Яков Кротов. Вера и религия: пересекающиеся рельсы (original) (raw)

Оглавление

Вера и религия: пересекающиеся рельсы

[Стенограмма видеозаписи 2014 года]

Когда мы говорим о христианстве, о Евангелии, о Боге, для многих людей это религиозные понятия.

Первоначально вера означала доверие, доверие, близкое к надежде. Вера как у Авраама, «я не убью своего ребёнка, потому что я доверяю Богу».

Как ни странно, рассказ об Аврааме, отце веры, нами обычно прочитывается как рассказ о том, что я доверяю Богу и поэтому убью своего ребёнка. Бог говорит Аврааму: «Иди и принеси Исаака в жертву». И Авраам идёт. Он герой веры?

Нет, не совсем.

Ведь Авраам жил в мире, где приносить ребёнка в жертву было абсолютно нормально. Детей было много.

У Авраама, правда, Исаак был единственный, но в принципе он ничуть не удивился такой просьбе, потому что в Уре Халдейском, в палестинских городах, то есть по всему Востоку, который был тогда, принести ребёнка в жертву и положить ребёнка, скажем, под камень закладочный нового дома – это совершенно нормально.

Это вера в то, что если я принесу ребёнка в жертву или принесу от урожая первый пучок травы, первый сноп, то всё будет хорошо.

Тем не менее, то, что Авраам пошёл, это нормально.

А теперь вчитаемся в рассказ об Аврааме.

Ангел его остановил (когда в этой части Библии встречается слово «ангел», то это всё тот же Бог), Бог его останавливает.

И говорит: «Посмотри, ты видишь запутавшегося в кустах козлёнка?»

А теперь давайте говорить трезво.

Авраам Бога не видел. Бога не видел никто и никогда.

Авраам, идя совершить этот обряд, увидел козлёнка и услышал голос.

Он поверил в то, что этот голос – Божий, что этот козлёнок заменит сына, и что не надо приносить ребёнка в жертву.

Вот она вера. Именно поэтому Авраам – отец веры.

Я бы сказал, что к нашему стыду и сожалению, в нашей вере очень много религии.

А религия начинается всегда, когда мы готовы принести другого человека в жертву.

И не надо думать, что мы приносим в жертву далёких.

Мы приносим в жертву самых близких.

Это называется фанатизм, когда человек манипулирует теми, кого он любит, во имя Божие, повелевает ими для того, чтобы было прочно и надёжно.

Так вот, там, где Бог, там прочность сходит на нет, а надёжность возрастает до бесконечности.

Там, где человек, там прочность наращивается до бесконечности, а надёжность и надежда исчезают.

Давайте вспомним Даниэля Дефо, «Робинзона Крузо». Робинзон решает построить лодку, и он облюбовывает на своём острове самое высокое и толстое дерево, валит его, медленно выжигает и выскребает чёлн.

И вот лодка готова. Роскошная! Великолепная!

И тут его пронзает мысль (я бы даже сказал, что будь он Робинзон Крузо, но в данном случае он повёл себя, как настоящий мужик – рязанский, харьковский али ещё какой), что он эту лодку не дотащит до берега. Она великолепна, но она весит больше тонны.

Переборщил! Вот что такое фанатизм, который надеется на материальное.

Вера надеется на Бога.

Вера напоминает поездку.

Жизнь напоминает поездку вдаль, но это невидимый поезд.

Мы не можем доказать бытие Божие, потому что Бог по определению недоказуем.

Но можем ли мы доказать, что наша жизнь – это действительно поездка с определённой целью?

Всё-таки ведь когда мы говорим о пути Христовом, о пути веры, о пути надежды – это метафора.

Метафора означает перенос значения с одного явления на другое.

Так вот, когда я говорю «путь Христов», я беру образ дороги, пути и переношу не на явление, не на то, что явно, не на то, что открыто, а на то, что скрыто.

И мне скажет мой друг: «Где этот путь? Где движение? Тебе кажется, что тебя трясёт, что ты подпрыгиваешь на стыках железнодорожных рельс. Тебе кажется, что есть какое-то окно, и за этим окном пейзаж. Опомнись! Какой пейзаж! Вот есть наш офис. Вот кофеварка. Вот бадья с водой. Вон начальник за стенкой. Вот он мир. Нет никакого пути».

Вера есть уверенность в невидимом.

Вера с точки зрения неверующего человека – это шизоидное, психопатическое, сумасшедшее состояние.

Терпеть верующих можно настолько, насколько мы терпим психопатов, которые всё-таки социально не опасны, и поэтому не нуждаются в изоляции от общества.

Есть фанатизм. Фанатизм очень часто социально благоприятен, социально полезен.

Тем не менее верующий человек борется с фанатизмом, потому что он знает, что фанатизм лжёт.

Фанатизм говорит, что по духовному пути можно двигаться только по команде. Неправда. Команда отменяет самое главное в вере – отменяет уверенность в невидимом.

Вера и религия тогда соотносятся, как желание Робинзона Крузо переплыть море, как знание Робинзона Крузо, что там за горизонтом есть земля, и как способность Робинзона Крузо создать средство для достижения этой цели.

В этом отношении духовная жизнь – это путь, повозку для которого и рельсы, и поезд делает сам человек.

Это и есть религия в каком-то отношении.

Но, как сказано в Священном Писании, «в пустыне сделайте прямыми дороги для Бога».

Как в древности, ещё во времена Спасителя, римский император изредка отправлялся на Восток навестить завоёванные римлянами земли, для него действительно реально в горах прорубали дороги, спрямляли пути, чтобы он ехал с максимальной скоростью и комфортом.

Некоторые такие дороги до сих пор сохранились.

Путь веры, путь Христа, крестный путь, иногда говорят, но прежде всего, это путь прямой.

Это означает, что наш поезд, прежде всего, летит по прямой.

То есть я иду к Богу.

По дороге масса соблазнов.

На самом деле нету никаких соблазнов.

Вспомним роман «Пятнадцатилетний капитан» или фильм по роману Жюля Верна, где преступник, чтобы сбить корабль с пятнадцатилетним капитаном с пути, подкладывает под компас топор металлический, и корабль вместо Латинской Америки приплывает в Африку.

Так вот, в нашей жизни нет никаких соблазнов.

Просто у нас под сердцем лежит топор. Он сбивает.

И поэтому в нашей вере на первом месте – это обращение к Богу.

Верую, Господи, помоги моему неверию!

Вот моё неверие – это топор у меня под сердцем.

Я не так верую, чтобы идти к Тебе и не оглянуться на красивую девушку.

Я не так верую, чтобы идти к Тебе и не свернуть к фуршету в Кремле, где осетрина на шпажках и красная икра, и ананасы в шампанском.

Я даже не так верую, чтобы идти к Тебе и быть вежливым с людьми.

Не так верую, чтобы идти к Тебе и соблюдать элементарные правила человечности.

Верую, помоги моему неверию.

Вера человека и религия человека порождают одно другое. Религия и есть способ проложить рельсы вперёд.

В этом смысле религия напоминает корабль, который продирается через льды.

Не просто у него нос обит железом, но если льды очень суровые, то выбрасывают с корабля якорь, закрепляют его и затем наматывают корабль на этот якорь, работая и винтом, и мотором, и вот этой лебёдкой, подтягивая себя.

Вот вера личная, религия – это якорь, который забросила команда, это рельсы, которые проложены до нас.

И дай Бог и нам тоже успеть проложить рельсу, чтобы я умру, а кусочек пути был для тех, кто придёт за мной.

Чтобы я вышел из вагона, когда придёт смертный час, и там за спиной остался не какой-то хлев, не что-то заляпанное и запачканное, а чтобы там стало комфортней, чем было до меня. И чтобы, выходя из вагона, я не был подобен древним египтянам, у которых в гробницах надписи: «Кто коснётся, кто ограбит, того боги покарают!»

Выходя из вагона, давайте благословлять тех, кто остаётся, и говорить им: «Друзья, я сделал всё, что мог. Меняйте, но только с Богом. Перекладывайте, переобувайте, переводите, но только ради Бога, как и я старался делать».

Вот тогда наша вера и наша религия будут уже не как две металлические полосы, не как рельсы, а как монорельс.

Они сольются, и поезд двинется быстрей.

Но цель остаётся прежней.

См.: История человечества - Человек - Вера - Христос - Свобода - На первую страницу (указатели).

Внимание: если кликнуть на картинку

в самом верху страницы со словами
«Яков Кротов. Опыты»,
то вы окажетесь в основном оглавлении.