Владимир Мартов, Феноменология Фашизма (original) (raw)
Владимир Мартов
ФЕНОМЕНОЛОГИЯ ФАШИЗМА
(эссе)
I.
Есть в истории Человечества такие моменты, узловые, которые сами по себе являясь продолжением предыдущего периода развития общества, вследствие нового этапа в развитии техники ли, мысли ли, но дают совершенно неожиданный результат, поворачивают историю с накатанного, прогнозируемого пути на какой-то новый. Первая мировая война - казалось, обычная война, продолжение многочисленных европейских войн XIX века за сферы влияния, непременное условие растущего могущества какого-либо государства - кто ожидал, что она станет Узлом, определившим облик континента и даже мира на целое столетие вперед. Может быть, дело оказалось в примерном равенстве сил противоборствующих сторон - так что война приняла затяжной, изнуряющий характер, обострив все внутренние противоречия. Может, новая, более разрушительная истребляющая техника совершила в умах людей некую революцию, взорвав здравый смысл - что недоставало "бродившим умам" XIX века. Вероятно, и то, и другое, и третье, и пятое, и десятое - происшедшие сдвиги были поистине тектоническими, чтобы об'яснялись легко и просто. Но факт остается фактом: мир вышел из войны совсем, совсем иным.
Наибольшие изменения произошли в России - "слабом звене капитализма": монархический режим был низвергнут, сформированное после Февральской революции Временное правительство также не смогло остановить нарастающий кризис, Россия прошла гораздо дальше по пути политических, чем экономических реформ, к сентябрю 1917 г. она оказалась едва ли не самой демократической страной в мире, но коренные требования революции, в первую очередь о земле, выполнены не были, держателей собственности оказалось слишком мало, чтобы они смогли стать решающей силой. Несоразмерность движения по двум направлениям: по пути демократизации общества и по пути его "капитализации" - увеличивало неустойчивость и без того не очень стабильной системы. Нарастала маргинализация - не просто повышение удельного веса маргиналов в обществе - социальной группы, которой нечего терять, кроме своих цепей, своего рода "свободных радикалов" общества, примыкающих к любому политическому течению и занимающих в нем самую крайнюю позицию, - а развитие своего рода социального невроза - появление черт маниакальности у немаргиналов по социальному статусу, - невроза неудовлетворенности настоящим и неуверенности в будущем.
Чем дольше и тяжелее кризис, тем болезненнее из него выход; в России он виделся в диктатуре. Попытка установить военную диктатуру "верхов" - "корниловщина" провалилась, это был последний шаг к победе диктатуры "низов": в результате вооруженного переворота 25 октября 1917 года Временное правительство пало - к власти пришли большевики - крайне левое крыло социал-демократического движения страны.
Подобные изменения произошли и в других "слабых звеньях": распались Австро-Венгерская и Османская империи; Германия в ноябре 1918 года также распрощалась со своим имперским прошлым и, по мнению победителей, как "виновница" развязывания первой мировой войны, должна была быть устранена с арены большой политики. Эта недальновидность впоследствии дорого обошлась миру: очевидно, деление наций на "великие" и "малые" мало зависит от воли государей и политиков и является проявлением какой-то подспудной, неосязаемой силы.
Если в России вследствие обострения в первую очередь экономического кризиса и возросшей поляризации общества основной идеей, движущей массы, стала идея равенства - социализма в определенном смысле этого слова, - то в Германии, пережившей национальное унижение, наслоившееся на экономический кризис 1929-33 гг. , некоторое время шла борьба между двумя идеями: социалистической и национальной. Вспомним, как очередной инцидент в 1923 году - Франция оккупировала Рур в ответ на задержку репарационных выплат - индуцировал коммунистическое восстание в Гамбурге и нацистский "пивной" путч в Баварии. Данные выборов в рейхстаг в начале 30-х годов также дают интересную пищу для размышления. Если выборы ноября 1932 г. дают нам примерно равное число депутатов у "националов" (немецкая нац. партия и НСДАП) и социалистов, то так как последние не предлагали удовлетворительного для масс решения национальной проблемы, к тому же внутренние разногласия не позволяли об'единить усилия коммунистов и социал-демократов, а "националы" в своих портфелях имели решение как национальной, так и социальной проблемы - в ноябре 1932 года к власти пришло коалиционное правительство ННП-НСДАП. Но социальный невроз нарастал - хотя острота экономического кризиса уже прошла, - и уже в январе 1933 года нацисты получили абсолютное большинство голосов.
Несмотря на принципиальное различие двух идей, лежащих в основе пришедших к власти движений![Это различие еще долго дурачило мировую общественность: будто бы есть идеи "высокие" - например, равенства, - и "низкие" - национального превосходства](http://www.idiot.vitebsk.net/image/zvezd.gif "Это различие еще долго дурачило мировую общественность: будто бы есть идеи "высокие" - например, равенства, - и "низкие" - национального превосходства"), их сходство настолько бросалось в глаза, что становилось ясно: перед нами - режимы-близнецы, одно явление, имя которому - фашизм![](http://www.idiot.vitebsk.net/image/zvezd.gif "Это сходство признавали и сами лидеры фашистских движений. Так, Бухарин на XII с'езде РКП в августе 1923 г. заявил: "Характерным для методов фашистской борьбы является то, что они больше, чем какие бы то ни было партии усвоили себе и применили на практике опыт русской революции. Если их рассматривать с формальной точки зрения, т. е. с т. зр. техники и политических приемов, то это полное применение большевистской тактики и специально русского большевизма: в смысле быстрого собрания сил, энергичного действия очень крепко сплоченной военной организации, в смысле определенной системы бросания своих сил, "учраспредов", мобилизаций и т. д. и беспощадного уничтожения противника, когда это нужно и когда это вызывается обстоятельствами". Или с другого берега: "В дневниках Геббельса много говорилось о его тогдашних симпатиях к коммунизму. "В конечном счете, - записал он 23 октября 1925 г. - уж лучше нам прекратить свое существование под властью большевизма, чем обратиться в рабов капитала". 1 января 1926 года он признался самому себе: "По-моему, ужасно, что мы (нацисты) и коммунисты колотим друг друга. . . Где и когда мы сойдемся с руководителями коммунистов?" Как раз в это время он опубликовал открытое письмо одному из руководителей коммунистов, в котором заявлял, что между нацизмом и коммунизмом нет разницы. "Между нами идет борьба, - отмечал он, - но ведь мы, в сущности, не враги. . . " (цит. по У. Ширеру, "Взлет и падение третьего рейха") ").
Что такое фашизм? - Естественно, нельзя принимать всерьез определение VII Конгресса Коминтерна 1935 года: "Фашизм есть открытая кровавая и террористическая диктатура наиболее реакционных кругов монополистической буржуазии. . . " - хотя бы потому, что это совершенно не подходит к России, а как далее станет ясно, не к одной России. Наиболее близко к пониманию феномена фашизма подошел А. С. Бланк.![](http://www.idiot.vitebsk.net/image/zvezd.gif ""Старый и новый фашизм", М., 1982 г.") Отдав дань коминтерновскому определению, он продолжает: "Фашизм. . . одновременно и уникальная по характеру система противоречащих интересам народа ложных "национальных единств в масштабах большей части нации, политический и военный инструмент внешнеполитической экспансии путем прямой агрессии. . . " - но, например, понятие "ложных единств" чересчур суб'ективно: какие единства истинные, а какие - ложные ?
А. С. Бланк прав изначально: в основе фашизма лежит некое "единство" - идея, захватившая умы масс. Для этого она должна декларировать цель, ясную и четкую, доступную широким слоям населения, она должна иметь определенных носителей - авторитарного лидера и его окружение, достаточно широкое, чтобы донести эту идею до масс - чаще, в виде партии. Чтобы увлечь собой до статочно большое количество людей, идея должна затрагивать какие-то глубинные струнки народной души, вполне возможно, лежащие вне сознательного контроля. Таких струнок, естественно, немного, среди них - жажда справедливости и равенства и чувство национального достоинства. Чаще применяется сложное сплетение идей, из которых одна превалирует. Широкие слои населения воспринимают одну и ту же идею по-разному, в соответствии со своим социальным, классовым и национальным положением, воспитанием, образованием и психическим статусом. Маргиналы (или, если угодно, "обездоленные") воспринимают любую идею в ее самом кратком выражении; именно эта часть популистского движения, которая настаивает на установлении террористической диктатуры для победы своей идеи, и есть фашизм, вне зависимости от самой идеи. Ибо идея достигается средствами сходными средствами достигается сходная цель.
"Единство в масштабах большей части нации" - не обязательно это будет действительно большинство населения, достаточно просто массовой поддержки активной части населения. Хотя в Германии дело обстояло именно так; несмотря на то, что А. Гитлер сформировал правительство больше в результате закулисной борьбы, выборы он все-таки выиграл - а далее были референдумы, плебисциты. В России для победы фашистского движения понадобилась кровопролитная гражданская война: страна была, в массе своей, крестьянской, слабо восприимчивой к социальному неврозу. Результаты выборов в Учредительное Собрание не менее показательны, чем выборы в Германии.
К 1917 году в России было два мощных идеологических движения: социал-демократическое, или движение марксистского социализма, и эсеровское - социализма "сельского". Социал-демократическое движение на всероссийских выборах ноября 1917 года было представлено тремя группировками: большевики, меньшевики и независимая группа Г. В. Плеханова "Единство". Естественно, они апеллировали в первую голову к городскому населению России; так и случилось: за них проголосовало около 10 млн. человек (28%), т. е. практически все городское голосующее население страны. В этом спектре большевицкая партия - маргинальное, фашиствующее крыло популистского течения - завоевала абсолютное большинство, ставшее подавляющим - 9 млн. голосов. Это неудивительно: индустриальное общество, которому сопутствует обилие межличностных конфликтов, загрязнение окружающей среды, само по себе создает предневротический фон. Война и ее спутник - кризис, хозяйственный развал также в большей степени ударил по городу, тогда как крестьянское население способно было на непродолжительный срок натурализоваться и автономизировать свое хозяйство.
Второе течение - эсеры - в Учредительном Собрании были представлены двумя фракциями: правыми эсерами, получившими 17, 5 млн. голосов (сюда можно приплюсовать около 3, 5 млн. голосов, отданных Украинской партии социалистов-революционеров), и левыми эсерами, социальной базой которых являлись маргиналы деревни; они получили всего 451 тыс. голосов. Таким образом крестьянская часть России однозначно высказалась за немаргинальное крыло популизма.
Октябрьский переворот и фашистская революция поэтому протекали как гегемония "города" над "деревней". Крестьянство, неизмеримо более политически инертное и менее организованное, нежели горожане, достаточно холодно отнеслось и к перевороту, и к разгону Учредительного Собрания. Свою волю оно проявило лишь когда большевики практически покусились на их собственность: декретом от февраля 1918 года огосударствлялась та земля, которая была отдана крестьянам в октябре 1917 г. Вопрос послушания крестьян
большевики попытались решить с помощью продразверстки и продотрядов - но здесь они натолкнулись на яростное сопротивление. Как пишет В. Селюнин, тут родилась третья сила в гражданской войне - Крестьянская армия - , от позиции которой и зависела судьба противоборствующих сторон.
Почему же третья сила пошла за красными? В. Селюнин полагает, и я с ним согласен, что большее значение оказали ошибки антибольшевицких сил, нежели заслуги самих большевиков. Гражданская война резко развела по разные стороны и без того достаточно поляризованное общество, так что основным противовесом большевикам оказались уже не эсеры, а сторонники возвращения к дофевральскому строю.
К тому же в деревне разворачивалась классовая война, крестьянство также межевалось, для обострения этого процесса с лета 1918 г. большевики упразднили Крестьянские Советы и передали власть Комитетам бедноты.
Кроме всего прочего, для крестьянского большинства Красной Армии основной была, конечно, не идея пролетарской революции, а желание оказаться в стане победителей. Это может об'яснить стремительность взлетов и падений многих врагов Соввласти: генерал А. И. Деникин отступал от Москвы так же быстро, как подходил к ней, а армия А. В. Колчака просто развалилась после первого же серьезного столкновения. Советы оказались в этом смысле наиболее устойчивой, наиболее стабильной властью - что и требовалось.
Таким образом, кого убедив, кого заманив обещаниями, кого запугав террором, большевики вышли из гражданской войны победителями, ибо
Нет ничего сильнее Идеи,
Время которой пришло.
* * *
С победой фашистского режима проявляется коренное противоречие движения: оно само есть движение народное, но установленный на его основе режим суть антинародный. Маргиналы, придя к власти, перестают быть маргиналами - между ними и их братьями, оставшимися вне власти, отныне пролегает пропасть. Приход к власти есть пик развития фашистского движения, переломный пункт к новому этапу, в котором во главу угла ставится не идея, а власть как таковая. Возникает противостояние Партии идеи и Партии порядка, народного и государственного фашизмов. Такова схема. В жизни, конечно, все много сложнее.
Противостояние народного и государственного фашизмов ярко прослеживается в истории нацистского режима в Германии. Уже вскоре после прихода к власти в верхушке НСДАП выявились разногласия по поводу путей дальнейшего развития национал-социалистической революции. Э. Рём, глава штурмовых отрядов, считая, что она еще не удовлетворила желания свершивших ее масс, призывал к ее дальнейшему развитию: "Первая победа на пути германской революции одержана. . . СА и СС, на которых возложена великая миссия продолжателей германской революции, не допустят, чтобы ее предали, остановились на полпути. . . Если филистеры полагают, что национальная революция слишком затянулась. . . и в самом деле настало время кончать ее, превратив в национал-социалистическую". (Из речи перед штурмовиками, цит. по труду У. Ширера ).
С июля 1933 года А. Гитлер отвечал: "Революция не есть наше перманентное состояние, и нельзя допускать, чтобы она стала состоянием постоянным. Революционный поток, вызванный к жизни, следует направить в безопасное русло эволюции. . . " И далее - ". . . мы не должны отталкивать предпринимателя, который хорошо ведет дело, даже если он и не стал еще национал-социалистом, тем более это важно, если национал-социалист, пожелавший занять его место, ничего не смыслит в коммерции. . . История будет судить нас не по тому, много ли экономистов мы отстранили или посадили в тюрьмы, а по тому, сумели ли мы обеспечить людей работой. . . " (цит. там же. )
"Ночь длинный ножей", когда А. Гитлер расправился с "народниками" Э. Ремом, Г. Штрассером и их приближенными (как и с другими своими оппонентами), явилась по сути единовременным актом перехода от народного фашизма к государственному. Отныне фюрер стал безраздельным властителем страны, а Германия превратилась в диктатуру бюрократии.
В России все было сложнее. Начиная с того, что В. Ленин не был ни "народником", ни "государственником" в полной мере: он посрамил "народников" - левых коммунистов в 1918 году, звавших к продолжению революции, ещё более - введением НЭПа в 1921-ом, но вместе с тем постоянно держал в поле зрения основную идею, с которой шел к власти. Осложнения НЭПа вернули силы "народничеству", а явный уклон в государственность - бюрократизм подтолкнул в его ряды многих авторитетов: Троцкого, затем Зиновьева, Каменева. Но определенная логика развития государства, которая требует обязательной смены народного фашизма государственным, привела к власти Сталина. "Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем. . . " - уже в этих строках заложена смена настроений, за которой следует смена идеологий. "За практическую работу, товарищи!" - здесь заканчивается "народничество" и начинается строительство нового государства. . Толпа, несущая энергию разрушения, не способна к созиданию; для созидания ей необходимо перестать быть толпой, превратиться в лучшем случае в исходное дискретное состояние, в худшем построиться в колонны под командой новой власти.
Однако разгром оппозиции в середине 20-х годов не завершил перехода к государственному фашизму; главную роль в онародовании режима играли Бухарин, Рыков и Томский - в том смысле, в каком "народником" был Ленин. Приближение очередного экономического кризиса, самого тяжелого из всех, вынудило Сталина форсировать события. Здесь схема ещё более усложняется: разгром "правого уклона" был безусловной победой диктатуры бюрократии, но в "низах" партии он сопровождался новым витком активности маргиналов. Именно поэтому Великий перелом конца 20-х был и новым Октябрем, и новым витком гражданской войны. Компетенция в угоду идеологии, власть превыше всего, общие интересы над личными - был возрожден весь набор из идеологии маргинального фашизма. Лишь с убийством Кирова, Куйбышева и Орджоникидзе Сталин окончательно порвал с народным фашизмом. В воспоминаниях Наума Коржавина четко отслеживается и подмечается этот перелом от народного фашизма к государственному - бес революции подменяется ложью об этом бесе, революция меняет свои цвета, идейность даже становится опасной: требуется лояльность к власти как таковой, вне зависимости от ее нынешнего идеологического курса.
Усмирение маргиналов - наиболее сложный, зато и наиболее показательный момент в развитии фашистского движения. Был в России эпизод, который в этом смысле нельзя обойти: Кронштадский мятеж. Характерно, что восстал именно Кронштадт - так же, как в Германии очагом недовольства стали штурмовые отряды - восстает оплот революции, ее творцы, которые постоянно оказываются обманутыми. Это касается Германии: несмотря на кажущееся достигнутое национальное превосходство, национального возрождения так и не последовало - немцы, как нация, сами были поставлены в положение рабов, не были исполнены и "социалистические" пункты обещанной программы; это - в большей степени - касается России: "Власть - Советам, земля - крестьянам, фабрики - рабочим, мир - народам!" - простой перечень массовых лозунгов 1917 года при сопоставлении с фактами говорит сам за себя.
Характерна и реакция на Крондштадский мятеж: естественно, он должен быть подавлен, но в среде властителей он вызвал некоторые колебания. Бывший троцкист И. Врачев вспоминал: на заседании сторонников Троцкого - делегатов Х с'езда РКП выступил Ф. Дзержинский, предложенный в состав ЦК: "Товарищи, вы называете мою кандидатуру в члены ЦК, вероятно, имея в виду, что я буду продолжать работу в качестве председателя ВЧК. А я не хочу, а главное - не могу там больше работать. Вы знаете, моя рука никогда не дрожала, когда я направлял карающий меч на головы наших врагов. Но теперь наша революция вступает в трагический период, во время которого приходится карать не только классовых врагов, а и трудящихся - рабочих и крестьян - в Кронштадте, в Тамбовской губернии и в других местах. Вы знаете, товарищи, что я не щадил своей жизни в революционной борьбе, боролся за лучшую долю рабочих и крестьян. А теперь их приходится репрессировать. . . "
Введение НЭПа не ликвидировало возрастающий разрыв между лозунгами и реальностью - что при обострении хронического экономического кризиса, а значит усугублении социального невроза, позволило устроить новый Октябрь.
Но ясно, что обещания революций и не могут быть исполнены. Фашизм вообще не способен разрешить поставленные проблемы. В этом смысле термин "социальный невроз" как нельзя хорошо соответствует сути явления: одной из разновидностей невроза является истерия когда решение проблемы подменяется видимостью такого решения. Фашизм есть один из возможных вариантов манифестации социального невроза, своего рода патология правды, её бессилие. Кажущееся бессилие - ведь невроз не что иное, как аберрация сознания. Большевики пришли к власти лишь после неуспешных попыток кадетов и коалиционного правительства социалистов справиться с положением кажущегося неуспеха, ибо невозможно оценить успешность действий правительства через три-пять месяцев. В Германии нацисты пришли к власти уже когда нижняя точка экономического кризиса была пройдена - к тому же и национальное возрождение было не за горами: уж слишком легко Гитлер добился деноксации оскорбительных пунктов Версальского договора.
Сумасшествие, безумие - вот что такое фашизм. И это безумие в России, например, началось вовсе не в 1917-м - смотрите его в "Народной воле", и не столько в ней самой, а в отношении к ней общественного мнения: в сочувствии к террору. Туда устремим свой взгляд - ибо в ХХ веке, может быть, было уже поздно.
* * *
Наверное, неправильно было начать рассматривать историю фашизма с ХХ века; он появился гораздо раньше. По меньшей мере, одна дата не вызывает сомнений: конец XVIII века, Франция, Великая Французская революция. Сразу надо отметить, что эта революция не может быть определена как революция буржуазно-демократическая. Вообще о революции надо судить не по тому, что она должна была сделать, какую роль она должна была сыграть - иначе, не по тому, по какой причине она произошла, но - что она являла собой в действительности.
Революция должна была разрешить чрезмерно затянувшийся конфликт между дряхлеющим абсолютизмом Людовиков и растущим "третьем сословием" - и поначалу так оно и было. Взятие Бастилии, поход на Версаль, "единение" короля с народом, принятие Конституции и даже свержение монархии - все это было ещё "поначалу". А потом была неспособность популистского движения, взявшего власть, дать ни хлеба, ни работающих законов, так что власть стремительно левела, впрочем, не более стремительно, чем народ, - и победа якобинцев, настаивающих на установлении открытой террористической диктатуры.
Заметим: популизм проходит в своем развитии до крайней степени именно в странах крепких феодальных порядков - эти самые порядки накапливают на себе упругость назревающих перемен и растущего популизма и при прорыве сопротивления пружина распрямляется до конца. Прорыв сопротивления - в политическом смысле это означает дискредитацию консерватизма. В данном моменте не суть важно, чья вина в этой дискредитации: самого ли консерватизма или пропаганды. Кадеты в России, фейяры и жирондисты во Франции - их судьба трагична: они только приходят к власти, когда пружина стремительно разжимается, вырывая эту самую власть из рук!
А потом вступает в действие закон возвышения Партии Порядка - Робеспьер отправляется на гильотину вместе со своими приближенными. 9-10 термидора 1794 года означало победу Партии Порядка, вернее, начало этой победы - а завершится она императорским венцом Наполеона 18 брюмера 1799 г. - человека с "красными перьями Революции" на шляпе, но с идеологией "государственника". Возмущенная толпа санкюлотов ("голоштанных") в апреле-мае 1795 года требовала того же, что толпа в начале революции, в июле 1789: "Хлеба и Конституции!" - но на этот раз она получила свинец. Был террор, была кровопролитная гражданская война - в общем, во Франции, как, пожалуй, только в России, фашистское движение прошло почти все фазы развития, и не было бы никакой необходимости обращаться к истории французской революции, если бы не эпоха ее свершения нас интересует именно эпоха. Людовик XVI не открывал Америку, созывая собрания народных представителей для поправки финансового положения королевства, но он никак не ожидал увидеть сплоченность и самостоятельность "третьего сословия" - на политической арене появилась новая сила - народ; во Франции родился популизм.
Новая сила оказалась очень неопытной - что неудивительно для дебюта, - зато уже самостоятельной, полной веры в собственные силы и желания изменить этот далеко не идеальный мир. Я не употребляю слова "демократия", - в сущности, популизм и есть демократия, точнее, ее заря; нельзя забывать, что "охлос" и "демос" - разные состояния одного и того же народа, одних и тех же людей.
Но от популизма до фашизма еще далеко. Неизбежной является не победа фашизма в той или иной стране, а возникновение популизма, обязательным спутником которого является фашизм. В дальнейшем либо социальный невроз уляжется и не достигнет фатального уровня, интерес к политике спадет, ею займутся профессионалы - государство из народовластного станет парламентским, чтобы постепенно затем обратно "демократизироваться"; либо социальный невроз будет усугубляться - в стране победит фашистское движение, которое либо укрепится, либо будет свергнуто через гражданскую войну.
Все страны переживали популизм на этапе освобождения от феодальных структур; разной была его судьба. Военное поражение Германии в первую мировую войну установлением оккупационного контроля над ней несколько отсрочило наступление фашизма, а он уже стучался в двери в 1918 и 1923 годах, - но вся история Вейсмарской республики была историей агонии чуждой, обреченной системы, как системы навязанной.
Италия была среди победителей в первой мировой войне, тем оказалось хуже для нее: не было ни навязанной системы, ни иностранного присутствия - ничего, что бы предотвратило победу Бенито Муссолини.
В России первое выступление популизма было в 1905 году, но это выступление было не вполне самостоятельным, а лишь дополнительным аргументом либералов против консерваторов. И аргументом недостаточным - судя по конечному результату: гибкости монархии он не прибавил.
Всему было свое время.
Декабристы в России смогли стать только "зародышем" популизма, "разбудив Герцена" и задействуя всю известную историческую цепь. "Страшно далеки они от народа", - писал о них В. Ленин; воистину так! Только вернее эту фразу перевернуть: страшно далек от них народ. И от них, и от народников, и далее - в XIX веке время фашизма в России еще не пришло; еще только пахалась почва и сеялись семена. Захваченный вихрем французский народ поддержал якобинцев -, что и придало якобинству характер фашизма. В России пока дело ограничилось Сенатской площадью и небольшим военным мятежом на Украине. Даже в случае победы Тайных Обществ (а такое вполне могло случиться) установленный режим не был бы фашистским; скорее, военный диктатурой, пусть и террористической.
Какая мысль заключена в знаменитом диалоге Людовика XVI с придворным: "Но это же бунт", - воскликнул Людовик, получив известие о взятии Бастилии. - "Нет, сир, это революция".
* * *
Отдельная страна не является закрытой системой, поэтому феномен фашизма не может рассматриваться в строгих национально-государственных рамках. Данную проблему можно, наверное, сформулировать так: ради чего рождаются и побеждают фашистские движения? Или еще раньше: что выталкивает народ на политическую арену? - Ибо популизм, в том числе и фашизм, должен быть не только возможен (т. е. обусловлен какими-то причинами), но и необходим.
Франция: финансовые неурядицы в годы перед самой Революцией имели ряд неприятных последствий для страны: падение международного престижа, угроза исключения Франции из числа ведущих государств Европы, ряд военных поражений и т. д. Пример Германии в данном смысле очевиден. И даже Россия - тем более Россия! - создается впечатление, что факт или угроза отставания, принимающая фатальный характер, и способствует пробуждению народного сознания. Победа популизма и, далее, фашизма в Германии была возможна, очевидно, много ранее, но лишь после катастрофического поражения в первой мировой войне она стала необходимой.
Положение России как догоняющей державы возникло давно; традиция требует упомянуть монголо-татарское иго, но мы начнем со Смутного времени. - Смута, XVII век и, больше, царствование Иоанна IV Грозного - читая научную и художественную литературу, невольно всплывает мысль о фашизме. Но уж больно запутанными кажутся события, уж больно не хотят они укладываться в схему. Неудачи в Ливонской войне настоятельно требуют "смены скоростей"; как возможные рычаги для этого - энергия государства или энергия народа. Наиболее вероятна, естественно, комбинация, но при обязательном доминировании одного из вариантов.![](http://www.idiot.vitebsk.net/image/zvezd.gif "Энергия народа и энергия государства - при внимательном рассмотрении этих понятий грань меж ними совершенно стирается: энергия государства составляется из народной энергии, только взятой насильственно, точно так же народная энергия используется большей частью также через насилие, через государство - "народное" государство. - Но все же от введения этих понятий отказаться нельзя") Иоанн Грозный не может использовать аппарат государства против самого этого государства - вместе с тем, он не может дать народу идеи, отличной от идеи государственности, ибо сам он - первое лицо старого государства. Эта дилемма уже рассматривалась нами - на месте Грозного был Сталин в преддверии Великого Перелома. И выход из стандартной ситуации был стандартным: использовав народную энергию для построения параллельных государственных структур, Иоанн Грозный (и позже Сталин) оперся на них, взорвав старую государственную машину и подменив ее новой, сохранив власть в своих руках. "Революция сверху" - так назвал эту схему Н. Эйдельман. Не было популизма, не было диктатуры толпы - ничего, чтобы это назвать фашизмом; было использование маргиналов - ибо разрушать старый уклад могли только те, для кого он был чужим, чуждым.
Но это было лишь начало, завязка Смуты; смена скоростей потребовала слишком много энергии, остов государственности оказался размытым, эту слабину почувствовал "мировой рынок" - началась интервенция. И вот здесь на арену вышел народ. Он не мог не выйти больше выйти было некому; но он не имел идеи, отличной от идеи государственности - это также не был фашизм, это даже с трудом можно назвать популистским движением, ибо шло восстановление прежних порядков, а не насаждение новых. С восстановлением монархии и воцарением Романовых Смута закончилась.
История же продолжалась. Петр Великий - вот перед кем следующим встала задача "переключения скоростей", и снова "революция сверху", на этот раз более удачная. Невозможно было Петру I не проводить реформ, "мировой рынок" снова стучался в двери, и поражение под Нарвой было первым звоночком. Вопрос эффективности реформ Петра I, при всей своей крутости, должен быть решен положительно, запала хватило более чем на сто лет, когда в середине XIX века вновь появился вопрос об отсталости - поражение в Крымской войне было как нельзя более демонстративным. Александр II не пошел по пути "революции сверху", избрав дорогу реформ, которые в условиях бюрократического государства - естественного следствия предыдущих "верхних революций" - не могли не быть половинчатыми и недостаточными. В итоге - вымученная победа на Балканах в 70-е годы и унизительный отказ от ее плодов, вырванный развитой Европой. И далее - ещё более унизительное поражение в русско-японской войне. Революция 1905-07 годов - первый эпизод в русской истории, когда инициатором "смены скоростей" стал сам народ, но пока - не более чем инициатором, ещё не основной движущей силой и гегемоном, политически революция 1905-07 гг. оказалась лишь эпизодом.
Большевики с их идеологией "интернационализма", лозунгом "поражения своего правительства" и т. д. кажутся нам исключением из большого исторического ряда. Их первый шаг на мировой арене - заключение Брестского мира - подтверждает это. Но непостижимым образом один из фундаментальнейших лозунгов большевизма - Мировая революция - оказался оттесненным на задний план, а затем и вовсе снятым с вооружения; Л. Троцкий, Г. Зиновьев, И. Радек и другие его апологеты были отстранены от власти. Воцарение идеи сильной державы - еще одна веха в смене народного фашизма государственным.
Олицетворяя собой Отечество, фашизм порядка не столько усмиряет, но убеждает маргиналов в своей правоте - он остается фашизмом, т. е. также имеет широкую социальную базу; национальный момент играет здесь основную роль.
Христианство было едино - "несть ни эллина, ни иудея. . . " - взгляните теперь на конфессиональную карту Европы - раздумывали ли вы, какая сила привела к делению Церкви? - Христианство просто растащили по национальным квартирам - слово "растащили" здесь, конечно, неудачно: оно несет в себе отрицательную оценку, что не годится для феноменологического эссе - "не могут разные народы поклоняться Богу одинаково" - может быть, так. Что уж говорить о социализме? Вера в то, что "национал-марксизм" характеризует именно Россию, а в Англии, к примеру, был бы чистый, "настоящий" марксизм, наивна.
Как быстро рухнули ПАРАфашистские режимы - режимы, точно скопированные с советского, но насажденные сверху, не имеющих глубоких корней в массах - национальный компонент здесь подавлялся навязанным "интернационализмом". Сравните революции конца 80-х в Восточной Европе - и агонию фашизма в России или, к примеру, в Китае? Или даже агонию режима в странах Балтии и в самой метрополии? Где-то близко лежит об'яснение феномена "Ста дней" Наполеона: это отторжение дифтерийных плёнок - с кровью, с частью нашей души, наверняка, не лучшей частью, но души.
Так же как есть логика в фашизме народном, она есть и в фашизме Порядка; вопрос только: так ли бессильна она? Популизм и фашизм, как часть популистского движения, есть разновидность решения проблемы развития - проблемы соответствия уровню мирового развития. Уже имея опыт хозяйствования фашизма в других областях, можно сказать, что популизм - это положительное решение такой проблемы, а фашизм заменяет решение проблемы видимостью такого решения.
Хотя на протяжении короткого промежутка времени проблема соответствия мировому уровню действительно решается: Франция не только восстановила государственный престиж, но покорила пол-Европы, то же - Италия, Германия, Россия; но что далее? Военные поражения Франции, Италии и Германии не позволяют проследить дальнейшую судьбу режимов, хотя они сами по себе показательны. Остается одна Россия - достаточно ли её опыта? - по меньшей мере в отношении сталинизма у М. Гефтера было интересное высказывание: тоталитаризм меняет силу на развитие. Иными словами: период могущества фашистских режимов недолог, присущая ему экстенсивность развития опустошает страну.
< . . . >
ОТСТУПЛЕНИЕ
Когда эта статья, казалось, подходила к концу, я добрался, наконец, до работы Игоря Шафаревича "Социализм, как явление мировой истории" - и оказалось, что всё, к чему я пока пришел - ерунда, вернее, только начало, вход в проблему. Отметим цитату из Шафаревича: "Еретическое движение, глухо враждебное всему строю окружающей жизни, время от времени разгорается, и всепожирающий огонь ненависти, до поры до времени скрываемый в недрах секты, вырывается наружу. Такие взрывы отделены друг от друга промежутком немного более ста лет: движение Дольчино около 1300 г. , гуситское движение, начавшееся после сожжения Гуса в 1415 г. , анабаптизм в эпоху Реформации, начавший занимать агрессивную форму в 1520-е годы, Английская революция 1640-60 гг. В эти периоды мы видим и наиболее крайние, яркие выражения социалистических идей. . . " В отличие от Шафаревича, меня здесь интересует не слово "социалистических", а - "крайние". И вопрос "Когда же это началось?" вновь встает во всей своей назойливости. В конце концов, я постоянно отгонял эту параллель, но от нее никуда не уйти: распространение христианства имеет все черты популистского, а кое-где - фашистского движения.
Что же все это должно означать? Собственно здесь заканчивается наша описательная часть, начинается об'яснительная.
II
Разбирая феномен фашизма, нельзя пройти мимо критики русским мыслителем И. А. Ильиным концепции Л. Н. Толстого "непротивления злу силой". Меня привлекла в этой критике не ее основная идея - разграничение силы и насилия, силы и зла, мысль, что "Добро тоже должно быть "с кулаками", - меня заинтересовало формальное обоснование таких выводов: вопрос непротивления злу силой правомочен лишь при условии наличия самого зла. Позиция Л. Толстого в этом вопросе сводилась к следующему: зла нет, есть запутавшиеся несчастные люди, которых общество решилось считать злом - очевидно, для собственного же успокоения. Ильин писал свои книги в основном уже после 1917 года, и признать, что Зла нет, он не мог.
Став в удобную позицию над спорящими, я вижу правду обеих сторон. Зло есть - но при ближайшем рассмотрении оно состоит из несчастных по сути, запутавшихся людей. Вот Аркадий Гайдар - палач гражданской войны в Хакасии, что ж ещё? Но он - и жертва гражданской войны, 14-ти лет попав в вихрь революции, в 14 лет - уже убийца; какую школу он прошел! Кто ещё мог получиться из мальчишки, 14-ти лет поставленный командовать полком - романтика + жестокость + необдуманность = какая гремучая смесь! Кто ж он на самом деле, если после всего его хватило на замечательные детские книжки?
То же самое получается, если разбирать не абстрактное понятие Зла, а каждого конкретного человека. Представьте себе детство Фр. Энгельса - если он в своих теоретических изысканиях настаивал на общественном воспитании детей и считал буржуазный брак (т. е. брак его окружения и брак его собственной семьи) узаконенной проституцией. Казнь брата Александра Ульянова, грубость Виссариона Джугашвили - тысяча привходящих условий, лежащих вне человеческой воли, накладывает свой отпечаток на поведении людей. Еще менее в их власти наследственность.
Но все эти рассуждения касаются человека как объекта. Может быть, это верно, может быть, человек лишь набор заложенных в него программ, очень сложных, но всего лишь программ. Может быть. По моим представлениям, это недоказуемо, как не доказуемо обратное: человек есть суб'ект и сам отвечает за себя. С этого началось христианство - с признания за человеком греха, т. е. его воли, выбора.
(Сейчас распространяется мнение, что ведь у Ленина не было злого умысла - но что такое злой умысел? Естественно, он не хотел стране разрухи, голода, это не было его целью. Но что же такое зло? Конкретное зло?)
Темноты нет - есть отсутствие Света. Так же как нет Холода - есть отсутствие Тепла. Это наш рецепторный аппарат устроен так, что для нас есть и Тепло, и Холод, и Темнота, и Свет. Может, так же нет и Зла? А есть просто отсутствие Добра? Т. е. всё верно, всё идет своим чередом, экономическая детермированность, об'ективные условия - но нет Добра. Как природа об'ективная, сухая, бездушная.
Наивно считать, что воззрения Льва Толстого сыграли роковую роль в истории России, что они открыли дорогу к торжеству большевизма, хотя в этой мысли есть "что-то", зацепив которое можно понять что-то ещё. В данном случае важна не личность Толстого, а явление - "феномен", - т. е. идея рассматривается нами не сама по себе, а как ПРИЗНАК какого-то НАСТРОЕНИЯ, витавшего в русском обществе конца XIX- нач. XX века.
Г. Адамович отмечал: с определенного момента, с постижением какой-то истины, Л. Толстой органически больше не мог писать богатство, свет, чувствуя, что бедности и нищеты больше, что они рядом, что они - оборотная медаль и обязательные спутники богатства. "Лев Толстой - зеркало русской революции" - в понимании ситуации и ее истоков Ленину не было равных. Настроение непротивления Злу, особенно Злу, идущему "снизу", ибо низы правы, а "борьба со Злом рождает новое Зло" (это уже из другого мыслителя, Г. Федотова), - это настроение рождает силлогизм: Добро и Зло по мере своего существования используют сходные методы, набор которого невелик, так что Зло творит Добро, Добро порождает Зло, Добро и Зло сливаются, становясь неразличимыми - этот силлогизм кажется неразрешимым, вносит сумятицу в умы - и раскол в ряды Белого движения: "стыдно воевать с собственным народом", - и еще ранее он видится в поддержке террора в конце XIX века, в сочувствии революционному движению - в том безумии, о котором мы писали; стало стыдно подавать руку городовому. Стыдно быть монархистом. Националистом. Даже русским. Власть перестала быть легитимной, повисла в воздухе. - Государственность рухнула.
* * *
Потеря веры в монархию - более фундаментальное явление, чтобы оно имело простое об'яснение типа предательства лиц, близких к трону, неудачное совмещение постов императора и главковерха или что бы то ни было ещё. "Россию радикально вырвало монархией" (Л. Троцкий) - воистину так. У Ницше я встретил упоминание о смене эпох: с упадком христианской религии меняется и отношение с государством, с властью вообще - безусловный патернализм сменяется осознанным отношением. В области государственного устройства это выразилось в отказе от монархии, тем более абсолютной, и переходе к представительному правлению, когда тезис о Помазании Божьем теряет смысл, право монарха распоряжаться своими подданными подвергается сомнению, пирамида власти качается, чтобы перевернуться при первом серьезном толчке![](http://www.idiot.vitebsk.net/image/zvezd.gif "Свой последний всплеск и наивысшее выражение идея Помазания Божия нашла в "распутивщине": в делах государственных следует искать совета не у разума, а у сердца или "Божьих людей", каковым и был Г. Распутин") .
А. Солженицын в Темплтоновской лекции (1983г. ) защищал старый аргумент - причину великих потрясений ХХ века, и не только ХХ: "Люди забыли Бога", - но в наше время нельзя просто ставить вопрос: "Верите ли вы в Бога?" - ибо прежде всего надо определить, что такое Вера и что такое есть Бог. Собственно говоря, в данном вопросе не суть важно, действительно ли существует Бог, как об'ективная реальность. Нас интересует общественный институт Бога - т. е. религия. Вне зависимости от того, есть Бог или нет, религия есть иллюзия, или чтобы отсечь неверные толкования слова "иллюзия" - "идол". Именно "идол" - за которым, вполне возможно, ничего не стоит, но поклонение которому является существенным моментом общественной жизни. Или "ощущение" - ощущение существования некоего последнего принципа, преступать который нельзя, принципа, разделяющего Добро и Зло; вне этого разделения понятие Бога просто бессмысленно.
"Иллюзия сделала из животного человека. Может быть лишившись иллюзии, человек обратится обратно в животное?" - этот вопрос Ницше дорогого стоит и уж по меньшей мере перечеркивает добрую треть его наследия. Мы сейчас слишком рьяно набросились на признанные миром имена - Ницше, Камю, Сартра, Хайдеггера - забыв, что у нас самих имеется колоссальный опыт, сравнимый только с опытом Освенцима.
Относиться к жизни можно серьезно и несерьезно; это не отношение к жизни: легко и нелегко. Можно относиться к жизни легко, но серьёзно; трудно об'ять скорбь всего мира, но нельзя, по моим понятиям, относиться к Освенциму и Куропатам несерьезно. Нельзя делать вид, что всего этого не было, нельзя продолжать "философствовать молотом", "серпом и молотом".
Ф. Ницше выше всего ставил французских просветителей, начиная с Вольтера. Появление целой плеяды таких деятелей, отрицающих религию и восхваляющих Разум, предшествовало Великой Французской революции. Гегель, Маркс, Ницше![](http://www.idiot.vitebsk.net/image/zvezd.gif ""Я знаю свой жребий. Когда-нибудь с моим именем будет связываться воспоминание о чем-то чудовищном - о Кризисе, какого никогда не было на земле, о самой глубокой коллизии совести, о решении, предпринятым против всего, во что до сих пор верили, чего требовали, что считали священным..." (Ф. Ницше, "Эссе-Номо", 1888)") - это Германия; уже простое перечисление этих имен говорит само за себя.
И Хайдеггер - дело не в том, что он признал нацизм (в более ранней своей статье я выразился крайне скверно), а что нацизм принял его взгляды, поставив на них знак Зверя. "Шаг, предпринятый Хайдеггером уже в "Бытии и времени", был связан с попыткой поставить под вопрос сами основания традиционной европейской ментальности. Хайдеггер в каком-то смысле решился стать "радикальнее" ниспровергателя европейских ценностей Ницше; он решился выйти за пределы "метафизики", скрепляющей основания европейского бытия" (рецензия в НМ, 8'92) - не за это ли?
В России было целое хитросплетение самых разновидных идей - тут и "азиатчина" К. Леонтьева, и нигилизм революционеров конца XIX столетия, были последователи К. Маркса и Ф. Ницше, и даже религиозная философия, богоискательство, богостроительство - во всём этом было нечто дьявольское: бунт, претензия к Богу, в лучшем случае, его очеловечивание.
Неважно, какова религия, религия ли это вообще в общепринятом смысле слова, но главное: она не должна поддаваться осмыслению. Интересные замечания были у Гегеля по поводу политической культуры греческих полисов: существовавший тогда институт оракулов, на мнении которых основывались многие политические и бытовые решения, свидетельствовал о мифологической, антирациональной основе такой культуры. Греческое Просвещение в лице Сократа несло гибель греческим полисам, ибо вносило разрушительные для такой культуры идеи: ничего нельзя доказать общезначимого, если его нельзя доказать, - и как оборотную сторону: право суб'екта не признавать ничего, разумности чего он не усматривает. (цит. по А. Веллмеру, см. "Социологос" т. 1)
Во времена французской революции вера в Бога подменялась верой в Разум, и хотя и то, и другое мы обозначаем одним словом - "Вера" - они различны: это вера и "анти-вера", нечто вроде "знания". "Общественный договор" Ж. Ж. Руссо - в этом названии классического труда французского Просвещения сплетены все его заблуждения; ведь по сути, никакого "договора" в общепринятом смысле вовсе нет. Сходной была схема в России: вере в Бога противостояло "знание" об об'ективных законах природы - что сопровождалось естественной сменой моральных ценностей. В Германии были свои особенности - очень велик оказался разрыв между первым натиском фашизма в 1918-м и его победой в 1933-м, но все равно всё завершилось вульгаризмом атеистического экзистенциализма: "я освобождаю вас от химеры, которую называют совестью".
Это из новой морали: расстрел заложников, повальный террор, - для старой морали это выглядит дикостью, как нашествие Гейнзериха на Рим. Молотом разбивается старая мораль, одна за другой срываются с неё покровы - ради морали новой, "истинной", "правдивой". Но эффект обнажения играет здесь злую шутку. Человек суть животное - так, да не так. Так же любовь не есть блядство. Инквизиция началась с признания: насилие угодно Богу - что вело к его освящению - и воцарению. T Ф. Энгельс, оформляя теорию насилия, опять же ввел ее в порядок вещей, чем примирил с "новой" моралью. "Насилие - повивальная бабка истории" - без этой фразы не обходился ни один большевицкий теоретик, но в том то и дело, что факт использования насилия во все века не должен иметь следствием его узаконивание. "Человек суть животное" - тонкая грань между животным и человеком стирается, перед нами предстает звериный оскал фашизма.
* * *
Меня не покидает ощущение, что имморалисты и я понимаем под словом "мораль" совершенно разные вещи: для них это нечто наносное, навязанное человеку извне, для меня - некие нормы, соответствующие человеческой природе, строю человеческой души. Та мораль, которую называют обычной, имманентна человеку, т. е. внутренне присуща ему, но лежит вне его воли. Я не возрождаю "веру в доброго человека" - люди разные, многое зависит от воспитания, от наследства, но все чувствуют, что есть подлость, что не есть подлость, в самые страшные периоды фашизма люди, делающие подлость, знали, что совершают подлость, насилуя себя или примиряя свою совесть с "требованиями эпохи" - по сути, с новой моралью. Тонка грань между Добром и Злом, нестойко влияние морали на человека - с ослаблением моральных норм в обществе человек способен быстро вернуться в звериное состояние. "Быть как все" - этот императив способен заглушить даже зов совести, не надолго, но иногда и этого достаточно. Окружающие восхищаются бунтом - человек становится бунтарем, общество поощряет террор - человек становится террористом, Отчизна нуждается в Павликах Морозовых - появляются Павлики Морозовы. Моим постоянным оппонентом служит этакий громила, уголовник-имморалист-беспочвенник, в основе мироздания которого - он сам. Мне очень трудно верить, но все же я верю, что в его душе была искра Божия, а он - несчастный человек, в душе которого Дьявол победил Бога. Эта вера моя, как и положено, иррациональна. Я ничего не могу доказать, опираюсь здесь только на собственные ощущения, собственное миропонимание (впрочем, равно как и мои оппоненты), но вот что интересно: идеология, в основе которой заложена новая мораль, вынуждена с течением времени считаться со старой моралью; период социального невроза недолог, люди не способны длительно находиться в состоянии нервного перенапряжения, экстаза, возвращаются старые ценности, параллельно фашистский режим меняет окрас, возникает феномен "предательства революции"; сколько шума поднимают публикации открытых документов революционной поры! У меня это рождает параллель со старыми людьми, прожившими всю жизнь против совести, но которые на закате дней вдруг начинают считать себя праведниками. Может быть, в этом - глубинный механизм крушения фашистских режимов. Здесь ответ на вопрос: подсудна ли одна мораль другой.
Парадокс фашизма я вижу в том, что он - побочный продукт Просвещения, можно сказать, его Патология. Новое прочтение религии Л. Толстым, Н. Бердяевым, Д. Мережковским с одной стороны и крах монархии - с другой - это две стороны одной медали: тяги к осмыслению действительности - Просвещения. Это знак времени, когда Десять заповедей пытаются об'яснить З. Фрейд со своих позиций, Г. Селье - со своих; вывод Э. Фромма: религию заменит психоанализ, - несколько наивен, если не сказать смешон - но также характерен. Даже вот эта моя статья - это ведь тоже в некоторой степени рационализация иррационального.
Положение, когда пирамида власти строится сверху, а народ является ее страдающим основанием, нелогично. Человек - суб'ективист по сути, в нем заложена жажда признания собственных прав, как личности; состояние, когда он является заложником неподвластных ему сил, подвигает его к бунту.
"Не познавай!" - что м. б. более чуждо рвущейся суб'ективности человека? В конце концов, человека может уже не удовлетворить ответ Бога в книге Иова - по сути, идея, позже проповедуемая А. Ф. Лосевым: не дано человеку познать Божественное - в форме: "А потому что дурак!" Глупо ребенку, задающему вопросы "почему?" по поводу тех или иных запретов отвечать: "А потому что ты дурак!"
Просвещение - проявление детства Человечества; он сходен с процессом взросления: от ребенка, сакрализующего каждого взрослого только потому, что он взрослый, к человеку, осмелившемуся возразить взрослому - ставшему таким образом с ним наравне.
Вся история Человечества может быть условно поделена на сменяющие друг друга полосы сумерек Сознания и Его пробуждения - Просвещения. У нас очень мало данных за таковое положение вещей, но можно пунктирно утверждать, что победа сократизма было проявлением того Просвещения, вершиной которого стало христианство с его фундаментальным тезисом о грехе. А уже распространение христианства напоминает победу не просто популизма, но фашизма - что несло зародыш собственного поражения - наступило Средневековье, сумерки Сознания. Пока именно толпа обретает сознание, она подавляет таковые у каждого отдельного индивида - в конечном счете, у себя самой. Это и означает фашизм - когда сознание не доходит дальше толпы, когда люди не способны подняться выше об'ективных условий - стать суб'ектами. Франция, век XVIII, Россия и Германия, век ХХ: отрицание религиозности сознания завершается его возрождением, отрицание монархии - ее реставрацией: во Франции в виде истинной абсолютной монархии, в России и Германии в форме партократии, где власть вращается в узком кругу людей, по сути "помазанников Божиих". "Знание" о коммунизме сменилось верой в коммунизм с чисто религиозной основой. - Всё возвратилось на круги своя. И всякий раз процесс начинается именно с толпы, и здесь заложены поворотные пункты истории - сумеет ли пробудиться сознание каждого индивида.
"Имеющий ответ "зачем" выдержит любое "как" (Ф. Ницше) - место религии в данной проблеме очевидно. С наступлением "сумерек богов" религиозная мотивация теряет актуальность - по моим представлениям, фашизм и служит здесь заменой, делаясь привлекательным для всех, не включенных в сферу его непосредственного влияния; Великой Французской революции простили даже массовый террор. С этой точки зрения, дело уже не столько в основополагающих идеях фашизма, сколько в их претворении - конкретно, в человеческих жертвах. В сущности, не только монархия, но и демократия опирается на религиозное сознание, сакрализуя отдельную личность. "Все люди равны" - это своего рода Credo, американскую Декларацию независимости писали глубоко верующие люди. Конечно, это мое "кантианство" можно об'яснить усталостью от всех пертурбаций нашего времени, попыткой найти хоть в чем-то надежные нравственные основы; по меньшей мере, общее направление идей нынешнего века прямо противоположное - но стоит ли так уж восхвалять идеи этого века, давшего миру в числе открытий - концлагеря? И не являются ли концлагеря и эти идеи исходами одного явления, а если и являются, то в какой степени?
Сократ свершал в свое время великий грех упрощения, отрывая Разум от сущности человека и доверяя ему бразды правления. Иногда создается впечатление, что Разум - не вполне эволюционное изобретение, а нечто чуждое, навязанное человеку, что гибель наша - в способности Разума создавать ужасающие конструкции. Но игры с разумом не безграничны. "Свобода есть познанная необходимость" - эта формула лжива как никакая другая, ибо познанная необходимость не обеспечивает свободы. Т. е. можно конечно, с помощью нашего "всемогущего" разума назвать это свободой - всемогущего именно в том смысле, что способного к извращению всего и вся, представлять белое черным и наоборот и т. д. Лишь имманентная сущность человека налагает предел Лжи, которую мы возводим вокруг себя. Сознательная задержка акта дефекации при несоответствующих для этого обстоятельствах, однако, не исключает необходимости этого акта - и он произойдет, даже если его совершенно игнорировать.
* * *
Все начинается с Просвещения, как вершины и в свою очередь итога множества обстоятельств, в первую голову, сущности человека как биологического вида. - Червь сомнения начинает подтачивать монархию, сначала затрагивая нижнюю ступень пирамиды власти - крепостное право феодалов, и доходя до высшей - крепостного права суверена, и далее - Бога. - В умах воцаряется атеизм, нигилизм, анархизм, но именно вот эти "измы" означают не наличие чего-то, а его отсутствие; свято место пусто не бывает - появляется новый миф, начинается новое мифотворчество. Начинается популизм, переболев которым общество либо возвращается к устойчивому состоянию, либо будет пущено, как в биатлоне, по штрафному кругу, чтобы вернуться в конце концов к исходной дилемме.
Фашизм оказывается изнанкой демократии, поскольку действительно "охлос" и "демос" - разные состояния одного и того же народа; вспоминаются мысли Д. С. Мережковского по части Антихриста: глубина его не что иное, как зеркало, отражающее глубину Небес, - собственной глубины фашизм не имеет. Пародия. Карикатура на Рай, где всё, как в зеркале, отражается шиворотнавыворот: Зло является Добром, Тьма - Светом, Антихрист - Христом. Но как в сказке, Добро всегда побеждает Зло; стоит стать ребенком, но признать этот факт за закон Природы - самый идеолигизированный закон, зато потрясающий нас своим оптимизмом.
Религиозные основы демократии и популизма (в т. ч. и фашизма), однако, фундаментально различны меж собой: демократия сакрализует не просто внутреннюю сущность человека - она сакрализует весь спектр этой сущности без из'ятия, без предварительной рационализации сакрализуемого, а значит без предварительной его вульгаризации и оскопления. Фашизм ведь тоже опирается на какие-то закоулки нашей души - но не на всю душу, а лишь на ту её часть, которая сейчас кажется верной. У Ленина был сократовский лоб - так формулируется эта часть вопроса. Чудовищ рождает не сон Разума, а его воспаление, гипертрофия отдельных его побуждений, стремящихся собой заслонить целое.
Безусловно, как и всё в этом мире, рационализация имеет свою основу в первопобуждениях человека - Разум понят здесь как орудие завоевания мира. В этом есть своя правда - по крайней мере, выход из глобального экологического кризиса видится пока только во вмешательстве Разума (здесь же - новый предлог для популизма и фашизма); выход из казалось уже фатального экономического кризиса также был найден в рационализации экономической стихии (и опять же на этой проблеме вырос марксизм). Но императив познания, ограниченный масштабами человеческой жизни - иными масштабами человек манипулирует с трудом - ведет к упрощению познания, которое в свою очередь имеет следствием упрощенное действие - этот процесс замыкается самодовольным уродством.![](http://www.idiot.vitebsk.net/image/zvezd.gif "Оцените: в "Анти-Дюринге" Ф. Энгельс подсчитал, что в его время общественного богатства при равном дележе уже достаточно для каждого; этим он обосновывал своевременность социализма!")
Глобальную опасность, однако, я вижу не в нём, а в столь же глобальном явлении дивергенции человеческого сознания. З. Фрейд писал, что психоанализ был третьим гвоздем в гроб акропоцентризма - после космологического отрицания антропоцентризма Николая Коперника и биологического Ч. Дарвина. - Но как это сообразуется с кричащей суб'ективностью человека, которая находит выход в разнообразных философиях? Что означает этот нарастающий разрыв между психической деятельностью человека и об'ективной реальностью? Помнится, нас учили, что человек отличается от животных наличием абстрактного мышления - до какой степени абстрактного?
История Индии не менее содержательна, чем история европейской цивилизации, но если историософия последней направляла её энергию главным образом на изменение мира вовне, то историософия индийцев звала к изменению прежде всего себя. На первый взгляд эти два взгляда не пересекаются и не сравнимы. Но биологический критерий - можно взять, например, детскую смертность - расставляет всё не свои места. Индия, ушедшая в себя, была завоевана передовой Европой, нещадно эксплуатировалась и даже теперь еще не совсем освободилась из под влияния колониализма; Бхопал - такое не могло случиться в Европе. Только наш "всемогущий" Разум способен ответить на это: "Ну и что?"
Человек - существо биологическое; социальное (socium - общество) здесь производное от биологии, ибо само общество - перво-наперво биологическое приспособление к окружающему миру. Программа эгоистического альтруизма - тоже биологическое приспособление, доказательство факта, что дарвиновская борьба за существование происходит не между отдельными индивидами, а между популяциями и биологическими видами - такова поправка, внесенная к дарвинизму генетикой. Слом этой программы вследствие ли её невостребованности в процессе становления личности или из-за генетического артефакта приводит к появлению людей, в душах которых Дьявол побеждает Бога; и с биологической точки зрения, и с точки зрения морали эти люди - уроды. Нужно ли говорить, что совпадение биологической и моральной точек зрения не случайно?
Религии сакрализуют многие биологические понятия, т. к. на раннем этапе человечество не способно было логически об'яснить важность, небходимость тех или иных норм и правил. Познание действительности, прежде всего себя как реальности, десакрализует многие религиозные ценности - но оставляет многие из них на своих местах; что с того, что чувство материнства - наиболее животное в человеке?
С биологической точки зрения как раз и можно об'яснить нарастающую шизофрению сознания Человечества: снижение мотивации альтруизма как следствие снижения роли биологическог отбора для Человечества имеет итогом наблюдаемый взлет суб'ективизма; оставшаяся доминанта самоутверждения - именно та, которую выудил и вычленил Фрейд и подвел под нее базис пансексуализма. Но не есть ли падение роли отбора для выживания людей очередная аберрация Разума?. .
Птица-тройка Просвещения, меж тем, продолжает свой бег. Куда летишь ты? - дай ответ! Не даёт ответа. . .
ОТ АВТОРА
Слова Маркса о том, что человек есть совокупность общественных отношений, писал И. Шафаревич, больше говорит о Марксе, чем о сущности человека. То же и мои писания. Для ясности хочу добавить, что я ужасный конформист, что я даже принял (не поддержал, а именно принял) переворот 19 августа; я до сих пор уважаю М. Горбачева. Вместе с тем эта статья - попытка воздействовать на самого себя. Поначалу я озаглавил ее "Оправдание безумия", а эпиграфом взял собственный афоризм: "Об'ясняя прошлое, не стоит впадать в грех оправдания лишь потому, что оно уже свершилось - у прошлого достаточно иных оправданий". Теперь же иногда вместо "да", стоявшего в первой рукописи, я пишу "нет", и наоборот. Впрочем, иногда мне кажется, это не принципиально.
* * *
1990-92 гг.