Мария Петрова (original) (raw)

О проекте
Редакция
Авторы
Галерея
Для авторов
Архив 2010 г.
Архив 2011 г.

Редсовет:

Вячеслав Лютый,
Алексей Слесарев,
Диана Кан,
Виктор Бараков,
Василий Киляков,
Геннадий Готовцев,
Наталья Федченко,
Олег Щалпегин,
Леонид Советников,
Ольга Корзова,
Галина Козлова.

"ПАРУС"

"МОЛОКО"

"РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

СЛАВЯНСТВО

РОМАН-ГАЗЕТА

"ПОЛДЕНЬ"

"ПОДЪЕМ"

"БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"

ЖУРНАЛ "СЛОВО"

"ВЕСТНИК МСПС"

"ПОДВИГ"

"СИБИРСКИЕ ОГНИ"

ГАЗДАНОВ

ПЛАТОНОВ

ФЛОРЕНСКИЙ

НАУКА

XPOHOC

ФОРУМ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Мария ПЕТРОВА

ВРЕМЯ ПРОСЫПАТЬСЯ

Рецензия на книгу Веры Галактионовой «**Спящие от печали**»

«Наша брань не против крови и плоти, но против начальства, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной»

(Еф. 6, 12).

Вера Галактионова в своей новой повести «**Спящие от печали**» («Наш современник», 2010, №№ 3–4 продолжает развивать идеи предыдущих произведений («На острове Буяне», «Большой крест», «5/4 накануне тишины») — идеи мировой катастрофы, Апокалипсиса, конца света. Этот Апокалипсис назревает прежде всего в умах, в поступках людей и отражается не только на всей жизни человека, но и на судьбе нации. Особенно, если ты — русский. Автор показывает нам, что именно в России происходит величайшее беззаконие — страна отказывается от своих детей, что так же противоестественно, как если бы тело отторгло какую-нибудь свою часть.

«В эпоху разлома империй не дай вам Бог жить на пограничных окраинах национальных материков», — пишет Галактионова. Справедливость этого суждения с беспощадной откровенностью изображена на страницах повести. Маленький степной поселок в результате строительства на его территории горно-обогатительного комбината превратился в городок союзной республики СССР. А при делении границ город Столбцы был отрезан «небрежной рукой» от России и стал частью независимого государства Казахстан.

Произведение поражает своим размахом. Несмотря на жанр, определяемый автором — повесть, произведение, скорее, тяготеет к романной форме. Множество равноправных сюжетных линий стремительно развивается на протяжении двухсот одиннадцати мини-глав. Такая структура — разбивка повествования на маленькие главы-отрезки — уже была с успехом применена в романе «5/4 накануне тишины» и стала яркой индивидуальной чертой стиля Веры Галактионовой. Каждая глава максимально насыщена, содержит впечатляющие образы и символы (например, разрастающийся подобно народному бунту чайный гриб в банке), что делает конфликт произведения предельно острым и напряженным.

В отличие от классической повести, действие которой концентрируется на узком промежутке времени, описание поступков и судеб множества персонажей произведения охватывает более значительный временной отрезок. Вера Галактионова использует такой композиционный прием, как совмещение в одном фокусе прошлого, настоящего и будущего. Этой точкой пересечения становится одна ночь — время Великого перелома, когда осень переходит в страшный зимний холод. В терминологии экзистенциализма есть понятие «пограничная ситуация», обозначающее моменты глубочайшего потрясения, во время которых человек прозревает экзистенцию или смысл своего существования. Такой «пограничной ситуацией» для всех героев повести и становится ночь, особенная для людей, знакомых с местами лишения свободы. Эта ночь — «главный лагерный беспрекословный праздник», отмечаемый ежегодно двадцать второго декабря. Она является рубежом между жизнью и смертью, между бытием и небытием: «Там, на давних, прошлых лесоповалах, вместе с темной свирепой зимою, изгоняющей позднюю осень в ночь великого перелома, наступало время повальных смертей, время самоубийств, травм и отчаяния; оно длилось, опаснейшее, до самого зимнего солнцеворота. И все это время заключенные болтались на немыслимо тонком волоске, раскачиваемом лютыми ветрами. Черная воронка ранней зимы втягивала в себя слабые человеческие жизни почти беспрепятственно». Ситуация «пограничья» подчиняет себе художественную композицию произведения, и все внимание автора направленно на момент метаморфозы, происходящей в душах героев.

Эта ночь порождает огромное количество кошмарных снов, в которых причудливо переплетаются прошлое, настоящее, и большим вопросительным знаком мелькает будущее. Поэтика сна необычайно тонко связана с авторским ощущением времени и истории. Вся жизнь в одном сне проносится перед глазами героев повести «Спящие от печали». Разрушенное индивидуальное сознание, в котором смешиваются понятия зла и добра, отображает слом каркаса всей истории. Веками прошлое и настоящее русского народа скреплялось православными заповедями и заветами отцов. Приход советской власти подрубил русские корни, и теперь крен древа жизни все увеличивается и увеличивается, так как зазоры остались незаполненными. Неслучайно автор называет новую идеологию «Великой Красной Прелестью». Святитель Игнатий Брянчанинов писал: «Прелесть есть повреждение естества человеческого ложью… …усвоение человеком лжи, принятой им за истину». Ложь, навязываемая чуждым народом, силой и принуждением загнала русский народ в великую тьму, она вселила разлад во все человеческие отношения, тяжкой постыдной болезнью разъела нравственные устои некогда великой Державы.

С приходом демократии герои произведения почувствовали, что падение уже совсем близко, так как прошлое вдруг оказалось слишком далеко. Настоящее стало порождением ночных страхов, а будущее — еще более иллюзорным, чем неприснившийся сон: «… начались повсюду те самые явления, с арестами обманутых студентов, с поджогами, с грабежами магазинов, с отъездом русских семей. И самые жирные, самые наглые коммунисты бросили партийные билеты, отрекаясь от коммунизма для всех: они стали владельцами народных богатств уже окончательно, отринув народ в нищету навсегда… Так пришла в степи великая ложь, назвавшая себя демократией».

На примере судеб героев, растворившихся во снах, автор показывает последствия господства тоталитарного режима, который не закончился с приходом перестройки. Все эти люди спят в бараке. И если раньше существовало чеховское «Вся Россия — наш сад», то теперь было бы более верным сказать: «Вся Россия — барак». И в этом бараке ютятся люди, которые подчинились власти, как привыкли подчиняться испокон веков. Персонажи Веры Галактионовой, словно осколки громадного калейдоскопа, складываются в одного настоящего героя произведения — русский народ. Именно русский народ противодействует антигерою — власти предстоящей. Этот противовес отчетливо обнаруживает себя в описании пространственного поля повести. Город Столбцы — место, окруженное со всех сторон безлюдной степью, и если проникнуть внутрь еще возможно, то покинуть его уже нельзя. Город как спрут захватывает все новых жертв и не отпускает, переламывая их судьбы: «Не многие из них уехали после большой стройки с судьбами, поврежденными в лихих общежитиях, где жили по соседству, через улицу, комсомольцы и ”химики”: условно освобожденные преступники то есть… Остались от ленинградцев и рижан в бескрайней степи могилы всеми забытых парней, замерзших в буранах, погибших в поножовщине, выброшенных на асфальт с верхних этажей, и повесившихся или наглотавшихся уксуса комсомолок, грубо обесчещенных, осмеянных, забеременевших некстати». Из города, как и из барака, нет выхода. Символом обреченности на заключение становится для жителей мертвая автобусная остановка, сооруженная из чугунной тюремной решетки. В этой решетке давно нет никакой надобности. «Здесь останавливается один лишь старый ”Паз” без пассажиров, ползущий к вокзалу и обратно по средам», и кажется, что единственное предназначение чугунного сооружения — напоминать о том, что из этой тюрьмы не уйти никуда.

Правление же находится за пределами города. Десять километров лежит между бараком и «красными дворцами начальства». «Гнездо» — место обитания «правителей жизни спящих» — в отличие от Столбцов, где свет давно отключен, утопает в роскоши и в огнях собственной электростанции. Власть находится не только в стороне от «заключенных», но и ниже по вертикальной оси. «Души новых земных господ немы и глухи. И они не тоскуют по свету небес — им вольготно внизу. Чем хуже народу, тем нарядней, тем роскошней их наглая жизнь. А чем хуже народу, тем он выше и выше новых господ — и тем дальше от них: лишь плотное небо вынужденного греха не пускает его к свету надземному».

«Несть власти аще не от Бога», — эта фраза часто звучит из уст политиков, журналистов, людей, занимающих руководящие должности как в светской, так и в религиозной иерархии. Звучит эта цитата из послания Апостола, как правило, в оправдание тем беззакониям, которые творят эти «наместники Бога на земле»: «Кайтесь! — говорят они ограбленным. — Кайтесь и терпите!» Но в действительности фраза означает совсем не призыв к бездумному послушанию. Напротив, христианское учение призывает к постоянной бдительности, спасающей от всяческой «прелести», то есть от обмана, скрывающего беззаконие под привлекательной личиной.

«Всякая душа властем предержащим да подвинется, ибо несть бо власть аще не от Бога: сущия же власти от Бога учинены суть, — говорит Апостол Павел. — Темже противляйся власти, Божию повелению противляется: противляющиися же, себе суд приимут». (Рим.13:1–2) В этих словах слышится не только требование покориться верховным властям, но и предупреждение, что «не власть, если не от Бога». Только «сущия», то есть истинные власти учинены Богом, и только властям, которые не творят беззакония, следует подчиняться.

Именно такую трактовку этой фразы вкладывает Вера Галактионова в уста монаху-шатуну. Юродивые всегда считались глашатаями Воли Божьей, и именно монах Порфирий, душа которого подобна чистой душе ребенка, становится проводником подлинного смысла этих слов всему русскому народу: «Братцы! Что ж мы как переводим? Точнее ведь будет ”Не власть, если не от Бога, истинные же власти от Бога учреждены”! Поглядите, братцы сами на буковки, на словеса святые! ”Не власть, аще не от Бога!..”». Этими словами пытается монах пробудить спящих, встряхнуть оцепеневших в бесконечной печали жителей города. А те не в силах противостоять «власти тьмы» во вселенском своем одиночестве. Каждый из людей заключен не только в рамках города, но и в пределах своей комнаты в бараке, дальше — в границах собственной души. Вынужденный грех тьмой опустился на спящих, разобщил с другими, и в этом мраке заблудились они, непонятые и ничего не понимающие, стали одинокими: «И темнота души давно уже стала такой же непроницаемой и холодной, как эта ночь большого перелома». Отчаяние, страх, осознание безнадежности своего существования грузом притягивает голову к подушке, не давая проснуться, пробудиться, восстать. Они безмолвны в своей печали. И протест их сродни узорам на фартуке старой учительницы Тарасевны: слов нет, остались одни знаки препинания. И зреет вопрос: «А жить нам как тогда..? По-доброму? Без вреда?.. Чтобы всем, всем уцелеть?»

Не может Вера Галактионова оставить такой вопрос без внимания, и иносказательно отвечает на него голосом Порфирия. Монах, наделенный даром прозорливости, словно невзначай дает изможденной непониманием старухе ответ в форме притчи:

«Утер Порфирий рукавом прозрачную сопельку, понурился, да и стал наливать вино в стакан Тарасевны. И вот глядит она на тонкую алую струйку, глядит. До половины красен стакан, а там и на три четверти багров, вот уж совсем он полон и черен стал почти. Молчит Порфирий и своего занятия не прерывает. Молчит и Тарасевна, опешив от происходящего. Через край льется дешевое терпкое вино...

— Прости, матушка, — поднялся и Порфирий. — Кто я есть без смирения? Истину говоришь: хулиган…

— Стой! Жить народу как? Наозоровал, а сам… Не сказал ведь ничего!

Замешкался Порфирий:

— Откуда я знаю? Меру во всем постичь сумеешь, вот сама всех и научишь, как жить.

Только уразумеешь смысл слова: ”хватит”, и сразу советов тебе не понадобится чужих… Слово “хватит” запомнила, нет? Или еще, вот, слово есть. Не слабей оно этого: “довольно”. Сумеешь ли распознать, когда надо его произнесть? Когда пора настала? Главная то премудрость».

Чаша терпения переполнилась. Страдание обезверившегося народа, словно терпкое вино, льется через край, и не хватает одного только Слова, которое положило бы предел этим мучениям. «Премудрость» произведения состоит как раз в том, что русский человек должен очнуться после долгого вынужденного забытья. Осознать себя как Великий Народ, вернуть историческую национально-религиозную память и тем обрести точку опоры в своем существовании — вот что предстоит этим разрозненным, разобщенным, пока еще сонным людям. Нужно только сплотиться, сбросить оцепенение и почувствовать, что беда стала общей, и нет русского, не причастного к ней; а, следовательно, и бороться с ней нужно совместно: «Если каждый двадцатый русский стал нынче изгоем, значит, большая допущена измена в верхах, и разорены русские не другом — врагом. Из поражения надо выбираться всем, сообща…».

Святой праведный о. Иоанн Кронштадтский так заповедовал своим духовным чадам: «Помните, что Отечество земное с его Церковью есть преддверие Отечества небесного, потому любите его горячо и будьте готовы душу свою за него положить... Господь вверил нам, русским, великий спасительный талант Православной веры... Восстань же, русский человек! Перестань безумствовать! Довольно! Довольно пить горькую, полную яда чашу — и вам, и России». Эти слова можно было бы поставить эпиграфом к произведению «Спящие от печали», да и ко всей прозе Веры Галактионовой.

Галактионова в одном из своих интервью признавалась, что ее герой — это народный мститель, и «Спящие от печали», пожалуй, первое произведение, в котором он появился. В одной из комнат барака ворочается в пеленках младенец, имя которого, Александр, означает «защитник людей». Мать ребенка Нюрочка — внучка профессора, связала свою жизнь с угрюмым степняком Бирюковым, и в этом есть своя мудрость жизни. Образование, недоступное в новое время, и умение подобно волку выжить — вот качества, которые необходимо передать только что родившемуся мальчику, единственному, который не спит в переломную ночь. На него возложены большие надежды: «Я много чего покажу и открою тебе, Саня, если только успею. Я должна буду сказать очень многое тебе и как можно раньше… Но, окрепнув и возмужав, однажды ты потребуешь ответа от них — от всех, кто решает, и решает, и решает, что русские — хлам... Расти, Саня, тихо, неприметно… Не обнаруживай себя, Саня, до поры. Пусть никто пока не знает, для чего ты пришел в такой мир — в мир наглых людей без чести и совести». Именно его крик, крик младенца, смог пробудить спящих от печали, потому как «сильных поднимет слабый». И словно эхом доносится воспоминание о другом Младенце, который две тысячи лет назад был рожден в лютое время на спасение всем народам, что погрязли во зле, грехах и тьме: «…воин здесь пребывает, а Спаситель — там, над нами. Быстрой дорогой воин к Нему идет, суровой дорогой…». И читатель сразу понимает, что Саня пойдет по предназначенному пути, и слово «довольно» положит начало новой России.

Покой и надежда приходят к жителям города Столбцы на последних страницах повести. Ведь все сокрушающая стихия переломной ночи разметала старый сарай, где некогда обитала жуткая птица «мира сего», перебившая все свое семейство. И над степью «из необозримой запредельной высоты» взметнулись три белых голубя, знаменуя скорый приход мира и тишины.

Вера Галактионова создала произведение, способное повлиять на умы и сердца очень многих, разбудить их от приятного сна, который навевают сладкие обещания политиков, средства массовой информации и собственный убаюкивающий самообман. Стоит выйти из виртуального мира и задуматься… А о чем — пусть подскажет эта повесть.

Далее читайте:

Галактионова Вера Григорьевна (р. 1948 г.), русская писательница.

Вера ГАЛАКТИОНОВА. Спящие от печали. Повесть. (Опубликовано в №3, №4 журнала «Наш современник», 2010 г.) (Вы можете также скачать файл в формате .FB2 для электронных книг - spjashie_ot_pechati-vera_galaktionova.zip).

Станислав ЧУМАКОВ.Знаки гибели и надежды. (Ассоциативно-символические ряды в повести Веры Галактионовой «Спящие от печали»).