Яков Кротов. Я — это Он. (original) (raw)
Книга Якова Кротова.
Я — это Он
«и увидев при дороге одну смоковницу, подошел к ней и, ничего не найдя на ней, кроме одних листьев, говорит ей: да не будет же впредь от тебя плода вовек. И смоковница тотчас засохла» (Мф. 21, 19).
Нулевая степень духовной жизни — думать о бесплодной смоковнице лишь как о дереве; тогда наши думы превращаются в бесконечный клубок неразрешимых недоумений — ведь Христос прав только, если обращается к свободному существу, а какая свобода может быть у дерева. Первая степень духовной жизни — думать о смоковнице как о враге твоём и Христовом. Ступень вторая — самому встать на её место. Благодаря тому, что в культуре, которую веками насыщало христианство, даже у неверующих Христос есть первое, что вспоминается при слове «вера», нам сравнительно легко (легче, чем апостолам) представить себя смоковницею, смириться до отождествления с деревом. Тогда мы перестаём беспокоиться о смоковнице, но зато начинаем беспокоиться о себе. Полная разгадка, ясность и спокойствие наступают, когда мы додумаемся поставить себя на место Христа — не заменить собою, своей пакостной и злобной натурой Иисуса, а стать Им.
На смоковницу не нужно глядеть сверху вниз, с готовностью испепелить её либо пожалеть, но во всяком случае — хозяйски. Господь глядит на смоковницу так же, как Он глядит на каждого из нас: снизу вверх, из глубины смирения, как проситель глядит на высоко посаженного чиновника. Нам жалко смоковницу как мальчишку из третьего класса, которого попросили решить задачу десятого — а на самом-то деле его просят лишь улыбнуться. От смоковницы не требуется ни естественного, ни сверхъестественного, от неё требуются лишь вера и молитва, и не требуется, а выпрашивается, вымаливаются Христом как последним нищим. Иисус верит в то, что бесплодие может уверовать и родить, а мы, бесплодные, в такую веру не верим, хотя вся Библия пронзена рассказами о женщинах, по летам бесплодных, по молитве и вере — рожающих. Иисус умоляет нас поверить, а мы ссылаемся на то, что плодоносить рано, утомительно или просто не хочется. Иисус убеждает нас, что поверить так же легко, как бросить нищему подаяние, а мы убеждаем его, что поверить так же трудно, как пожать нищему руку. Христианский Бог — жалкий и бедный нищий, которого все уговаривают потерпеть, пока бесплодная смоковница начнёт плодоносить и который нуждается не в плодах — в любви.
Место Христа — место милосердного Бога. Проклятие бесплодной смоковницы потому мешает нам встать на это место, что нам трудно поверить в то, что Иисус проклинающий и Иисус милосердный — одно и то же существо. Нищий, который может проклясть,- разве нищий, разве смиренный?
Следовать за Христом — значит следовать от человеческого представления о проклятии к божественному. Для человека проклятие — это способность использовать веру для нанесения зла, и именно зловредностью проклятие доказывает всемогущество веры. Так проверять всемогущество могут лишь падшие, злые твари. Ничего удивительного: человек знает, что мир — Божий, что добро в нем — основа и закон, и поэтому именно злом проверяет человек свою свободу и силу, в том числе и свободу и силу своей веры. Добро закономерно в мире, зло — всегда свидетельствует о том, что чья-то воля возобладала над самой могущественной волей, над волей Божией. Ради такого свидетельства о зле протыкают иголками восковые куколки, шаманят с жабьими лапами, произносят семиэтажные заклятья. Исполнившееся благословение не поразит никого, исполнившиеся проклятье впечатлит всякого, — вот лучшее доказательство того, что мир сотворён Богом и сатана случаен в нем, как случаен нищий в покоях принца.
К человеку, мерящему силу веры проклятиями, а не благословениями, обращается Христос — и две тысячи лет назад, и сегодня. «Если будете иметь веру и не усомнитесь, не только сделаете то, что сделано со смоковницею, но, если и горе сей скажете: «поднимись и ввергнись в море», — будет». Проклятиями, возможностью разрушить приманивает Господь к Себе. Это говорит плохо не о Нем — о нас. Так червячок на крючке говорит о том, что любят рыбы, а не рыбак. Насколько успешна была приманка Христова, видно из того, что уже много лет (и десятилетий, но, к сожалению, не веков) христиане смущаются этим местом. Мы пришли к Христу с надеждой, что сможем проклинать — но когда мы увидели, к Кому мы пришли, проклинать расхотелось и, более того, стало противно. Это не означает, что не было в истории христиан, которые пользовались языком Евангелия для проклятий — это означает, что Христос не для того дал нам этот язык. Чем больше мы веруем, тем менее мы проклинаем. Господь есть абсолютная вера — и абсолютное отсутствие проклятий.
Проклятие недопустимо, и возмутительно проклятие бесплодной смоковницы, но именно происшествие с бесплодной смоковницей учит нас вере, которая изживёт потребность и возможность проклятия. Таков путь, которым перестраивает нашу душу Евангельское слово. Возмутить нас несправедливостью Бога, заставить нас переживать — чтобы увидеть, насколько нет несправедливости в Боге, насколько несправедливость заключена лишь в наших представлениях о Боге.
Когда мы поймём, что в происшествии со смоковницей — как и во всей нашей жизни — вовсе не смоковница самое главное и интересное, вовсе не её (наши) плоды в центре стоят, а Христос. Он — Тот, на Ком мы сосредоточиваемся, в Ком находим успокоении от всех недоумений, Он, открывающийся нашей вере и нашей молитве, обнимает нас, и тогда мы понимаем, чего хочет Спаситель, шаря среди листьев. Не смоквы ищет он среди листвы! Неужели человек, который говорит нам «доброе утро», хочет знать нашего мнения об утре? Нашу веру нащупывает Господь, нашу любовь Он ищет.
Чудо со смоковницей есть то самое, обещанное Спасителем, «знамение Ионы пророка» (Мф. 16,4). Иона огорчился, когда погибло растение, под которым он предавался благочестивым размышлениям, и приписал гибель растения воле Божией: ишь, «навёл Бог знойный восточный ветер» (Ион. 4,8). Бог не стал объяснять, как ветер соотносится с Божьей волей. Бог даже не стал говорить Ионе того, что глубокая скорбь вызвана вовсе не состраданием к живому растению, а обычнейшим эгоизмом: «солнце стало палить голову Ионы так, что он изнемог». И нам Бог не говорит, что романтическая скорбь по смоковнице всегда прикрывает скорбь по себе, какую-то ненормальность не в Божиих, а в наших собственных отношениях с творением. Бог принимает на себя всю вину, но шепчет, как шептал Ионе: «Ты сожалеешь о растении, над которым ты не трудился и которого не растил ... Мне ли не пожалеть Ниневии...?» (Ион. 4, 10-11). Человек от сердца жалеет былиночку и от ума жалеет человечество. Бог, наоборот: от сердца жалеет человечество и ради спасения человечества готов стать человеком и топтать траву, иссушать смоковницы, восседать на осле, как это ни обременительно для бедного животного и ни странно для Бога.
В самом начале Евангелия — ещё до начала собственно Благой вести — мы встречаем Иоанна Предтечу, говорящего о Спасителе как о Дровосеке, Который совсем близко — и топор Его уже лежит у корня дерева. Дровосек, топор — это ли Благо? Нет, благо — это конец Евангелия, это Иисус, тот самый Дровосек, стоящий перед бесплодной смоковницей. Никакого топора нет в Его руках, и у корня никакого топора — Он противостоит злобному и гнилому существу Самим Собой, Своим путём к распятию, Своей смертью и воскресением. Рядом с Небесным Дровосеком мы бы не посмели встать. Но благая весть в том и заключается, что Иисус хочет, чтобы не просто не боялись, не просто каялись, а чтобы мы сами встали вместе с Ним перед бесплодием, леностью и пустоцветием, сами противостали злу самими собою, не оружием и не силой, а лишь Словом Евангелия, лишь крестом, лишь смирением и унижением. Вместе со Спасителем покинем мы смоковницу и уйдём — не в пышные сады, а на лысую Голгофу, уйдём в бессилие смерти, и только через неё в воскресение, и в вечную жизнь в Его Царстве.