ИСТОРИЯ ЦЕРКВИ (original) (raw)

Яков Кротов

ИСТОРИЯ ЦЕРКВИ

Мифы в истории Церкви

Евкатастрофа

"Евкатастрофа" - соединение греческих слов, обозначающее "благая катастрофа", "благокатастрофа" (как "евхаристия" - "благодарение"). Распятие - евкатастрофа: поражение вселенского размаха, сопровождаемое ничем не подтвержденной радостью и уверенностью в том, что за этим поражением следует победа справедливости. Доказательств нет, поэтому переживание катастрофы как евкатастрофы -- акт веры. Как и всякая вера, утверждение, что некое событие - евкатастрофа, представляется неверующему эскапизмом, сказкой, самообманом. Когда история видится как евкатастрофа, это объясняет смысл зла: оно в любом случае служит победе добра, и чем более зло побеждает, тем более оно приближает победу добра. Падение Иерусалима - евкатастрофа, ведь оно побудило христиан проповедовать Евангелие за пределами Палестины (Chris Armstrong, 9/11, History, and the True Story.ChristianityToday.com).

В искаженном виде такая логика находит свой отзвук в секулярных прогрессистских мифах, например, в марксистском мифе о капитализме, который чем более развит, тем более готовит своих могильщиков - рабочих. Принять евкатастрофу современное общество готово в лучшем случае как часть литературной игры - например, книга Толкина "Повелитель конец" сознательно использовала мифологему евкатастрофы.

Вопрос, на который трудно дать ответ: необходима ли иная евкатастрофа, кроме евкатастрофы Распятия? Если евкатастрофу искать в сугубо человеческих действиях, это приводит к логике "гром не грянет, мужик не перекрестится". Эта логика преуменьшает человеческую способность к творчеству и преувеличивает творческий потенциал негативного воздействия. Так, утверждение Армстронга, что падение Иерусалима привело к расширению проповеди Евангелия, не основано на фактах. Факты же - из жизни ап. Павла - показывают, что, кто стремился к проповеди Евангелия, исполнял свое стремление и до падение Иерусалима. Неверен был и миф о том, что падение Константинополя в 1453 г. оказало приниципиальное влияние на гуманизм, потому что беженцы-интеллектуалы принесли на Запад книги и знания, которых там ранее не было. Миф о евкатастрофе, столь религиозный, страдает теми же принципиальными слабостями, что и дарвиновский миф о естественном отборе.

Евкатастрофа - отголосок в ХХ в. мифов средневековья, которые рассматривали все происходящее как непосредственное проявление Божьей воли. Отличие в том, что средневековое мышление как бы выворачивается наизнанку, и наиболее благоприятным признаком объявляется наименее благое событие. Впрочем, и средневековое сознание этим грешило, ведь оно видело волю Божию и в катастрофах как средстве наказания и очищения от греха ("грех наших ради"). Концепция евкатастрофы возрождает псевдо-эсхатологическую, патологическую сосредоточенность на дурном как предвестнике Нового мира. Вторая треть двадцатого века дала обильный материал для катастрофизма. Проблема в том, что такое псевдо-эсхатологическое сознание неспособно смотреть в лицо эпохе благополучия, начинает выискивать в ней темные пятна (которых всегда предостаточно), обвиняет само благополучие в равнодушии к религии, приземленности и т.п.

Избыточные мифы

История Церкви, особенно если она пишется христианами, часто избыточно мифологизируется. Самым ярким (и, к счастью, популярным) автором, который искусно пользовался такой мифологизацией был Николай Бердяев, писавший о том, что в истории есть "ночные" и "дневные" эпохи, провозглавшавший Ренессанс "священной неудачей" христианского возрождения и призывавший к "Новому средневековью" (так и называлась его книга 1922 года). Например, понятие "эпоха" - не миф, а средство периодизации, то есть, моделирования исторических закономерностей. Но добавление к этому понятия "ночная эпоха", "дневная эпоха" есть уже не часть процесса познания истории, а использование истории для проповеди, публицистики: ведь Бердяев считал свое время "ночным". Насилие над материалом в том, что любой отрезок исторического времени сочетает в себе черты "дневного" и "ночного". Этим историческое время отличается от природного, где ночь и день чередуются. Это не означает, что мифотворчество (публицистика, использующая прошлое) - недопустимо. Когда оно талантливо (как у Бердяева), когда она побуждает людей к действию и мысли, оно намного важнее любой историографии.

Мифом является и утверждение, что в какую-то эпоху уже было некое "возрождение", "синтез христианства и культуры". Ни эпоха Данте и Петрарки, ни эпоха Эразма и Рафаэля такого единства не знали. Наоборот! Просто творцы Ренессанса считали ниже достоинства творца фиксировать контекст, в котором они существовали, а то бы мы ужаснулись - как мало ренессансного было в ренессансе. Это была не эпоха, это был крохотный островок творчества в мощном средневековом болоте, это была глубочайшая внутренняя раздвоенность, а где цельнось была - это была цельность, весьма далекая от личной, цельность гражданственная. Это нельзя назвать неудачей, потому что не было даже приближения к удаче. Кроме того, цель, вдохновлявшая эту среду, была не такой уж светлой и христианской. Их идеал - прямой предок большевизма (впрочем, и многих других, менее одичалых явлений). Меньше всего их заботило то, что заботило Бердяева - примирение творчества и спасения. Их заботило именно спасение, и ради него они были готовы пожертвовать свободой - и жертвовали, когда приходилось, причем жертвовали и чужой свободой, хотя чаще на бумаге. Макьявелли, Мор, - это ведь тоже люди Ренессанса. "Новое Средневековье" - отголосок тех утопий, проект крайне неприятный, п.ч. Бердяев имел в виду возрождение средневекового коллективизма, цеха. Это в те годы исповедовал и Честертон. Реализовалось это в фашизме, фалангизме и нацизме, после чего христианские интеллигенты несколько умерили свои мечтания. Иного коллективизма кроме вульгарнейшей демократии не должно быть, радует это нас или огорчает. Нельзя и рыбку поймать, и не замочиться - нельзя и христианский дух сохранить, и объединить людей в некие дисциплинированные сообщества.

15.9.2002

Cм. также: миф об отцеубийстве, 1932г. историческая справедливость - Музиль, 1920; и историческая мудрость, Музиль, 1920;

Политическая история и история искусств - их соотношение, Музиль, 1920.

Миф об общине: Котт, 2004.