет миру. Но нас этот Огненный свет слепит, и в слепоте своей мы еще больше рассеемся по миру , сотни лет будем страдать и еще сильнее унизимся… Ибо он — Пастырь язычников, мытарей и грешников. Для них он — добрый, для нас — скорпион и пожиратель праведных фарисеев».

И поэтому Ариэль предлагает тайно убить Иисуса, чтобы не осуществилась его публичная крестная жертва, так как она сделает из Иисуса Бога и власть фарисеев окончательно рухнет.

Образ Ариэля получился противоречивым, драматичным и благодаря этому более живым, даже внутри пародийной атмосферы фарисейских заседаний. С одной стороны, когда разбирались эпизоды «по делу» Иисуса, Ариэль всячески пытался оправдать Его «богохульство» или смягчить слова, сказанные Христом в отношении фарисеев, называл Его Великим Учителем, чем шокировал своих партийных товарищей. С другой стороны, именно Ариэль настаивал на убийстве Иисуса до начала Пасхи, в то время как остальные фарисеи предлагали не такие кардинальные меры в качестве наказания.

Итак, мы коснулись всех трех сюжетных линий в романе Юрия Вяземского «Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник». Хочется сделать несколько обобщающих выводов.

Содержание романа демонстрирует читателям, что написан он человеком глубоко образованным, эрудированным, прекрасно разбирающимся в истории и политике, — то есть то, что написан он Юрием Вяземским. И что предназначен он читателю серьезному, обладающему нужным количеством знаний для того, чтобы по достоинству оценить роман, увидеть, сколько было изучено исторических источников, прочитано богословской литературы. Всё это заставляет нас с большим уважением отнестись к проделанной работе и ни в коем случае не умалить очевидных достоинств произведения.

В художественном отношении, на наш взгляд, роман имеет свои достоинства и недостатки. К достоинствам стоит отнести идею показа события одного дня с трех позиций: со стороны апостолов, представителей римской власти и фарисеев. Это помогает сделать повествования более реалистичным, правдоподобным. Необычно сделаны образы апостолов, удачен далевой образ Иисуса Христа. Противоречив и интересен получился образ фарисея Ариэля. Это лишь некоторые примеры.

Теперь перейдем к недостаткам.

Роман изобилует диалогами. Насколько это изобилие делает повествование живым и непосредственным — как разговор (однако, с этим тоже можно поспорить: в какой степени все описанные нами беседы похожи на обычный разговор, легки и непринужденны), настолько оно разрушает в романе его сюжетную доминанту, развитие действия. Даже то, что персонажи иногда во время бесед перемещаются в пространстве, не создает никакого движения. Роман статичен и поэтому кажется громоздким. Эту громоздкость усугубляет и содержание бесед, давящее на читателя своей серьезностью даже при пародийной форме фарисейской линии (не говоря уже о двух других).

Три сюжетных ветви романа имеют разную жанрово-стилевую направленность. Апостольская линия имеет жанр теоретико-философского рассуждения, государственная — историко-политического комментария, фарисейская — пародии. Из-за этого разногласия трем линиям не удается гармонично сложиться воедино и обеспечить цельность текста. Наверное, поэтому для связи отдельных глав и сюжетных линий Вяземский использует излюбленный булгаковский прием: повтор одних и тех же слов, образов или мотивов. Например, у Вяземского последние строчки третей главы: «Затем из-за пазухи над поясом Толмид достал глиняную миску и сказал: — Мир тебе, Иуда. У тебя не найдется воды?» и первые строчки четвертой: «Толмид достал из-за пояса миску и спросил: У тебя не найдется воды?» или птицы, перелетающие с одного места действия на другое и таким образом связывающие разные сюжетные линии. Ср. у Булгакова в «Мастере и Маргарите»: последние строчки одиннадцатой главы «Иван без всякого испуга приподнялся на кровати и увидел, что на балконе находится мужчина. И этот мужчина, прижимая палец к губам, прошептал: — Тссс!» и начало тринадцатой: «Итак, неизвестный погрозил Ивану пальцем и прошептал: — Тссс!». Подобных примеров множество.

В заключение хочется сказать, что, безусловно, роман Юрия Вяземского «Сладкие весенние баккуроты» следует рассматривать не отдельно, а в рамках всего евангельского цикла. Уже знакомые нам герои романа получат свое развитие, впереди нас ждут другие немаловажные события Страстной недели, поэтому самое интересное еще впереди.

Литература

1. Вяземский Ю. Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник. Роман-искушение. М. : РИПОЛ классик, 2008.

2. Гурболиков В. Художник и тайна [Электронный ресурс] / В. Гурболиков // Фома. — 2008. — № 2/58. — Режим доступа к журналу: http://www.foma.ru

3. Гурболиков В. Евангелие не по Воланду [Электронный ресурс] / В. Гурболиков // Фома. — 2008. — № 2/58. — Режим доступа к журналу: http://www.foma.ru

4.Евангелие как предмет литературы [Электронный ресурс] // Фома. — 2008. — № 2/58. — Режим доступа к журналу: http://www.foma.ru