Вальтер Скотт. Квентин Дорвард (original) (raw)

english

Русский

I'll take thee to the good green wood, And make thine own hand choose the tree.

OLD BALLAD

Сведу в зеленый лес тебя, Сам дерево укажешь нам.Старинная баллада

"Now God be praised, that gave us the power of laughing, and making others laugh, and shame to the dull cur who scorns the office of a jester! Here is a joke, and that none of the brightest (though it might pass, since it has amused two Princes), which hath gone farther than a thousand reasons of state to prevent a war between France and Burgundy."

"Хвала господу богу, давшему нам способность смеяться и смешить других, и срам глупцу, презирающему звание шута! Простая шутка, и притом далеко не из самых блестящих -- хотя, видно, и не плохая, коли она позабавила двух монархов, -- сделала больше целой тысячи политических доводов для предотвращения войны между Францией и Бургундией".

Such was the inference of Le Glorieux, when, in consequence of the reconciliation of which we gave the particulars in the last chapter, the Burgundian guards were withdrawn from the Castle of Peronne, the abode of the King removed from the ominous Tower of Count Herbert, and, to the great joy both of French and Burgundians, an outward show at least of confidence and friendship seemed so established between Duke Charles and his liege lord. Yet still the latter, though treated with ceremonial observance, was sufficiently aware that he continued to be the object of suspicion, though he prudently affected to overlook it, and appeared to consider himself as entirely at his ease.

Вот к какому выводу пришел ле Глорье, когда после примирения между двумя государями, подробно описанного в предыдущей главе, бургундская стража была выведена из Пероннского замка, король выпущен из зловещей башни Герберта и, к великой радости как французов, так и бургундцев, между герцогом Карлом и его сюзереном, казалось, восстановились дружба и доверие. Но несмотря на то что королю оказывались все внешние знаки почтения, он прекрасно понимал, что продолжает быть под подозрением, хотя благоразумно притворялся, будто ничего не замечает, и держал себя совершенно непринужденно.

Meanwhile, as frequently happens in such cases, whilst the principal parties concerned had so far made up their differences, one of the subaltern agents concerned in their intrigues was bitterly experiencing the truth of the political maxim that if the great have frequent need of base tools, they make amends to society by abandoning them to their fate, so soon as they find them no longer useful.

Между тем, как это часто бывает в подобных случаях, когда главные действующие лица уже почти закончили свои старые счеты, одна из мелких сошек, замешанных в их интригах, испытала на собственной шкуре горькую правду того политического закона, что, если великие мира сего часто пользуются низкими орудиями, они отплачивают им тем, что предоставляют их собственной участи, как только перестают в них нуждаться.

Thus was Hayraddin Maugrabin, who, surrendered by the Duke's officers to the King's Provost Marshal, was by him placed in the hands of his two trusty aides de camp, Trois Eschelles and Petit Andre, to be dispatched without loss of time. One on either side of him, and followed by a few guards and a multitude of rabble -- this playing the Allegro, that the Penseroso, [_the mirthful and the serious. Cf. Milton's poems by these names._] -- he was marched off (to use a modern comparison, like Garrick between Tragedy and Comedy) to the neighbouring forest; where, to save all farther trouble and ceremonial of a gibbet, and so forth, the disposers of his fate proposed to knit him up to the first sufficient tree.

Таким орудием был Хайраддин Мограбин, которого приближенные герцога передали королевскому великому прево и которого тот, в свою очередь, сдал с рук на руки своим верным помощникам Труазешелю и Птит-Андре, приказав покончить с ним, не откладывая дела в долгий ящик. Достойные исполнители повелений прево, один как бы изображая Аллегро, другой -- Пенсерозо [_Аллегро -- весело, Пенсерозо -- грустно (итальянские слова -- музыкальные термины)._], в сопровождении небольшого конвоя и многолюдной толпы любопытных повели свою жертву (шествовавшую, подобно Гаррику, в сопровождении Трагедии и Комедии) к соседнему лесу, где, во избежание лишних хлопот, решили повесить его на первом подходящем дереве.

нет соответствия

[_Гаррик Давид -- великий английский актер XVIII века; памятник на его могиле изображает его между фигурами двух муз -- Мельпомены (трагедии) и Талии (комедии)._]

They were not long in finding an oak, as Petit Andre facetiously expressed it, fit to bear such an acorn; and placing the wretched criminal on a bank, under a sufficient guard, they began their extemporaneous preparations for the final catastrophe.

Искать пришлось недолго. Они скоро увидели дуб, который, как шутливо заметил Птит-Андре, был вполне достоин такого желудя. Оставив преступника под охраной конвоя, палачи приступили к приготовлениям для заключительного акта драмы.

At that moment, Hayraddin, gazing on the crowd, encountered the eyes of Quentin Durward, who, thinking he recognized the countenance of his faithless guide in that of the detected impostor, had followed with the crowd to witness the execution, and assure himself of the identity.

В эту минуту Хайраддин, смотревший на толпу, встретился взглядом с Квентином Дорвардом, который, как ему показалось, узнал в уличенном самозванце своего изменника-проводника и последовал за ним к месту казни, чтобы убедиться в верности своей догадки.

When the executioners informed him that all was ready, Hayraddin, with much calmness, asked a single boon at their hands.

Когда палачи объявили осужденному, что все готово, он спокойно попросил оказать ему последнюю милость.

"Anything, my son, consistent with our office," said Trois Eschelles.

-- Все, что угодно, сын мой, лишь бы это не противоречило нашим обязанностям, -- сказал Труазешель.

"That is," said Hayraddin, "anything but my life."

-- То есть все, кроме жизни? -- спросил Хайраддин.

"Even so," said Trois Eschelles, "and something more, for you seem resolved to do credit to our mystery, and die like a man, without making wry mouths -- why, though our orders are to be prompt, I care not if I indulge you ten minutes longer."

-- Именно, -- ответил Труазешель, -- и даже больше, так как ты, по-видимому, решил сделать честь нашему ремеслу и умереть не ломаясь, как подобает мужчине... Я даже готов подарить тебе десять минут, хотя нам и приказано не мешкать.

"You are even too generous," said Hayraddin.

-- Вы безмерно великодушны! -- сказал Хайраддин.

"Truly we may be blamed for it," said Petit Andre, "but what of that? -- I could consent almost to give my life for such a jerry come tumble, such a smart, tight, firm lad, who proposes to come from aloft with a grace, as an honest fellow should."

-- Еще бы! -- подхватил Птит-Андре. -- Мы даже можем получить нагоняй за такое ослушание. Ну, да уж, видно, ничего не поделаешь! Я, кажется, был бы готов отдать жизнь за такого проворного, стойкого молодца, который притом же собирается спокойно выполнить последний прыжок, как и подобает честному парню.

"So that if you want a confessor --" said Trois Eschelles.

-- Так что, если тебе нужен исповедник... -- сказал Труазешель.

"Or a lire of wine --" said his facetious companion.

-- Или стаканчик винца... -- подхватил его игривый товарищ.

"Or a psalm --" said Tragedy.

-- Или псалом... -- сказала Трагедия.

"Or a song --" said Comedy.

-- Или веселая песенка... -- сказала Комедия.

"Neither, my good, kind, and most expeditious friends," said the Bohemian. "I only pray to speak a few minutes with yonder Archer of the Scottish Guard."

-- Ни то, ни другое, ни третье, мои добрые, сострадательные и в высшей степени расторопные друзья, -- ответил цыган. -- Я попросил бы вас только подарить мне несколько минут, чтобы переговорить вон с тем молодым стрелком шотландской гвардии.

The executioners hesitated a moment; but Trois Eschelles, recollecting that Quentin Durward was believed, from various circumstances, to stand high in the favour of their master, King Louis, they resolved to permit the interview.

Палачи были в нерешительности; но потом Труазешель вспомнил, что Квентин Дорвард, как говорили, пользовался в последнее время особой милостью короля Людовика, и разрешение было дано.

When Quentin, at their summons, approached the condemned criminal, he could not but be shocked at his appearance, however justly his doom might have been deserved. The remnants of his heraldic finery, rent to tatters by the fangs of the dogs, and the clutches of the bipeds who had rescued him from their fury to lead him to the gallows, gave him at once a ludicrous and a wretched appearance. His face was discoloured with paint and with some remnants of a fictitious beard, assumed for the purpose of disguise, and there was the paleness of death upon his cheek and upon his lip; yet, strong in passive courage, like most of his tribe, his eye, while it glistened and wandered, as well as the contorted smile of his mouth, seemed to bid defiance to the death he was about to die.

Когда Квентин подошел поближе, он содрогнулся от ужаса и жалости к несчастному, хотя ему было известно, что тот вполне заслужил свою участь. Остатки блестящего наряда герольда, изорванного в клочья зубами четвероногих и цепкими лапами двуногих, избавивших беднягу от свирепых собак, чтобы вслед за тем отправить его на виселицу, придавали ему смешной и в то же время жалкий вид. На лице его еще виднелись следы румян и остатки накладной бороды, которую он прицепил, чтобы его не узнали; смертельная бледность покрывала его щеки и губы, но в быстром взгляде блестящих глаз сквозила свойственная его племени спокойная решимость, а страдальческая улыбка выражала презрение к ожидавшей его ужасной смерти.

Quentin was struck, partly with horror, partly with compassion, as he approached the miserable man; and these feelings probably betrayed themselves in his manner, for Petit Andre called out,

Охваченный ужасом и горячим состраданием, Квентин медленно приближался к преступнику, и, вероятно, его чувства выразились в движениях, потому что Птит-Андре крикнул ему:

"Trip it more smartly, jolly Archer. -- This gentleman's leisure cannot wait for you, if you walk as if the pebbles were eggs, and you afraid of breaking them."

-- Нельзя ли поживей, прекрасный стрелок! Этому сеньору некогда, а вы двигаетесь так, словно ступаете не по твердой земле, а по яйцам, которые боитесь раздавить!

"I must speak with him in privacy," said the criminal, despair seeming to croak in his accent as he uttered the words.

-- Я должен говорить с ним наедине, -- сказал преступник, и в его хриплом голосе прозвучало отчаяние.

"That may hardly consist with our office, my merry Leap the ladder," said Petit Andre, "we know you for a slippery eel of old."

-- Эта просьба едва ли совместима с нашим долгом, дружок мой, -- ответил ему Птит-Андре. -- Ведь мы с тобой старые знакомые и знаем по опыту, какой ты скользкий угорь.

"I am tied with your horse girths, hand and foot," said the criminal. "You may keep guard around me, though out of earshot -- the Archer is your own King's servant. And if I give you ten guilders --"

-- Но вы ведь связали меня по рукам и ногам, -- сказал преступник. -- Расставьте вокруг стражу, но только на таком расстоянии, чтоб она не могла нас услышать... Этот стрелок -- слуга вашего короля, и если бы я дал вам десять золотых...

"Laid out in masses, the sum may profit his poor soul," said Trois Eschelles.

-- Которые можно было бы употребить на обедни для спасения его бедной души, -- вставил Труазешель.

"Laid out in wine or brantwein, it will comfort my poor body," responded Petit Andre. "So let them be forthcoming, my little crack rope."

-- Или на покупку вина для подкрепления моего бедного тела, -- подхватил Птит-Андре. -- Ну что ж, мы согласны... Давай сюда твои золотые, приятель!

"Pay the bloodhounds their fee," said Hayraddin to Durward, "I was plundered of every stiver when they took me -- it shall avail thee much."

-- Заткни глотки этим кровожадным псам! -- сказал Хайраддин Дорварду. -- Меня дочиста обобрали, когда схватили... Заплати им, ты не прогадаешь.

Quentin paid the executioners their guerdon, and, like men of promise, they retreated out of hearing -- keeping, however, a careful eye on the criminal's motions. After waiting an instant till the unhappy man should speak, as he still remained silent, Quentin at length addressed him,

Квентин отсчитал палачам обещанную взятку, и оба, словно люди, привыкшие держать свое слово, удалились на приличное расстояние, продолжая, однако, внимательно следить за каждым движением преступника. Выждав минуту, чтобы дать несчастному время собраться с мыслями, и видя, что он молчит, Квентин сказал:

"And to this conclusion thou hast at length arrived?"

-- Так вот к какому концу ты пришел!

"Ay," answered Hayraddin, "it required neither astrologer, or physiognomist, nor chiromantist to foretell that I should follow the destiny of my family."

-- Да, -- ответил Хайраддин, -- не надо быть ни астрологом, ни физиономистом, ни хиромантом, чтобы предсказать, что меня постигнет общая участь моей семьи.

"Brought to this early end by thy long course of crime and treachery?" said the Scot.

-- Но не ты ли сам довел себя до этого целым рядом преступлений и обманов? -- заметил шотландец.

"No, by the bright Aldebaran and all his brother twinklers!" answered the Bohemian. "I am brought hither by my folly in believing that the bloodthirsty cruelty of a Frank could be restrained even by what they themselves profess to hold most sacred. A priest's vestment would have been no safer garb for me than a herald's tabard, however sanctimonious are your professions of devotion and chivalry."

-- Нет, клянусь светлым Альдебараном и всеми звездами! -- воскликнул цыган. -- Всему виною моя глупость: я вообразил, что кровожадная жестокость франков не распространяется на то, что, по их словам, они считают самым священным. Ряса священника спасла бы меня не больше мантии герольда. Вот оно, ваше хваленое благочестие и рыцарская честь!

"A detected impostor has no right to claim the immunities of the disguise he had usurped," said Durward.

-- Уличенный обманщик не имеет никаких прав на неприкосновенность, даваемую званием, которое он присвоил, -- заметил Дорвард.

"Detected!" said the Bohemian. "My jargon was as good as yonder old fool of a herald's, but let it pass. As well now as hereafter."

-- "Обманщик"! -- повторил цыган. -- Да чем же моя речь была хуже речей того старого дурака герольда? Но оставим это. Раньше ли, позже ли -- не все ли равно?

"You abuse time," said Quentin. "If you have aught to tell me, say it quickly, and then take some care of your soul."

-- Время идет, -- сказал Квентин. -- Если ты хочешь что-нибудь сказать, говори скорей, а затем подумай о своей душе.

"Of my soul?" said the Bohemian, with a hideous laugh. "Think ye a leprosy of twenty years can be cured in an instant? -- If I have a soul, it hath been in such a course since I was ten years old and more, that it would take me one month to recall all my crimes, and another to tell them to the priest! -- and were such space granted me, it is five to one I would employ it otherwise."

-- О душе? -- воскликнул цыган с резким смехом. -- Неужели ты думаешь, что двадцатилетнюю проказу можно излечить в одну минуту? Если даже у меня и есть душа, она с десятилетнего возраста, а то и раньше успела пройти такие мытарства, что мне понадобился бы целый месяц, чтобы припомнить все мои грехи, да еще один, чтобы рассказать их попу! А если бы мне дали такой длинный срок, то клянусь, что я употребил бы его на другое.

"Hardened wretch, blaspheme not! Tell me what thou hast to say, and I leave thee to thy fate," said Durward, with mingled pity and horror.

-- Несчастный нераскаянный грешник, перестань богохульствовать! -- воскликнул Квентин с ужасом и жалостью. -- Говори, что тебе от меня надо, и пусть участь твоя свершится!

"I have a boon to ask," said Hayraddin; "but first I will buy it of you; for your tribe, with all their professions of charity, give naught for naught."

-- Я хочу просить тебя об одной милости, -- сказал Хайраддин. -- Но сперва я заплачу тебе за нее, ибо ваше племя, несмотря на свое хваленое милосердие, ничего не делает даром.

"I could well nigh say, thy gifts perish with thee," answered Quentin, "but that thou art on the very verge of eternity. -- Ask thy boon -- reserve thy bounty -- it can do me no good -- I remember enough of your good offices of old."

-- Я бы ответил тебе -- пропади ты со своими дарами, если бы ты не стоял на краю могилы, -- сказал Квентин. -- Говори же, что тебе надо, и оставь свои дары при себе. Я и так не забыл твоих прежних добрых услуг.

"Why, I loved you," said Hayraddin, "for the matter that chanced on the banks of the Cher; and I would have helped you to a wealthy dame. You wore her scarf, which partly misled me, and indeed I thought that Hameline, with her portable wealth, was more for your market penny than the other hen sparrow, with her old roost at Bracquemont, which Charles has clutched, and is likely to keep his claws upon."

-- А между тем я искренне полюбил тебя за то дело на берегу Шера, -- проговорил цыган, -- и хотел помочь тебе жениться на богатой. Ты носил ее цвета -- это-то и ввело меня в заблуждение... И, кроме того, мне казалось, что Амелина с ее денежками была бы тебе больше под стать, чем та молоденькая куропатка с ее старым Бракемонтским гнездом, которое Карл захватил в свои когти и вряд ли выпустит теперь.

"Talk not so idly, unhappy man," said Quentin; "yonder officers become impatient."

-- Время уходит, несчастный! -- сказал Квентин. -- Торопись, они уже теряют терпение!

"Give them ten guilders for ten minutes more," said the culprit, who, like most in his situation, mixed with his hardihood a desire of procrastinating his fate, "I tell thee it shall avail thee much."

-- Дай им еще десять золотых за десять лишних минут, -- сказал преступник, который, как большинство людей в его положении, несмотря на всю свою твердость, старался оттянуть роковую минуту. -- Повторяю: сколько бы ты им ни заплатил, ты ничего не потеряешь.

"Use then well the minutes so purchased," said Durward, and easily made a new bargain with the Marshals men.

-- Смотри же, постарайся лучше воспользоваться теми минутами, которые мне удастся купить для тебя, -- сказал Квентин и отправился заключать новый торг с помощниками великого прево.

This done, Hayraddin continued.

Когда дело было улажено, Хайраддин продолжал:

-- "Yes, I assure you I meant you well; and Hameline would have proved an easy and convenient spouse. Why, she has reconciled herself even with the Boar of Ardennes, though his mode of wooing was somewhat of the roughest, and lords it yonder in his sty, as if she had fed on mast husks and acorns all her life."

-- Да, поверь, я желал тебе только добра, и, право, Амелина была бы тебе самой подходящей женой. Она поладила даже с таким мужем, как Арденнский Вепрь, -- хотя его способ сватовства был не из деликатных, -- а теперь хозяйничает в его хлеву, как будто всю жизнь питалась желудями.

"Cease this brutal and untimely jesting," said Quentin, "or, once more I tell you, I will leave you to your fate."

-- Брось эти грубые, неуместные шутки, -- воскликнул Квентин, -- или, повторяю, я уйду от тебя, и пусть твоя участь свершится!

"You are right," said Hayraddin, after a moment's pause; "what cannot be postponed must be faced! -- Well, know then, I came hither in this accursed disguise, moved by a great reward from De la Marck, and hoping a yet mightier one from King Louis, not merely to bear the message of defiance which yon may have heard of, but to tell the King an important secret."

-- Ты прав, -- ответил Хайраддин после минутного молчания, -- надо уметь мужественно встречать неизбежное. Итак, знай: я явился сюда в этом проклятом наряде за большую награду от де ла Марка и надеялся получить еще большую от короля Людовика; явился не только за тем, чтобы принести Карлу вызов, который ты слышал, но чтобы сообщить королю важную тайну.

"It was a fearful risk," said Durward.

-- Это был большой риск с твоей стороны -- заметил Дорвард.

"It was paid for as such, and such it hath proved," answered the Bohemian. "De la Marck attempted before to communicate with Louis by means of Marthon; but she could not, it seems, approach nearer to him than the Astrologer, to whom she told all the passages of the journey, and of Schonwaldt; but it is a chance if her tidings ever reach Louis, except in the shape of a prophecy. But hear my secret, which is more important than aught she could tell. William de la Marck has assembled a numerous and strong force within the city of Liege, and augments it daily by means of the old priest's treasures. But he proposes not to hazard a battle with the chivalry of Burgundy, and still less to stand a siege in the dismantled town. This he will do -- he will suffer the hot brained Charles to sit down before the place without opposition, and in the night, make an outfall or sally upon the leaguer with his whole force. Many he will have in French armour, who will cry, France, Saint Louis, and Denis Montjoye, as if there were a strong body of French auxiliaries in the city. This cannot choose but strike utter confusion among the Burgundians; and if King Louis, with his guards, attendants, and such soldiers as he may have with him, shall second his efforts, the Boar of Ardennes nothing doubts the discomfiture of the whole Burgundian army. -- There is my secret, and I bequeath it to you. Forward or prevent the enterprise -- sell the intelligence to King Louis, or to Duke Charles, I care not -- save or destroy whom thou wilt; for my part, I only grieve that I cannot spring it like a mine, to the destruction of them all."

-- Зато мне хорошо и заплатили... Что делать, не выгорело! -- сказал цыган. -- Де ла Марк еще раньше пытался войти в сношения с Людовиком через Марту; но, кажется, ей удалось добиться только свидания с астрологом, которому она и рассказала все, что произошло во время нашего пути в Шонвальде. Но я думаю, эти сведения вряд ли дойдут до ушей Людовика иначе, как в виде пророчеств... Теперь выслушай мою тайну: ока важнее всего того, что могла сообщить Марта. Гийом де ла Марк собрал в стенах Льежа многочисленное и сильное войско и ежедневно увеличивает его с помощью сокровищ старого попа. Но он не намерен рисковать ни сражаясь в открытом поле с бургундскими войсками, ни, тем более, выдерживая осаду в полуразрушенном городе. Вот его план: он выждет, пока этот горячка Карл Бургундский явится под стены Льежа, беспрепятственно даст ему расположиться лагерем, а ночью сделает вылазку и ударит на него со всеми своими силами. Часть его войска будет одета во французскую форму и бросится вперед с военным кличем: "Франция, святой Людовик, Дени Монжуа!", как будто в городе находится сильный французский отряд, присланный на помощь мятежникам. Все это неизбежно вызовет замешательство в рядах бургундцев, и, если только король Людовик со своей гвардией, свитой и теми войсками, какие будут при нем, захочет ему помочь, Арденнский Вепрь не сомневается, что ему удастся наголову разбить бургундскую армию. Вот моя тайна, я дарю ее тебе. Распоряжайся ею как хочешь. Помоги или помешай осуществлению этого плана, продай секрет королю Людовику или герцогу, спасай или губи кого хочешь -- мне все равно. Я жалею только об одном, что не могу сам подложить им эту бочку с порохом и погубить их всех!

"It is indeed an important secret," said Quentin, instantly comprehending how easily the national jealousy might be awakened in a camp consisting partly of French, partly of Burgundians.

-- Это действительно очень важная тайна, -- сказал Квентин, мгновенно понявший, как легко можно было возбудить национальную вражду в войске, состоявшем из бургундцев и французов.

"Ay, so it is," answered Hayraddin; "and now you have it, you would fain begone, and leave me without granting the boon for which I have paid beforehand."

-- Да, очень важная, -- повторил Хайраддин. -- И теперь, когда она тебе известна, ты хотел бы сбежать от меня, не выслушав той просьбы, за исполнение которой я тебе заплатил.

"Tell me thy request," said Quentin. "I will grant it if it be in my power."

-- Говори, что тебе надо, -- сказал Квентин, -- и даю тебе слово сделать все, что только в моей власти.

"Nay, it is no mighty demand -- it is only in behalf of poor Klepper, my palfrey, the only living thing that may miss me. -- A due mile south, you will find him feeding by a deserted collier's hut; whistle to him thus" (he whistled a peculiar note), "and call him by his name, Klepper, he will come to you; here is his bridle under my gaberdine -- it is lucky the hounds got it not, for he obeys no other. Take him, and make much of him -- I do not say for his master's sake, -- but because I have placed at your disposal the event of a mighty war. He will never fail you at need -- night and day, rough and smooth, fair and foul, warm stables and the winter sky, are the same to Klepper; had I cleared the gates of Peronne, and got so far as where I left him, I had not been in this case. -- Will you be kind to Klepper?"

-- О, это такая просьба, что не может тебя затруднить., дело идет только о моем коне, о моем бедном Клеппере, единственном живом существе, которое почувствует мою смерть. Он пасется в двух милях к югу отсюда, у заброшенной хижины угольщика; ты легко найдешь его. Свистни только вот так, -- и он свистнул особым образом, -- кликни его по имени: "Клеппер!" -- и он к тебе сам прибежит. Вот и его уздечка, я спрятал ее под камзолом. Счастье еще, что собаки не тронули ее, потому что Клеппер не слушается другой узды. Возьми его себе и заботься о нем.., я не говорю -- в память об его хозяине, но хотя бы за то, что я отдал в твои руки судьбу великой войны. Он никогда не покинет тебя в нужде: ночь или день, ведро или ненастье, овес или солома, теплое стойло или зимнее небо -- Клепперу все равно... Если б только мне удалось выбраться за ворота Перонны, я бы не оказался в этом положении!.. Обещай мне, что не будешь обижать Клеппера!

"I swear to you that I will," answered Quentin, affected by what seemed a trait of tenderness in a character so hardened.

-- Обещаю и клянусь! -- торжественно ответил Квентин, тронутый этим проблеском нежности в зачерствевшей душе.

"Then fare thee well!" said the criminal. "Yet stay -- stay -- I would not willingly die in discourtesy, forgetting a lady's commission. -- This billet is from the very gracious and extremely silly Lady of the Wild Boar of Ardennes, to her black eyed niece -- I see by your look I have chosen a willing messenger. -- And one word more -- I forgot to say, that in the stuffing of my saddle you will find a rich purse of gold pieces, for the sake of which I put my life on the venture which has cost me so dear. Take them, and replace a hundred fold the guilders you have bestowed on these bloody slaves -- I make you mine heir."

-- Так прощай! -- сказал преступник. -- Или нет, погоди... Я не хочу умереть невежей, не исполнив поручения дамы. Вот тебе записка от этой высокорожденной дуры, супруги Дикого Арденнского Вепря, к ее черноглазой племяннице. Вижу по глазам, что это поручение пришлось тебе по душе. Еще одно слово.., чуть было не забыл тебе сказать: в моем седле ты найдешь кошелек, набитый золотом, ради которого я поставил на карту мою жизнь. Возьми его; оно сторицей вознаградит тебя за те монеты, которые ты отдал этим кровожадным псам... Я делаю тебя своим наследником!

"I will bestow them in good works and masses for the benefit of thy soul," said Quentin.

-- Я истрачу твое золото на добрые дела и на панихиды за упокой твоей души, -- сказал Квентин.

"Name not that word again," said Hayraddin, his countenance assuming a dreadful expression; "there is -- there can be, there shall be -- no such thing! -- it is a dream of priestcraft."

-- Не повторяй этого слова! -- воскликнул Хайраддин, и лицо его сделалось страшным. -- Души нет! Не может, не должно быть! Все это выдумки попов!

"Unhappy, most unhappy being! Think better! let me speed for a priest -- these men will delay yet a little longer. I will bribe them to it," said Quentin. "What canst thou expect, dying in such opinions, and impenitent?"

-- Несчастный.., несчастный грешник! -- воскликнул Квентин. -- Подумай, есть еще время покаяться! Позволь мне сходить за священником... Я подкуплю.., я заставлю этих людей дать тебе новую отсрочку. На что ты можешь надеяться, умирая с такими мыслями.., без покаяния?..

"To be resolved into the elements," said the hardened atheist, pressing his fettered arms against his bosom; "my hope, trust, and expectation is that the mysterious frame of humanity shall melt into the general mass of nature, to be recompounded in the other forms with which she daily supplies those which daily disappear, and return under different forms -- the watery particles to streams and showers, the earthy parts to enrich their mother earth, the airy portions to wanton in the breeze, and those of fire to supply the blaze of Aldebaran and his brethren. -- In this faith have I lived, and I will die in it! -- Hence! begone! -- disturb me no farther! -- I have spoken the last word that mortal ears shall listen to."

-- Я хочу слиться с природой, -- ответил закоренелый безбожник, прижимая к груди свои связанные руки. -- Я верю, надеюсь и жду, что моя таинственная человеческая оболочка растворится в общей массе элементов, из которой природа ежечасно черпает то, что ей нужно, и возродится в новых разнообразных формах, чтобы и они, в свою очередь, исчезли и возродились. Водяные частицы моей плоти вольются в ручьи и источники; частицы земли обогатят мать свою, землю, воздушные -- рассеются ветром, а огненные -- поддержат блеск светлого Альдебарана и его собратий... В этой вере я жил, в ней и умру!.. Прочь! Уходи! Оставь меня в покое. Это мои последние слова. Ни один смертный не услышит больше ни звука!

Deeply impressed with the horrors of his condition, Quentin Durward yet saw that it was vain to hope to awaken him to a sense of his fearful state. He bade him, therefore, farewell, to which the criminal only replied by a short and sullen nod, as one who, plunged in reverie, bids adieu to company which distracts his thoughts.

Охваченный горячей жалостью к этому человеку, Квентин, однако, понимал, что не было ни малейшей надежды заставить его понять всю глубину его заблуждения. Он простился с ним, и преступник ответил ему молчаливым и угрюмым поклоном с рассеянным видом человека, углубленного в свои мысли.

He bent his course towards the forest, and easily found where Klepper was feeding. The creature came at his call, but was for some time unwilling to be caught, snuffing and starting when the stranger approached him. At length, however, Quentin's general acquaintance with the habits of the animal, and perhaps some particular knowledge of those of Klepper, which he had often admired while Hayraddin and he travelled together, enabled him to take possession of the Bohemian's dying bequest. Long ere he returned to Peronne, the Bohemian had gone where the vanity of his dreadful creed was to be put to the final issue -- a fearful experience for one who had neither expressed remorse for the past, nor apprehension for the future!

Тогда Квентин направился к лесу и вскоре наткнулся на Клеппера, который действительно пасся у какой-то заброшенной хижины. Животное сейчас же подбежало на его зов, но долго не давалось в руки, фыркая и отскакивая при каждой попытке незнакомого человека приблизиться к нему. Наконец, благодаря ли умению Квентина обращаться с лошадьми или потому, что он был уже знаком с повадками Клеппера, которым часто любовался во время поездки с Хайраддином, ему все же удалось завладеть завещанной ему собственностью. Задолго до того, как он вернулся в Перонну, цыган отправился туда, где суетность его ужасной веры должна была подвергнуться последнему испытанию, страшному для человека, в душе которого нет ни раскаяния за прошлое, ни страха перед будущим!