Достоевский Федор Михайлович (original) (raw)
XPOHOC
ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ
ФОРУМ ХРОНОСА
НОВОСТИ ХРОНОСА
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА
ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ
ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ
ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ
СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА
ЭТНОНИМЫ
РЕЛИГИИ МИРА
СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ
МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ
КАРТА САЙТА
АВТОРЫ ХРОНОСА
Родственные проекты:
РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ
ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА
ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ
ПРАВИТЕЛИ МИРА
ВОЙНА 1812 ГОДА
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ
СЛАВЯНСТВО
ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ
АПСУАРА
РУССКОЕ ПОЛЕ
Федор Михайлович Достоевский
Ф.М. Достоевский в форме унтер-офицера. Фотография. 1858 г.
Достоевский Фёдор Михайлович [30.10 (11.11).1821, Москва, — 28.1 (9.2).1881, Петербург], русский писатель, мыслитель, публицист. Начав в 40-х годах литературный путь в русле «натуральной школы» как преемник Гоголя и поклонник Белинского, Достоевский в то же время впитал в себя философскую масштабность романтизма и нашёл жизненное приложение обоим импульсам — социальному критицизму и максималистскому порыву — в деятельности радикально настроенного кружка петрашевцев, приверженцев утопического социализма Фурье.
После ареста в 1849 году, познав «опыт конца» во время инсценировки смертной казни, столкнувшись на каторге с иррациональной стихией преступного мира и ближе познакомившись с народно-религиозным сознанием, Достоевский на исходе 50-х годов испытал, по его собственным словам, «перерождение убеждений»: по-прежнему остро воспринимая разлад в социальном и духовном бытии человека, не отказываясь от мечты о более гармоничном и счастливом жизнеустройстве, он видит теперь отправной пункт не во внеш. преобразовании социальной среды, а прежде всего во внутреннем преображении личности.
В 60-х годах, вернувшись в столицу и окунувшись в атмосферу пореформенной идеологической полемики, Достоевский вместе с братом Михаилом в журнале «Время», а затем «Эпоха» развёртывает программу почвенничества, которое первоначально мыслилось как самостоятельная позиция, сочетающая некоторые тенденции «Современника» и, с другой стороны, консервативной публицистики (см. Туниманов В. А., Творчество Д. 1854—1962, Л., 1980, глава «Чернышевский и Достоевский»). Это была попытка примирить народ и интеллигенцию, религиозную традицию и новоевропейскую образованность, славянофильские и западнические начала, «петербургский» и допетровский периоды русской истории во имя нравственного оздоровления и консолидации русского общества на путях реформ. Тогда же Достоевский-художник ставит вопрос об антропологических корнях социального зла, о самоценности личностной свободы и, с другой стороны, о необходимости этического фундамента, без которого эта свобода вырождается в разрушительный и асоциальный произвол.
В «Записках из подполья» (1864) Достоевский развивает эту аргументацию в полемике с детерминизмом революционных демократов, становясь с этого момента прямым идейным антагонистом Чернышевского, а в первом своём философско-идеологическом романе «Преступление и наказание» (1866), как бы предугадывая имморализм ницшеанского «сверхчеловека», показывает внутреннюю неустранимость этического начала, столь же неотъемлемого от человеческой личности, как и свобода воли. Здесь уже вырисовывается основной круг духовных и умственных интересов Достоевского: «тайна человека», загадка красоты, смысл истории и связующий их религиозно-нравственный идеал.
В последующих больших романах конца 60-х — 1-й половины 70-х гоодов («Идиот», «Бесы», «Подросток») деморализующая социальная атмосфера, которую Достоевский определил для себя как вторжение «золотого мешка» в жизненный уклад и — на другом полюсе — как нигилистический подрыв основ человеческого общежития, понуждает его выяснять путём «жестокого» эксперимента над героями те трагические пределы, за которыми утрачивается человечность и зло уже оказывается необратимым. Он выводит деструктивное начало в человеке, имеющее последствием убийство и самоистребление, так же как социальную страсть к анархии и насилию, из феномена «метафизического сиротства» личности посреди современной европейской разобщённой цивилизации, лишённой корней «в мирах иных». В поисках спасительных средства Достоевский обращается к идеалу «положительно прекрасного человека», пытающегося личным примером перестроить отношения между людьми по принципу самоотдачи и прощения (князь Мышкин в «Идиоте»), и возлагает всё большие надежды на русский народ в целом как на мессианского носителя высшей духовной истины, которая утрачена. Западом, и на патриархально-монархические устои (так называемая русская идея). На этих позициях позднего славянофильства, развиваемых во 2-й половине 70-х годов, преимущественно в публицистическом «Дневнике писателя», и в значительной мере отличных от почвенничества 60-х годов, Достоевский отдаёт дань националистическим настроениям, даже с расчётом на принудительную государственную мощь. При этом он вступает в противоречие со своей утопией перерождения государства в свободную общность в лоне и по типу церкви (хотя современное состояние русских церковных институтов представлялось ему «параличом»). В итоговых размышлениях (роман «Братья Карамазовы», Пушкинская речь, 1879—1880) Достоевский с полной ясностью противополагает не только богоборческий бунту, но и любому насильственному устроению человечества, хотя бы именем бога, путь добровольного служения людям, вдохновляемого идеальным образом «земного рая» (сравните «Сон смешного человека», 1877), а высшее национальное призвание России видит в христианском бескорыстном примирении народов. Этот свой общественный идеал Достоевский называет «русским социализмом», выдвигая его в противовес радикальным доктринам атеистического социализма, памфлетно изображённого в «Бесах» в виде разрушительного политического заговора.
В рамках собственно философской традиции Достоевский — мыслитель экзистенциального склада, в эпоху «неверия и сомнения» заново решающий «последние вопросы», развивающий своеобразную диалектику «идеи» и «живой жизни». В центре его картины мира находится человек, ощущающий непреложность своего «Я есмь» перед лицом всей Вселенной; именно с этой точки зрения Достоевский развивает критику рационалистических и позитивистских течений мысли. Вместе с тем Достоевский обосновывает личность через избираемую ею идею, принадлежащую надэмпирическому миру и таким образом создаёт идееносного героя, по ходу романического сюжета сполна выявляющего жизнь и потенцию идеи как бытийной силы. На трактовке «идеи» у Достоевского отразилась гегельянская атмосфера России 40-х годов, однако это понятие имеет у него и более глубокий, платонический корень. Онтологическая мощь идей проявляется также в ходе истории: «В конце концов, торжествуют не миллионы людей, не материальные силы ..., не деньги, не меч, не могущество, а незаметная вначале мысль и часто какого-нибудь по-видимому ничтожнейшего из людей» («Дневник писателя», 1876). «Горним жительством» человека («Братья Карамазовы») определяется и художественный принцип писателя — «реализм в высшем смысле»: за ближайшими факторами уклада и среды постичь последнюю правду о движущих силах человеческой личности. Достоевский как мыслитель и художник наложил печать на идейное развитие конца 19—20 веков. В России он вместе с Вл. Соловьёвым дал толчок религиозно-философскому движению начала 20 века (Д. С. Мережковский, Л. Шестов, Вяч. Иванов, Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков и др.). На Западе идеи Достоевского послужили одним из источников экзистенциализма, односторонне истолковавшего его концепцию человеческой свободы в духе моральной безосновности.
P. А. Гальцева, И. Б. Роднянская.
Философский энциклопедический словарь. — М.: Советская энциклопедия. Гл. редакция: Л. Ф. Ильичёв,П. Н. Федосеев, С. М. Ковалёв, В. Г. Панов. 1983.
Сочинения: Полн. собр. соч. в 30 тт., т. 1—23 — , Л., 1972—80—.
Литература: Голосовкер Я. Э., Д. и Кант, М., 1963; Бахтин М. М., Проблемы лоотики Достоевского, Μ., 19794; Фρидлендер Г. М., Достоевский и мировая лит-pa, М., 1979; Мочульский К. В., Достоевский. Жизнь и творчество, Париж, 1980; Кирпотин В. Я., Мир Д., М., 1980; Ф. М. Достоевский. Библиография произведений Ф. М. Достоевского и лит-ры о нём. 1917—1965, М., 1968; L au t h R., Die Philosophie, Dostojewskis in systematischer Darstellung, Münch., 1950; Jackson R. L., Dostoevsky's quest for form. A study of his philosophy of art, New Haven, 1966.