Дурылин Сергей Николаевич (original) (raw)
XPOHOC
ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ
ФОРУМ ХРОНОСА
НОВОСТИ ХРОНОСА
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА
ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ
ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ
ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ
СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА
ЭТНОНИМЫ
РЕЛИГИИ МИРА
СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ
МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ
КАРТА САЙТА
АВТОРЫ ХРОНОСА
Родственные проекты:
РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ
ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА
ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ
ПРАВИТЕЛИ МИРА
ВОЙНА 1812 ГОДА
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ
СЛАВЯНСТВО
ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ
АПСУАРА
РУССКОЕ ПОЛЕ
Сергей Николаевич Дурылин
Дурылин Сергей Николаевич (псевдоним Р.Артем, Библиофил, М.Васильев, И.Комиссаров, Н.Кутанов, В.Никитин, Д.Николаев, С.Николаев, Д.Николаев-Дурылин, С.Северный, Н.Сергеев, М.Раевский, С.Раевский) [14(26).9.1886, Москва - 14.12.1954, пос. Болшево Московской обл.] — прозаик, поэт, философ, богослов, искусствовед, этнограф.
Родился в семье купца первой гильдии, торговца тканями, принадлежал к старинному калужскому купеческому роду. Учился в 4-й Московской мужской гимназии, ушел из шестого класса (1903), увлекшись «честнейшим и бестолковейшим народничеством» (В своем углу. С.297).
В 1903 познакомился с Н.Н.Гусевым, секретарем толстовского издательства «Посредник».
С 1904 — сотрудник этого издательства, автор журнала «Свободное воспитание» (1907-13) (с 1907 — секретарь редакции); «Маяк» (1909-13), «Весы» (1909), «Русская мысль», «Известия археологического общества изучения русского Севера» (1913), «Известия общества изучения Олонецкой губ.» (1913); альм. «Труды и дни» (1913); газета «Новая земля» (1910,1912) (постоянный ведущий рубрики «Что читать?»), «Русские ведомости» (1910-13) и ряда других печатных изданий.
С 1910 по 1914 — студент (слушатель) Московского Археологического института (тема выпускной работы — иконография св.Софии) и одновременно — участник символистского поэтического кружка «Сердарда» (с 1908), ритмологического кружка Андрея Белого (с 1910), кружка Эллиса по изучению Бодлера. С 1906 по 1917 совершил ряд поездок по Русскому Северу, старообрядческим местам Заволжья и Калужской губ. Поездки Дурылина вписываются в общую традицию интеллигентских «духовных путешествий» и интереса к расколу, их цель — поиск «Града Незримого».
В 1913 в символистском издательстве «Мусагет» Дурылин опубликовал книгу «Рихард Вагнер и Россия. О Вагнере и будущих путях искусства», в которой впервые использовал образ «незримого града Китежа» как подлинного основания русской духовной культуры. В этом же, 1913, в книгоиздательстве «Путь» выходит книга «Церковь Невидимого Града. Сказание о граде-Китеже». На различии между «Градом Незримым» и миром видимым основывается и важное для творчества молодого Дурылин различение между «цветником» европейской культуры и «лугом» народного мифомышления (Луг и цветник. О поэзии Сергея Соловьева // Труды и дни: альм. Вып.1. 1913.): если даже исчезнет «цветник» России, то не исчезнет «луг» Руси. В период Первой мировой войны эта тема получила еще одну, идеологическую интерпретацию: «феноменализму» России будет противопоставлен «экклезиологизм» Руси: «Русь же радовалась, что Бог не до конца забыл ее» (Начальник тишины // Богословский вестник. 1916. №7-8. С.422).
С середины 1910-х Дурылин вошел в «Кружок ищущих христианского просвещения», руководимый М.А.Новоселовым. Летом 1916 в «Богословском вестнике» отца Павла Флоренского была опубликована работа Дурылина «Начальник тишины», в которой впервые звучит тема Оптиной пустыни как реального воплощении «Града Незримого» — и «ласки Церкви» («жалости») как формы присутствия Бога в мире, невозможной в старообрядческом учении о Невидимом Граде: раскольнический Китеж — Царство Божие ушло под воду не столько из-за Батыя, сколько из-за оскудения благодати на земле. Именно поэтому оно незримо — недоступно для взгляда грешника. Этот эсхатологический мотив четко прослеживается в работах Дурылина начала 1910-х: «Став невидимым, Китеж-град святых и праведных не стал недоступным. Путь в невидимый град есть. Всякий волен в него идти, но одни в него входят, другие — не войдут никогда» (Р.Вагнер и Россия. О Вагнере и будущих путях искусства. М., 1913). Смысл Оптиной пустыни для Дурылина в том, что она зрима, в снятии, всегда индивидуальном и личном и —одновременно — универсальном, общечеловеческого греха, к которому (снятию) «льнут и бабы, и Киреевские» (Начальник тишины. С.440).
С 1915 Дурылин — личный знакомый и корреспондент (в 1918-19) оптинского старца Анатолия (Потапова).
Осенью 1912 Дурылин стал секретарем Московского религиозно-философского общества памяти Владимира Соловьева, остался им вплоть до его закрытия (последнее известное заседание общества — 3 июня 1918), и лучшие его статьи и исследования этого периода представляют собой опубликованные тексты докладов в МРФО и в «новоселовском» кружке, а также работы, связанные с изучением принципов поэтики и ритмом стиха (влияние А.Белого): «Судьба Лермонтова» (1914); «Академический Лермонтов и лермонтовская поэтика» (1916); «Россия и Лермонтов. К изучению религиозных истоков русской поэзии» (1916. № 2-3); О религиозном творчестве Н.С.Лескова (1916, опубликованная часть доклада 1913 на заседании МРФО). В круг интересов Дурылина с второй половины 1910 входят темы Н.С.Лескова (незаконченное и неопубликованное исследование «Н.С.Лесков. Личность, творчество, религия. Ч.I. Личность. Ч.II. Творчество» (1914— 17), К.Н.Леонтьева («Монастырь и старец в жизни К.Леонтьева», 1916), «Писатель-послушник» (о К.Н.Леонтьеве) (1916, работы не опубликованы) и В.В.Розанова, чьим другом и конфидентом Дурылин был вплоть до смерти В.В.Розанова в Сергиевом Посаде 5 февр. 1919 (с 1918 по 1920 Дурылин вместе с о. П.Флоренским работал в Комиссии по охране памятников искусства и старины в Троице-Сергиевой лавре).
Эсхатологические ощущения конца 1910-х — «Апокалипсис в русской литературе» (лето 1917) и «Апокалипсис и Россия (Памяти о. Иосифа Фуделя)» (1918, готовился к выходу в 1918 в неосуществленной серии «Духовная Русь»),— несомненно, связанные с розановскими влияниями («Апокалипсис нашего времени») еще более обострились в связи со смертью Розанова в марте 1919 и с церковными процессами по изъятию церковных ценностей, сопряженными с осквернением святынь («Русь, которую я любил, умерла» — записал Дурылин в дневнике по поводу вскрытия мощей преподобного Сергия Радонежского).
В марте 1920 Дурылин был рукоположен во иереи (целибат) отцом Феодором (Поздеевским), служил сначала в храме Николы в Клениках на Маросейке (где сослужил с отцом Алексием Мечевым), а в 1921 перешел настоятелем в Боголюбскую часовню у Варварских ворот Китайгородской стены.
20 июня 1922 был арестован и затем выслан в Челябинск, где до 1924 заведовал археологическим отделом Челябинского музея (сведения о снятии Дурылина священнического сана документально не подтверждаются).
В 1924 вернулся в Москву, работал внештатным сотрудником ГАХН по «социологическому отделению» и домашним учителем в Москве и Мураново; в 1927 выслан в Томск, в 1930 переехал в Киржач; в 1933 вернулся в Москву и снова был арестован. Освобожден благодаря вмешательству своей духовной дочери, впоследствии жены Ирины Комиссаровой (гражданский брак с которой зарегистрирован в 1933).
На годы ссылок приходится расцвет творческого таланта Дурылина. Известны его работы о В.М.Гаршине («Репин и Гаршин (из истории русской живописи и литературы)», 1926), Ф.И.Тютчеве («Тютчев в музыке», 1928); Ф.М.Достоевском («Об одном символе у Достоевского» (1928), русско-немецких культурных связях первой половины XIX столетия («Русские писатели у Гете в Веймаре», [1932]), К.Н.Леонтьеве (1935), однако большая часть его наследия периода ссылок, в том числе практически все прозаические произведения и духовные стихи, не опубликована.
В последний, болшевский (1936-54) период своей жизни Дурылин стал известен как искусствовед и литературовед (с 1938 — сотрудник ИМЛИ, с 1944 — доктор филологических наук, с 1945 — профессор, заведующий кафедрой Истории русского театра ГИТИСа), автор многочисленных работ по истории литературы и театра (наиболее известные: «"Герой нашего времени" М.Ю.Лермонтова» (1940); «Русские писатели в Отечественной войне 1812 года» (1943); «Нестеров-портретист» (1948), «Врубель и Лермонтов» (1948), «А.Н.Островский. Очерк жизни и творчества» (1949), «М.Н.Ермолова (1893-1928). Очерк жизни и творчества» (1953), «М.К.Заньковецкая» (1954, вышла в 1955 на украинском яз.)). Однако сфера его подлинных интересов не ограничивалась официально признанным. Именно в Болшеве Дурылин обрабатывал и систематизировал свои исследования о Н.С.Лескове, К.Н.Леонтьеве, В.В.Розанове, ранних славянофилах; богословские труды, прозаические сочинения, стихи разных лет.
Ранние прозаические и поэтические опыты появляются в печати начиная с 1902 (первое опубликованное стихотворение — «Памяти В.А.Жуковского» в газете «Московские ведомости»). Первый законченный прозаический цикл Дурылина — «Рассказы Сергея Раевского» (1914-21): «Крестная» (1914), «В начале» (1914), «Жалостник» (1915-17), «По пути» (1915), «Мышья беготня» (1917) «Троицын день (памяти Н. С. Лескова)» (1917), «Бабушкин день» (1917), «Дединька» (1917) «Гришкин бес» (1918, расширенный вариант — «Три беса. Старинный триптих (из семейных преданий)» (1918-19), «Тлен» (1918-19), «Розы» (1921) (все — архив Мемориального Дома-музея С.Н.Дурылина в Болшеве). Свет увидел только один из рассказов цикла — «Жалостник» (Русская мысль. 1917. №3). К этому циклу логически и хронологически примыкают рассказы «Грех земле» (1918-19), «Сладость ангелов» (1922) «Крысы» (1925), «Сирень» (1925), повести, романы и «хроники» периода челябинской и томской ссылок и кратких промежутков между ними: «Хивинка (рассказ казачки)» (1923), «Сударь-кот» (1924, повесть вызвала лестнейшие оценки М. В. Нестерова (письмо от 18 авг. 1939) и П.П.Перцова (письмо от 20 нояб. 1940) и «Колокола (хроника)» (1928), а идейно — духовные стихи 1920-х; наибольшего внимания заслуживает поэтический цикл «Венец лета» (часть первая «Сливное дерево» — лето, часть вторая — «Покрой покровом» — окт., и часть третья — «Косьма и Демьян» - нояб. 1924).
Значительное влияние на формирование мировоззрения Дурылина оказали идеи и личность Л.Н.Толстого (Дурылин познакомился с Л.Н.Толстым во время поездки в Ясную Поляну в 1909) и св. Франциска Ассизского. Для дурылинской прозы характерно стилевое и идейное влияние Н.С.Лескова, К.Н.Леонтьева и поздних романов Достоевского («Подросток» и «Братья Карамазовы»). Действие большинства повестей и рассказов происходит в провинциальном монастыре или усадьбе. Видимое отсутствие сюжета продиктовано символическим содержанием прозы — плоскость действия разворачивается не в сфере «видимого бытия», а в сфере «незримого», «умопостигаемого»: области «брани духовной» бесов и ангелов за душу человеческую.
Прозаическая форма для Дурылина есть способ выражения философских и богословских по преимуществу тем; порой — логическое их продолжение: так, рассказ «Сладость ангелов» написан в тот же день, что и богословская статья «Об ангелах» и фактически представляет собой «перевод» сложных богословских конструкций на языках художественного слова. Дурылин стремился сделать более простыми и ясными «трудные» философию и богословие (см. об этом: «Троицкие записки». Дневник 1918-19), перевести язык «цветника» на язык «луга».
Целый ряд литературоведческих статей и докладов «периода странствий» также есть «мимикрия» философии и богословия под литературоведение и искусствоведение: «Преп. Сергий Радонежский в творчестве М.В.Нестерова» (1922-26), «Леонтьев-художник» (статья-доклад в ГАХНе о романе К.Н.Леонтьева «Подлипки», 1924), «Пейзаж в произведениях Достоевского» (статья-доклад в ГАХНе, 1926), «Бодлер в русском символизме» (ГАХН, 1926 , «Александр Добролюбов» (ГАХН, 1926 , «Об одном символе у Достоевского» (1928), «Монастырь старца Зосимы. К вопросу о творческой истории I, II, VI книг "Братьев Карамазовых"» и ряд др.
С 1924 в челябинской ссылке Дурылин начинает вести записи «В своем углу», работа над ними продолжалась вплоть до 1941. С этим циклом логически и хронологически связан другой — «В родном углу», над которым Дурылин трудился вплоть до самой смерти. Эти эссе ближе всего по стилю и манере письма роза-новским «Опавшим листьям». Однако существенны и различия. Если для В.В.Розанова «листья» — это способ фиксации в вечности мгновений настоящего, то для Дурылина — это фиксация моментов давнего и недавнего прошлого в настоящем «углу» (розановское название) повседневного, скрытого от посторонних глаз потаенного — и поэтому подлинного бытия. Отсюда характерное для Дурылин стремление к формальной отточенности, завершенности, лаконичности каждого сюжета, тяготение к форме анекдота, байки, былички,— и в то же время к метафорической связи афоризмов друг с другом, к цельности сюжетных линий: «Не только снег тает. Все тает. Так, истаяла русская поэзия. Истаяла русская культура. Истаяла Россия» (Тетрадь IV. Афоризм 8); «Христианство не догорело и чадит,— как думал Василий Васильевич.— Оно не коптит. Оно тает. От лучей какого же солнца? О, как страшно! Какого-то. Но тает, тает,— и не оттого, что "дворники делают весну" в городе.,. Тает и в городе, и в деревне, на холмочках, на ложбинках, даже в глубоких ложках... Всюду тает... И как задержать это таянье? Тает. Вот и все» (Афоризм 9). Устойчивый образный ряд потаенного, теплого, огня («тусклого», «мерцающего», «синего звездного»), дыма, «угла» как метафорических характеристик подлинного бытия — и публичного, холодного, плоского, грязи, смерти как характеристик «бывания» проходит сквозь весь текст «Углов».
С 1993 в Болшеве существует мемориальный Дом-музей С.Н.Дурылина. Здесь же находится его архив.
А.И. Резниченко
Использованы материалы кн.: Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги. Биобиблиографический словарь. Том 1. с. 671-674.