Генри Нувен (original) (raw)

Яков Кротов. Путешественник по времени. Вспомогательные материалы: основы христианской духовности.

Генри Нувен

ЖИЗНЬ ВОЗЛЮБЛЕННОГО

Духовная жизнь в секулярном мире

Henri J. M. Nouwen. Life of the Beloved. Spiritual living in a secular world. 1986.

Пролог: рождение дружбы

Эта книга родилась из большой дружбы, и, думаю, вам легче будет понять то, что я написал, если сначала я расскажу историю этой дружбы. Чуть больше десяти лет назад, когда я преподавал в Йельской школе богословия, ко мне пришел взять интервью молодой журналист, писавший краткие очерки для воскресного выпуска «Нью-Йорк таймс». На этот раз выпуск был посвящен штату Коннектикут. Журналиста звали Фред Брэтман. С самого начала разговора я понял, что мною одновременно овладевают чувства раздражения и восхищения. Раздражен я был потому, что все очевиднее становилось отсутствие у журналиста интереса к своему делу. Кто-то подсказал ему, что обо мне было бы интересно написать. Он решил попробовать, но я не замечал никакого особого интереса к моей персоне или исключительного желания писать обо мне. Перед ним стояло задание, которое нужно было выполнить, но которое в конечно счете ничего для него не значило. Тем не менее в молодом человеке было что-то притягательное, потому что под маской безразличия, казалось, жила душа, жаждущая учиться и творить. Почему-то я знал, что передо мной чрезвычайно одаренный человек, еще до конца не решивший, где применить свои способности.

Поговорив с полчаса на темы, которые, судя по всему, мало интересовали нас обоих, мы оба пришли к выводу, что интервью подошло к концу. Будет написана статья; возможно, несколько человек ее прочитают, и результат всего этого будет ничтожным, если вообще будет.

Фред уже собирался положить записную книжку обратно в портфель и произнести вежливое «спасибо», когда я посмотрел ему в глаза и спросил:

— Вам нравится ваша работа?

К моему удивлению, он ответил, не особо раздумывая:

— Нет, не особенно, но это все же работа.

— Если не нравится, зачем вы этим занимаетесь? — несколько наивно удивился я.

— Конечно, ради денег, — ответил он и, не дожидаясь моей реакции, добавил: — Я действительно люблю писать, но писать эти статейки совсем не мое дело, я не могу полностью раскрыть тему в такой сжатой и жесткой форме. Как, например, могу я рассказать хоть что-то про вас и ваши идеи, если мне нельзя написать больше семисот пятидесяти слов?.. Но разве у меня есть выбор?.. Нужно же как-то зарабатывать. Я должен быть счастлив, что есть хотя бы это! — В голосе у него слышались раздражение и пассивность.

Вдруг мне стало ясно, что Фред вот-вот откажется от своей мечты. Он смотрел на меня глазами заключенного. Общепринятые представления заставляли его работать над тем, во что он не верил. У меня проснулось чувство глубокого сочувствия и, даже больше, искренней любви к этому человеку. За всем его сарказмом и цинизмом я почувствовал биение прекрасного сердца — сердца, которое хотело отдавать, творить, жить полной жизнью. Его острый ум, его способность открыто говорить о себе, его простодушное доверие ко мне свидетельствовали о том, что наша встреча не случайна. Произошедшее напомнило мне тот случай, когда Иисус, взглянув на богатого юношу, «полюбил его» (Мк 10:21).

Мне вдруг ужасно захотелось помочь ему освободиться и узнать, как воплотить его сокровенные мечты.

— Какое ваше самое большое желание? — спросил я.

— Я хотел бы написать роман... Но это невозможно.

— Это действительно то, чего вы хотите больше всего на свете? — спросил я.

Он взглянул на меня с удивлением и улыбнулся:

— Да, так оно и есть... Но я очень боюсь: ведь я пока не написал ни одного романа, и, может быть, у меня не получится стать писателем.

— Как же это выяснить? — поинтересовался я.

— Видимо, я этого никогда не узнаю. Для писательского труда нужны время, деньги и, прежде всего, талант, а у меня как раз со всем этим проблемы.

Здесь я уже начал злиться на него, на общество и, в какой-то степени, на себя самого за то, что позволяю всему оставаться на своих местах. Я обязан был сломать эти стены страха, привычки, постоянной оглядки на то, чего ждут от нас люди и чего мы не надеемся дождаться от самих себя, и у меня вырвалось:

— Почему бы вам не бросить работу и не написать ваш роман?

— Я не могу...

— Если это действительно то, чего вам хочется больше всего в жизни, вы сможете. Совсем не обязательно быть жертвой времени и денег, — сказал я.

Тут я понял, что вступил в битву, которую не мог проиграть. Он, ощутив мое напряжение, произнес:

— Знаете, я простой журналист, и, кажется, я должен быть доволен этим.

— Нет, не должны быть, — настаивал я. — Вы должны признаться себе в своем сокровенном желании и сделать то, что хотите больше всего... Дело вовсе не во времени и не в деньгах...

— Тогда в чем же?

В вас, — ответил я. — Вам нечего терять. Вы молоды, полны сил, хорошо подготовлены... Для вас все возможно... Зачем позволять миру заставлять вас делать то, что для вас бессмысленно?.. Зачем становиться жертвой? Вы свободны делать то, что вы хотите, — если, конечно, вы действительно этого хотите!

Он смотрел на меня с возрастающим интересом. Думаю, что он удивлялся, как это я втянул его в этот странный разговор.

— Знаете, — сказал он, — я, пожалуй, пойду... Может быть, однажды я напишу свой роман.

Я, не желая с ним так расставаться, остановил его:

— Подождите, Фред, я сказал правду. Действительно, очень важно исполнить свое сокровенное желание!

В его ответе проскользнула нотка сарказма:

— Да я собственно ничего не имею против...

Я не мог дать ему уйти, понимая, что на кон поставлены мои собственные убеждения. Я верю, что люди могут выбирать и выбирать в соответствии со своими внутренними устремлениями. Еще я верю, что люди редко решаются на такой выбор. Вместо этого они обвиняют весь мир, общество и других, сетуют на свою «судьбу» и добрую часть жизни тратят на жалобы. Но после нашей короткой «перепалки» я почувствовал, что Фред был способен совершить скачок и преодолеть свои страхи, рискнуть довериться самому себе. Но мне предстояло прыгнуть первому, и я сказал:

— Фред, уйдите с работы, приезжайте к нам на год и пишите ваш роман. Я как-нибудь добуду деньги.

Позже, через много лет, Фред признался мне, что эти мои слова очень его смутили и заставили усомниться в моей искренности. «Чего на самом деле хочет от меня этот человек? — задумался он. — Почему он предлагает мне деньги и время на то, чтобы писать? Тут что-то не так! Ему от меня что-то надо». Но вместо того, чтобы высказать свои опасения вслух, он возразил:

— Я иудей, а это христианская семинария.

Я отмахнулся от его возражения:

— Мы найдем вам стипендию... Вы сможете делать все, что захотите... Здесь все будут рады иметь собственного местного писателя, а вы тем временем сможете кое-что узнать про христианство, да и про иудаизм тоже.

Несколькими месяцами позже Фред перебрался в Йельскую школу богословия и провел там год, пытаясь написать свой роман. Роман так никогда и не был закончен, но мы с Фредом сблизились, и сегодня, через много лет, я пишу книгу, рожденную из нашей дружбы.

За десять или больше лет, прошедших со времени, проведенного вместе в Йеле, и Фред, и я прожили жизни , совсем не похожие на то, что мы могли представить во время нашей первой встречи. Фред прошел через тяжелый развод, женился снова, и сейчас они с женой Робин ждут первого ребенка. За это время он сменил несколько мест работы, пока не нашел то, где мог в полную силу проявить свои творческие способности. Мой путь не был проще. Я оставил университетскую карьеру, отправился в Латинскую Америку, попробовал опять вернуться в университет и, в конце концов, поселился в в общине с людьми с ограниченными умственными способностями и теми, кто им помогает. В наших судьбах была своя доля борьбы, боли и много радости, мы часто встречались, рассказывали друг другу о нашей жизни. Со временем мы сблизились и стали все больше ценить нашу дружбу, хотя занятость, расстояния и разница в ритме жизни нередко мешали нам видеться так часто, как хотелось бы.

С самого начала нашей дружбы мы осознавали, что наши религиозные взгляды резко отличались. Вначале казалось, что нам будет трудно духовно поддерживать друг друга. Фред уважал во мне католического священника и искренне интересовался моей жизнью и работой, но христианство, в общем, и Католическая церковь, в частности, были не более чем одними из многих интересовавших его предметов. Сам я легко мог понять светский иудаизм Фреда, хотя ощущал, что он приобрел бы больше, приобщившись к своему духовному наследию. Я ясно помню, как однажды посоветовал Фреду почитать еврейскую Библию. Он возразил:

— Для меня это просто слова. Странный, далекий мир...

— Ну что же, — ответил я, — хотя бы почитай Книгу Экклесиаста, ту, что открывается словами: «Суета сует... всё суета!».

На следующий день Фред сказал:

— Я ее прочитал... Никогда не думал, что в Библии есть место для скептиков... вроде меня... Это очень обнадеживает!

Помню, я тогда подумал: «В тебе есть много еще чего, помимо скептицизма».

Мы стали старше и уже меньше заботимся об успехе, карьере, славе, деньгах и времени. Вопросы смысла и цели теперь занимают центральное место в нашей дружбе.

Множество перемен заставили нас переоценить наши самые сокровенные мечты. Хотя обстоятельства жизни были разными, нам обоим пришлось столкнуться с болью неприятия и расставания с близкими людьми, и мы оба стали лучше осознавать потребность в близости и дружбе. Чтобы не потонуть в чувствах горечи и обиды, мы научились черпать силы в глубине сердца. Различия стали значить меньше, а общее стало более очевидным. Наша дружба становилась глубже и сильнее, и мы все больше замечали наше желание найти общее духовное основание.

Однажды, когда мы шли по Коламбус-авеню в Нью-Йорке, Фред сказал:

— Почему бы тебе не написать о духовной жизни что-то для меня и моих друзей?

Фред хорошо знаком с большей частью моих книг. Он часто давал мне ценные советы, касающиеся формы и стиля, но редко находил что-нибудь для себя в содержании: еврею, живущему в секулярном мире Нью-Йорка, слова, пропитанные христианством, рожденные изнутри Церкви, не могли стать опорой или утешением.

— Это хорошо сказано, — говорил он. — Но не для меня.

Он был уверен, что ему, с его опытом, и его друзьям нужны другой тон, другой язык, другая духовная «волна».

Когда я ближе узнал друзей Фреда и познакомился с их интересами и заботами, я лучше понял его слова о назревшей потребности в духовности, которую чувствуют жители секуляризированного общества. Многое из того, о чем я размышлял и писал, предполагало некоторое знакомство с понятиями и образами, в течение веков питавшими духовную жизнь христиан и иудеев. Но теперь для многих людей эти понятия и образы не могли больше быть ключом к духовному миру.

Идея, подсказанная Фредом, — сказать о душе что-то, что его друзья «могли бы услышать», — засела у меня в голове. Он просил откликнуться на глубокий духовный голод и жажду множества жителей больших городов. Он призывал меня поделиться словами надежды с людьми, не приходившими больше в церкви и синагоги, для которых уже не было естественным в трудной ситуации пойти посоветоваться со священником или раввином.

— Тебе есть что сказать, — говорил Фред, — но ты повторяешь эти слова людям, которым они меньше всего нужны... Как насчет нас, молодых, амбициозных, нерелигиозных людей, которые спрашивают себя, что же такое, в конце концов, эта жизнь? Можешь ли ты говорить с нами с той же уверенностью, что и с людьми, разделяющими твою веру, твой язык, твои идеи?

Фред был не первым, кто задавал мне эти вопросы. То, что Фред так ясно выразил, мне приходилось слышать и от других. Это говорили мне люди из общины, не имевшие религиозных корней, воспринимавшие Библию как странную, запутанную книгу. Слышал я это и от многих родственников, которые давно ушли из Церкви и не имели ни малейшего желания в нее возвращаться. Это говорили мне адвокаты, врачи и деловые люди, чья жизнь отнимала у них все силы, для которых суббота и воскресенье были лишь короткой передышкой, чтобы набраться сил и вновь выйти на арену в понедельник утром. Мне это говорили молодые люди, чьим вниманием уже овладевало общество со всеми своими требованиями, боявшиеся, что оно не в состоянии предложить взамен то, что можно назвать подлинной жизнью.

Вопрос Фреда значил много больше, чем просто интригующее предложение молодого нью-йоркского интеллектуала. Он превратился в призыв, звучащий со всех сторон, стоило мне только внимательно приглядеться к окружающим и слушать. И, наконец, он стал для меня самым актуальным и неотложным из вопросов: «Расскажи нам о сокровенном желании нашего сердца, о наших мечтах, о надежде; не о новых методах удовлетворения наших эмоциональных потребностей, а о любви. Расскажи об идее, которая больше переменчивых перспектив, и о голосе, который глубже шума средств массовой информации. Да, расскажи нам о чем-то или ком-то, кто больше нас. Расскажи нам о... Боге».

— Кто я такой, чтобы говорить о таких вещах? — отвечал я. — Моя жизнь слишком мала для этого. У меня пет ни опыта, ни знания языка, о котором вы просите. Твой мир и мир твоих друзей совсем не такой, как мой.

Фред от меня не отставал:

— Ты можешь это сделать... Ты просто обязан... Если не ты, то кто же?.. Бывай у меня почаще, разговаривай С моими друзьями, смотри внимательно на то, что видишь, и внимательно слушай то, что слышишь. Ты узнаешь крик, готовый вырваться из глубины человеческого сердца, тот, что не был услышан, потому что никто не хотел слушать.

Слова Фреда напомнили мне о его квартире на Семьдесят пятой улице: уютное место, окруженное жестоким миром. Когда Фред много лет назад первый раз привел меня туда, он обратил мое внимание на оголенный подъезд дома.

— Здесь все украли, — объяснил он. — Люстру, мрамор на стенах... Все, что имеет хоть какую-то ценность, сдирают и уносят, часто прямо среди бела дня.

Пока мы поднимались на одиннадцатый этаж в лифте, я почувствовал напряженную тишину среди стоящих практически локоть к локтю пассажиров. Как близко и в то же время как далеко друг от друга! Фред открыл дверь двумя ключами и плотно закрыл двойные, защищенные железными прутьями рамы, чтобы шум Коламбус-авеню больше не вторгался во все уголки его комнат.

Да, это был хороший дом. Но когда мы наконец-то смогли до него добраться, перед нами уже успела развернуться драма насилия и притеснений, страха и подозрений, тоски и страданий. Там я узнал о том, как Фред проводит свой день. Выходит из квартиры рано утром, вливается в толпу по дороге на работу, читает утреннюю газету в метро и работает над финансовым бюллетенем в маленьком офисе, обедает в шумном ресторане с коллегой, потом проводит вторую половину дня, отвечая на бесчисленные телефонные звонки и факсы, а затем опять исчезает в толпе, добираясь назад в свою уютную гавань.

Что мне было сказать человеку, живущему в таком месте и в таком ритме? Что мне было сказать миру снующих такси, стеклянных офисных зданий и шоу-бизнеса, вламывающегося в дом днем и ночью? Но, на самом деле, разве многие годы учебы, молитвы и общения с людьми не подготовили меня говорить о надежде именно с этим миром?

— Но как? Как? — сказал я Фреду, чувствуя, как внутри меня борются желание оставить все как есть и желание откликнуться.

Он ответил так:

— Говори из того уголка сердца, где ты больше всего остаешься самим собой. Говори прямо. Просто, с любовью, с мягкостью и безо всяких извинений. Скажи нам, что ты видишь и хочешь, чтобы увидели мы; скажи нам, что ты слышишь и хочешь, чтобы услышали мы... Доверься своему сердцу. Слова придут. Бояться нечего. Те, кому ты больше всего нужен, больше всего тебе помогут. На меня можешь рассчитывать.

Теперь, когда я, наконец, начал писать, я знаю, что смогу это делать, только постоянно вспоминая о Фреде и его друзьях. Они не только дали мне возможность стать тем, кем я хотел быть, но и заверили меня, что будут любить меня именно таким.

Я решил говорить напрямую, как если бы писал личное письмо. Когда я думаю о Фреде и его друзьях, я могу лучше выразить то, что у меня на сердце. У меня нет готовых ответов на все злободневные вопросы времени и общества. Но я могу писать близкому другу, которого я знаю и люблю как попутчика в поисках жизни, света и истины. Я надеюсь, что мой личный и прямой разговор окажется интересен многим, кто «подслушает» нас и, может быть, даже присоединится к нашим поискам.

Быть возлюбленным

С тех пор как ты попросил меня написать тебе и твоим друзьям о духовной жизни, я пытался найти одно слово, которое осталось бы у тебя в памяти, когда ты закончишь читать мою книгу. В этом году это единственное слово наконец-то пришло из глубины моего сердца. Это слово — «Возлюбленный», и я абсолютно уверен, что оно дано мне ради тебя и твоих друзей. Как христианин, я впервые встретился с этим словом в рассказе о крещении Иисуса из Назарета: «И когда Иисус выходил из воды, тотчас увидел разверзающиеся небеса и Духа, как голубя, сходящего на Него. И глас был с небес: Ты Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение». Многие годы я читал эти слова и даже делился размышлениями по их поводу в проповедях и лекциях, но только после наших разговоров в Нью-Йорке слова обрели смысл, превосходящий пределы моей религиозной традиции. Наши беседы заставили меня убедиться, что слова «Ты — Мой Возлюбленный» раскрывают самую глубокую правду обо всех людях независимо от того, принадлежат ли они к какой-либо религиозной традиции или нет.

Фред, все, что я хочу сказать тебе: «Ты — Возлюбленный», — и я надеюсь только, что ты услышишь эти слова, как если бы их произнесли со всей нежностью и силой, на которые способна любовь. Мое единственное желание — сделать так, чтобы эти слова отдались в каждом уголке твоего существа: «Ты — Возлюбленный».

Величайший дар, на который способна моя дружба, — дар называться Возлюбленным. Дар этот я могут дать только постольку, поскольку я сам принял его. Не в этом ли суть всякой дружбы: дарить друг другу возможность называться Возлюбленным?

Да, есть этот голос, голос исходящий и сверху, и из глубины сердца, который тихо шепчет или громко заявляет: «Ты — Мой Возлюбленный, на тебе Мое благоволение». Конечно, не легко слышать этот голос в мире, наполненном голосами, которые кричат: «Бесполезный ты человек, бездарность, ты ничего не стоишь, ты жалок, ты — никто, если, конечно, не докажешь нам обратное».

Эти лживые голоса звучат так громко и настойчиво, что им начинаешь верить. Здесь-то и кроется ловушка, опасность отвергнуть самого себя. Со временем я стал замечать, что самое большое искушение в нашей жизни — не успех, популярность или власть, но неприятие себя. Успех, популярность и власть, действительно, могут быть большими искушениями, но их соблазнительность часто является частью одного большего искушения — не принимать себя. Когда мы соглашаемся верить голосам, называющим нас бесполезными и недостойными людьми, успех, популярность и власть легко воспринимаются как удачные методы решения проблемы. Но настоящая ловушка, однако, кроется в неприятии себя таким, как ты есть. Не перестаю удивляться, как быстро я уступаю этому искушению. Когда меня обвиняют или критикуют, отвергают, предают или бросают, я го-морю себе: «Ну вот, теперь опять ясно, что я ничто». Вместо того чтобы критически рассмотреть все обстоятельства или разобраться в своих способностях и способностях других, я склонен винить себя не только в том, что я сделал, но и за то, что я такой, как я есть. Моя темная сторона шепчет: «Я бесполезный человек... Я заслуживаю только того, чтобы меня оттолкнули, забыли, отвергли и бросили».

Вам, может быть, покажется, что вы больше склонны к высокомерию, чем к неприятию себя. Но подумайте, разве высокомерие — не оборотная сторона неприятия себя? Разве высокомерный человек не ставит себя на пьедестал, чтобы никто не видел его таким, какой он есть в своих собственных глазах? Может быть, в конце концов, высокомерие — просто еще один способ избавиться от чувства собственной ничтожности? Самоотрицание и высокомерие в равной степени вырывают нас из реальной жизни и делают очень сложным, практически невозможным мирное сосуществование людей. Мне прекрасно известно, что под моим высокомерием скрывается изрядная доля сомнений, так же, как за моим отказом принимать себя прячется гордость. Надуваюсь ли я от гордости или сморщиваюсь от низкой самооценки, я теряю контакт с тем, кто я есть на самом деле, и искажаю свое представление о реальности.

Я надеюсь, что ты сможешь как-то распознать в себе искушение неприятия себя, выражается ли оно в высокомерии или в низкой самооценке. Нередко неприятие себя считают невротическим проявлением неуверенного в себе человека. Но в неврозе через психику человека часто дает о себе знать глубоко спрятанная от всех темная сторона души: болезненное ощущение, что среди других людей тебе не место. Неприятие себя — самый большой враг духовной жизни, потому что оно противоречит голосу, идущему свыше, называющему нас «Возлюбленными». Быть Возлюбленным — вот глубочайшая истина нашего существования.

Я говорю об этом так прямо и просто, потому что, хотя опыт Возлюбленного никогда не отсутствовал в моей жизни полностью, я никогда не считал его основополагающим. Я продолжал накручивать большие или маленькие круги, опять и опять стремясь найти кого-то или что-то, что убедило бы меня в том, что я — Возлюбленный.

Каким-то образом я отказывался слышать голос, говорящий из самой глубины моего существа: «Ты — Мой Возлюбленный, на тебе Мое благоволение». Голос всегда был там, но, похоже, я предпочитал слышать другие, более громкие голоса, говорящие: «Докажи, что ты чего-то стоишь; соверши что-то существенное, эффектное или убедительное, и ты заработаешь любовь, которой ты так жаждешь». В результате тихий, ненавязчивый голос, говорящий в тишине и уединении моего сердца, оставался неуслышанным или, по меньшей мере, неубедительным.

Возможность услышать тихий, ненавязчивый голос, зовущий меня Возлюбленным, представлялась мне бессчетное количество раз: мои родители, друзья, учителя, ученики и многие незнакомые люди, встречавшиеся мне на пути, — голос свыше на разные лады говорил через исех них. Многие люди заботились обо мне с добротой и нежностью. Меня учили и наставляли с терпением и настойчивостью. Меня поддерживали, когда я был готов сдаться, и помогали пробовать еще и еще раз, когда что-то не получалось. Меня награждали и хвалили за успех... Но все же всех этих знаков любви оказалось недостаточно, чтобы убедить меня в том, что я — Возлюбленный. Под кажущейся твердой уверенностью в себе я продолжал терзаться вопросом: «Если бы все те, кто проявляют ко мне столько внимания, видели и знали мое сокровенное "я", любили бы они меня так же?». Это мучительное сомнение, прочно засевшее в темных уголках моей души, продолжало следовать за мной по пятам и заставляло убегать из того самого места, где можно было услышать тихий голос, называющий меня Возлюбленным.

Думаю, ты понимаешь, о чем я говорю. Разве не так же, как я, ты надеешься, что придет человек или случай и даст тебе это окончательное чувство внутреннего благополучия, без которого тебе нет покоя? Не думаешь ли ты: «Может быть, эта книга, идея, семинар, поездка, работа, страна или отношения утолят мое глубочайшее чаяние»? Но до тех пор, пока ты ждешь этого таинственного момента, ты будешь продолжать суетливо бежать в постоянной тревоге и беспокойстве, с завистью и гневом, никогда не получая удовлетворения. Ты уже знаешь, что именно эта мания заставляет нас продолжать жить и действовать. Но, одновременно, она же заставляет сомневаться, добиваемся ли мы чего-нибудь в конечном итоге. Это — путь к духовному истощению и разрушению. Это — путь к духовной смерти.

Но ни ты и ни я не обязаны убивать себя. Каждый из нас назван Возлюбленным. Мы глубоко любимы еще прежде, чем наши родители, жены и мужья, дети и друзья любят или ранят нас. Это — величайшая истина всей жизни. Это истина, которую я хотел бы подарить тебе. Это истина, открывшаяся через голос с небес, говорящий: «Ты — Мой Возлюбленный».

Прислушиваясь к этому голосу с напряженным вниманием, я слышу в глубине сердца слова: «Я назвал тебя по имени. С самого начала ты Мой, и Я твой. Ты — Мой Возлюбленный, на тебе Мое благоволение. Я слепил тебя в глубинах земли и соткал тебя в лоне матери. Я начертал твое имя на Моих ладонях и спрятал тебя в Своих объятьях. Я смотрю на тебя с бесконечной нежностью и забочусь о тебе больше, чем самая любящая мать заботится о ребенке. Я сосчитал каждый волос на твоей голове и веду тебя по всем твоим путям. Куда бы ты ни шел, Я иду с тобою, и где бы ты ни остановился отдохнуть, Я храню тебя. Я дам тебе пищу, которая удовлетворит всякий голод, и воду, которая утолит всякую жажду. Я не буду прятать от тебя Свое лицо. Я — твой отец, твоя мать, твой брат, твоя сестра, твой любимый и твой муж... да, и даже твой ребенок... где бы ты ни был, Я с тобой. Ничто никогда не разделит нас. Мы — едины».

Каждый раз, когда ты внимаешь голосу, называющему тебя Возлюбленным, ты открываешь в себе желание слушать этот голос долго и внимательно. Можно сравнить это с открытием колодца в пустыне. Стоит прикоснугься к влажной земле, и появляются силы, чтобы рыть глубже.

В последнее время я немного занимался таким «копанием» и знаю, что только еще начинаю видеть маленькую струйку, поднимающуюся из огромного источника, таящегося под пустыней моей жизни. Слово «копать», должно быть, не очень подходит, потому что оно сразу вызывает мысли о тяжелой и мучительной работе, которая в конце приведет меня в место, где я смогу утолить жажду. Возможно, нам просто нужно размести сухой песок, засыпавший колодец. Конечно, в моей жизни могла уже образоваться целая куча сухого песка, но Тот, Кто жаждет утолить нашу жажду, поможет справиться с ней. Нам только нужно страстно желать найти воду и пить.

Ты прожил меньше лет, чем я. Может быть, ты предпочтешь еще немного осмотреться, чтобы убедиться, что духовная жизнь действительно стоит всех этих усилий. Но я смотрю на тебя с долей нетерпения, мне не хочется, чтобы ты терял слишком много времени! У меня впереди меньше лет, чем осталось позади. У тебя, надеюсь, наоборот. Поэтому я уже сейчас хочу уверить тебя, что не стоит попадать в водоворот поисков, которые не ведут никуда. Не стоит становиться жертвой манипуляций этого мира или впадать в зависимость от людей и вещей. Ты свободен сейчас сделать шаг к настоящей внутренней свободе и обрести ее.

Итак, если ты хочешь вступить на путь Возлюбленного, мне многое нужно сказать тебе, потому что путь духовной жизни требует не только решимости идти, но и некоторого представления о местности, которую предстоит пересечь. Я не хочу, чтобы тебе пришлось, подобно нашим прародителям, бродить по пустыне целых сорок лет. Не желал бы тебе даже, чтобы ты пребывал там столько, сколько я. Ты очень дорог мне, ты — друг, которого я люблю всем сердцем. Конечно, каждый должен пройти свой путь сам, но я верю, что мы можем помочь близким нам людям не повторить наши ошибки. На пути духовной жизни нам нужны проводники. На следующих страницах я хотел бы стать таким проводником для тебя. Если тебе интересно, надеюсь, ты отправишься в путь.

Дорогой друг! В том, чтобы быть Возлюбленным, лежит и начало, и полное осуществление жизни Духа. Я говорю так, потому что стоит нам на мгновение увидеть истину, как мы вступаем на путь поиска полноты этой истины, и мы не найдем покоя, пока не успокоимся в ней. Признавая себя Возлюбленными, мы получаем возможность стать самими собой. Нам предстоит великое духовное путешествие, после которого мы станем Возлюбленными. Об этом прекрасно пишет Августин: "Не знает покоя сердце мое, пока не успокоится в Тебе". Я знаю это, ибо когда ищу Бога, всегда напряженно стремлюсь открыть полноту Любви, я всегда тоскую по полноте истины, и это свидетельствует о том, что мне уже было дано вкусить, что такое Бог, Любовь и Истина. Я только могу искать то, что в какой-то мере уже нашел. Как я могу искать красоту и истину, если в глубине сердца я уже не знаю их? По всей видимости, в душе каждого человека хранятся воспоминания о потерянном рае. Может быть, слово «невинность» даже подходит лучше, чем «рай». Мы все были невинны, прежде чем почувствовали вину; мы находились в свете, прежде чем погрузились во тьму; мы были дома, прежде чем начали искать путь домой. Глубоко в тайниках нашего ума и сердца скрыто сокровище, которое мы ищем. Мы знаем: оно бесценно, — и знаем, что в нем мы обретем долгожданный дар: жизнь, которая побеждает смерть.

Если мы действительно не только уже Возлюбленные, но и должны стать Возлюбленными, если мы действительно не только уже дети Бога, но и должны стать детьми Бога, если мы действительно не только уже братья и сестры, но должны стать братьями и сестрами, — если все это так, с чего нам начать? Если духовная жизнь не только способ существования, но и способ становления, то какова природа этого становления?

Ты человек прагматичный и, вероятно, спросишь: как нам преодолеть путь от первой до второй невинности, от первого до второго детства, от того, чтобы быть Возлюбленным, до того, чтобы вполне стать им. Это вопрос чрезвычайной важности, потому что он заставляет нас освободиться от всякого романтизма или идеализма и обратиться к нашей конкретной жизни. Становиться Возлюбленным значит воплощать истину о том, что ты Возлюбленный, во всех своих мыслях, словах и делах. Это влечет за собой долгий и болезненный процесс вхождения в истину или, скорее, воплощения ее. Пока «называться Возлюбленным» остается немногим более чем прекрасной мыслью или возвышенной идеей, парящей над моей жизнью и защищающей меня от депрессии, на самом деле ничего не изменилось. Необходимо стать Возлюбленным в будничной жизни, постепенно преодолевая пропасть между моим призванием и множеством конкретных моментов повседневности. Становиться Возлюбленным значит «впускать» истину, открытую мне свыше, в обыденность того, о чем я действительно думаю, говорю и что делаю изо дня в день.

Я думаю о твоей жизни, жизни Робин и твоих друзей, и я прекрасно понимаю, как нелегко вам приходится. Вы с Робин живете в центре Нью-Йорка в маленькой квартирке; тебе нужно все время работать, чтобы хватало денег платить за квартиру и покупать еду; у тебя тысячи мелочей, о которых надо позаботиться: позвонить, написать письмо, купить и приготовить продукты, встретиться с родственниками и друзьями, быть в курсе того, что происходит в городе, стране, мире. Для одного человека это слишком! И обычно эти простые конкретные аспекты жизни и снабжают нас материалом для разговоров. Вопрос «Как дела?» обычно порождает вполне приземленные рассказы о семье, родственниках, здоровье, работе, деньгах, друзьях и планах на ближайшее будущее. Вместе с тем с него редко начинаются размышления об истоках и целях нашего существования. Но я все равно убежден, что источник и цель нашей жизни имеют непосредственное отношение к тому, как мы думаем, говорим и действуем в повседневной жизни. Когда в глубине сердца мы уверены в том, что мы — Возлюбленные, и наши величайшие радость и покой происходят из полного принятия этой истины, это, безусловно, должно проявляться и ясно ощущаться даже в том, как мы едим и пьем, разговариваем и любим, играем и работаем. Когда глубинные течения нашей жизни не проявляются на ее поверхности, наша воля к жизни угасает, и мы погружаемся в апатию и скуку, даже если заняты бурной деятельностью.

Итак, передо мной стоит задача описать, как человек становится Возлюбленным и как этот процесс обнаруживается в нашей повседневной жизни. Я попытаюсь описать движения Духа, происходящие внутри и вокруг нac. Ты знаешь, мы живем в «век психологии». Мы очень много знаем о наших эмоциях, страстях и чувствах. Для нас очевидна связь между тем, что происходило с нами в детстве, и нашими сегодняшними поступками. Мы стали знатоками своего психосексуального развития и легко распознаем моменты, когда в нас зарождается "комплекс жертвы", и моменты истинной свободы. Мы знаем, что такое защитное поведение, и слышали о проецировании собственных потребностей и страхов на других, и мы знаем, что наша неуверенность в себе может серьезно помешать проявлению нашей творческой натуры. Но я хочу спросить: способны ли мы описать наше духовное путешествие с такой же ясностью, с которой привыкли описывать психологическое? Может ли произойти такая же близкая встреча с таинственным процессом, делающим нас Возлюбленными, как с силами, движущими нашим бессознательным?

Ты, возможно, засомневаешься, так ли уж велика разница между психодинамикой и движениями Духа. Я думаю, она действительно велика, хотя эти сферы самым разным образом сцепляются и переплетаются. Мне хотелось бы описать, как движения Духа любви проявляются в нашей жизни и как нам научиться распознавать эти движения и отзываться на них своими действиями.

Есть четыре слова, которые помогают мне распознать движения Духа в жизни: «взят», «благословен», «надломлен» и «отдан». В них — суть моей жизни священника, потому что каждый день, когда я и члены моей общины собираемся вместе вокруг стола, я беру хлеб, благословляю его, преломляю его и даю его. Эти слова характеризуют и сущность моей жизни христианина, потому что христианин призван быть хлебом мира — хлебом, который берут, благословляют и дают. Но важнее, однако, то, что они выражают суть моей человеческой жизни, потому что в любой момент где-то, каким-то образом она берется, благословляется, преломляется и дается.

Хочу сказать тебе, что эти четыре слова стали самыми важными в моей жизни. Их смысл открывался мне постепенно, и я чувствую, что никогда не постигну их во всей полноте. Это и глубоко личные, и полностью универсальные слова. Они выражают истину мира высокой духовности и истину мира, дальше всего отстоящего от всякой религиозности. Они возносятся ввысь и достигают самого дна, они объемлют и Бога, и людей. Они коротко выражают сложность жизни и содержат в себе ее беспрерывно развертывающуюся тайну. Они — ключи к пониманию не только жизней великих пророков Израиля и жизни Иисуса из Назарета, но и наших жизней. Я выбрал их не только потому, что они так глубоко запечатлены в моем сердце, но и потому, что с их помощью я нахожу путь к тому, чтобы стать Возлюбленным Божьим.

Взят

Быть возлюбленными прежде всего означает понимать, что Бог взял тебя. Это может звучать странно, но именно понимая это, ты можешь называться Возлюбленным. Раньше я уже писал, что желание стать Возлюбленным возникает в нас только тогда, когда мы знаем, что мы уже Возлюблены. Поэтому первый шаг в духовной жизни — всем своим существом признать: я тот, кого Бoг взял.

Возможно, стоит заменить слово «взять», какое-то холодное и неприятное, более теплым, привлекательно звучащим словом с тем же смыслом «избрать». Как дети Божьи, мы избраны свыше.

Я надеюсь, слово «избранный» затронет в тебе то, что имеет для тебя глубокий личный смысл. Как иудей ты знаешь, что с правом называться избранным народом связано много и хорошего, и плохого. Ты рассказывал о богатой истории твоей семьи, глубокой вере бабушки и дедушки и многих традициях, связывающих твоих родителей со священной историей твоего народа. Но ты рассказывал мне и об ужасах погромов в «прошлой жизни» и мучительно длинном пути, приведшем твоих мать и отца в Америку. Хотя сам ты не подвергался преследованиям, ты знаешь, что они — часть твоей судьбы. Ты показал мне, что антисемитизм в той или иной форме всегда таится где-то рядом, и недавние события — и в Европе, и в США — только подтверждают твою уверенность, что привычка винить во всем евреев не осталась целиком в прошлом. Я не удивился бы, если бы ты сказал, что часть тебя протестует против самой идеи избранности. Это чувство мне знакомо. Я священник, и меня нередко воспринимают как особенного человека, отделенного для исполнения определенной задачи, призванного быть «другим». Часто я пытался показать или доказать, что я — это «просто я» (это одно из шутливых объяснений инициалов в моем имени. J.M. —just me, или «просто я»!) и что у меня не было ни малейшего желания, чтобы меня ставили на пьедестал и относились ко мне как к кому-то особенному. Я чувствовал, как чувствуешь и ты, что когда с тобой обращаются как с избранным, вероятность того, что тебя будут гнать, так же велика, как и вероятность того, что тобой будут восхищаться.

Однако я все равно глубоко уверен в том, что мы не можем жить духовной жизнью, не признав для себя, что мы «взяты», или «избраны». Позволь мне рассказать об этих словах поподробнее. Зная, что я избран, я знаю, что во мне увидели особенного человека. Кто-то отметил мою уникальность и захотел познакомиться со мной, приблизиться ко мне, полюбить меня. Когда я пишу тебе, что, как Возлюбленные, мы избраны Богом, я имею в виду, что Бог смотрел на нас с начала времен и видел нас уникальными, особенными, драгоценными созданиями. Мне трудно выразить, как много значит для меня слово «избранный», но надеюсь, что ты готов прислушаться к голосу своего сердца. Целую вечность, задолго до того как ты родился и стал частью истории, ты был запечатлен у Бога в сердце. Задолго до того как твои родители восхищались тобой, или друзья признали твои способности, или твои учителя, коллеги и начальство стали поощрять тебя, ты уже был избран. Глаза любви видели тебя драгоценным, бесконечно прекрасным, неизменно значимым. Когда любовь избирает, она избирает абсолютно точно, улавливая уникальную красоту избранного. Ее выбор не позволяет никому другому почувствовать себя оставленным.

Здесь открывается глубокая духовная тайна: если кто-то избран, это не означает, что другие отвергнуты. Это очень трудно постичь в нашем мире конкуренции. Вспоминая случаи, когда меня избирали, я тут же вспоминаю, и как другие оказывались за бортом, и наоборот: когда меня не выбрали в футбольную команду, не выбрали лидером дозора скаутов или когда меня выбрали старшим в группе готовящихся стать священниками, награждали особыми призами, всегда, рядом с улыбками, вижу слезы, а рядом со слезами —улыбки. Соревнование и сравнение всегда сопровождают нашу жизнь. Как часто мне помогали слова: «То, что тебя не выбрали, не означает, что ты ничего не стоишь, просто кто-то оказался чуть-чуть лучше». Но и они не очень утешали, потому что я всегда все равно чувствовал себя отверженным. Когда же выбор падал на меня и я оказывался лучшим, я всегда чувствовал, как разочарованы те, кто не смог попасть на мое место. И тогда мне было важно слышать: «То, что тебя выбрали, еще не означает, что другие ничего не стоят, просто ты оказался чуть лучше». Но опять эти слова не слишком-то утешали, потому что я не мог сделать других такими же счастливыми, как я. В этом мире быть избранным всегда означает, что ты противопоставлен другим. Ты знаешь, как в нашем обществе, где идет постоянное соревнование, за избранными наблюдают особенно пристально. Целые журналы посвящены «героям» спорта, кино, музыки, театра и других областей, в которых можно выделиться. Они — немногие избранные, и их поклонники, читатели, слушатели, зрители чувствуют себя увереннее, зная, что они есть, или стараясь находиться рядом с ними.

Но все это абсолютно не то же самое, что быть избранным Возлюбленным Бога. Другие не исключаются при этом, а присоединяются. Другие не отвергаются как менее ценные, а принимаются каждый в своей исключительности.

Это не выбор соперничества, а выбор сострадания. В нашей голове такое укладывается с трудом. Возможно, никогда и не уложится до конца. Наверное, только наши сердца способны вместить это. Каждый раз, когда мы слышим об «избранных людях», «величайших талантах» или «особо близких друзьях», мы думаем о некой элите, и в нас просыпаются чувства ревности, гнева, обиды. Нередко неприятие других как избранных порождает агрессию, жестокость и даже войны.

Но я прошу тебя: не уступай слово «избранный» миру. Рискни сделать его своим, даже зная, что так часто его понимают неправильно. Помни, что истина состоит в том, что ты избран. Эта истина — то основание, на котором можно построить жизнь Возлюбленного. Когда ты забываешь о своей избранности, ты подвергаешься искушению отвернуть себя, и это искушение делает невозможным жизнь Возлюбленного.

Внутри и вокруг слышатся ранящие нас голоса: «Ты — посредственность, ты всего лишь один индивид среди миллионов, твоя жизнь — еще один голодный рот, твои желания — еще одна проблема, которую надо решать». Давление этих голосов растет, особенно в наше время, отсюда столько сломанных судеб. В нашем обществе столько детей, для которых мир навсегда остается чужим. За их напряженными улыбками прячется вопрос: «Нужен ли я кому-нибудь?». Некоторым подросткам приходится слышать от мамы: «Я вообще-то тебя не планировала, но когда узнала, что беременна, все же решила родить... Ты получился случайно». Такие слова, такое отношение лишают человека чувства «избранности». Наш мир полон людьми, которые живут с мыслью, что лучше бы им было вовсе не родиться. Когда мы не чувствуем любви тех, кто дал нам жизнь, мы страдаем от низкой самооценки, которая может вылиться в депрессию, приступы отчаяния и даже самоубийство.

Посреди всей этой боли нам нужно собрать все свое мужество и вернуть себе имя избранных Богом, даже если мир нас отвергает. До тех пор пока мы будем позволять родителям, братьям и сестрам, учителям, друзьям и возлюбленным определять, избраны мы или нет, мы останемся в плену удушающего кошмара, принимающего или отвергающего нас мира, живущего по законам успеха и власти. Такое противопоставление может потребовать напряженных усилий целой жизни, потому что мир настойчиво пытается затянуть нас во мрак сомнений по поводу нашей состоятельности, он навязывает нам низкую самооценку, отвержение себя, депрессию. Легче всего манипулировать неуверенными в себе, напуганными людьми, лишенными чувства собственного достоинства. Великая духовная битва начинается, — чтобы никогда уже не закончиться, — когда мы возвращаем себе право считаться избранными. Прежде чем на нас посмотрели люди, нас видели любящие глаза Бога. Прежде чем кто-то услышал наш крик или смех, нас слышит наш Бог, для которого важно каждое наше слово. Прежде чем к нам обратился первый человек, с нами говорил голос непреходящей любви. Наша ценность, уникальность и индивидуальность приходят к нам не от тех, кто встречаются нам в этой короткой жизни, отсчитываемой боем часов, но от Того, Кто существовал вечно и будет всегда.

Как нам понять, что означает быть избранным, когда мы окружены стеной неприятия? Я уже сказал: нам придется бороться. Есть ли у этой борьбы правила? Попробую сформулировать некоторые из них.

Во-первых, необходимо постоянно срывать маску с мира, обращая внимание на то, что он манипулирует нами, жаждет контроля и власти и, в конечном счете, разрушает нас. Мир часто лжет, выдавая ложный образ тебя самого, и нужно с изрядной долей трезвости напоминать себе об этом. Каждый раз, чувствуя, что тебе причинили боль, тебя оскорбили или отвергли, нужно осмелиться сказать себе: «Эти чувства, какими бы сильными они ни были, сообщают мне неправду о том, кто я. Правда, — даже если я сейчас так себя не чувствую, — в том, что я избран Богом, любим Им, в вечности наречен Возлюбленным и покоюсь вне опасности в Его вечных объятиях».

Во-вторых, нужно находить людей, которые могут сказать истину о тебе и которые напомнят тебе о том, что на самом деле ты — избранный. Да, мы призваны осознанно защищать свое право на избранность и не давать эмоциям, чувствам или страстям убедить нас отказаться от самих себя. Синагога, церковь, община верующих, группа поддержки, семья, друзья, учителя и ученики помогут нам вспомнить истину. Ограниченная, часто надломленная любовь таких же, как мы, людей подталкивает нас к осознанию того, кто мы, напоминает о нашей огромной ценности в глазах Божьих. Это не просто внутренняя жажда, рождающаяся из нашего сердца. Это — истина, открывающаяся нам Тем, кто избрал нас. Поэтому мы продолжаем слушать тех, кто на протяжении веков своей жизнью и словами напоминают нам о ней.

В-третьих, пусть память о твоей избранности приносит тебе радость. Благодари Бога за то, что Он избрал тебя, и благодари всех, кто напоминает тебе о твоей избранности. Благодарность лучше всего помогает глубоко удостовериться в том, что ты не «случайность», а выбор Бога. Важно помнить, как много раз у нас была возможность выразить благодарность, а мы ею не воспользовались. Когда кто-то к нам добр, когда мы хорошо что-то организовали, когда решена какая-то проблема, восстановлены отношения, заживает рана, это самое подходящее время высказать свою благодарность: словами, цветами, телефонным звонком или простым жестом любви. Вместе с тем в тех же ситуациях мы можем предпочесть отнестись к людям критично, со скепсисом, даже цинизмом, потому что когда к нам кто-то добр, мы можем засомневаться в его мотивах; когда мы что-то хорошо организовали, можно было бы сделать это еще лучше; когда решена проблема, на ее месте часто возникает другая; когда восстановлены отношения, всегда встает вопрос: «Как долго это продлится?»; когда затягивается рана, может еще оставаться боль... Если есть возможность для благодарности, всегда можно найти и повод для горечи. Здесь нам предлагается выбор. Мы выбираем быть благодарными или ожесточиться. Мы можем решить в этот конкретный момент осознать нашу избранность или сосредоточиться на темной стороне. Когда мы настойчиво всматриваемся в темные стороны жизни, то со временем полностью погружаемся во тьму. Я каждый день замечаю это в нашей общине. Живущие здесь мужчины и женщины с ограниченными возможностями имеют множество поводов ожесточиться. Многие переживают глубокое одиночество, неприятие семьи и друзей, неудовлетворенное желание иметь спутника жизни и чувство досады на то, что должен постоянно зависеть от других. Все же они в большинстве случаев не озлобляются, а становятся благодарными за множество маленьких радостей жизни: приглашения на обед, поездки за город, празднование дня рождения и, прежде всего, за каждый день, проведенный в общине с друзьями, которые поддерживают их. Они избирают благодарность вместо горечи и становятся источником надежды и вдохновения для тех, кто им помогает и, не имея умственных ограничений, тоже должен делать тот же выбор. Когда мы обращаемся к свету, мы замечаем, что сами все чаще излучаем свет. Поразительно: каждый раз, выбирая благодарность, начинаешь видеть все больше того, за что можно благодарить. Благодарность рождает благодарность так же, как любовь рождает любовь.

Надеюсь, что эти три принципа возвращения наших прав называться избранными помогут тебе жить полной жизнью день за днем. Для меня они стали главными правилами духовной жизни. Практиковать их не так просто, особенно во времена кризиса. Обычно мы не замечаем, как вновь начинаем жаловаться, погружаясь в размышления о том, как нас отвергли, и обдумываем планы отмщения. Но если внимательно относиться к следованию вышеназванным правилам, появятся силы перешагнуть через собственную тень и войти в свет своей истинной природы.

Прежде чем завершить размышления об избранности, позволь мне написать о том, как много значит эта истина для наших отношений с другими. Когда мы признаем и постоянно возвращаемся к признанию себя избранными, мы вскоре обнаруживаем в себе огромное желание показать другим, что они тоже избраны. Вместо того чтобы чувствовать, что мы лучше или ценнее других, осознание избранности открывает нам глаза на избранность других. Огромное счастье быть избранным, когда обнаруживаешь, что избраны и другие. В доме Бога обителей много. Здесь есть место для каждого — уникальное, особое место. Когда мы удостоверяемся в своей ценности в глазах Божьих, мы в состоянии выявить ценность других и их уникальное место в сердце Господа. Я сейчас подумал об Элен, женщине из нашей общины. Когда несколько лет назад она пришла в «Рассвет», я чуждался, даже немного боялся ее. Она жила в собственном мире, произнося лишь слабые звуки, и никогда ни с кем не общалась. Но когда мы узнали ее получше и поверили в то, что и у нее есть нечто уникальное, чем она может поделиться с нами, она постепенно вышла из собственной изоляции, стала улыбаться нам и превратилась в источник огромной радости для всей общины.

Теперь я понимаю, что если бы для меня не была реальна моя ценность, я не смог бы оценить Элен. Пока мною управляли неуверенность в себе и страхи, я не мог найти язык, позволивший Элен раскрыть свою красоту. Но как только я признал свою избранность, я мог быть с Элен как с человеком, который может много, очень много что дать мне. Невозможно соревноваться за любовь Бога. Любовь Божья охватывает всех людей, каждого в своей уникальности. Только когда мы обнаруживаем свое место в любви Бога, нам дается опыт этой всеобъемлющей, не пытающейся сравнивать любви, мы чувствуем себя в безопасности не только с Богом, но и со всеми нашими братьями и сестрами.

Мы с тобой знаем, что в жизни все так и происходит. Мы уже много лет дружим. Вначале нам еще приходилось сравнивать, ревновать, соревноваться. Но со временем, когда для нас стала более очевидна наша уникальность, по большей части, если не вовсе, это соперничество исчезло и нам стало легче поддерживать и вдохновлять друг друга. Мне с тобой так хорошо, потому что я знаю, что ты любишь меня за то, какой я есть, а не просто за то, что я могу для тебя сделать. И тебе нравится, когда я захожу к тебе в гости, потому что тебе известно, как я люблю твою доброту, великодушие и талант, — не потому, что они мне полезны, а просто потому, что ты такой. Глубокая дружба помогает нам увидеть свою избранность и признать ценность друг друга в глазах Бога. Твоя и моя жизнь — каждая — неповторимы. Никто не может прожить твою или мою жизнь и никогда никто не проживет собственную жизнь снова. Наша жизнь—уникальный самоцвет в мозаике истории человечества — бесценна и незаменима.

Быть избранным — основа жизни Возлюбленного. Это жизнь борьбы за признание своей избранности и вместе с тем жизнь, наполненная радостью. Чем больше мы утверждаемся в этом, тем легче нам будет открыть еще одну сторону жизни Возлюбленного — данное нам благословение. Сейчас я расскажу об этом.

Благословлен

Мы — Возлюбленные дети Бога, мы получили Его благословение. Слово «благословение» в последние несколько лет приобрело для меня очень большое значение, и ты — один из друзей, сделавших его таким важным для меня.

Помнишь, как-то субботним утром в Нью-Йорке ты пригласил меня пойти в синагогу? Когда мы пришли, оказалось, что в этот день там отмечали бар-мицва. Молодой человек, которому исполнилось тринадцать лет, был объявлен общиной взрослым. Впервые его пригласили предстоять на службе. Он читал отрывок из Книги Бытия и произнес короткую речь о важности защиты окружающей среды. Его новая роль была подтверждена раввином и друзьями и благословлена родителями. Мне впервые пришлось присутствовать на бар-мицва, и я был глубоко тронут, особенно словами благословения, произнесенными родителями. Я и сейчас помню, как отец говорит: «Сын, что бы ни случилось с тобой, будешь ты успешным человеком или нет, будешь ты важным человеком или нет, будешь ты здоровым человеком или нет, всегда помни, как сильно твоя мать и я любим тебя». Когда он произнес это перед лицом всей общины, мягко смотря на стоящего перед ним сына, к глазам у меня подступили слезы, и я подумал: «Как много может такое благословение!».

Я все больше убеждаюсь в том, как нам, испуганным, тревожным, неуверенным в себе существам, нужно благословение. Родители должны благословлять детей, а дети родителей. Нам всем нужно благословение друг друга: учителям и последователям, раввинам и ученикам, епископам и священникам, врачам и пациентам.

Давай я сначала скажу тебе, что я подразумеваю под словом «благословение». В латыни используется слово benedicere. В английском языке слово benediction используется в обрядах многих церквей и буквально обозначает говорить (diction) хорошо (bеnе), то есть говорить о ком-то хорошие слова. Для меня это очень важно. Мне нужно, чтобы обо мне говорили хорошо, и знаю, как это нужно тебе. Сегодня мы часто говорим: «Нам нужно, чтобы нас утверждали в глазах других». Без утверждения ценности нашей личности трудно жить полной жизнью. Наше благословение — это лучшее, что мы можем сделать для человека. Это больше чем слова похвалы или признательности, больше чем восхищение чьим-то талантом или добрым поступком, больше чем оказанное человеку внимание. Благословить значит утвердить, сказать: да, действительно, ты — Возлюбленный. И даже больше, благословение создает реальность, которую обещает. Этот мир полон взаимным восхищением — настолько же, насколько он полон взаимным осуждением. Благословение разрушает барьеры между восхищением и осуждением, между добродетелями и пороками, между добрыми поступками и злыми поступками. Благословение соприкасается с изначальной благостью другого и вызывает к жизни его природу Возлюбленного.

Недавно в моей общине у меня была возможность глубоко пережить силу истинного благословения. Незадолго до того как я приступил к молитве в одном из наших домов, Джанет, из нашей общины, сказала мне:

— Генри, ты можешь меня благословить?

В ответ я несколько механически начертал знак креста у нее на лбу. Но вместо благодарности она запротестовала:

— Нет, это не то. Я хочу, чтобы ты благословил меня по-настоящему!

Я внезапно осознал, что пытался с помощью ритуала отмахнуться от нее, и сказал:

— Прости меня... Давай я благословлю тебя по-настоящему, когда мы соберемся вместе на молитву.

Она с улыбкой кивнула, и я понял, что от меня требовалось что-то особенное. После молитвы на пол вокруг меня присели человек тридцать, и я сказал:

— Джанет попросила меня, чтобы я дал ей необычное благословение. Она чувствует, что ей это сейчас нужно.

Когда я произносил эти слова, я еще не знал, что же на самом деле хотела Джанет. Но она недолго оставляла меня в неведении. Как только я произнес: «Джанет попросила меня, чтобы я дал ей необычное благословение» , — она встала и подошла ко мне. На мне было широкое облачение с просторными рукавами, закрывавшими мои руки по самые кисти. Джанет просто обняла меня и прижалась головой к моей груди. Я спонтанно накрыл ее рукавами так, что она почти исчезла в складках моего облачения. Так мы и стояли.

— Джанет, я хочу, чтобы ты знала, что ты — Возлюбленная Дочь Бога, — сказал я, — Ты очень дорога Ему. У тебя прекрасная улыбка, ты так любишь своих домашних, так много делаешь хорошего. Какая ты замечательная! Я знаю, последнее время ты загрустила, на сердце тяжело, но помни, что ты особенная, тебя очень любит Бог и все окружающие тебя здесь люди.

Когда я произнес эти слова, Джанет подняла голову и посмотрела на меня. Судя по ее широкой улыбке, она действительно услышала и приняла слова благословения. Когда она села, Джейн, другая женщина из нашей общины, подняла руку.

— Я тоже хочу получить благословение, — сказала она.

Джанет встала и обняла меня. После того как я сказал ей слова благословения, последовали и многие другие, просившие благословить их. Но самый трогательный момент однако настал, когда один из наших гостей-помощников, 24-летний студент колледжа, поднял руку и спросил:

— А мне можно?

— Конечно, — ответил я. — Подходи.

Он подошел, и, когда мы стояли друг перед другом, я обнял его и сказал:

— Джон, как здорово, что ты здесь. Ты — Возлюбленный Сын Божий. Мы счастливы, что ты с нами. Когда тебе бывает больно и жизнь становится в тягость, всегда помни, что ты любим бесконечной любовью.

Кода я произнес эти слова, он посмотрел на меня, и в глазах у него были слезы:

— Спасибо, большое спасибо!

В тот вечер я понял, как важно благословлять и быть благословенным, и осознал, как это важно для жизни Возлюбленного. Наши слова благословения выражают то благословение, которое каждый из нас получил в вечности. Это то, что позволяет ему раскрыться полностью. Недостаточно просто быть избранным. Нам постоянно нужно получать благословение, позволяющее нам вновь и вновь слышать, что мы принадлежим любящему Богу, который никогда нас не оставит, но всегда будет напоминать нам о любви, ведущей нас по жизни шаг за шагом. Авраам и Сара, Исаак и Ревекка, Иаков, Лия и Рахиль — все они слышали это благословение и через него стали прародителями нашей веры. Они прошли свой долгий и часто тяжелый путь, никогда не забывая, что они были благословенными. Иисус тоже услышал это благословение, после того как Иоанн Креститель крестил Его в реке Иордан. Голос с небес произнес: «Ты Сын Мой Возлюбленный; в Тебе Мое благоволение!». Это были слова благословения, и они поддерживали Христа, и когда Его хвалили, и когда осуждали, когда Им восхищались и когда потом Его приговорили к смерти. Как Авраам и Сара, Иисус всегда знал, что Он был Благословенным.

Я рассказываю тебе все это, потому что знаю, как мы с тобой легко поддаемся настроениям. Вот мы чувствуем себя отлично, а через минуту — мы глубоко несчастны. Вот мы полны новых идей, а вскоре все кажется унылым и мрачным. Вот мы думаем, что можем решить любую проблему мира, а через минуту не в состоянии выполнить даже небольшую просьбу. Эти смены настроений приходят, когда мы не слышим слов благословения, которые слышали Авраам и Сара, Исаак и Ревекка, Иаков, Лия и Рахиль и Иисус и которые дано слышать и нам. Когда нас раскачивает вверх-вниз по легкой ряби на поверхности нашего существования, мы легко попадаемся в сети вводящего нас в заблуждение мира, но когда мы продолжаем слышать тихий уверенный голос, благословляющий нас, мы можем жить с чувством уверенности и благополучия.

Мне кажется, нам не свойственно чувствовать себя благословенными. На твою долю часто выпадали трудные времена, когда ты чувствовал себя скорее проклятым, чем благословенным. Я могу то же самое сказать и про себя. На самом деле, я подозреваю, многие люди страдают от ощущения, что их прокляли. О чем люди разговаривают в обычной жизни — во время обеда в ресторанах, во время перерыва на работе? По большей части эти разговоры состоят из пассивных обвинений и недовольства. Многие люди, и мы с тобой в их числе, чувствуют себя жертвами мира, который не могут изменить, а заголовки газет определенно не способствуют избавлению от этого чувства. Ощущение проклятости возникает скорее, чем чувство благословения, и мы можем подобрать массу подтверждений, питающих его. Мы можем сказать: «Посмотрите, что происходит в мире. Посмотрите на голодных, на беженцев, на заключенных, на больных и умирающих... Посмотрите на бедность, несправедливость и войны... Посмотрите на пытки, убийства, разрушение природы и культуры... Посмотрите, как нам тяжело строить отношения с другими людьми, работать, какое слабое у нас здоровье...». Где же, где благословение? Ощущение, что над нами тяготеет проклятие, приходит само собой. Это подтверждает и внутренний голос, называющий нас злыми, плохими, отвратительными, никчемными, никому не нужными, обреченными на болезнь и смерть. Не правда ли, легче поверить, что мы прокляты, чем, что мы благословлены?

Но все равно я говорю тебе, как Возлюбленному Сыну Бога, ты благословен. Тебе и про тебя говорят хорошее, и это слова правды. Проклятия, — какими бы громкими, яростными, уверенными они ни были, — не есть истина. Это ложь. В эту ложь легко верится, но это не делает ее правдой.

Итак, если в словах благословения мы с тобой слышим о себе правду, а в словах проклятия — ложь, перед нами встает совершенно конкретный вопрос: «Как услышать и принять благословение?». Если то, что мы благословлены, не просто чувство, а истина, формирующая нашу жизнь день за днем, мы должны ясно видеть и ощущать это благословение. Позволь предложить тебе те способы, что помогут принять благословение. Это молитва и присутствие.

Прежде всего, молитва. Для меня молитва все больше и больше состоит в том, чтобы прислушиваться к благословению. Я много читал и писал о молитве, но когда я, в тихом месте, обращаюсь к молитве, я обнаруживаю, что хотя у меня есть склонность много говорить Богу, настоящий молитвенный труд состоит в том, чтобы, замолчав, прислушаться к голосу, который говорит во мне благие слова. Может показаться, что я потакаю себе, но на самом деле это совсем не просто. Я настолько боюсь быть проклятым, услышать, что я ничего не стою или недостаточно хорош, что я быстро поддаюсь искушению превратить молитву в поток слов, и продолжаю говорить, чтобы контролировать страх. Отодвинуть в сторону и заставить замолчать множество голосов, нашептывающих сомнения в моей ценности, и поверить, что я услышу голос благословения, — тут нужны недюжинные усилия!

Ты пробовал хоть раз провести целый час, ничего не делая, только слушая голос, обитающий в глубине твоего сердца? Если нечего смотреть или слушать, не с кем поболтать, нет никакой срочной работы, не надо никому звонить, что ты чувствуешь? Часто в такой ситуации мы вдруг вспоминаем, как много еще надо сделать, и мы тут же решаем покинуть пугающую тишину и вернуться к работе! Нелегко войти в покой и преодолеть множество шумных, настырных голосов этого мира и обнаружить тихий внутренний голос, говорящий: «Ты — мой Возлюбленный Сын, на тебе Мое благоволение». Но если мы все же решимся уединиться и подружиться с тишиной, мы близко познакомимся с этим голосом.

Я не пытаюсь сказать, что однажды ты услышишь этот голос физически. Речь не о галлюцинациях, а о голосе, достигающем «уха» нашей веры, нашего сердца.

Часто тебе будет казаться, что когда ты молишься, ничего не происходит. Ты скажешь: «Я же все время отвлекаюсь». Но если ты научишься проводить полчаса в день, прислушиваясь к голосу любви, ты со временем обнаружишь, что происходит что-то, что ты даже не осознавал. Только взглянув назад, в прошлое, можно обнаружить голос, благословляющий нас. Ты думал, что в то время пока ты слушал, не возникло ничего, кроме путаницы у тебя в голове, но со временем ты увидишь, что с нетерпением ждешь молитвы и чувствуешь разочарование, когда не удается найти для нее времени. Движение Божественного Духа очень мягкое, в нем нет насилия, — Его действие сокрыто. Оно не ищет внимания. Но это движение также настойчиво, обладает огромной силой и глубиной. Оно полностью меняет наши сердца. Добросовестная молитвенная практика открывает тебе, что ты возлюбленный, и дает тебе силы благословлять других.

Позволь, я дам тебе конкретный совет. Голос Духа можно попробовать слушать с помощью какого-то священного текста, — например, псалма или молитвы. Индийский религиозный писатель Исваран Экнат открыл мне, как полезно заучить священный текст наизусть и медленно повторять его про себя, слово за словом, предложение за предложением. Так слышание голоса любви становится не просто пассивным ожиданием, а активным вниманием к голосу, который говорит нам словами Писаний.

Многие из моих получасовых молитв я провел, только повторяя слова молитвы святого Франциска: «Господи, сделай меня орудием Твоего мира. Чтобы я сеял любовь там, где ненавидят...». Эти слова, проникая из моего разума в сердце, пробуждают во мне, по ту сторону неугомонных эмоций и чувств, покой и любовь, о которых я просил в словах.

Так я научился справляться с моей рассеянностью. Когда я замечал, что мысли разбегаются во все стороны, я всегда мог вернуться к моей простой молитве и таким образом вновь прислушаться в сердце к голосу, который я так жаждал услышать.

Мой второй совет, — как пребыть в благословении, — касается опыта присутствия. Под присутствием я понимаю внимание к благословениям, которые ты получаешь день за днем, год за годом. Проблема современной жизни в том, что мы слишком заняты поисками самоутверждения в неподходящих местах, чтобы заметить, как нас благословляют. Часто люди говорят о нас хорошее, по мы отмахиваемся от них фразами вроде: «Да ладно, забудьте, да не стоило и говорить...», — и так далее. Эти слова обычно считаются проявлениями скромности, но на самом деле они свидетельствуют о том, что мы уклоняемся от благословения, которое дается нам. Мы слишком занятые люди, нам не до того, чтобы принимать благословения. Возможно, то, что люди так редко по-настоящему благословляют, — печальное следствие того, что людей, готовых и способных принять такое благословение, мало. Нам чрезвычайно сложно остановиться, прислушаться, обратить на кого-то внимание и вежливо принять то, что нам дают как благословение.

Жизнь среди людей с ограниченными умственными возможностями помогает мне ясно видеть все эти вещи. От внешне беспомощных людей исходит множество благословений, но я всегда занят, всегда гонюсь за чем-то чрезвычайно важным, — как я могу принять их? Адам, один из членов моей общины, не может разговаривать, не может самостоятельно ходить, не может есть без посторонней помощи, не может сам одеваться и раздеваться. Но у него масса благословений для тех, кто находит для него время — время побыть с ним, прикоснуться к нему или просто посидеть рядом. Мне еще не приходилось встречать человека, который провел бы с Адамом много времени и не ощутил бы благословения. Это благословение, рождающееся из простого присутствия. Но ты, конечно, прекрасно понимаешь, как тяжело дается такое простое присутствие. Всегда еще столько всего нужно сделать, столько проблем решить и столько заданий выполнить, что простое присутствие легко посчитать пустой тратой времени. Но все же без осознанного желания «тратить» время сложно получить благословение.

Внимательное присутствие может помочь нам увидеть, сколько благословений ожидают нас в этом мире: благословение бедных, останавливающих нас на дороге; благословение цветущих деревьев и свежих бутонов, которые рассказывают нам о новой жизни; благословение музыки, живописи, архитектуры и т. д., но важнее всего — благословение, приходящее к нам через слова благодарности, поддержки, симпатии и любви. Это благословенное сокровище не нужно изобретать. Оно уже здесь, окружает нас повсюду. Но нужно быть внимательными, чтобы не пропустить его. Это действие Духа, который не навязчив. Он просто мягко напоминает нам о прекрасном, сильном, но тайном голосе Того, Кто назвал нас по имени и говорит нам слова любви.

Прежде чем закончить этот разговор о нашем благословении, я должен сказать, что признание того, что ты благословен, всегда рождает глубокое желание благословлять других. Отличительная черта благословенных к том, что куда бы они ни шли, они всегда говорят другим слова благословения. Благословлять других, говорить о них хорошее, обнаруживать их красоту и правду о них потрясающе легко, но только если ты сам осознаешь свое благословение. Тот, кто благословен, всегда благословляет других. И люди так нуждаются в этом! Это очевидно. Никто не возрождается к жизни через проклятия, сплетни, осуждение, обвинения. Вся эта чернота постоянно окружает нас. Но тьма порождает только тьму, разрушения и смерть. Как благословенные, мы можем идти по миру, неся благословение. Для этого не нужно применять массу усилий. Это естественное состояние сердца. Когда внутри мы слышим голос, называющий нас по имени и благословляющий нас, тьма не властна над нами. Голос, называющий нас Возлюбленными, даст нам слова благословения для других и откроет им, что они благословлены не меньше нас.

Ты живешь в Нью-Йорке, я — в Торонто. Когда ты идешь по Коламбус-авеню, а я по Йондж-стрит, у нас нет иллюзии по поводу окружающей нас тьмы. Одиночество, бесприютность и хрупкость людей очевидны. Но все эти люди нуждаются, чтобы их благословили. И благословение может исходить только от тех, кто сам его слышал. Теперь я готов писать тебе о том, что нелегко выразить словами, — о том, что все мы надломлены.

Надломлен

Пришло время поговорить о присущей каждому из нас надломленности. В твоей жизни была своя доля страданий. Так же и у меня, и у всех людей, которых мы знаем и о которых нам приходилось слышать. Реальность нашей надломленности настолько осязаема и очевидна, что часто трудно поверить в возможность думать, говорить и писать о чем-то кроме нее.

С нашей самой первой встречи мы с тобой вступили в разговор о страдании и боли. Ты хотел что-то написать обо мне в приложение к «Нью-Йорк таймc», посвященное Коннектикуту. Я рассказал тебе, что пишу для того, чтобы справиться с чувством одиночества и изоляции, со многими страхами, собственной незащищенностью. Когда речь пошла о тебе, ты рассказал мне, как разочарован своей работой, как не хватает ни времени, ни денег на то, чтобы написать роман, и о своей неуверенности в том, куда вообще тратится твоя жизнь. В годы, последовавшие за первой встречей, мы стали чаще рассказывать друг другу о страданиях и боли. В сущности, именно то, что мы делились своими бедами, стало важным качеством нашей дружбы.

Тебе пришлось пройти через расставание с любимым человеком и развод, я пережил затяжную депрессию. Ты разочаровывался в работе, никак не мог определиться с призванием в жизни, а я сгибался под непомерным грузом дел, часто страдая от истощения и безысходности.

Когда мы вновь и вновь встречались, мы все больше узнавали о неустроенности наших судеб. В этом нет ничего необычного. При встрече люди чаще всего разговаривают о том, как тяжело им живется. Самые знаменитые музыкальные сочинения, лучшие картины и скульптуры мира, самые читаемые книги выражают осознание человеком своей надломленности. Надломленность не скрывается в глубинах нашего сознания, мы все прекрасно знаем, что никто не избежит смерти — самого радикального проявления нашей слабости перед лицом этого мира.

Вождям и пророкам Израиля, — несомненно, людям избранным и благословенным, — жилось нелегко. И мы, возлюбленные дети Бога, также не можем избежать Поли и страданий.

Я многое хотел бы рассказать тебе о нашей надломленности. С чего же начать?

Может быть, проще всего вначале сказать, что наша надломленность помогает нам понять, кто мы такие. Наши страдания и боль не просто докучливые помехи В ровном течении нашей жизни, напротив, они выявляют нашу уникальность и индивидуальность. Моя боль говорит тебе нечто особенное обо мне. Твоя боль говорит мне нечто особенное о тебе. Поэтому, когда ты рассказываешь мне о своей боли, — это огромная честь для меня, и, рассказывая тебе о моей уязвимости, я выражаю тебе свое доверие. Наша надломленность всегда остается для нас чем-то глубоко личным, интимным и уникальным. Я абсолютно убежден в том, что страдание каждого человека глубоко отличается от страдания любого другого. Конечно, мы можем сравнивать, можем говорить о большем или меньшем страдании, но, в конечном счете, твоя боль и моя боль настолько глубоко личностны, что, сравнивая, мы не можем даже надеяться получить утешение и успокоение. В сущности, я больше благодарен человеку, который в состоянии признать, что я очень одинок в моей боли, чем тому, кто пытается объяснить мне, что и многие другие испытывают ту же или еще большую боль.

Наша боль принадлежит нам и никому другому. Наша надломленность так же уникальна, как наша избранность и благословенность. То, как страдаем мы, в той же степени выражает нашу индивидуальность, как и то, как мы принимаем весть о том, что мы избраны и благословлены.

Боль путает нас, но мы, Возлюбленные, призваны принять свою надломленность, как мы принимаем избранность и благословение.

Попробую теперь написать о том, как мы страдаем. Я уже сказал, что страдание каждого уникально, но в нашем обществе более всего люди страдают от душевных мук. Да, многие люди страдают от ограничений умственного и физического характера. У нас много бедных, бездомных, безработных. Но страдание, с которым я сталкиваюсь изо дня в день, — это, прежде всего, страдание людей, чьи сердца были разбиты. Вновь и вновь я становлюсь свидетелем разрушенных отношений между мужем и женой, родителями и детьми, возлюбленными, друзьями и коллегами. На Западе самую большую боль приносит чувство отверженности, безразличия, презрения и одиночества. В общине с нами живут люди с очень сложными физическими недостатками, но основной источник страданий для них не сами ограничения, а сопутствующее им чувство, что они бесполезные, никчемные люди, которых никто не ценит и не любит. Намного проще смириться с тем, что не можешь говорить, ходить или самостоятельно есть, чем согласиться с тем, что для другого человека ты—пустое место. Человеку свойственно с огромной стойкостью переносить огромные лишения, но когда мы ощущаем, что нам другому нечего дать, мы почти перестаем владеть собой. На уровне инстинкта мы знаем, что источник радости в жизни в том, чтобы жить в единстве с другими, а источник боли — в множестве ситуаций, когда нам это не удается.

Чаще всего и наиболее болезненно наша надломленность проявляется в том, что касается вопросов пола. Трудности, испытываемые мной и моими друзьями, свидетельствуют о центральном значении нашей сексуальности для того, как мы чувствуем себя и что мы о себе думаем. Наша сексуальность открывает нам, как сильно мы нуждаемся в общении. Но жажда нашего тела — жажда прикосновения, объятий, близости человека, которому можно довериться, — открывает глубочайшую потребность нашего сердца и свидетельствует о поиске единения с другими. Именно эта жажда общения становится источником самых сильных страданий. Наше общество настолько разъединено, жизнь в семье настолько часто разбивается о физические и эмоциональные барьеры, наши дружеские отношения настолько случайны, наши сексуальные контакты так мимолетны и часто так утилитарны, что в мире остается мало мест, где мы чувствуем себя в безопасности. Я постоянно замечаю, как напряжено мое тело, как в любой момент я готов защищаться, как редко я чувствую себя комфортно. Если, скажем, взглянуть на мой пригород Торонто, со всеми его претенциозными особняками, уродливыми торговыми центрами, разбросанными повсюду для повышения эффективности потребления, рекламными щитами, соблазнительно обещающими комфорт и релаксацию, в то время как уничтожаются леса, высыхают реки, олени, кролики и птицы изгоняются из моего окружения, становится понятно, почему и мое тело неудержимо стремится к ласковому прикосновению и ободряющим объятиям. Ведь все вокруг доводит нашу чувственность до максимума, а то, что предлагается для удовлетворения наших внутренних потребностей, всегда имеет легкий налет искушения. Неудивительно, что нас всех преследуют бредовые фантазии, бурные сновидения и смущающие нас чувства и мысли. Наша надломленность сильнее всего проявляется именно там, где мы особенно уязвимы. Из-за разобщенности и коммерциализации нашей среды обитания очень сложно найти место, где мы бы всецело, — телом, разумом и сердцем, —чувствовали себя в безопасности. На улицах Нью-Йорка или Торонто трудно не оказаться выхваченным из средоточия своей души и не почувствовать «нутром» муку и тоску нашего мира.

Эпидемия СПИДа, — вероятно, один из наиболее впечатляющих симптомов надломленности современного человека. Любовь и смерть прильнули друг к другу в страстных объятиях. Молодые, в отчаянии ищущие близости и общения, рискуют ради них жизнью. Иногда кажется, что в огромных пустотах нашего общества эхом отзывается крик: лучше умереть, чем жить в постоянном одиночестве!

Глядя на то, как умирают жертвы СПИДа, и на спонтанное благородство их друзей, собирающихся в общину, готовую дарить им любовь и помогать материально и духовно, я часто думаю, не является ли эта жуткая болезнь ясным призывом измениться миру, обреченному на гибель, миру конкуренции, состязательности и постоянно растущей изоляции. Да, проблема СПИДа требует от нас совершенно другими глазами взглянуть на человеческую боль и страдание.

Как нам откликнуться на этот вызов? Я хотел бы назвать два ответа: первое — принять эту боль как данность, и второе — встретить ее в свете нашего благословения. Надеюсь, то, что я предлагаю, будет тебе полезно. Я сам старался и продолжаю стараться с большим или меньшим успехом делать это и могу сказать, что мне действительно удается справиться со страданием и болью.

Итак, первый ответ на нашу надломленность — взглянуть ей в глаза и принять ее как данность. Это может показаться неестественным. Наша первая, спонтанная реакция на боль и страдание — избегать их, держать их на расстоянии вытянутой руки, игнорировать, обходить их, делать вид, что они не существуют. Страдание — физическое, психическое или душевное — почти всегда воспринимается как нежелательное вторжение в жизнь, как что-то, чего быть не должно. Трудно, если вообще возможно, увидеть в страдании нечто позитивное, более естественно избегать его любой ценой.

Если мы так спонтанно реагируем на нашу боль, не стоит удивляться, что принять ее вначале кажется проявлением мазохизма. Но моя собственная жизнь научила меня, что первый шаг к исцелению — не шаг от боли, а шаг навстречу ей. Если то, что мы испытываем страдание, так же глубоко присуще нам, как и то, что мы избраны и благословлены, мы должны решиться преодолеть наш страх и принять его. Да, мы должны взглянуть в лицо нашей слабости, сделать самого страшного врага другом и увидеть в нем попутчика. Я уверен, что нам часто трудно исцелиться, потому что мы не хотим знать о нашей боли. Это касается боли вообще и в особенности боли разбитого сердца. Страдание, агония, возникающие, когда нас отвергают, бросают, игнорируют, оскорбляют или когда нами манипулируют, только парализуют нас, если мы не можем мужественно принять их и постоянно бежим от них. Если мы пытаемся совладать с нашим страданием, прежде всего нам придется познакомиться с болью поближе и понять, что нам не нужно избегать ее.

У меня до сих пор перед глазами тот день, когда я зашел к тебе домой в момент, когда ты понял, что твой брак распался. Ты страдал бесконечно. Перед твоими глазами разбилась мечта твоей жизни, перед тобой больше не было будущего, ты испытывал одиночество, чувство вины, тревогу, стыд и глубокую боль от пережитого предательства. На твоем лице запечатлелось страдание. Это был самый страшный момент твоей жизни. Я случайно оказался в Нью-Йорке и зашел к тебе. Что я мог сказать? Я знал, что было бесполезно говорить, что все пройдет, что можно подумать о чем-нибудь позитивном, что все не так плохо, как кажется. Я знал: все, что я могу сделать, — это побыть с тобой, остаться с тобой и как-то сделать так, чтобы ты не убегал от боли, но поверил, что тебе хватит сил устоять в ней. Теперь, через много лет, ты можешь сказать, что, действительно, мог выстоять в своей боли и найти в ней силу. В тот момент это казалось невозможным, но это единственное, к чему я должен был призвать тебя.

Мой собственный опыт подсказывает, что единственный путь к исцелению — повернуться к боли лицом и пережить ее. Мне нужно, чтобы кто-то поддерживал меня на этом пути, давал мне уверенность, что за болью есть покой, за смертью — жизнь и за страхом — любовь. Теперь я, по крайней мере, знаю, что попытки уклониться, подавить боль или уйти от нее подобны ампутации конечности, которую можно было бы при должном уходе вылечить.

Истина состоит в том, что человеческое страдание не обязательно является препятствием на пути к желанной радости и покою, а, напротив, может оказаться средством для их достижения. Великий секрет духовной жизни, жизни Возлюбленных детей Божьих состоит в том, что все, переживаемое нами, будь то счастье или печаль, радость или горе, здоровье или болезнь, может быть помощью на пути к полному воплощению нашей истинной природы. Легко говорить друг другу: «Все благое и прекрасное ведет к славе детей Божьих». Но как трудно сказать: «А ты не слышал: мы все должны пройти через страдание, и это путь к нашей славе?». Однако настоящая забота выражается в готовности помочь друг другу сделать из нашей надломленности врата радости.

Второй ответ на нашу боль — ввести ее в свет благословения. Для меня взглянуть на нашу надломленность в свете благословения значит сделать первый необходимый шаг для ее принятия. Боль часто так путает нас потому, что мы проживаем ее под знаком проклятия. Проживая боль как проявление проклятия, мы усматриваем в боли подтверждение негативных мыслей о себе. Мы как бы говорим: «Я всегда подозревал, что я человек бесполезный и никчемный, а теперь из-за того, что происходит со мной, я в этом удостоверился». Какая-то часть меня всегда ищет объяснения того, что происходит в моей жизни, и, если я уже поддался искушению отвергнуть себя, любые беды только укрепляют меня в этом решении. Когда мы теряем близкого человека или члена семьи, когда нас выгоняют с работы, когда мы заваливаем экзамен, когда мы расстаемся или разводимся с любимым человеком, когда вспыхивает война, землетрясение разрушает наш дом или беда касается нас, естественно, возникает вопрос «почему?». Почему я? Почему именно сейчас? Почему здесь? Так безумно сложно жить без ответа на это «почему?», и мы легко поддаемся искушению связывать события, которые мы не контролируем, с нашими осознанными или подсознательными оценками себя. Когда мы прокляли себя или позволили другим проклясть нас, очень легко привыкнуть объяснять все страдания тем, что так проявляется или подтверждается это проклятие. Еще до конца не осознавая этого, мы уже сказали себе: «Видишь, я всегда думал, я ничего не стою... Теперь я знаю точно: жизнь это подтвердила».

Возлюбленные дети Божьи призваны вывести свою боль из тени проклятия и предать ее свету благословения. Это не так просто, как кажется. Нас окружают могущественные силы тьмы, и миру вокруг нас проще манипулировать людьми отвергающими, а не принимающими себя. Но когда мы продолжаем внимательно прислушиваться к голосу, называющему нас Возлюбленными, мы можем прожить боль не как подтверждение страха, что мы ничего не стоим, но как возможность очистить и упрочить лежащее на нас благословение. Физическая, психическая и душевная боль переживается в благословении не так, как при ощущении себя жертвой проклятия. Даже небольшое бремя, воспринимаемое как подтверждение нашей негодности, может привести к тяжелой депрессии, даже к самоубийству. Однако неудобоносимые, тяжкие бремена становятся легкими и простыми, когда их проживают в свете благословения. Что казалось нестерпимым, побуждает к действию. Что казалось поводом к депрессии, становится источником очищения. Что казалось наказанием, становится средством к избавлению от чего-то лишнего. Что казалось отталкиванием, становится дорогой к более глубокому общению.

Итак, перед нами встает задача позволить свету благословения проникнуть в мир в нашей слабости. И надломленность постепенно становится началом пути к полному принятию того, что мы — Возлюбленные. И тогда истинная радость может придти к нам и во время глубочайшего страдания. Это — радость от научения, очищения и избавления от всего лишнего. Так же, как спортсмены, испытывающие огромную боль, преодолевая дистанцию, одновременно ощущают радость, зная, что они приближаются к цели, Возлюбленный принимает страдание как путь к более близкому общению, которого он ищет. Здесь радость и печаль больше не противопоставляются, но превращаются в разные стороны одного желания возрастать в качестве Возлюбленного.

Различные программы, применяющие технику «двенадцать шагов», такие как «Анонимные алкоголики», «Взрослые дети алкоголиков» или «Анонимные обжоры», построены на том, что учат смотреть на нашу надломленность в свете благословения и принимать ее как путь к новой жизни. Всякая зависимость делает нас рабами, но каждый раз, когда мы открыто в ней признаемся и выражаем уверенность, что Бог точно может освободить нас, источник страдания становится для нас источником надежды.

Сейчас я ясно помню, как однажды я попал в абсолютную зависимость от внимания и дружбы одного человека. Я жестоко страдал от этого и стоял на грани разрушительной депрессии. Но как только мне помогли воспринимать мою зависимость от другого человека как выражение потребности полностью предаться воле любящего Бога, который исполнит самые сокровенные желания моего сердца, я стал совсем по-другому переживать ситуацию. Вместо того чтобы воспринимать ее со стыдом и замешательством, я увидел в ней приглашение принять безусловную любовь Бога—любовь, на которую я могу рассчитывать без всякого страха.

Не знаю, дорогой друг, помогли ли тебе подобные разговоры о страдании. Принимая страдание и предавая его свету благословения, мы вовсе не обязательно делаем его менее болезненным. На самом деле так мы часто еще больше осознаем, как же глубоки нанесенные нам раны и как наивно полагать, что они исчезнут. Жизнь с людьми с ограниченными умственными возможностями научила меня понимать, насколько плотно раны вотканы в ткань нашей жизни. Боль того, кого отвергли родители, страдания того, кто никогда не сможет найти партнера в жизни, мучение того, кто не может в жизни самостоятельно выполнять даже самые обычные вещи: одеваться, есть, ходить, ездить на автобусе, покупать подарки или платить по счетам, — такая боль никогда не уйдет и не станет меньше. Но боль, принятая и преданная свету Того, Кто один зовет нас Возлюбленными, может засверкать как бриллиант.

Помнишь, как два года назад мы на концерте в Линкольн-центре слушали, как Леонард Бернстайн дирижировал музыкой Чайковского? Потрясающий вечер. Впоследствии мы осознали, что нам в последний раз пришлось слышать этого музыкального гения. Леонард Бернстайн — дирижер и композитор, который сыграл огромную роль в моем знакомстве с прекрасным миром музыки. Подростком, когда еще жил в Голландии, я был захвачен тем воодушевлением, с которым он исполнял роль и дирижера, и солиста в исполнении фортепьянных концертов Моцарта в концертном зале «Курхаус» в Шевенингене. Когда на экраны вышла «Вестсайдская история», я еще много месяцев подряд напевал пленившие меня песни, при первой же возможности возвращаясь в кинотеатр.

Когда я видел его выразительное лицо по телевидению, в программах, где он дирижировал и рассказывал про классическую музыку детям, я понимал, до какой степени Леонард Бернстайн стал для меня самым уважаемым учителем музыки. Неудивительно, что его неожиданную смерть я воспринял как смерть очень близкого друга.

Я пишу о нашей надломленности и вспоминаю сцену из «Мессы» Леонарда Бернстайна (музыкальное произведение, написанное в память Джона Ф. Кеннеди), которая воплотила для меня идею надломленности, воспринятой в свете благословения. К концу пьесы люди возносят священника в роскошном литургическом облачении. Возвышаясь над преклоняющейся перед ним толпой, он несет в руках стеклянный потир. Вдруг пирамида из людей рассыпается, и священник рушится на пол. С него срывают облачение, и стеклянный потир падает и разбивается. Медленно передвигаясь среди обломков былой славы, — босой, одетый в джинсы и футболку, — он слышит голоса детей, поющих «Laude, laude, laude» — «Славься, слава, слава». Внезапно священник замечает разбитый потир. Он долго приглядывается к нему и потом, запинаясь, произносит: «Я никогда не знал, что разбитое стекло может так сиять!».

Я никогда не забуду эти слова. Для меня, в них содержится тайна моей жизни, твоей жизни и теперь, когда совсем еще мало времени прошло с его смерти, великой, но трагической жизни самого Бернстайна.

Прежде чем закончить этот разговор о нашей надломленности, хотелось бы вновь напомнить о ее роли в наших отношениях с другими людьми. С возрастом я все больше осознаю, как мало и вместе с тем как много мы можем сделать для других. Воистину мы избраны, благословлены и надломлены, чтобы быть отданными. И теперь я буду как раз говорить об этом.

Отдан

Мы избраны, благословлены и надломлены для того, чтобы быть отданными. Четвертый аспект жизни Возлюбленного — быть отданным. Для меня это означает, что мы можем придти к полному пониманию нашей избранности, благословенности и надломленности, только если станем даром для других. Когда мы отданы другим, мы понимаем со всей ясностью, что мы избраны, благословлены и надломлены не только ради самих себя, но и чтобы всё, чем мы живем, нашло свой решающий смысл в том, чтобы прожить его для других.

Мы оба на собственном опыте пережили радость, исходящую из возможности сделать что-то для другого человека. Ты многое сделал для меня, и я всегда благодарен тебе за то, что ты дал мне. Часть моей благодарности, однако, происходит из возможности видеть, с какой радостью ты даешь. Насколько легче быть благодарным за дар, данный с радостью, чем за дар, отдаваемый с сомнениями или нежеланием! Ты когда-нибудь замечал, как радуется мама, увидев улыбку своего малыша? Улыбка малыша — подарок маме, которая рада видеть своего ребенка счастливым!

Какая это чудесная тайна! Наше величайшее осуществление себя состоит в том, чтобы отдавать себя другим. Хотя иногда кажется, что люди дают, только чтобы что-то получать взамен, я верю, что выше всех наших стремлений к похвале, награде и признанию лежит простое и чистое желание давать. Я помню, как однажды провел несколько долгих часов в поисках подарка для мамы или папы в голландских магазинах, просто получая удовольствие от возможности что-то подарить. В способности давать до конца раскрывается наша человеческая природа. Мы становимся прекрасными людьми, когда даем то, что можем: улыбку, рукопожатие, поцелуй, объятия, слова любви, подарок, часть нашей жизни... всю нашу жизнь. Я увидел особенно трогательный пример этого в день, когда вы с Робин поженились. В этот день полоса горя, вызванного провалом твоего первого брака, завершилась, и ты был готов полностью возвратить себе утраченное понимание истинности того, что жизнь находит свое полное исполнение в том, чтобы давать. За день до свадьбы ты встретил меня в аэропорту «Ла-Гардия», пригласил на обед с твоими мамой, сестрой, зятем и маленькой племянницей, а затем отвез в гостиницу, где я смог переночевать перед церемонией. Стояли прекрасные майские дни, и хотя ты проявлял типичную для жениха нервозность, на душе у тебя были покой и радость. Твое сердце ждало жизни с Робин. Ты сказал мне, что Робин вновь вернула тебе уверенность в себе, помогла меньше переживать о том, что значит по-настоящему любить и какой должна быть идеальная работа, и научила верить, что ты сможешь применить свои способности, даже если ты не вписываешься в традиционные «ячейки общества». И, самое главное, ты сказал, что Робин любит тебя за то, что ты такой, а не только за то, что ты сможешь заработать или чего сможешь достичь. Еще ты сказал мне, что ты понимаешь, как сильно ты смог поддержать Робин. Ты восхищался ее стремлением быть адвокатом бедных и бездомных, ее огромным даром защищать тех, у кого мало прав в нашем мире, ее энергией и добрым настроем. Но одновременно ты вполне понимал, что мог дать ей что-то исключительное, что она сама не могла дать себе: дом, уверенность в завтрашнем дне и возможность выразить себя. Твоя любовь к ней была так прекрасна, и я был счастлив, что ты позволил мне быть таким близким свидетелем этой любви.

Я прекрасно помню день свадьбы: церемонию, которую провела раввин Элен Феррис, твой хороший друг, радушный прием в саду, великолепный ужин. Тогда я больше, чем когда-либо, понял, что полнота нашей жизни обретается только, если мы отдаем себя другим. В тот день ты отдал себя Робин и ясно сказал: что бы ни случилось на работе, со здоровьем, с экономикой или с политикой, ты прежде всего будешь заботиться о Робин.

Твой брак с Робин был вторым, и ты уже прожил через долгое одиночество после развода, поэтому ты относился к происходящему с большим смирением. Ты знал, что ничто хорошее не происходит автоматически и что отдать себя Робин было решением, которое придется обновлять каждый день. Особенно в те дни, когда вы будете чувствовать себя отдаленными друг от друга.

Для меня также стало ясно, насколько тебе будет нужна любовь семьи и друзей, чтобы вам с Робин воплотить в жизнь те обещания, которые вы дали друг другу. Твое приглашение быть рядом с тобой в день свадьбы дало мне понять, что ты хотел видеть меня среди тех друзей, которые помогут тебе оставаться верным, и эта ответственность принесла мне радость.

Я с сожалением смотрю на то, как в нашем чрезвычайно соревновательном и жадном мире мы почти не соприкасаемся с радостью от того, чтобы давать. Мы часто живем так, будто наше счастье зависит исключительно от обладания чем-то. Но я не знаю никого, кто был бы действительно счастлив только от того, что у него что-то есть. Истинная радость, счастье и внутренний мир рождаются, когда мы отдаем себя другим. Счастливая жизнь — это жизнь, прожитая для других. Эта истина, однако, обычно открывается нам только тогда, когда мы сталкиваемся лицом к лицу со страданием.

Размышляя еще о том, как выросла за годы наша дружба, я замечаю таинственную связь между нашей надломленностью и нашей способностью давать. Мы оба прошли через периоды непомерной внутренней боли. И в эти страшные моменты мы часто чувствовали, что жизнь подошла к мертвой точке и что нам нечего было дать другим. Но спустя много лет эти времена научили нас давать больше, чем раньше. Наша надломленность открыла для нас возможность делиться нашей жизнью и давать друг другу надежду с большей глубиной. Так же, как хлеб должен быть преломлен, чтобы его можно было отдать, так и наша жизнь. Это, конечно же, не означает, что для того, чтобы лучше давать, мы должны причинять друг другу, себе или другим людям боль. Даже если разбитое стекло может ярко сиять, только глупец будет специально разбивать стекло, чтобы заставить его сиять! Мы смертные люди, и надломленность — неотменимая действительность нашего существования, и, принимая ее, предавая ее свету благословения, мы можем открыть, сколько мы способны дать — намного больше, чем могли бы подумать.

Разве возможность пообедать вместе — это не лучшее выражение нашего желания быть отданными друг другу в нашей надломленности? Стол, еда, напитки, слова, разговоры — разве это не только знаки того, что мы хотим отдать друг другу жизнь, но и реальное осуществление этого? Я очень люблю выражение «преломить хлеб вместе», потому что оно означает, что мы преломляем и отдаем одновременно. Когда мы едим вместе, мы уязвимы. Сидя за столом, мы не можем прятать оружие. Когда мы едим один хлеб и пьем из одной чаши, мы призваны жить в согласии и мире. Это особенно явственно видно во времена конфликтов. Тогда пребывание за одним столом становится страшным, тогда обед может быть самым гнетущим моментом дня. Нам всем знакома тягостная тишина во время еды. Она резко контрастирует с близостью тех, кто ест и пьет вместе. И дистанция между теми, кто сидит за одним столом, может быть невыносимой.

С другой стороны, по-настоящему спокойный и радостный обед с друзьями принадлежит к числу лучших моментов в жизни человека.

Не кажется ли тебе, что наше желание есть вместе выражает еще более глубокое желание стать пищей друг для друга? Разве мы не говорим: «Это был насыщенный разговор! Я смог утолить жажду общения!». Я думаю, глубочайшее желание человека — быть для других источником физического, эмоционального и духовного роста. Не является ли образ кормящей матери одним из самых трогательных знаков человеческой любви? Разве слово «вкусить» не лучшее для описания близости? Разве влюбленные в моменты полной близости не чувствуют, что любовь подобна желанию съесть и выпить друг друга? Как Возлюбленные, мы полностью осуществляем свое призвание, став хлебом для мира. Это самое сокровенное выражение нашего желания отдавать себя.

Как можно это осуществить? Если мы можем полностью реализовать себя, только став даром для других, как нам воплощать это мировоззрение каждый день, живя в обществе, которое больше стремится обладать, чем давать? Я могу предложить два пути: отдавать себя в жизни и отдавать себя в смерти.

Прежде всего, сама наша жизнь — величайший дар, который можно дать, но мы постоянно забываем об этом. Когда мы думаем о том, чтобы давать себя другому, мы сразу же думаем о наших исключительных талантах: способности делать что-то лучше других. Мы часто с тобой говорили об этом. «В чем я особенно талантлив?» — спрашивали мы. Но когда мы обращаем внимание только на наши таланты, мы обычно забываем, что истинный дар человека состоит не в том, что он может делать, но в том, кто он. Подлинный вопрос — не «что мы можем предложить друг другу?», а «кем мы можем быть друг для друга?». Конечно же, замечательно, если мы можем починить что-то соседу, дать полезный совет другу, проконсультировать коллегу по работе, вылечить пациента или поделиться хорошими новостями с прихожанином, но есть дар, который выше всех перечисленных. Это дар жизни, которая сияет во всем, что мы делаем. Старея, я все больше замечаю, что величайший дар, который я могу дать людям, — это моя радость жизни, мой внутренний покой, мой опыт уединения и молчания, мое чувство благополучия. Когда я спрашиваю себя: «Кто больше других помогает мне в жизни?», — я отвечаю: «Тот, кто готов поделиться со мной жизнью».

Стоит провести различие между талантами и человеческими качествами. Наши личные качества важнее талантов. Талантов у нас может быть совсем мало, а человеческих качеств много. Наши качества — это то, как мы выражаем нашу человеческую сущность. Формами же ее выражения являются дружба, доброта, терпение, радость, спокойствие, прощение, мягкость, любовь, надежда, доверие и многое другое. Это те дары, которые мы должны давать другим.

Так или иначе я узнал об этом давно, особенно через собственный опыт огромной исцеляющей силы, сокрытой в этих дарах. Но с тех пор как я стал жить в общине с людьми с ограниченными умственными возможностями, я вновь открыл для себя эту простую истину. Почти никто из них не обладает талантами, которыми они могли бы похвастаться. Почти никто не может сделать в общество вклад, который мог бы дать им заработать денег, соревноваться в бизнесе или выигрывать призы. Но насколько они одаренные люди! Билл, который пережил разрыв с семьей, обладает даром дружбы, который мне редко приходилось встречать. Даже когда я теряю терпение или отвлекаюсь, он всегда остается верен мне и поддерживает меня во всем. Линда, которая не может говорить, обладает даром радушно принимать гостей. Многие, кто приезжал к нам, запомнили Линду и как она помогла им почувствовать себя здесь, как дома. Адам, который не может говорить, ходить или есть самостоятельно и всегда нуждается в помощи других, обладает прекрасным даром вносить мир в душу тех, кто заботится о нем и живет с ним. Чем дольше я живу в «Ковчеге», тем больше я замечаю те ценнейшие качества, которые в нас, людях, кажущихся ни в чем не ограниченными, часто остаются скрытыми за нашими талантами. Очевидная слабость наших друзей таинственным образом позволила им раздавать свои дары свободно и без остатка.

Более, чем когда-либо, я теперь знаю, что мы призваны отдавать сами наши жизни друг другу и что благодаря этому мы становимся истинной общиной любви.

И мы призваны отдавать себя не только в жизни, но и в смерти. Как Возлюбленные дети Божьи, мы призваны сделать свою смерть величайшим даром. Если мы надломлены для того, чтобы быть отданными, наша последняя слабость, смерть, должна стать средством для того, чтобы отдать себя без остатка. Как это может быть? Смерть кажется нашим величайшим врагом, которого должно избегать по возможности долго. Мы не любим говорить или думать о смерти. Все же то, что мы умрем, — одна из немногих вещей, в которых мы можем быть уверены. Я постоянно поражаюсь тем, на какие ухищрения может пойти наше общество, чтобы помешать нам подготовить себя к смерти.

Для Возлюбленных детей Божьих смерть — это врата к тому, чтобы стать Возлюбленными во всей полноте. Для тех, кто знает, что они избраны, благословлены и надломлены, чтобы быть отданными, смерть — путь к превращению в дар без остатка.

Думаю, мы с тобой почти никогда не говорили о смерти. Она кажется далекой, нереальной... чем-то, больше касающимся других, чем нас. Хотя средства массовой информации каждый день знакомят нас с трагической реальностью бесконечного числа людей, умирающих от насилия, войн, голода и безразличия, и хотя мы постоянно сталкиваемся с тем, что умирают люди в нашем кругу семьи и друзей, мы очень мало внимания уделяем приближающейся нашей смерти. В нашем обществе мы едва уделяем время тому, чтобы оплакать друга или члена семьи. Все вокруг поощряет нас к тому, чтобы продолжать жить дальше, «словно ничего не случилось». Но так мы никогда не осознаем собственную смертность, и когда приходит момент встретиться с приближающейся смертью лицом к лицом, мы стараемся по возможности отрицать ее и бываем ошеломлены, даже раздражены, когда не можем ее избежать.

Но, как Возлюбленный, я призван верить в то, что жизнь — это приготовление к смерти, последнему акту дарения. Мы призваны не только жить для других, но и умирать для других. Как это возможно?

Позволь мне вначале рассказать тебе о двух близких друзьях, которые умерли не так давно: Mюppee МакДоннеле и Полин Ванье. Мне их не хватает. Их смерти — это потеря, причиняющая боль. Мне жаль, что их больше нет в их домах, с их семьями и друзьями. Я не могу позвонить им, зайти в гости, услышать их голоса и увидеть лица. С этим нелегко смириться. Но в глубине сердца я уверен, что их смерти больше, чем просто потеря. Их смерти также дар.

Смерти тех, кого мы любим, и тех, кто любит нас, открывают возможность нового, более глубокого общения, новой близости, новой причастности друг другу. Если любовь действительно сильнее смерти, то в смерти есть возможность углубить и укрепить узы любви. Только после того как Иисус Христос оставил своих учеников, они смогли постичь, кем Он был для них. Разве не так же со всеми, кто умирает в любви?

Только после смерти наш дух может полностью открыть себя. Мюррей и Полин были прекрасными людьми, но их любовь была ограничена множеством потребностей и ран. Теперь, после смерти, они больше не мешают им отдавать себя до остатка нам. Теперь они могут посылать к нам свои души, и мы можем жить в новом общении с ними.

Это не случилось само собой. Я знаю об этом, потому что мне приходилось видеть людей, умиравших в гневе и горечи, с огромным нежеланием принять свою смертность. Их смерти становились источниками разочарования и даже чувства вины для тех, кто оставался.

Их смерть никогда не становилась даром. Им было мало того, чем они могли поделиться. Их душа гасла под натиском тьмы.

Да, на свете существует хорошая смерть. Мы сами отвечаем за то, как мы умрем. Мы должны сделать выбор между тем, чтобы цепляться за жизнь так, что единственным смыслом смерти становится провал, или отпустить жизнь на свободу и стать для других людей источником надежды. Это решающий выбор, и мы должны каждый день своей жизни «трудиться» над ним. Смерть не должна стать нашим последним провалом, последним поражением в жизненной борьбе, неминуемой судьбою. Если наше глубочайшее желание — отдавать себя другим, мы можем превратить смерть в высший дар. Прекрасно видеть, как плодотворна смерть, когда она — свободный дар.

Для Мюррея, который внезапно умер от сердечной недостаточности, последние пять лет жизни были подготовкой к смерти. Он стал более восприимчив к жене Пегги, своим девяти детям и их семьям, ко всем, кого любил. Он нашел в себе силы примириться со всеми. Он много общался со мной, живо интересовался моей жизнью с людьми с ограниченными возможностями и щедро поддерживал издание моих книг. Через это между нами установилась крепкая дружба. Я с трудом мог представить, что его вдруг не станет. Но его смерть, какой бы неожиданной она ни была, стала торжеством любви. Когда вся его семья собралась вместе через год после его смерти, каждый смог рассказать прекрасную историю о том, как Мюррей щедро дарил новую жизнь и новую надежду всем, кто оплакивал его уход.

Полин Ванье умерла в девяносто три года. Она была женой бывшего генерал-губернатора Канады и жила среди людей влиятельных и властных. Но после смерти своего мужа она присоединилась к сыну Жану в его общине со слабыми и беспомощными, она стала бабушкой, мамой и другом для многих. В год, который я прожил у нее дома, она много заботилась обо мне и делилась своей мудростью. Приход в общину «Ковчег» всегда будет связан для меня с любовью «мамочки». Мне ее не хватает, но знаю, что плоды ее жизни будут все больше раскрываться в моей жизни и жизни тех, кто был близок к ней, и я верю, что ее душа, наполненная весельем и молитвами, будет продолжать вести нас.

Смерть Возлюбленного затрагивает многие жизни. Будем верить, что наши короткие судьбы принесут плод далеко за пределами хронологических событий нашей жизни. Но мы должны сделать выбор и твердо верить, что у нас есть душа, которую можно будет передать и которая может приносить радость, мир и жизнь всем, кто будет помнить нас. Франциск Ассизский умер в 1226 году, но он до сих пор жив! Его смерть стала истинным даром и сегодня, почти восемь веков спустя он продолжает наполнять своих братьев и сестер, принадлежащих или не принадлежащих ордену францисканцев, силой и жизнью. Он умер, но остался жить. Его душа продолжает сходить к нам. Больше, чем когда-либо, я уверен, что мы можем решить сделать нашу смерть последним даром жизни.

Нам с тобой немного осталось жить. Двадцать, тридцать, сорок или пятьдесят оставшихся нам лет пролетят очень быстро. Мы можем вести себя так, как будто будем жить вечно, и удивиться, когда этого не произойдет, или мы можем жить с радостным ожиданием, что наше величайшее желание прожить жизнь для других может быть исполнено в том, как мы решим умереть. Если это смерть, в которой мы положили свою жизнь в свободе, мы и все любимые нами люди откроют, как много нам дано было дать.

Мы избраны, благословлены и надломлены, чтобы быть отданными не только в жизни, но также и в смерти. Как Возлюбленные дети Божьи, мы призваны стать хлебом друг для друга — хлебом для мира. Эта истина по-новому раскрывает для нас смысл истории об умножении хлебов Елисеем. Елисей сказал слуге, который принес двадцать ячменных хлебцев и сырые зерна в шелухе: «Отдай их людям, пусть едят». Когда слуга запротестовал: «Что тут давать ста людям?», — Елисей настоял: «Отдай людям». Он дал им: они ели и еще осталось.

Разве не так же в духовной жизни? Мы можем быть малыми, незначительными слугами в глазах мира, гонящегося за производительностью, властью и успехом. Но когда мы понимаем, что Бог избрал нас в вечности, послал нас в мир как благословенных, предал нас на страдание, не можем ли мы тогда также поверить в то, что наши маленькие жизни размножатся и помогут бессчетному числу людей? Может показаться, что это — слова напыщенного, возвеличивающего себя человека, но на самом деле вера в способность приносить плод рождается от смиренного духа. Смиренный дух Марии восклицает в благодарность за новую жизнь, рожденную в ней: «И возрадовался дух Мой о Боге, Спасителе Моем, что призрел он на смирение Рабы Своей — и сотворил Мне величие... отныне будут ублажать меня все роды». Результат нашей жизни, если мы осознаем ее и живем ею как жизнью Возлюбленного, превосходит все наши ожидания. Один из величайших подвигов веры — верить в то, что несколько лет, которые мы проживем на этой земле, подобны маленькому семечку, посаженному в плодородную почву: чтобы принести плод, это семя должно умереть. Часто мы видим или чувствуем только умирание, но урожай будет обильным, даже если не мы сами будем его собирать.

Как изменилась бы наша жизнь, если бы мы твердо знали, что каждый акт верности, каждый жест любви, каждое слово прощения, каждое проявление радости и мира будут умножаться и умножаться до тех пор, пока будут принимать их люди, и после того еще много останется!

Представь, что ты твердо уверен: твоя любовь к Робин, твоя доброта к друзьям, щедрость к бедным становятся маленькими горчичными зернышками, которые вырастут в сильные деревья, и многие птицы смогут свить гнезда на их ветвях! Представь, что в глубине сердца ты веришь, что твои улыбки и рукопожатия, объятия и поцелуи — лишь первые знаки охватившей весь мир общины любви и мира! Представь, что ты веришь: каждый жест любви отзовется любовью, которая разойдется новыми и новыми широкими кругами, — подобно камушку, брошенному в тихий пруд. Представь, представь... Сможешь ли ты тогда впадать в депрессию, гнев, обижаться или мстить? Сможешь ли ты тогда ненавидеть, уничтожать или убивать? Сможешь ли ты тогда терять надежду найти смысл твоего краткого земного существования?

Мы с тобой плясали бы от радости, если бы мы действительно верили, что мы, маленькие люди, избраны, благословлены и надломлены, чтобы стать хлебом, который размножится, когда его дадут людям. Мы с тобой больше не боялись бы смерти, но ждали бы ее как вершину нашего желания сделать себя даром для других. То, что мы так далеки от этого состояния ума и сердца, свидетельствует о том, что мы лишь новички в духовной жизни и не до конца приняли истину нашего призвания. Но будем благодарны за каждый проблеск истины, который нам удается постичь, и будем верить, что всегда есть еще, что увидеть... всегда.

Через какое-то время мы оба будем положены в могилу или кремированы. Дома, в которых мы живем, наверное, еще будут стоять, но в них будут жить другие люди, которые мало или ничего не будут знать о нас. Но я верю и надеюсь, что веришь и ты: наш короткий, легко предающийся забвению путь в этом мире будет продолжать дарить жизнь людям в разное время и в разных местах. Дух любви, однажды освободившись от наших смертных тел, будет веять там, где хочет, даже если лишь немногие ощутят его приход и уход.

Жить, как возлюбленный

Мы избраны, благословлены, надломлены, отданы и этим призваны жить с глубокой радостью и покоем в сердце, и жить, как Возлюбленные, в мире, настойчиво пытающемся убедить нас, что мы не можем быть любимы, не предоставив сначала доказательств того, что достойны любви.

Но как насчет другой стороны всего этого? Как насчет нашего желания построить карьеру, иметь успех, прославиться, воплотить наши мечты? Может быть, эти стремления недостойны? Не стоят ли они на пути духовной жизни?

Некоторые люди ответят на эти вопросы положительно и посоветуют тебе оставить город с его бешеным ритмом и найти тихое местечко, в котором ты сможешь свободно жить духовной жизнью. Но я не думаю, что таков твой путь. Я не верю, что твое место в монастыре или общине, подобной «Ковчегу», или в деревенской тиши. Я бы даже сказал, что город, со всеми его проблемами, не такое плохое место для тебя и твоих друзей. Здесь есть свои стимулы, волнение, движение, есть, что увидеть, услышать, попробовать, — масса удовольствий! Мир — зло, только когда ты становишься его рабом. В мире масса интересного для тебя, — так же, как было в Египте для детей Иакова, пока они не чувствовали себя рабами. Тебе потребуется немало сил, но не для того, чтобы покинуть мир, оставить свои амбиции и стремления или презирать деньги, престиж и успех, а для того, чтобы не забывать об открытой тебе духовной истине и жить в мире, не становясь его собственностью. Здорово получить приз, сходить на концерт в Линкольн-центр, в кино или на новую выставку в музее «Метрополитэн». Что может быть дурного в хороших друзьях, хорошей еде и хорошей одежде?

Я уверен, что все хорошее, что есть в мире, существует, чтобы приносить радость. Но полноту радости ты узнаешь, когда во всем будешь видеть подтверждение того, что ты — Возлюбленный Богом. Тогда ты сможешь принимать красоту природы и культуры свободно и с благодарностью, как знак того, что ты назван Возлюбленным. Ты сможешь принять дары, которые приносит тебе общество, и радоваться жизни. И ты станешь свободен от всего, что отвлекает, смущает тебя и ставит под удар жизнь Духа в твоем сердце.

Думай о себе как о человеке, посланном в мир... Такой взгляд на себя возможен, если ты действительно веришь, что Бог возлюбил тебя прежде начала мира... И такой взгляд требует от тебя совершить духовный скачок! Если ты будешь продолжать поддаваться на исходящее от мира искушение доказывать себе и другим, что ты — человек важный, зная, что в конце концов все равно проиграешь, твоя жизнь не будет многим более чем бесконечной борьбой за выживание. Однако если ты действительно хочешь жить в мире, ты не можешь находить источник этой жизни в самом мире. Мир с его методами может помочь тебе выживать, но он не может помочь тебе жить, потому что мир не является источником даже собственной жизни, не говоря о твоей.

Духовно ты не принадлежишь миру. И именно поэтому ты послан в мир. Твоя семья, друзья, коллеги и соперники, — все люди, которых ты встретишь на жизненном пути, — ищут чего-то большего, чем просто выживание. Твое присутствие среди них, присутствие того, кто был послан, позволит им почувствовать, что такое настоящая жизнь.

В момент, когда узнаёшь, что ты был послан в этот мир, все совершенно меняется. Времена и страны, люди и события, искусство и литература, история и наука — все они перестают быть непроницаемыми и становятся прозрачными, указывая далеко за свои пределы в то место, откуда ты пришел и куда ты вернешься. Мне трудно объяснить тебе суть этого переворота, потому что это перемена, которую невозможно описать обычными словами, ей нельзя обучить, нельзя создать учебный курс в новой «школе самопознания». Перемена, о которой я рассказываю, — это переход от восприятия жизни как мучительного теста, в котором нужно доказать, что ты достоин любви, к тому, чтобы видеть, как в жизни вновь и вновь подтверждается твое право называться Возлюбленным. Иначе говоря, жизнь — это данная Богом возможность стать самими собой, утвердить свою истинную духовную природу, принять истину, найти цель и смысл в своем существовании, но, прежде всего, ответить «да» Тому, Кто зовет нас Возлюбленными.

Непостижимая тайна Бога состоит в том, что Бог — это Влюбленный, который жаждет быть любимым. Тот, Кто сотворил нас, ждет нашего ответа на любовь, давшую нам жизнь. Бог не только говорит: «Ты — Мой Возлюбленный». Он также вопрошает: «Любишь ли ты Меня?» — и дает нам множество поводов сказать «да» правде, сокрытой в нашем сердце. Духовная жизнь, понимаемая так, совершенно меняет все. Рождение и взросление, начало самостоятельной жизни и карьера, успех и неудачи, труд и отдых, молитва и игра, болезнь и исцеление, — да, жизнь и смерть, — все становится выражением того самого вопроса, который задает Бог: «Любишь ли ты Меня?». И на каждом этапе пути мы можем Ему сказать «да» или «нет».

Если ты ухватишь суть этого духовного взгляда на мир, то заметишь, как отпадают многие разделения, играющие большую роль в нашей повседневной жизни. Когда радость и боль становятся поводами сказать «да» нашему божественному происхождению, они в большей степени похожи, чем различны. Когда, получая награду и признавая недостаток мастерства, мы можем называть себя Возлюбленными Божьими, эти события скорее похожи, чем различны. Когда и чувство одиночества, и чувство близости становятся призывом к нам больше узнать, кто тот Бог, Чьими детьми мы являемся, эти чувства в большей степени едины, чем разделены. И, в конечном счете, когда и жизнь, и смерть приближают нас к полному осуществлению нашей духовной сущности, они из великих противоположностей, которыми их хочет сделать в наших глазах мир, превращаются в две стороны одной тайны — Божьей Любви. Жить духовной жизнью значит видеть в жизни одну единую реальность. (]илы тьмы раскалывают, разделяют и создают противостояние. Силы света объединяют. Слово «дьявольский» В переводе означает «разделяющий». Сатана разделяет, Дух Святой объединяет.

Духовная жизнь противодействует многим разделениям, наполняющим нашу жизнь. Эти разделения — и внутренние, и внешние: разделения между самыми интимными чувствами и разделения между самыми массовыми социальными группировками. Разделение между радостью и печалью внутри меня или разделение между расами, религиями и культурами вокруг меня — все находят свой источник в дьявольских силах тьмы. Дух Божий, Дух, называющий нас Возлюбленными, объединяет и делает все разделенное целым. Нет лучшего способа обнаружить присутствие Духа Божьего, чем заметить моменты объединения, исцеления, восстановления и примирения. Там, где действует Дух, разделения исчезают, и становится очевидным глубинное единство.

Больше всего мне хочется сказать, что если вся наша повседневная жизнь проживается «сверху», то есть проживается присланным в мир Возлюбленным, то все, кого мы встречаем, и все, что случается с нами, превращается в уникальную возможность избрать жизнь, над которой смерть не властна. Так, и радость, и горе ведут к осуществлению нашей духовной полноты. Я обнаружил, что этот взгляд на мир прекрасно выразил писатель Джулиен Грин в письме другу, французскому философу Жаку Маритену. Он пишет: «...Если задуматься о мистическом опыте многих святых, встает вопрос: разве радость и страдание — не аспекты одного и того же феномена на очень высоком уровне? Аналогия, конечно, довольно странная, приходит мне на ум: самый сильный холод обжигает. Кажется, почти наверняка, нет, действительно, так оно и есть: мы только можем прийти к Богу через страдание, и это страдание становится радостью, потому что в конце концов и то, и другое — едины» (Une grand amitie: Correspondance 1926-1972, Julien Green -Jacques Maritain, Paris: Gallimard, 1982, p. 282).

И куда ведет нас этот путь? Я думаю, он ведет нас назад, туда, откуда мы все пришли, в обитель Бога. Мы присланы в этот мир на короткое время, чтобы, познав радости и беды нашего существования, сказать великое «да» любви, которая была дана нам, а потом вернуться к Тому, Кто послал нас с этим «да», высеченным на скрижалях сердца. Так наша смерть становится моментом возвращения. Но наша смерть может быть таковой, если вся наша жизнь была возвращением к Тому, от Кого мы пришли и Кто называет нас Возлюбленными. Обычно наши мысли о «загробном мире» или «вечной жизни» так сумбурны! Что касается меня, я глубоко верю в вечную жизнь, но не просто в жизнь, следующую за нашей физической смертью. Только прожив многие мгновения нашей «хронологии» в присутствии Божьего Духа, можем мы ожидать, что смерть станет дверью к жизни в ее полноте. Вечная жизнь — это не какой-то сюрприз, являющийся без объявления в конце нашей жизни; нет, — это полное раскрытие того, кем мы были и чем жили все это время. Евангелист Иоанн выражает эту мысль несколькими простыми словами: «Возлюбленные! мы теперь дети Божий, но еще не открылось, что будем. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть» (1Ин. 3:2).

При таком взгляде на жизнь смерть перестает быть окончательным поражением человека. Напротив, она становится последним «да» и великим возвращением туда, где мы можем стать во всей полноте детьми Бога. Не думаю, что многие люди так воспринимают смерть. Вместо того чтобы видеть в ней момент полного осуществления своей жизни, они боятся ее как провала, которого следует избегать как можно дольше. Мой взгляд на смерть, как, я надеюсь, и твой, совсем другой. Хотя я сам часто поддаюсь на страхи и предостережения, исходящие от мира, я все равно глубоко уверен в том, что короткий период, проведенный на земле, — часть события намного большей реальности, выходящего далеко за границы нашего рождения и смерти. Мне это представляется миссией во времени, миссией радостной, даже захватывающей, потому что Тот, Кто послал меня, ждет, когда я вернусь домой и расскажу о том, что я узнал.

Боюсь ли я смерти? Да, каждый раз, когда позволяю соблазнить себя голосам мира, упорно нашептывающим мне, что моя «маленькая жизнь» — это все, что у меня есть, и советующим держаться за нее всеми силами. Но когда я не слушаю эти голоса, а внимаю тихому мягкому голосу, зовущему меня Возлюбленным, я знаю, что бояться нечего и что смерть — величайший акт любви, поступок, который приведет меня в вечные объятия моего Бога, чья любовь вечна.