Вадим Мирошниченко эссе о писателе Мишеле Уэльбеке и рассказ о любви (original) (raw)

Мишель Уэльбек:

решимость на одиночество и общение

эссе

Понятие решимости не нашло должной артикуляции в философской и культурологической мысли. Остаются фрагментарные упоминание о нем в текстах тех или иных авторов. Однако необходимо учитывать то обстоятельство, что решимость не узкое книжное понятие ограниченное рамками философских, культурологических либо же иных трактатов. Решимость - готовность совершить деяние, манифестировать событие, поступить так, а не иначе. Решимость - твердость действия, интеллектуальное усилие и физиологический акт. В определенной мере решимость - жертвенность, исповедание и свидетельство. В гуманитаристике найдется не много мыслителей готовых жертвовать, готовых на решимость. Мишель Уэльбек, французский интеллектуал, относится к их числу. Мотив? Четких мотивов нет. Точнее поиск точных, выверенных мотивов приведет к абсурду или же в укромные места собственной экзистенции автора - "я как бы отсутствую, впадаю в отупение, не мешая своим впечатлениям кристаллизоваться, подыскивать себе форму. И мне из-за неврастенической слабости с большим трудом, чем кому-либо, приходится каждое утро приучать себя жить".

Разворачивая мысль добавим, "приучение себя к жизни" - не что иное как решимость на одиночество и на общение, решимость антиномичная. Автор решился на одиночество самостоятельно, но и был подталкиваем иными обстоятельствами (особенности семейных отношений, общественная деятельность). В своей решимости на одиночество он пребывает в общении, он свободен. В некоторой степени происходит игра в свободу и общение. Не общаться попросту нет возможности (долгий период). Одиночество - постоянно меняющийся фон общения (социум, культуры, политические системы, эстетические идеалы и т.д.).
Целью статьи является анализ творчества Мишеля Уэльбека, представленного художественными произведениями (поэзия, романы, повести), эссеистикой, перепиской, на предмет артикуляции понятия решимости в плоскости одиночества и общения, раскрывающие собою основные задачи исследования. Разумеется, понятие решимость не абсолютизируется, все творчество автора не рассматривается сквозь призму только данного понятия. Но подчеркивается его первостепенная важность, как для конкретного лица, так и для культуры в целом. Исследование состоит из двух частей: в первой освещаются общетеоретические моменты решимости на одиночество и общение в творчестве М. Уэльбека; во второй - заявленная проблематика исследуется в непосредственной близости к текстам (романы, поэзия, эссеистика, переписка) французского интеллектуала. Актуальность исследования состоит в том, что творчество М. Уэльбека в отечественном гуманитарном дискурсе практически не проанализировано на должном уровне. Те немногочисленные публикации, встречающиеся в научных и литературоведческих журналах не высвечивают и малой доли затрагиваемой в работах французского интеллектуала проблематики. Чего нельзя сказать о соотечественниках М. Уэльбека посвятивших его творчеству как статьи, так и монографии. Отсутствие критических работ по творчеству М. Уэльбека в Украине (как, в принципе, и в России) обусловило и то, что актуализированная тема также не нашла своего должного воплощения, а ее актуальность в ХХІ ст. очевидна - человек при помощи научного прогресса создал общество потребления, мировой супермаркет, одномерность, что не спасает его от самого себя, от барьеров в общении, от внутренней эмиграции, от одиночества. В этом отношении целостность личности и творчества М. Уэльбека показательны своей последовательностью, принципиальностью настроенностью на междисциплинарность.

Связка одиночество-общение - постоянная тема для размышления философов, писателей, поэтов, художников, композиторов. В XX-ХХІ ст. эта тема приобретает новые аспекты, связанные с двумя мировыми войнами, Холокостом, информатизацией и омассовлении культуры, что дало горизонт интеллектуалам не просто рассматривать одиночество-общение в рамках одной области знания, но переходить на междисциплинарный уровень мышления, привлекая все доступные средства и жанры, для наиболее точного описания феномена. Нередко сами авторы становятся не то, чтобы заложниками темы, но они достаточно глубоко погружаются в предмет исследования, обнаруживая то, что они не привносят в себя новую информацию, но изымают информацию из себя, так как тема существовала в них все время. К таким авторам относятся Н. Бердяев, Ж.-П. Сартр, Г. Г. Маркес, Д. Моррисон, Я. Л. Вишневский, О. Забужко, Ф. Бегбедер, М. Уэльбек и некоторых других.

Одиночество-общение - не только тема для исследования, а рефлексия автора, его убежище (вероятно болезненное, не всегда комфортное). Очень часто в текстах связка одиночество-общение не звучит открыто и, по сути, вербально не выразима. На ее наличие указывают метафоры, аллегории, определенное настроение, словесные краски. В одном из писем М. Уэльбек отмечал: "Мы скорее похожи на камни, брошенные в пустоту, ни к чему не привязанные, свободные. Или, если хотите, нас можно сравнить с кометами, это гораздо поэтичнее". Буквальная невыразимость одиночества и общения вполне понятна. Объяснить феномен до конца, когда речь идет не о постороннем предмете, а об авторе, его переживаниях, идеалах, убеждениях, попросту нельзя. "Одиночество - это…" или "общение - это…" - характеризует лишь часть анализируемого, не открывая его в целостности. И эти частичные характеристики (определения) могут противоречить друг другу. Дефиниция - чужое и своим становится в пространстве симулякров. Между тем в мире реальном ко всему следует относиться как к своему, выстраивать/творить взаимность, откровение. Помнить об эластичности, об ответственности, но принять за аксиому, что для личности/субъекта все позволено, ибо именно она является той силой, которая делает мир и присутствующих в нем недосказанными.

Представляется, что данные обстоятельства свидетельствуют о том, что одиночество и общение рационально непостижимы. Учение о непостижимом, достаточно подробно изложенное в работе С. Л. Франка "Непостижимое. Онтологическое введение в философию религии" (1939), вполне применимо, как методологическое основание, и для анализируемой проблематики. Итак, определения противоречивы, в том плане, что дают частичное представление о явлении, предлагая несколько его вариантов - "или-или". Элиминируя концепцию С. Франка о непостижимом в проблематику одиночество-общение выясним следующее: для того чтобы попробовать приблизиться к пониманию одиночества-общения необходимо выйти за рамки начала "или-или" "сначала через посредство принципа "и то, и другое", а потом - еще более интимно - через посредство принципа "ни то, ни другое" (а наиболее адекватно, впрочем, лишь через совмещение обоих этих последних принципов - через преодоление отрицания)".![Франк С. Л. Непостижимое. Онтологическое введение в философию религии / С. Л. Франк // Сочинения. М. : "Правда", 1990. С. 310](http://www.idiot.vitebsk.net/image/zvezd.gif "Франк С. Л. Непостижимое. Онтологическое введение в философию религии / С. Л. Франк // Сочинения. М. : "Правда", 1990. С. 310")

Противоречивые/противоположные дефиниции одновременно разделены и слиты, на что указывает принцип антимомистического монодуализма, предложенный С. Франком: "мы всюду стоим перед тем соотношением, что логически раздельное, основанное на взаимном отрицании вместе с тем внутренне слито, пронизывает друг друга - что одно не есть другое и вместе с тем и есть это другое, и только с ним, в нем и через него есть то, что оно подлинно есть в своей последней глубине и полноте. В этом и заключается антиномистический монодуализм всего сущего, и перед его лицом всяческий монизм, как и всяческий дуализм, есть ложная, упрощающая и искажающая отвлеченность, которая не в силах выразить конкретную полноту и конкретную структуру реальности". ![Франк С. Л. Непостижимое. Онтологическое введение в философию религии / С. Л. Франк // Сочинения. М. : "Правда", 1990. С. 315](http://www.idiot.vitebsk.net/image/zvezd.gif "Франк С. Л. Непостижимое. Онтологическое введение в философию религии / С. Л. Франк // Сочинения. М. : "Правда", 1990. С. 315")

Для выхода за рамки "или-или" и необходима решимость. Ведь гораздо легче для человека принять какую-либо одну дефиницию, поставить ее во главу угла и на ее фундаменте выстраивать свои убеждения. При этом вне поля зрения останутся другие дефиниции. Обладая решимостью (что вовсе не означает отрицание противоположного мнения, либо беспринципность), человек подвергает себя на одиночество, но в тоже время и на свободу:

Я свободен так, как без шофера
Грузовик свободен - к черту в пасть
Мчит он территорией террора.
Я свободен, как свободна страсть.

(М. Уэльбек)

В некоторой степени для М. Уэльбека свобода - миф, пустота, однако, человек ею обладает, хоть и не продолжительный период и лишь в определенных аспектах. Небеса пусты, а значит, и подлинная свобода теряет свою ценность. Поэтому возрастает значимость решимости на одиночество в культуре постоянной смены ценностных ориентаций в условиях отсутствия твердых (вечных) оснований, которыми продолжительный период были религия и основанная на ее началах этическая платформа абсолютных ценностей.

О целостности М. Уэльбек пишет следующее: "как не хочется отказываться от надежды, что где-то там, неведомо где, существует гармония, единство высшего порядка" и далее "есть нечто такое, что больше любого моего замысла и выше или даже вне моих любовных желаний". Стоит отметить, что М. Уэльбек не религиозный человек и искать ответ в религиозных учениях не стоит. Возможно, путь к указанной гармонии лежит через науку (которая занимает важное место в романах французского писателя), через литературу, если немного сузить оптику, то через поэзию. Одновременно единство высшего порядка - преодоление (не забывание) одиночества и новые коннотации общения?

Нет оснований полагать, что М. Уэльбек знаком с философией С. Франка. Но здесь речь идет не о знании конкретной философской системы, а о направлении интеллектуальных усилий. М. Уэльбеку близок Ф. Достоевский, российская литература и культура, в связи с чем и корни его идей о целостности, полноте нужно искать и интерпретировать, в том числе, и через российскую философию.

Решимость целостно взглянуть на культуру требует от автора смелости. Ведь целостность - не пустой звук, не симулякр, не выхолощенный знак, а полнота свободы, полнота перекрывающая (старающаяся перекрыть), заполняющая разрывы. Решимость - сшивание. Это означает, что целостность, сама по себе, вмещает, соединяет разнообразие жанров. М. Уэльбек один из современных авторов, который решился выстроить целостность, бытие в гармонии, используя разнообразный инструментарий: поэзия, проза, кинематограф, музыка. Отвечая на вопрос французского искусствоведа Жана-Ива Жуанна о том, что объединяет его прозу и поэзию, М. Уэльбек говорил: "прежде всего ощущение, что в основу мира легли разобщенность, страдание и зло, а также решимость описать такое положение вещей и, возможно, преодолеть его. Первое, что следует сделать, - решительно отвергнуть мир, как он есть, а также признать существование понятий "добро" и "зло". Захотеть вникнуть в эти понятия, определить границы их действия, в том числе и внутри собственного "я"".

Принимая во внимание устремленность М. Уэльбека к единству, а также его утверждение о том, что "мне трудно отказаться от своего рода мистики", предположим близость интеллектуала к апофатической традиции, к утверждению через отрицание. М. Уэльбек не философ и не богослов в академическом понимании этих слов. Но ему близки творчество Ф. Ницше, Ф. Кафки, Ф. Достоевского, Ж.-П. Сартра, А. Коэна, А. Шопенгауэра, чьи тексты относятся к лучшим философско-литераурным образцам. В произведениях указанных мыслителей и обнаруживается специфика апофатики М. Уэльбека: "Может, настало время и мне сказать: прости, разум… Кажется, Ницше, прежде чем окончательно погрузиться в потемки безумия, высказал мысль, что в будущем у человека должно быть два разума - один для науки, второй для всего остального. К "остальному" он относил также творчество и любовь". По признанию самого М. Уэльбека он создает свои тексты в основном в полусонном состоянии, когда разум еще не полностью включился в работу. Точно также обстоит дело и с апофатикой, апофатикой - двух разумов не опирающихся на сакральное, а ищущих основание в решимости человека признать одиночество в общении, не замыкаться на своей персоне, но сострадать. Сострадание - важное понятие в творчестве французского интеллектуала, на его основе строится этика и экзистенция человека: "на ум приходит тревожный вопрос: а что, если вдруг сострадание исчезнет? Думаю, что тогда исчезнет и человечество. Думаю, что исчезновение такого человечества не будет большой потерей. И тогда стоит пожелать появления другого мыслящего существа ... ". В данном аспекте М. Уэльбек солидаризируется с Ф. Ницше: его идеей сверхчеловека и переоценкой ценностей. Во многом этой теме посвящен роман М. Уэльбека "Возможность острова" (2005).

Кроме того для достижения единства не достаточно усилий автора. Решимость автора должна поддерживаться решимостью читателя прочесть написанный текст и отреагировать на него. Формирующийся текст представляет собой некое совместное творчество двух решимостей - со-одиночество и со-общение. И если со-общение не вызывает вопросов, то со-одиночество ставит гносеологические преграды. Не является ли понятие со-одиночество неким contradictio in adjecto? Отнюдь. Речь идет о личностях, общение которых не выводит их из одиночества. Совместное одиночество (со-одиночество) - вынужденное общение личностей приучающих себя к жизни (заметим, что это привилегия интеллектуальных элит). В свою очередь со-общение процесс социального, культурного и иного, по преимуществу внешнего, контакта личностей. Со-общение сопоставимо по значению с понятием коммуникация (примечательно что понятие диалог писатель практически не использует).

Реакция на текст читателя, может его самого преобразить в автора. Естественно, что никаких гарантий, при этом, нет. Невозможно научить человека писать романы, сочинять стихи или музыку. Визуально все будет походить на искусство, литературу, по содержанию только подделки, пародии. Читатель должен отважится на решимость быть в одном мыслительном потоке с автором, используя весь доступный ему инструментарий. Некоторые авторы помогают читателю, не ограничивая свое творчество чисто художественными жанрами литературы, но и направляя свои интеллектуальные потуги в сторону no-fiction, философских трактатов.

Для читателя это с одной стороны предоставляет попытку открытого, и лингвистически простого, способа постижения культур-философского дискурса. С другой стороны, извлечение смыслов из кажущихся простыми текстов достаточно проблематично. Для извлечения смыслов и адекватной их интерпретации необходим высокий background. Например, М. Уэльбека можно начать изучать с любого романа или сборника эссе. При первом приближении его романы и публицистика не связаны между собою строго-логической сюжетной линией. Но логика присутствует в подтексте. Очень часто смысл текста не лежит на поверхности и нужны усилия для того, чтобы приоткрыть заложенные автором интенции. Для этого и нужен background. Смыслы могут быть - открытыми (буквальными) и закрытыми (структурными). Для понимания буквальных особых знаний не требуется. Для постижения структурных - без подготовки не обойтись. Background - знания об общих тенденциях развития современной культуры, понимание всей сложности сложившейся культурной ситуации.

Возникает резонный вопрос: зачем выстраивать подобную полноту человеку западной благополучной культуры, которым является М. Уэльбек? Ответ кроется в разных плоскостях: o в плоскости мотивации творчества; o в плоскости импульса творчества - одиночества/общения.

В переписке с французским писателем и общественным деятелем Бернаром-Анри Леви озаглавленной "Враги общества", последний отмечает, говоря о страхе: "Гоббс шутил, что сроднился со страхом во время преждевременных родов, случившихся у его матери от смертельного перепуга". Аналогичное утверждение применимо и к М. Уэльбеку заменив/дополнив страх одиночеством. М. Уэльбек сроднился с одиночеством и эта тема сквозной линией проходит через все его романы, оставляя след в поэзии и эссеистике. От одиночества не скрыться. М. Уэльбек пишет в одном из писем: "Моя же навязчивая идея, единственная, неотступная - она проходит через каждый мой роман - заключается в том, что процесс деградации, разрушения, вырождения, стоит ему начаться, становится абсолютно необратимым. Все потеряно: дружба, семья, любовь. Распадается любой социум, разлагается общество в целом. В моих книгах нет места раскаянию, прощению, возможности начать все заново. Нравственные ценности утрачены безвозвратно, окончательно, навсегда". Откровенные слова, слова основанные на собственном опыте. Опыт собственного одиночества сложно передать, но, имеющий уши, чтобы слышать, да услышит. Общество, культура, чувства не способны отстранить человека от одиночества или же заменить его. Бывают моменты, и они могут быть растянуты во времени, когда создается впечатление, что жизнь обретает "нормальные" очертания - появляется близкий человек, рождается любовь, однако в одночасье все исчезает. Именно это происходит с главным героем романа М. Уэльбека "Платформа" (2001) - любовь, а вместе с нею и все блага цивилизации, перечеркивается терактом и герой угасает в одиночестве.

Схема выглядит следующим образом: одиночество/общение (и материальное благополучие) - любовь - одиночество/общение (и смерть). Простота схемы относительна, в случае если смотреть на нее как на шаблон, не имеющий ничего общего с действительностью. Но если присмотреться пристальнее, то откроется драматическая картина. Человек постсекулярной культуры обречен на одиночество - Бог умер и его воскресение потенциально, что влечет за собой множество сопроводительных факторов, таких как относительность (временность) ценностей, этики, эстетики, то есть культуры в целом. Даже любовь, которая вроде бы вытаскивает человека из одиночества, имеет смысл в одном измерении - сексуальном и также временном, относительном. Об этом достаточно четко М. Уэльбек пишет в сборнике поэзий и зарисовок "Оставаться живым" (1991), отмечая, что общение "между тобою и другим" проходит только через секс.*Это не значит, что М. Уэльбек сводит общение к сексуальной плоскости, но данная плоскость наиболее подходит в качестве образца как раз отсутствия общения.

Письмо к Лакису Прогуидису М. Уэльбек заканчивает такими словами: "В сущности, я пишу стихи, быть может, главным образом для того, чтобы обратить внимание на некое явление современной жизни: ужасающий, убийственный недостаток (можете понимать это как недостаток любви, недостаток общения, недостаток веры, недостаток философских представлений о мире: каждое из этих определений будет верным)". Недостаток обретает сложное наполнение и одной из его граней является общение, уже не только в значении сексуальном.

Близким, но не тождественным, по значению к понятию одиночество является понятие молчание. Молчание - имплицитное качество произведений М. Уэльбека. О многом умалчивают слова и говорит подтекст. Если на первый план выводятся сексуальные отношения, то это не делается только ради них самих. Гиперболизирование темы секса - реакция на отсутствие в культуре подлинной любви, подлинного счастья, попытка заместить одиночество общением в одном варианте. Молчание присутствует и в эссеистике, когда за темой пенсионного возраста (эссе "Снижение пенсионного возраста") скрыта проблема отчаяния пожилых людей. Одиночество нагружается М. Уэльбеком изначально экзистенциальным смыслом, который раскрывается в различных сферах культуры: эстетической, литературной, художественной, социальной, политической, религиозной и т.д.

Еще раз акцентируем внимание на том, что одиночество не просто тема для интеллектуальных выкладок, но остро переживаемое автором явление его экзистенции. Перспективным представляется дальнейшее исследование темы решимости в плоскости одиночества и общения с использованием всего корпуса текстов М. Уэльбека в хронологическом или тематическом порядках.

--------------------

*

Полный текст выглядит так:

"Минутная слабость - я ничком валюсь на банкетку. Между тем шестеренки привычки продолжают вращаться. Еще один вечер насмарку - а может, неделя, а может, вся жизнь; тем не менее я должен снова выйти из дома, чтобы купить бутылку.
Юные буржуазки фланируют между стеллажами супермаркета, элегантные и сексуальные, как гусыни. Наверное, здесь есть и мужчины, но на них мне глубоко наплевать. Единственное отверстие, через которое возможно общение между тобой и другими - это влагалище.
Я поднимаюсь по лестнице, литр рома плещется внутри пластикового пакета. Я отдаю себе отчет в том, что гублю себя этим: вот уже зубы начинают крошиться. Почему, ну почему женщины шарахаются в сторону, встречая мой взгляд? Неужели он кажется им взглядом неудачника, фанатика, ревнивца или маньяка? Я не знаю и, вероятно, никогда не узнаю, но именно в этом - корень всех моих несчастий".

Уэльбек М. Оставаться живым [Электронный ресурс] / М. Уэльбек. - М. : Иностранка, 2004. - 343 с. - (The Best of Иностранка) Режим доступа: http://lib.rus.ec/b/312821/read[](#%5Fref)

ЛЮБОВЬ, СЕКС И МАРИАЧИ

рассказ

Положи меня, как печать,
на сердце твое, как перстень,
на руку твою: ибо крепка,
как смерть, любовь (Песн.8:6)

При общении с девушкой стоит помнить одно единственное правило: в постели она никогда не врет. Правило абсолютно рабочее. Но, как и каждое правило, оно имеет свои условия. И основным является доведение ее до реального, самого фантастического в ее жизни оргазма. Если оргазм есть, то девушка будет с вами откровенна. Откровеннее чем с мамой, папой, лучшей подругой и своим любимым плюшевым зверем. Их место займет мысль о вашем стояке и желание во чтобы то ни стало все повторить. Киска в жизни не обманет, а влажная киска и подавно. Увы, мастерство ублажения вещь сложная. Это не работа для ремесленника, заточенного под шаблонные слова, шаблонные движения и процессы. Здесь необходим талант и особый дар. Дар полного заполнения собою ее сознания, без выпендрежа и задних мыслей, что означает, по меньшей мере, наличие влюбленности, наличие отдачи, без требования такой же отдачи к своей скромной персоне. При таком раскладе ваше семя принесет ей радость нескольких секунд, а частичка сердца не даст о вас забыть. Искренность безответна, как и безответна любовь, не потому что ее нет, а потому что она не задает ненужные вопросы, не требует совершения псевдогероических поступков, дурацкой категоричности. Любовь - решимость быть открытыми, взаимными в любой ситуации, при любой погоде, притом, что ты не люб. Взаимная решимость быть, не исключает безответствование. Безответствование не уводит от мастерства спальных приключений.
- Тебе бы понравилось.

- Что?

- Идем, я все покажу.

Мы вышли на террасу с видом на небольшую бухточку. Укромное местечко: днем снуют туда-сюда рыбацкие лодки и скромные суда, а ночью… ночью, месяц просит нас не быть одинокими, не пропускать драгоценные часы в бесполезных раздумьях, а прочесть что-нибудь, что-нибудь эдакое, по ее и только ее нежным губам. Склоны холмов, прохладный океан так и увлекают, не покидая террасы благодарить за ее взаимность, под завораживающие мелодии мариачи.

Боже, какой же у нее аромат! Я не знаком с Зюскиндом, а с Парфюмером и подавно, но я уверен, что ее запах невозможно собрать в сосуд и продавать праздным зевакам. Он принадлежит только мне и никому более. Нужно обладать тонким чутьем, для того чтобы уловить в огромном мегаполисе все оттенки и нюансы ее аромата. Нам повезло - мы оставили на задворках сознания прошлую жизнь. Вокруг океан и незнакомые люди. Наверное, такие же беглецы, мученики непостижимой любви как и мы.
Жизнь показывает, что многое выветривается из нашей не совершенной памяти. Мы часто уверены, что этот самый момент запомнится навсегда, и в любое удобное для нас время мы сможем достать его из уязвимых уголков памяти, поросшей паутиной, и восстановить весь арсенал эмоций. Не тут-то было. Никогда не забываются всего три аромата: родительский, детский и сексуальный. Еще можно добавить ту самую ночь, в которую я бил поклоны мариачи, за то, что они развеяли мой и ее сон над беспокойным океаном, превратив нервозность обычных движений в несломленность обнаженной поэзии, моего великолепного стояка и ее влажной киски.

Взаимность со стояком и киской - залог романтических отношений, других и быть не должно, покуда живут на белом свете желание и возможность, покуда мариачи не спились и их вялость не начала отображаться на превосходной музыке. Попеременная практика, без гордости и предубеждения, умершей и похороненной морали.

Современный мир, как никакая другая эпоха, держится благодаря стояку, стальной эрекции, подпитываемой химическими соединениями или же игривым язычком роскошной девушки. Лично я выбираю второй вариант, но не имею ничего против тех, для кого первый - единственно возможный.

Господи, я взываю к тебе с благодарственной молитвой! Ты ниспослал мне ее жемчужную киску, и у меня не осталось сил сходить за баночкой пива на кухню, ибо благоуханный фреш ее оргазма сделали меня инвалидом. Но, ты главное не отчаивайся. Еще совсем немного и я снова буду готовым к великим свершениям. Ночь только началась, пиво холодное, мариачи принимаются за новую песнь.

Бесконечно тающая ночь в событиях прошлого года. Сперва она наполнена ужасом, затем сексуально-эротическими фантазиями. Ночь, перемешавшая в блендерном сознании реальность и сон. Реальность более похожа на вымысел, а твой стан - на истину в первой и последней инстанции. Каждый пытается к чему-либо склониться, склоняемый жизненными обстоятельствами, непонятным весенним ветерком, нежными руками.

Твой запах - синтез ребенка напоенного молоком и девушки сорвавшейся с цепи. Я на террасе. Ты в комнате на кровати, подглядываешь за моими мыслями. Я вспоминаю твой запах, пытаясь понять, всегда ли он был таким необыкновенным. Еще вчера я его ясно не ощущал. Сегодня, он во вне, и я готовлюсь проводить его взглядом, словно облако поверх деревьев, развеселых мариачи и утопить в океане, освещаемом скромной француженкой луной.

Мой интерес к террасе снижается. Я, сосредотачивая всю кровь возле члена, готовлюсь переступить через порог комнаты.

Ты все еще подглядываешь. Не так уверенно. Твои глаза блестят, быть может это капельки, готовых сорваться слез. Сонливая. Я обнаженный подхожу к постели. Ты прекрасна! Ты не похожа на обычную девушку готовую на обычное переспание. Ты заточена под секс. Это правда. Но что же в тебе такое? Что вызывает желание просто тебя созерцать? Меня подташнивает - верный признак того, что вот-вот произнесу долгожданное признание. "Я люблю тебя". Вдруг нечто необъяснимое говорит моими устами - "Пригласи меня в свои сны". Откуда взялись эти перетравленные слова? Откуда!? Пригласи меня в свои сны - разве не интимнее затасканных "я люблю тебя"? Каким может быть ответ? Ты явно не скажешь банальные - "я тоже". "Ты тоже" - делают меня значимее тебя самой для себя. Промолви - ты тоже!

Я люблю тебя - ожидаемые с пубертатного периода жизни нищие слова. Мы все знаем, что нам непременно должны сказать, и мы смиренно ждем, пребывая до тех пор в оставленности. Дождавшись, радуемся. Обещанное свершилось. Родители, общество, культура - годами принуждали нас к смыслу этих слов, к самому их появлению в нашей жизни. Мы даже не утруждаем себя попыткой задуматься об их ценности. Услышали, сказали и довольны, как кошки в валерьяновом раю. Одуревшие ходим, улыбаемся, подпрыгиваем, нам тепло, хорошо. Мы нужны лишь родным, и тому, кто совершил героический акт признания, подписав нас на "я тоже". Ведь мы по-настоящему ждали не смысла слов, а вербализированную копию. И не волнует сердце: если в нем ничего нет, то появится. Так мы себя успокаиваем, опасаясь спугнуть пришвартовавшееся счастье.

Пригласи меня в свои сны, я приду не один, со мною будут звонкие мариачи и куча неупорядоченных мыслей. Пригласи меня в свое сознание, в бытие полное импровизации, бытие свободное от ограничений и ограниченности "я люблю тебя". Пригласи меня в каждый раз новый сценарий написанный неизвестным автором, написанный в нереальном времени, событие за событием, образ за образом.

Ты в недоумении. Воспринимая смыслы буквально, ты не увидела, что за ними стоит. Клише начинает брать верх. "Ты тоже" не последовало.

- Иди и возьми меня или ты меня уже не любишь?

Ничего страшного не произошло. Получаем удовольствие от жизни.

Прям идиллическое состояние. Чувствую себя романтическим героем буколического произведения, слегка урбанизированного, но в основе естественного, природного. Вергилий видимо все же понимал суть человека, раз смог краешком глаза подсмотреть будущее сквозь приоткрытую форточку эпохи Августа. Звезды, небо, ночные облака робко прикрывают наготу луны, а ты натягиваешь на себя одеяло. Не торопясь. Ты сонная. Постепенно оно тебя обволакивает, скрывая все твои прелести. Чудно! Будто я несколько минут назад не был в тебе и не держал в своих руках твою грудь, в губах ее маленький, торчащий сосок.

- Ты меня стесняешься? Жаль, что я должен делить тебя с Морфеем, несмотря на объективность ситуации, она для меня абсурдна.

- А, что? Ты что-то сказал?

Остается надеяться на то, что ты пригласишь меня в свои сны. Мы деликатно попросим Морфея не забавлять нас своими надоедливыми рассказами и займемся чем-нибудь более приятным. Практически утраченное нынче искусство куннилингуса, я попытаюсь сочетать с еще более утраченным искусством любви. Сон придает неповторимый шарм свободе и одаривает нас расщепленным временем, наш экстаз станет неимоверно долгим, достигнув своей полноты в оргазме.

Удивляюсь я мариачи - они готовы днями и ночами петь и играть не просто за гонорар, а по внутреннему настрою. Они - незаменимый элемент бытия, без них картинка не была бы полной. Наверное, именно их стыдится луна, укутываясь в облака, она оставляет небольшой полукруг, чтобы слушать музыку, чтобы ее одиночество не было тотальным. Согласитесь, какими бы талантливыми не были музыканты, сделать куни луне они не смогут. Разве что в ее снах, кто-то один, сняв сомбреро, поцелует ее тайное место, оставшись в наслаждении навечно. Она никого от себя не отпускает.

Тянется и тянется ночь. Я блуждаю в тумане из музыки и многоголосия, воспоминаний и твоих стонов. Как лунатик, выставив вперед руки, в одних брюках пытаюсь обрести, то чего у меня нет. Моему передвижению мешает грубая эрекция, да разбросанная по полу одежда, пустые бутылки из-под джина и мартини, нераспечатанная пачка презервативов, где-то еще должна валятся небольших размеров металлическая трубочка и порошок. Все это ощущают мои ноги, вспоминает голова, реагирует член (особенно на неиспользованные кондомы). Хочу покинуть сии апартаменты, может в коридоре мысли и мариачи станут приглушеннее и я смогу немного отдохнуть, расслабится под искусственным светом, став персонажем какого-нибудь декадента. Прости меня Вергилий, я всегда ратовал за природность, но что если я ошибался и созданные человеком конструкции гораздо полезнее, комфортнее каких-либо иных? Силиконовая грудь изящней натуральной?

Но… ты сплошь и рядом натуральная, без капли примесей инородных тел. Ты укрылась и мирно спишь. Под одеялом еще не успокоившаяся киска. Кровь от нее не отошла, влага не испарилась. Ты все еще возбуждена. Прекрасно! И не отрицай - это и есть rock & roll плюс дикий фолк (местный колорит). Главное - ты утомилась.

Ты беззаботна. Мой сладенький калачик. Моя модель. Изучаю каждую линию, каждую складочку. Пришлось тебя раскрыть, не беда - за окном не холодно, в номере тем более. Твое тело безмятежно. Помнишь, в первый день нашего приезда мы стояли на террасе, но не нашего номера, а на общей террасе гостиницы. Мы еще удивлялись, что терраса может быть настолько же просторной как набережная. Мы не одни: кто-то из постояльцев стоял поодаль от нас, опершись о перила; кто-то сидел в шезлонге, листая нечто походившее на книгу; кто-то просто прогуливался, потягивая радужный коктейль. Я обнял тебя сзади. Прижав к себе, почувствовал твое прерывистое дыхание. Откинутая назад голова и закрытые глаза свидетельствовали о приближающемся возбуждении. Мог ли я пропустить такое событие? Конечно нет.

Мои объятия перемещаются в область грудной клетки, сжимая и разжимая содержимое кружевного белья. Твои: "что ты делаешь!?" на меня абсолютно не влияют. Я делаю то, что умею, то к чему есть природные задатки. Влечение к тебе становится упругим. Сквозь изделие американской культуры китайского легпрома тебе тяжело что-то ощутить. Дыхание сложно удерживать. Все нам подыгрывает - отличная погода, малое количество людей и полное отсутствие месячных. С северного полушария я не спеша перемещаюсь к южному, оставив в северном отпечатки своих губ. Ох, уж эта культура покоренных индейцев скованных идеологией китайцев! И кто придумал джинсы, плотно прилегающие к телу, так что и рука не протиснется? Тонкая полоска твоих трусиков творит чудеса. Невзирая на твою скромность, я оказываюсь в самом центре мироздания. Мироздания человеческого. От неожиданности ты тихонько вскрикиваешь. Новые ощущения подавляют сопротивление. И крик внезапности оборачивается криком наслаждения. Мой разум проклинает людей рядом и молнию ширинки. Сейчас все для тебя. Выплесни наслаждение наружу! Никого не стесняйся! Будь собою, раскрой свои скрытые возможности! Давай, напряги мышцы и расслабь, ну! Чувствуешь, как приближается волна, а за ней еще и еще одна? Чувствуешь, как речь отнимается, как ноги подкашиваются, как на нас смотрят: парочка, читающие и пьющие? Они смотрят только на нас. Благо шелковый шарфик скрывает мою руку, придавая пикантности моменту. Все всё понимают. Поцелуй ушка добивает тебя окончательно. Вынимаю руку. Мы целуемся. Посмотри - вон там, в углу, свободное местечко. Продолжим? И мы продолжили.

Вы все еще здесь, ласкаете струны неправильных изгибов гитар. Мариачи южных широт. В пышных сомбреро, в от природы свободных одеяниях. Начинаю осознавать какая поразительная штука память. Как же ей удается в моменты грусти и боли, радости и счастья извлекать спасительные образы при помощи загадочных нитей?

Нечаянно подкрадывается рассвет. Я и не заметил, как со мною по-английски попрощалась луна, увлекая за собою ночь, по млечному пути уводя ее в бесконечность.
Правда жутко застенчива, она обретает полноту в постели, в повседневности ее черты размыты. Постель и повседневность не должны смешиваться, в противном случае есть риск брожения с опущенной головой. Ты истинна в постели, и ты стараешься быть максимально правдивой в обычной жизни.

Прозрачные лучики света все больше и больше включают свои генераторы. Теперь я вижу твое неприкрытое тело воочию: растрепанные волосы; согнутые в коленях, раздвинутые ноги; руками объятая подушка. Пригласила ли ты меня в свои сны или быть может моя любовь - конструирование другого, по образу и подобию мне близкому и понятному?

Открывая и закрывая глаза, я смазываю их слизистую. Меняю наружные слайды действительности. Картины несутся необъезженным мустангом - дни, месяцы, годы, белый экран, белая постель, расстроенные инструменты, пьяные мариачи.

12.03.12-8.05.12

Иллюстрации - Лида Цапенко