Книга памяти первогвардейцев-танкистов 1941-1945 гг. (original) (raw)

СОЮЗ СЕРДЕЦ И СТАЛИ… Воспоминания, песни и стихи танкистов-гвардейцев 1-ой танковой бригады и ветеранов 1-ой танковой армии

На страницы этой книги выносятся несколько стихотворений о воинах 1-ой танковой бригады – гвардейцках-катуковцах.

Их ценность в том, что почти все они написаны самими воинами, участниками уже далеких событий, а не поэтами - профессионалами.

Пусть они не так уж совершенны, но зато в них много вложено души и сердца их авторов.

В. Давыдов

ПЕСНЯ 1-ОЙ ГВАРДЕЙСКОЙ ТАНКОВОЙ БРИГАДЫ

Броня от частых выстрелов дрожала,
Шел жаркий бой с фашистскою ордой,
Звенела песня и вперед бежала
Дорога нашей славы боевой.

Припев: Вперед, гвардейцы, сломим все преграды
Мы рождены, чтоб в битвах побеждать.
Чужой земли ни пяди нам не надо,
А нашей – никому не отобрать!

Нас в бой послал народ страны родимой,
Он дал наказ: - Ты будь с врагом суров!
И мы идем лавиной несдержимой,
Нас в бой ведет товарищ Катуков.

Мы под Орлом себе добыли славу
И похвалу наркома под Москвой,
Гвардейцев званье носим мы по праву,
Гордится нами Сталин наш родной.

Наш Сталин – знамя, с ним мы побеждаем,
Наш порох сух, снарядов точен лет,
Броня крепка, а сердце крепче стали,
Неукротим и меток пулемет.

Мы будем бить нещадно и сурово,
Крушить врага заклятого, громить,
Во веки наше нерушимо слово,
Гвардейцы зря не любят говорить.

Родившись в Москве, эта песня шла с гвардейцами-танкистами до Берлина и "воевала" как добрый солдат. А с ней рядом в танке по всем дорогам войны "шагал" баян и пели они вместе. Сколько же было перепето с баяном фронтовых и всяких других песен в русских лесах, на дорогах Украины и Польши. Песня гвардейцев и их фронтовой баян – ГВАРДИЯ – дожили до наших дней и по-прежнему, теперь уже и сами ветераны войны, поют на встречах однополчан и в концертах-лекциях – "БАЯН ФРОНТОВИК". Песня и сейчас звучит удивительно современно. В словах припева слышится ее борьба за мир.

ТРИДЦАТЬЧЕТВЕРОЧКА РОДНАЯ

Гвардейская красавица
Средь танковых подруг,
Твоя нам хватка нравится,
Танкистов лучший друг.

Твой мирный и покладистый
Характер всем знаком.
Для нас в пути ухабистом
Была ты стол и дом.

Гвардейскими засадами
Мы славились с тобой.
С тобой прогнали гадов мы
С земли своей родной.

"Пантер" и "Тигров" били мы,
и "Фердинандов" их.
Хвосты им отрубили мы,
Наш гнев, как меч, настиг.

С огнем и громом танковым
В Берлин вошли с тобой.
С отважным Катуковым,
С завидною судьбой.

И стала ты легендою,
И песнею солдат,
На высшей ноте спетою,
Повторенной сто крат.

Для нас стоишь ты явная
Причина всех побед,
Тридцать четверка славная –
Любовь военных лет.

А.К. Гурьев

ВПЕРЕД СТРЕМИТСЯ РАТЬ СТАЛЬНАЯ

Нависли тучи над Москвою,
Враги все ближе с каждым днем.
Уничтожают все живое
Испепеляющим огнем.

Бригада вышла по тревоге,
Маршрут – на запад от Москвы.
Грязь по колено на дороге,
Рычат моторы, словно львы.

Прошли бойцы под шелест ветров,
Прошли без отдыха и сна
Четыре сотни километров,
Да это ли не силы знак?

Осенний ветер рвал афиши,
В стене пробоина, дыра.
Зенитки вздыбились на крышах
И режут тьму прожектора.

А женщины долбят окопы,
Вблизи – противотанковые рвы.
О, покорители Европы
Вовек вам не видать Москвы.

Ряд серебристых елей ровно
Стоит вдоль древних стен Кремля.
Хоть площадь Красная безмолвна,
Не спит страна, не спит земля.

Вперед стремится рать стальная,
И от того жива Москва.
"Ты силы нам даешь, родная,
Мы отстоим тебя, Москва!"

А. Бурда

КОМБРИГУ ДАЛИ ГЕНЕРАЛА

Собралась к вечеру бригада,
Танкисты грелись у костров.
Поели ужин, были рады,
Найдя в деревне теплый кров.

Штаб сам умеет разместиться.
Изба. На окнах – переплет.
Темно. Белеют половицы.
Столы, машинка, пулемет.

Никитин поднимает карту,
Готовит письменный приказ.
(А генеральскую кокарду
Комбригу кто-то уж припас).

Танкисты новость вмиг узнали,
Бригаде Первой не до сна.
Комбригу дали генерала,
И многим дали ордена.

Комбриг наш не похож на франта,
Всегда в обличии одном:
Ушанка как у лейтенанта,
Шинель простая под ремнем.

Ему и некогда рядиться:
На картах бой уже решен.
Он чертит звезды на петлицах
Тотчас цветным карандашом.

На звезды заменил он "шпалы"
И недосуг: хотя б поспать.
Коль есть такие генералы,
Врагу, видать, несдобровать.

Под говор орудийных звуков
Приехал утром журналист.
Неугомонный Юрий Жуков,
Чумаз, усталый, как танкист.

А. Бурда

ИЗ ПОЭТИЧЕСКОЙ ТЕТРАДИ ФРОНТОВИКА

1380 На русском поле
Куликовом
Едва забрезжил дня
рассвет,
Сраженье началось.
Монголу
Навстречу вышел
Пересвет.

1812 И как бы не было давно,
Но помнит враг Бородино!
Атаки конницы лихие,
Скрещенных сабель перезвон!
Твоих богатырей, Россия,
В атаку вел Багратион.

1941 Год сорок первый – роковой –
Великой битвой под Москвой,
Там, где сражались наши деды,
Началом стал большой победы.

На русском поле у стен столицы
Стояли насмерть пехотинцы
Панфиловца – политрука Клочкова
И конники Доватора, Белова.

А под деревнею Деньково
Гвардейцы встали – Катукова!
И сердце бьющейся России
Стальною грудью заслонили.

И сколько ж было тех полей,
Где пролилась кровь сыновей
России вольной – родной страны
Мы этой памяти верны!

А. Шишков Гвардии старшина запаса

ПОДВИГ ЛЕЙТЕНАНТА ЛАВРИНЕНКО

Догнал бригаду Лавриненко.
Явился в штаб в средине дня
И доложил: "Застрял маленько –
Была причина у меня.

Случился в Серпухове казус:
Я брился. Мыло на щеках.
Кричат: "Колонна показалась!"
Сомненья нет, ребята, – враг.

Нам не уйти. Решенье – биться.
Я мыло снял сухим платком…
Нахалы… Не дали побриться,
и выскочил, скорей, бегом.

Сел в танк и мигом стал в засаде.
Идет колонна по шоссе.
Машины, словно на параде,
Так четко выровнялись все.

Тут мотоциклы, минометы,
Штабная, пушки, ПТО,
Грузовиков пять-шесть пехоты…
В дозоре нету никого…

В кабинах – вражеские лица.
Вот-вот приближаются в упор.
Придется вам остановиться.
Я начинаю "разговор".

Послал осколочных три пары.
Летят колеса из огня,
Но вижу, фашист с угару,
Наводит пушку на меня.

Механик (похвалите Сашу)
В колонну врезался прыжком
И грудью танка сделал "кашу".
Так мы поладили с врагом.

Стрелок-радист из пулемета
Помог колонну доконать,
А подошедшая пехота
Пришла трофеи собирать.

Там минометы взяли, пушку…
Вот документы "на гора".
Дарю для штаба легковушку,
А мне добриться бы пора…"

А. Бурда

БАЛЛАДА О ЛАВРИНЕНКО

Перепахано поле снарядами,
И земля от бомбежки дрожит.
В наступленье гвардейцев под Грядами
Был в бою Лавриненко убит.

Я песню услышал в степи у огня:
Садился казак на стального коня.
Отряд пионерский, привал у костра,
А мне вспоминалась друга пора.
Когда полыхали в России жнивья
И подвиг вершили ее сыновья.

Легенды творил Лавриненко-танкист
Кубанский казак, молодой коммунист.
Он пел эту песню в семье фронтовой
Под Мценском и Тулой, в лесах под Москвой.

В атаки водил броневого коня,
И время вихрилось, победно звеня.
Погиб в Подмосковье танкист молодой.
Стоит пирамидка под красной звездой.
Но песню его подхватили друзья:
"Садился казак на стального коня".

Л.Я. Евтюхин

РЕЙД НА КАЛИСТОВО (1941 Г.) (памяти комбата Воробьева Петра посвящается)

Свой двадцать первый год рожденья
Хотел отметить наш комбат.
Хозяйка варит угощенья,
стол разносолом не богат…

Но в печке варится картошка,
Он сало режет чинно сам.
В тарелках пухлые лепешки
и от наркома – по сто грамм.

И друг – тревога! Враг на флангах,
Грозит с обходов нас прижать.
Шлет Катуков четыре танка –
Пехоту надо поддержать.

Приказ: "Направить Воробьева!"
Ответ: "Спасибо и на том!"
Друзья, дадим друг другу слово:
мой день рожденья – "на потом".

К деревне Калистово – танки
Подкрались тихо. Тишина.
И даже не гремели траки,
Как будто и не здесь война.

Танкисты дружно вдруг открыли
Огонь убийственный кругом.
Машин не мало раздавили,
От них везде – железный лом.

Пришли к исходной три машины,
Комбату вдруг не повезло:
Застрял, не вылез из трясины,
И враг прицельно бил и зло.

Печально падали снежинки…
Из глаз катилася слеза.
Не день рожденья, а поминки
Комбату справили друзья.

Как бесконечна вся природа,
Но есть бессмертие людей.
И память вечная народа.
Что чтит отчизны сыновей.

Ю. Жуков

ИЗ ПОЭТИЧЕСКОЙ ТЕТРАДИ "ПЕРВОГВАРДЕЙЦЫ"

В зимнюю стужу под всполох зарницы
Знамя гвардейцев вручил нам народ.
Грудью стальной защитили столицу
Танки вперед, танки вперед!

Там, где болота, дороги лесные,
Шел в наступленье Калининский фронт.
Север России броней заслонили.
Танки вперед, танки вперед!

Где по ветрам ковыль наклонился,
В вихре атаки Воронежский фронт.
Там о броню враг под Курском разбился.
Танки вперед, танки вперед!

В горы Карпаты, Вперед на Чертков –
В бой нас водил командир Катуков!
Гвардейское знамя к победе зовет.
Танки вперед, танки вперед!

Свободу несли мы родной Украине.
Встретил, как братьев, нас польский народ.
С победой открыли мы люки в Берлине.
Пусть понят враги, кто с мечом к нам придет!

А. Шишков Гвардии старшина запаса

ВРАЧИ СОРОКОВЫХ ГОДОВ

Живущие! Надолго их храните
В глазах и думах матерей и вдов.
Храните в сердце, памяти, граните
Военврачей сороковых годов!
С зелеными петлицами и "шпалами",
С глазами, утомленными и впалыми,
В бессмертье с устремленьями высокими,
В борьбе с кровопотерями и шоками,
С нехваткой инструментов и бинтов.
Поправ в себе сомнения и страхи,
Коль надо – рвали на бинты рубахи
Военврачи сороковых годов.
Им знать дано жестокие уроки
горчайших первых месяцев войны,
как раны в сердце, черные воронки
в снегах невероятной белизны.
Застывшие несомкнутые веки
и мертвый взгляд, идущий из глубин,
Как мрамор отпечатанный на веки
на тех снегах живой гемоглобин.
Где шли бои всю ночь, не умолкая,
У стен горящих сел и городов,
Стояли насмерть, раненных спасая,
Военврачи сороковых годов.
Военной медицины ветераны
солдатам перевязывали раны,
когда с бездонной высоты
Кресты со свастикой сквозь желтые туманы
Бомбили наши красные кресты.
Друзья мои, коллеги фронтовые!
Я помню вас в том праведном бою,
Я помню, как в бессмертье вы шли живыми…
Я вас пою… не реквием пою!
Я вас пою живыми и красивыми
От имени всех армий и фронтов,
И я поклясться в верности готов
Над вашими священными могилами,
Военврачи сороковых годов.

Попов, 27.12.1986 г.

У БРАТСКОЙ МОГИЛЫ

Тот, кто честно прошел по дорогам войны,
На себе испытал все военные беды,
Тот не может не чувствовать горькой вины
Перед теми, кто пал, не дожив до Победы.

Уже раны земли затянуло травой,
От бомбежек-пожарищ дома не дрожат,
Я остался живой, ты остался живой,
А другие навеки в могилах лежат.

Сколько их за Отчизну в боях полегло,
Полных жизни, мечтаний и сил,
Большинство молодыми из жизни ушло,
Чтоб я строил и жил, и ты сеял и жил.
Продолжаются жизни твоя и моя,
У нас дети росли, теперь внуки растут,
А для них: только пухом родная земля,
А сады по весне не для них расцветут.

Л.Я. Евтюхин

ПАМЯТИ МИХАИЛА ЕФИМОВИЧА

Приспущены знамена в траурном молчаньи,
Ряды солдат торжественно идут,
В момент глубокой скорби и печали
Последний долг и почесть отдают.

Тому, кто в годы трудных испытаний
Во имя жизни, счастья на земле
Весь дух бойца и всю громаду знаний, –
Все для Победы отдал на войне.

Он был легендой, мужества примером,
Он был страшнее смерти для врагов,
Своим умом и действием победным
Снискал любовь в народе Катуков.

Нет, не восполнить горечи утраты,
Его дела года переживут.
Склоните ниже голову, солдаты.
Такие люди в вечности живут.

Анатолий Ерофеев

ЕЙ ЧАСТО СНИТСЯ СЫН РОДНОЙ

Давно окончилась война,
Но до сих пор, тая тревогу,
Все время смотрит из окна
Старушка в поле, на дорогу.

Ей часто снится, что вот-вот
Сын постучится в раму,
И он к ней снова в дом войдет
И нежно скажет "Здравствуй, мама!"

В краю Смоленском каждый год,
Когда весна вступает в силу,
Чужая мать ему кладет
Цветы на братскую могилу.

А. Иваненко

ПРОХОДЯТ ДНИ

Проходят дни, летят года,
А в памяти моей осталася война,
И ужасы ее не можем позабыть,
И тех, кто рядом с нами шли.
Их подвиги остались в памяти моей.
Они спасли страну, где ты живешь теперь.
Пусть знают все – они хотели жить!
Чтобы спасти всех нас, отдали свою жизнь.
Когда идет солдат, ты поклонись ему
За преданность его, за мужество его.
Учись, как он, любить свою страну!
Прошло уж шестьдесят,
А этот ад войны стоит в моих глазах.
Давайте вспомним всех,
Кто жизнь отдал за нас,
Но с нами их уж нет сейчас!

ТАКИЕ ГИБНУТ СТОЯ (посвящается комбату Петру Молчанову,
погибшему 31.12.1941 г.)

Погиб Молчанов. Нет Петра!
Товарищ, каких мало…
Он жив сегодня был с утра,
а к вечеру его не стало.

Судьба его, как и у многих нас:
Рос в хате деревенской,
Фашист лютует там сейчас
В сторонушке смоленской.

Изныло сердце у него –
Бывалого солдата.
Вестей из дома нет его…
Цела ль родная хата?

И отступал он от Орла
Под силою фашистской,
Дорога та к Москве вела.
Путь трудный, путь неблизкий.

В одном из яростных боев
Он ранен был опасно.
И целый рой больничных снов
Перевидал ужасных.

В Московском госпитале он
Почел в одной газете,
Что за геройство награжден
Был он – Молчанов Петя.

Четвертая, узнал он там,
Родная их бригада –
Первогвардейская теперь…
Вот то была награда!

И убежал танкист лихой
От госпитальной стужи.
Он нужен там – на огневой,
Товарищам он нужен.

И в тот же день уже в бою
Под Иркино-Тимково,
В бою за Родину свою,
За все, что есть родное.

В атаке танковой ночной
В порыве злости истой,
В накале ярости святой
Сражалися танкисты.

Смешалось все в ночном бою:
И тьма и ярость вспышек,
Ударом град в броню свою,
И голос наших пушек.

Удар по башне… вновь удар…
Все в башне засверкало.
Но что же это? Почему
Вдруг пушка замолчала?

"Петруша, что ж ты замолчал?
Или снарядов мало? –
Иван-механик закричал,
И тут машина встала.

В зловещей, страшной тишине
Иван на друга глянул…
Он кровь увидел на броне
И в ужасе отпрянул.

"Убит Петро" – сказал башком,
В висок попали, гады!
Иван с трудом завел мотор,
Укрыл "КВ" он за ограду.

Деревню взяли, бой утих…
Сошлись друзья с бедою
Сказать последнее "Прости"
Отважному герою.

В "КВ" на месте на своем,
Держась за рукоятки,
Застыл Молчанов вечным сном
В мгновенья яркой схватки.

Геройской смерть его была
В огне ночного боя,
Геройски жизнь его прошла –
Такие гибнут стоя.

А. Гурьев

ГЕНЕРАЛ, СОЛДАТ И ПЕСНЯ

Ветеран 1-ой гвардейской танковой бригады, бывший стрелок-радист танка Алексей Кириллович Гурьев прошел свой боевой путь от Подмосковья до Берлина. Во время войны и после нее всегда неразлучен был с баяном. Музыка играла немаловажную роль в солдатской жизни. Не раз игру на баяне слушал и М.Е. Катуков.

А.К. Гурьев – один из авторов песни о 1-ой гвардейской танковой бригаде, автор песни "Тридцатьчетверочка" и ряда других.
После войны он получил музыкальное образование, работал преподавателем, а затем директором музыкального училища в г. Воткинске.

Не оставляя музыку, он пишет стихи. Вышел сборник его стихов "Война и песня". От также прекрасный фото-кинолюбитель, много ездил с учащимися по местам боев 1-ой гвардейской танковой бригады, трижды побывал в гостях у учащихся нашей школы.

А.К. Гурьев – прекрасный рассказчик о войне, о своих боевых друзьях.

Этот его рассказ я записал на пленку и предлагаю сегодня читателям нашей газеты. Он наверняка вызовет определенный интерес.

Ветерану уже далеко за 70. Пожелаем же доброго здоровья и новых творческих успехов в его благородных делах.

В.А. Давыдов, руководитель музея боевой славы Бояркинской школы имени М.Е. Катукова.

СЛОВО О ГУРЬЕВЕ

После тяжелых боев на Сандомирском плацдарме наша 1-ая гвардейская танковая армия была отведена во второй эшелон. Стоял теплый август 1944 года. Наш батальон 1-ой гвардейской танковой бригады расположился в лесочке. Танкисты ждали новую технику и ремонтировали побывавшие в боях танки.

Уже клонился к вечеру теплый солнечный день, уже старшина батальона Заремба торопил всех на ужин, как к нашей машине подошел техник Поздняков и, обращаясь ко мне, сказал: №вот что, Алеха, из штаба звонил адъютант комбрига Горелова и просил тебя с баяном срочно придти к нему в дом".

– Меня одного? – спросил я.
– Почему одного – с баяном.

– Но ведь поздно, а туда более трех километров пути.
– Ничего, брат, не знаю, – ответил Поздняков, – Напрасно не позвонят, стало быть надо!
– Чтобы это могло значить? – подумал я.

Обычно, в случае приезда гостей, собирали всю группу самодеятельности, и это всегда делал политотдел. А сегодня почему-то одного меня вызывают к Горелову.Но слов или просьба нашего комбрига были для нас законом, и я тут же, взяв баян, быстро зашагал в сторону деревни.

Поле, где я шел, миновала война, и я радовался ясному августовскому закату, шелесту созревших трав и буйному стрекотанию кузнечиков. Шел и думал о войне, о желанном мире.

Но вот уже и деревня, а за поворотом улицы – дом, куда я иду. Подойдя к калитке, прислушался. Во дворе говорили двое. Их голоса я тут же узнал: густой баритон Горелова и мягкий тенор Катукова.

М.Е. Катукова я знал с августа 1941 года, когда ему было поручено формировать на ст. Прудбой под Сталинградом 4-ую танковую бригаду. Там я впервые увидел его в кругу солдат и офицеров, когда он толково, с юмором рассказывал о фашистах. Уже там меня удивила его подтянутость, простота и отцовская теплота обращения со своими подчиненными. Его народный язык, умелое применение пословиц и поговорок, хитринка в глазах, мягкая улыбка и постоянная готовность к шутке сразу же расположили к нему танкистов. Но сейчас я слышал в его голосе усталость и необычную для него грусть.

– Эх, Владимир Михайлович! Ужасно жаль мне Володю Подгорбунского, нашего лучшего танкиста-разведчика. Сколько боев он прошел, и ни разу не изменило ему военное счастье. А тут так глупо погиб.

Баритон Горелова его успокаивал: "Ну что ж, Михаил Ефимович, мы же на войне, а фашисты – враг коварный".

Я открыл калитку и увидел такую картину: посреди зеленого дворика за столом с самоваром сидели самые уважаемые нами командиры – Герой Советского Союза комбриг, гвардии полковник Горелов и командарм, гвардии генерал-полковник Катуков.

Я доложил о своем прибытии как положено солдату. Горелов, заметив в моих глазах удивление, улыбнулся и сказал: "Ты, старшина, не удивляйся. Вот мы сидим с Михаилом Ефимовичем, и нам что-то взгрустнулось. Присаживайся к нам и давай-ка споем что-нибудь вместе. А пока выпей-ка чайку".

– Спасибо, товарищ гвардии полковник, я только что ужинал.

– Я знаю, но такого чая, да еще с таким вареньем, у вас в батальоне не бывает.

Чай и правда был не по-армейски хорош, а варенье какого-то необыкновенного вкуса.

– Отличный чай, товарищ гвардии полковник! А варенье и того лучше!

– А я тебе что говорил, – усмехнулся Горелов. – Это, брат, чаек по рецепту Михаила Ефимовича, а вареньем хозяйка нас угостила.

Поблагодарив за угощение, я взял баян. Катуков улыбнулся и, положив мне руку на плечо, тихо сказал: "Знаешь что, старшина, давай – "Темную ночь".

Зазвучал баян, и Катуков тихо запел. Я никогда не слышал его пения. Обычно наш командарм подпевал общему пению, а тут голос его звучал самостоятельно, уверенно и удивительно тепло. По тому, как Горелов удивленно смотрел на Катукова, я понял, что он услышал такое впервые.

Своей игрой я старался не заглушать взволнованного голоса любимого командира и следил за каждым его движением.
Кончилась песня. Катуков как-то виновато улыбнулся, а Горелов, явно желая изменить настроение, весело предложил: "А ну-ка "На солнечно поляночке"!

– Подожди, Владимир Михайлович! Не торопись, споем-ка лучше "Землянку" и вспомним тех, с кем воевали в сорок первом под Москвой. Помните Ивана Любушкина, Дмитрия Лавриненко, Воробьева, Самохина, Бурду. Ведь это же были орлы!
Я заиграл и запел, а Катуков и Горелов тут же подхватили песню. Во втором куплете на словах: "А до смерти четыре шага" Катуков склонил голову. Во всем облике его была щемящая грусть.

И опять, только прозвучал последний аккорд песни, Горелов задорно, глядя на Катукова, запел: "Что ж ты Вася, приуныл, голову повесил…" Я подхватил его и Катуков, улыбнувшись, уже значительное веселее вступил в плясовом припеве песни.

Далее Горелов взял на себя роль главного героя песни, а я его боевого товарища и настроение Катукова заметно изменилось.

В последнем куплете Катуков хохотал, приговаривая: "Ну вот, это по-гвардейски!"

Катуков весело, глядя на нас, громко сказал: "Спасибо за песню!"

Служим Советскому народу! – дружно, в тон ему гаркнули мы с Гореловым – и все засмеялись.

– Ну теперь старшина начинай "На солнечной поляночке", а мы тебе подтянем, – весело сказал Катуков.

Я запел, тайком наблюдая за Катуковым. Он сидел, откинувшись на спинку стула, и лукаво улыбался, поглядывая то на меня, то на Горелова. Руки его, лежавшие на коленях, чуть подрагивали в такт песне. В припеве он активно вступал и голос его весело и старательно выдерживал мотив песни. Правая рука его при этом поднималась в такт припева, глаза горели задором и удовольствием.

– Ах, как хорошо! – воскликнул Катуков. – Давайте споем что-нибудь русское! Ну, хотя бы "Ревела буря"…

Песню начал Горелов. Его густой баритон, как нельзя лучше подходил к характеру этой песни. Мы с Катуковым подхватили вторую половину каждого куплета и уверенное трехголосье звучало широко и распевно.

Отзвучала и эта песня, и еще много других. Я с удовольствием понял, что песня на фронте одинаково необходима и солдатам, и генералам. Ведь мы все люди.

Разошлись мы далеко за полночь. Горелов, отправляя меня на своей машине в батальон, увесисто хлопал меня по плечу и голос его ласково гудел: "Ну, спасибо, старшина, славно мы сегодня попели. Спасибо!"

А Катуков, вышедший тоже за калитку, на прощанье сказал: "Ах, как жаль, что редко нам удается вот так посидеть и попеть".

Машина тронулась и я, покачиваясь на сиденье, вспоминал ход всего прошедшего вечера, его теплоту и задушевность.

Меня поражало, что я, простой солдат, весь вечер чувствовал себя равным в обществе полковника и генерала.

Прошли годы. Давно уже нет на свете ни Горелова, ни Катукова, а я – старый солдат, чудом оставшийся в живых, часто рассказываю о моих друзьях-однополчанах. Вспоминаю и этот эпизод. Молодежь с волнением слушает, а я думаю при этом: пока жива память о героях, живы и они.
А. Гурьев (записал В. Давыдов, руководитель музея боевой славы Бояркинской школы им. М.Е. Катукова)

<<< Назад Содержание Вперед >>>