Эссе: Клайв Льюис (original) (raw)

Клайв Льюис

"Как относится к себе"

(Статья опубликована "Guardian", 1940, 3 мая)

Отречение от самого себя считают обычно чуть ли не самой сутью христианской этики. Когда Аристотель учит себя любить1), мы чувствуем (как ни тщательно он отграничивает должный и недолжный виды филаутии), что эта его мысль - ниже христианства. Сложнее с Франциском Сальским 2), когда в особой главе святой автор возбраняет нам питать злые чувства даже к себе самим и советует укорять себя "в духе мира и кротости". Юлиания Норическая 3), проповедует мир и любовь не только к ближним, но и к себе. Наконец, Новый Завет велит нам любить ближнего, как самого себя, что было бы ужасно, если бы мы себя ненавидели. Однако Спаситель говорит, что верный ученик должен "ненавидеть душу свою в мире сем" (Ин. 12 25) и "самую жизнь свою" (Лк. 14.26).

Мы не снимем противоречия, разъяснив, что любовь к себе хороша до известного предела, а дальше - плоха. Суть тут не в степени. Суть в том, что на свете существуют два вида нелюбви к себе, очень похожие на первый взгляд и прямо противоположные по своим плодам Когда Шелли говорит, что "презрение к себе - источник злобы", а другой, более поздний поэт обличает тех, кто "гнушается и ближним, как собою", оба они имеют в виду нередкое и весьма нехристианское свойство Такая ненависть к себе делает истинным бесом того, кто при простом эгоизме был бы (или побыл бы) животным. Видя свою нечистоту, мы совсем не обязательно обретаем смирение. Мы можем обрести и "невысокое мнение" обо всех людях, включая себя, которое породит цинизм, жестокость или и то и другое вместе. Даже те христиане, которые слишком низко ставят человека, не свободны от этой опасности. Им неизбежно приходится слишком сильно возвеличивать страдание - и свое, и чужое.

На самом деле любить себя можно двумя способами. Можно видеть в себе создание Божие, а к созданиям этим, какими бы они ни стали, надо быть милостивым. Можно видеть в себе пуп земли и предпочитать свои выгоды чужим. Вот эту, вторую любовь к себе нужно не только возненавидеть, но и убить. Христианин ведет с ней непрерывную борьбу, но он любит и милует все "я" на свете, кроме их греха. Сама борьба со своекорыстием показывает ему, как он должен относиться ко всем людям. Надеюсь, когда мы научимся любить ближнего, как себя (что вряд ли случится в этой жизни), мы научимся любить и себя, как ближнего, - т. е. сменим лицеприятие на милость. Нехристианский же самоненавистник ненавидит все "я", все Божьи создания. Поначалу одно "я" он ценит - свое. Но когда он убеждается в том, что эта драгоценная личность исполнена скверны, гордость его уязвлена и вымещает злобу сперва на нем самом, затем - на всех. Он глубоко себялюбив, но уже иначе, навыворот, и довод у него простой: "Раз я себя не жалею, с какой же стати мне жалеть других?" Так, центурион у Тацита "жесточе, ибо много перенес" 4). Дурной аскетизм калечит душу, истинный - убивает самость. Лучше любить себя, чем не любить ничего; лучше жалеть себя, чем никого не жалеть.

  1. Аристотель-см. Никомахова этика, кн. IX, гл.8.

  2. Святой Франциск Сальский (1567-1622) - швейцарский католический епископ, писатель. О доброте к себе пишет в книге "Введение в благочестивую жизнь" (1609), ч III гл. IX

  3. Юлиания Норичская - английский мистик XIV века.

  4. Тацит, "Анналы", кн. I, ч. XX.

СОВРЕМЕННЫЕ ПЕРЕВОДЫ БИБЛИИ*

Оп.: ж-л "Альфа и Омега", № 1(8) 1996

Возможно, открывая эту книгу на прилавке книжного магазина, читатель задастся вопросом, к чему нам новый перевод какой-либо части Библии, в частности, Посланий: “Разве у нас нет уже самого прекрасного перевода, каким мог бы похвалиться любой язык — Authorized Version?” Мне встречались люди, которые в своих сомнениях заходили дальше и считали, что новый перевод не только не нужен, но даже недопустим. Они не могут вынести изменения освященных временем слов: это кажется им неблагочестивым. На это можно сказать несколько вещей. Во-первых, те возражения, которые они выдвигают теперь против нового перевода, весьма напоминают возражения, когда-то выдвигавшиеся против перевода на английский язык вообще. Множество искренне благочестивых людей в XVI веке содрогались при одной мысли о том, чтобы освященную временем латынь Вульгаты переложить на обычный и (по их мнению) “варварский” английский. Священная истина как будто теряла свою освященность, когда совлекалась многосложной латыни, давно привычной для слуха по чтениям на богослужении, и облекалась в “тот язык, которым пользуются все” — язык, пронизанный самыми обыденными ассоциациями из детской, из пивной, из хлева и с улицы. Тот же ответ пригоден сегодня, как и тогда. Священное Писание (во всяком случае, Новый Завет) может потерять из-за осовременивания только тот поверхностный налет святости, которого ему отнюдь не придавали его авторы или первые читатели. Греческий оригинал Нового Завета — не произведение литературного искусства: он написан не торжественным церковным языком, он написан на том греческом языке, на котором говорило все Средиземноморье с тех пор, как греческий стал международным языком и, вследствие этого, потерял свою подлинную красоту и изысканность. Тут мы встречаем греческий язык, на котором говорили люди без подлинного чутья к греческому слову, потому что не его они употребляли в детстве. Это своего рода греческий “бейсик”[1], элементарный греческий: язык этот не укоренен глубоко, он утилитарен, это торговый, управленческий язык. Это нас шокирует? Напрасно; разве что в той же мере, как нас шокирует Воплощение. То же самое Божественное смирение, которое определило, что Бог станет младенцем у груди женщины из народа, а позднее — бродячим проповедником, арестованным римской полицией, определило также, что проповедь о Нем прозвучит на народном, прозаичном и нелитературном языке. Если вы способны проглотить одно, вы переварите и второе. В этом смысле учение о Воплощении лишено всякого благочестия: христианство в этом смысле — насквозь неблагочестивая религия. Если мы ожидаем, что оно должно было явиться миру во всей красоте, которую мы теперь ощущаем в Authorized Version, мы так же далеки от истины, как те иудеи, которые ожидали прихода Мессии в образе великого земного Царя. Подлинная святость, подлинная красота и возвышенность Нового Завета (как и жизни Христа) совсем иного рода: много глубже или дальше. Во-вторых, Authorized Version уже перестал быть хорошим (то есть ясным) переводом. Его язык — не современный английский: значение слов переменилось. Из-за того самого обаяния старины, благодаря которому Authorized Version (в поверхностном смысле) столь “прекрасен”, “священен”, “утешителен” и “вдохновителен”, многие его места стали неудобопонятными. Так, слова апостола Павла “Я ничего не знаю за собою” (1 Кор 4:4) он передает: “For I know nothing by myself”. Это был хороший перевод для XVI века (хотя и тогда уже несколько старомодный); современному читателю он ничего не говорит — или говорит нечто весьма отличное от того, что сказал Павел. В самом деле: если уж пользоваться переводами, то нам нужно их периодически обновлять. Не бывает, чтобы книгу перевели с одного языка один раз и навсегда; ведь язык — вещь изменяющаяся. Если вашему сыну нужен костюм, бесполезно покупать ему один костюм раз и навсегда: он вырастет из него, и юношу придется обшивать заново. И наконец, хотя это может показаться дурным парадоксом — порой следует отвлечься от Authorized Version, хотя бы именно по той причине, что он столь прекрасен и торжественен. Красота вдохновляет, но красота также усыпляет. Привычные ассоциации становятся дороги, но они же сбивают с толку. Из-за прекрасной возвышенности та реальность, о которой говорит книга, — реальность, полная восторга или ужаса — доходит до нас затуманенной, теряет остроту, и мы лишь тихо, благоговейно вздыхаем там, где должны были бы сгореть со стыда или онеметь от ужаса, или вообще забыть о себе, восхищенные чаянием или пав ниц в поклонении. Доходит ли до нас, что scourged (Ин 19:1) означает “выпорол”, “высек”? Ранит ли нас выражение mocked так же, как “глумились” (Мк 15:20; Лк 22:63; 23:11,36)?[2] Поэтому следует приветствовать каждый новый перевод (когда он выполнен серьезными учеными); и уж конечно те, кто впервые встречается с Библией, поступят разумно, если начнут не с Authorized Version — кроме, может быть, исторических книг Ветхого Завета, где архаизмы этого перевода вполне соответствуют содержанию, подобному сагам. Из новейших попыток особенно удачными мне кажутся переводы д-ра Моффата[3] и преосвященного Нокса[4]. Настоящая книга посвящена Посланиям и будет большим подспорьем начинающему: ее замысел иной. Особенно полезны обзоры, предваряющие каждое Послание; и тому, кто ранее не читал Послания, может быть, полезно для начала прочесть эти обзоры и поразмыслить над ними, прежде чем пытаться приняться за сам текст. Эта книга намного облегчила бы мою задачу, если бы попала мне в руки тогда, когда я впервые стал всерьез доискиваться, в чем же суть христианства. Ибо тому, кто хочет дознаться этого, придется встретиться с Посланиями. И — хотим мы того или нет — большая их часть написана Павлом. Он — христианский автор, пройти мимо которого не удастся никому. Странным образом в современных представлениях об апостоле Павле долгое время преобладало ложное понятие. А именно: будто Иисус проповедовал мягкую, простую религию (она изложена в Евангелиях), а Павел извратил ее в нечто жесткое и сложное (изложенное в Посланиях). Это абсолютно несостоятельно. Все самые суровые тексты прозвучали из уст Господа; тексты, которыми можно обосновать и оправдать наши надежды на спасение всех людей, исходят от апостола Павла. Если бы и удалось доказать, что апостол Павел внес изменения в учение своего Учителя, то оказалось бы, что изменения эти прямо противоположны тому, в чем его обычно подозревают. Но ничто не свидетельствует о существовании какого-то более раннего учения, чем учение апостола Павла, и отличного от него. Большая часть Посланий — самые древние христианские писания, которыми мы располагаем. Евангелия появились позднее. Они — не “Евангелие”, не изложение христианской веры. Они были написаны для тех, кто уже обратился, кто уже принял “Евангелие”. В них опущены многие “сложности” (то есть богословие), поскольку они предназначаются для читателей, которые уже были наставлены в вере. В этом смысле Послания более древни и более центральны, чем Евангелия — хотя, разумеется, уступают великим событиям, о которых повествуют Евангелия. На первом месте — дела Божии (Воплощение, Распятие и Воскресение); самый ранний богословский их анализ дан в Посланиях; затем, когда стало вымирать то поколение, которое лично знало Господа, были составлены Евангелия, чтобы оставить верующим изложение великих дел Божиих и некоторые высказывания Господа. Ходячие, общераспространенные представления все перевернули. А причину не надо искать далеко. На начальном этапе любого восстания никто не нападает на самого правителя. Говорят: “Царь-то хорош. Плохи его слуги. Они обманывают его и искажают все его планы; планы-то наверняка хороши, если бы только прислужники не мешали им воплотиться в дело”. И первая победа — когда удается снять головы нескольким приближенным царя; лишь спустя, продолжая начатое, можно снести голову ему самому. Точно так же нападки XIX века на Павла на самом деле были этапом восстания против Христа. Мало кто был готов напасть на Самого Христа. И был сделан обычный первый шаг — напали на одного из Его главных служителей. Все, что не нравилось в христианстве, было таким образом приписано Павлу. Увы, такой ход не мог бы произвести большого впечатления ни на кого, кто внимательно вчитался в Евангелия и Послания; но таковых, по-видимому, было немного, и первая победа была одержана. На апостола Павла была возложена вся ответственность, и его устранили; и мир сделал следующий ход — напал на Самого Царя. Но тем, кто хочет знать, чему действительно учил Павел и его сотоварищи, эта книга будет очень полезна.

Перевод с английского Е. Майданович

*Это эссе впервые увидело свет в качестве Введения к книге: Phillips J. B. Letters to Young Churches: A Translation of the New Testament Epistles. London, 1947.

[1]Basic English, бейсик — упрощенная версия английского языка, которую в целях просвещения пытались вводить в колониях в нач. XX в. Насколько нам известно, нигде не прижилась. — Ред.

[2]Сравним церк.-слав. би (Ин 19:1) в значении ‘выпорол, высек’ и ругахуся в значении ‘глумились’ (Мк 15:20; Лк 22:63; 23:11,36). — Пер.

[3]Джеймс Моффат (1870–1944) выпустил в свет перевод Нового Завета в 1913 г., Ветхого — в 1924, и новый, пересмотренный перевод — в 1935 г. — Прим. к изд. 1985 г.

[4]Рональд А. Нокс (1888–1957) издал перевод Нового Завета в 1945 г., а перевод Ветхого Завета — в 1949 г. — Прим. к изд. 1985 г.