МАЛО НЕ ПОКАЖЕТСЯ (original) (raw)

Мало не покажетсЯ

Этгар Кэрет

Всё, как наяву

Ночью накануне вылета Гершона в Нью-Йорк его жена видела сон.

– Это было до того реально, – рассказывала она, когда он упаковывал чемодан. – Бордюрный камень, выкрашенный красным и белым, а на столбах – объявления о продаже квартир, знаешь, с такими отрывными листочками… Всё, как наяву. И даже был мужчина, который убрал за своей собакой и выбросил скомканный обрывок газеты в мусорный бак. До того обычно, буднично…

Гершон торопливо и тщетно пытался запихнуть в небольшой чемодан побольше одежды и рекламных проспектов. Обычно жена помогала ему собираться, но сейчас она была так увлечена своим сном, что даже не подумала предложить ему свою помощь. Сон, очевидно, продолжался не более десяти секунд, но жена пересказывала его так долго, что почти довела Гершона до слез.

Через три часа он должен был улететь в Нью-Йорк, чтобы встретиться там с крупнейшим производителем игрушек во вселенной, а когда мы говорим «крупнейший во вселенной» – это не избитое клише, а реальный факт, основанный на многочисленных данных. И этот промышленник, если Гершон правильно разыграет свою карту, меньше чем через двадцать часов может купить у него идею детской настольной игры под названием «Задержанный полицией» и превратить ее в «Монополию» двадцать первого века. Никак не меньше. И не только в Америке – во всем мире. Это, конечно, не красно-белый бордюрный камень или собачье дерьмо, которое собирают «Спортивным приложением» к газете, но успех такого масштаба – это, согласитесь, тоже кое-что, и было бы приятно увидеть, как жена реагирует на него хотя бы с некоторым воодушевлением.

– …И тогда вдруг передо мной появляется папа с детской коляской и говорит: «Посторожи ее». Точно так и говорит. Оставляет коляску возле меня и уходит, словно это самое обычное дело на свете, – продолжала жена Гершона, в то время как он сам безуспешно пытался застегнуть молнию на своем чемодане. – А девочка в коляске выглядела печальной и одинокой, словно крохотная старушка, и мне захотелось взять ее на руки и прижать к себе. И всё было так реально, что, проснувшись, я лишь через минуту поняла, как с улицы я попала в нашу спальню. Тебе такое знакомо?

Беспокойство

Альбинос, сидевший рядом, пытался завязать с ним беседу. Гершон отвечал вежливо, но неохотно. Он слишком давно летал самолетами, чтобы не знать дальнейшего. Есть действительно симпатичные люди, а есть и такие, что стараются хоть немного сблизиться с вами лишь с одной целью – чтобы, когда после взлета они положат руку на общий подлокотник, вам стало бы неловко не уступить им права первенства.

– Никогда раньше не летал в Америку, – говорил альбинос. – Говорят, полицейские там совсем сумасшедшие. Стоит пройти на красный свет, и тебя сразу бросают в тюрьму.

– Всё будет нормально, – произнес Гершон и закрыл глаза.

Он представил себе, как входит в офис генерального директора «Глобал той», дружески, но твердо пожимает руку седовласому человеку, сидящему за столом, и говорит: «Мистер Липскер, у вас есть внуки? Сейчас я расскажу вам, во что они будут играть этим летом». Левая нога Гершона не переставая нервно постукивала по стенке салона. «Надо помнить, что нельзя дергать ногой во время встречи, – сказал он себе, – это выдает беспокойство».

К еде, что дали в самолете, Гершон не притронулся. Сосед-альбинос в два счета разделался с курицей и салатом, словно это было самое вкусное блюдо на свете. Гершон снова взглянул на тарелки, стоявшие у него на подносе. По виду ничего вкусного там не было. Шоколадный торт напоминал собачьи экскременты из сна жены; правда, яблоко показалось вроде бы неплохим. Он завернул его в салфетку и сунул в свой пустой «дипломат». «Нужно было и проспекты положить в “дипломат”, – подумал Гершон. – Что будет, если чемодан потеряется?»

Все мы люди

Чемодан потерялся. Пассажиры, летевшие одним рейсом с Гершоном, уже ушли, альбинос тоже. Пустая лента транспортера продолжала двигаться еще несколько минут, а потом утомилась и встала. Сотрудница компании «Континенталь» сказала, что она очень сожалеет, и записала адрес гостиницы Гершона. «Очень редко, – сказала она, – но ошибки, увы, случаются. Все мы люди». Гершон, однако, иногда чувствовал, что это не про него. Вот, например, Аран умер прямо у него на руках в больнице «Ланиадо». Если бы Гершон был человеком, он тогда, конечно же, расплакался бы или впал в депрессию… Нет, не случилось. Близкие объяснили ему, что он просто еще не осознал происшедшее, что на это требуется время, и лишь когда он действительно всё осознает, сердцем, а не умом, тогда его проймет. Только вот прошло уже десять лет, а Гершона всё не проняло. Ничего похожего. Когда ему не позволили поступить на офицерские курсы, он плакал, словно девчонка, он помнит: пораженный старшина смотрел на него, просто не зная, что делать. А когда умер его лучший друг – абсолютно ничего. Вы бы поверили?

– Мы, разумеется, вернем вам сто двадцать долларов за одежду и личные принадлежности, – сказала стюардесса. – Ну, знаете, зубная щетка, пена для бритья. Это всё перечислено на обороте бланка. – Она указала нужное место на листке и добавила: – Я действительно сожалею, ну просто очень.

Мало не покажется

В холле здания компании игрушек «Глобал той» стоял молодой человек в дешевом костюме. Тоненькие усики слегка неестественно изгибались над верхней губой его приоткрытого рта. Гершон хотел спросить человека, где лифт, но через секунду обнаружил его сам. Тот факт, что он прибыл на встречу без проспектов, будет, конечно же, расценен мистером Липскером как непрофессионализм. Это Гершон понимал. Надо было положить в «дипломат» хотя бы описание товара. Он, разумеется, так бы и поступил, если бы не дурацкий сон жены, рассказ о котором неотрывно звучал у него в ушах, пока шли сборы.

– Удостоверение, – произнес усатый.

– Извините? – удивленно переспросил Гершон.

– Удостоверение! – повторил усатый и бросил стоявшему рядом с ним лысому негру в сером пиджаке: – Ты посмотри, что за типы сюда приходят!

Гершон медленно копался в карманах. В Израиле он постоянно предъявлял документы, но за границей это было впервые. Да и этот нью-йоркский английский. Усатый говорил так, словно еще миг – и он наденет на Гершона наручники и зачитает ему права.

– Мы отнимаем у них время, а? – сказал усатый чернокожему в пиджаке.

– А почему бы и нет, – обаятельно улыбнулся «пиджак», обнажив желтоватые зубы. – Нам-то всё равно здесь стоять.

– Вот что я скажу тебе, Патрик, – промолвил усатый и заглянул в паспорт, протянутый Гершоном, – мама не случайно назвала тебя Патриком. Ты просто святой.

Он вернул паспорт и что-то пробормотал. Гершон кивнул ему и двинулся к лифту.

– Минутку, – сказал усатый ему вслед. – Куда это ты рванул? Поди-ка сюда, придурок. Ты что, английского не понимаешь?

– Я таки очень понимаю английский, – нетерпеливо отвечал ему Гершон. – Только, с вашего позволения, я очень спешу на встречу.

– Я просил вас открыть чемоданчик, мистер «Я-таки-понимаю-английский». Вы сможете сделать это для меня? – передразнил усатый израильский акцент Гершона, а стоявшему рядом и забавлявшемуся «пиджаку», который изо всех сил сдерживал улыбку, бросил: – Говорю тебе, это просто какой-то зоопарк.

Гершон подумал о надкушенном яблоке в пустом чемоданчике. Он попытался представить, как издевательски среагирует на него усатый, и не смог. Черный в пиджаке несколько секунд старался сдержаться, но в конце концов разразился смехом.

– Ну, открывайте уже, – продолжал усатый, – вы понимаете, что такое «открыть», а, мистер? – И быстро произнес слово «открыть» по буквам.

– Я понимаю, что такое «открыть», – ответил Гершон и крепко прижал к себе чемоданчик. – Я понимаю также, что такое «закрыть» и что такое «номинальный доход» и «оксюморон». Я даже знаю, что такое второй закон термодинамики и трактат Витгенштейна. Я знаю массу вещей, которых ты никогда не узнаешь, пустышка заносчивый. И один из этих секретов, который никогда не попадет в твою крохотную черепную коробку, это то, что у меня лежит в этом чемоданчике. Ничтожество, ты вообще имеешь представление, кто я? Зачем я сегодня пришел сюда? Ты хоть что-нибудь знаешь о жизни, о мире, что-нибудь, помимо номера автобуса, который привозит тебя сюда и увозит назад, помимо имен соседей в грязном многоквартирном доме, где ты живешь?

– Мистер… – «Пиджак» попытался с профессиональной вежливостью остановить поток слов, но было уже поздно.

– Смотрю я на тебя, – продолжал Гершон, – и в один миг прочитываю историю твоей жизни. Всё ведь написано у тебя здесь – на твоем низком лбу. Всё. Самым счастливым днем твоей жизни станет тот, когда футбольная команда, за которую ты болеешь, победит в чемпионате. Самым ужасным – когда твоя толстая жена умрет от тяжелой болезни, на лечение которой не хватит вашей медицинской страховки. А всё, что останется между двумя этими вехами, пройдет, словно короткий непристойный звук, и, когда в конце жизни ты попытаешься оглянуться назад, ты и запаха, который ему соответствует, не сумеешь вспомнить…

Удар был настолько быстрым, что Гершон не успел даже почувствовать, как кулак врезался ему в лицо. Когда он пришел в себя, то обнаружил, что лежит в холле на полу из мраморных плит, уложенных с большим вкусом. Очнуться его заставили удары по ребрам, а также низкий приятный голос, чем-то напоминавший голос ведущего ночных радиопередач.

– Оставь, Хуан, не стоит он этого, – уговаривал голос.

На полу, Гершон заметил это только сейчас, маленькими золотистыми камушками была выложена буква «G», одновременно бывшая и первой буквой его имени. Ко всему этому можно было отнестись, как к цепи случайностей, однако Гершон предпочел вообразить, что строительные рабочие, возводившие небоскреб, знали, что однажды он придет сюда, и хотели в его честь сделать что-нибудь такое, чтобы он не чувствовал себя одиноким и нежеланным в этом бездушном, негостеприимном городе.

…Удары не прекращались, и он ощущал их с предельной реальностью – как ощущала сон его жена. Может, та малышка, которую ее отец оставил в коляске, – это она сама. Может быть. Ведь ее отец был изрядный балбес. Может, поэтому сон и был ей так важен. И если ей во сне хотелось, чтобы ее обняли, Гершон ведь мог это сделать. Мог просто оторваться на секунду от своей глупой возни с неподдающимся чемоданом, который сейчас наверняка обнюхивает чужие лодыжки на ленте транспортера в каком-нибудь малюсеньком аэропорте на Среднем Западе, крепко обнять ее и сказать: «Я здесь, милая. Пусть я сегодня и улетаю, но очень скоро вернусь».

Чернокожий в пиджаке, стоявший прежде рядом с усатым, помог Гершону подняться и спросил: «Вы в порядке, мистер?» Он протянул Гершону его «дипломат» и бумажную салфетку. «У вас чуть-чуть идет кровь». Он подчеркнул слово «кровь», но в то же время попытался уменьшить его до размера капли. Усатый сидел на стуле возле лифта и плакал.

– Прошу вас извинить его, – сказал чернокожий, – у него сейчас трудный период.

Слово «трудный» он тоже подчеркнул.

– Не извиняйся, – проговорил усатый сквозь слезы, – не проси прощения у этого мерзавца.

Чернокожий пожал плечами и растерянно запыхтел: «Его мать… – пытался прошептать он на ухо Гершону, – только не говорите ему…»

Усатый завыл в голос: «Не говори ему ни слова о моей матери, слышишь? Иначе и ты схлопочешь – мало не покажется».

Роршах

Мистер Липскер улыбнулся и спросил:

– Вы уверены, что всё в порядке? – А потом добавил: – Ваш глаз… и нос. У вас из носу идет кровь.

Он вовсе не был седовласым, как представил себе было Гершон. И был моложе его.

– Все мои проспекты в чемодане, – сказал Гершон, – а чемодан потерялся.

– А, проспекты, – проговорил мистер Липскер. – Ладно, не страшно. Вы ведь всегда можете прислать их мне по почте. Однако ваш глаз… Я не врач, но, похоже, нужно наложить швы.

– «Задержанный полицией», – Гершон оставил без внимания слова Липскера, – может быть, первая настольная игра в истории, которая не навязывает ребенку готовые решения, а побуждает его искать собственные. В некотором роде можно рассматривать эту игру как последовательное изучение пятен Роршаха: когда ты движешься к желаемой цели, вопросы заставляют тебя напрягать воображение.

– Поразительно, – улыбнулся Липскер, – это и в самом деле звучит поразительно. «Пятна Роршаха». Я беру это, честное слово, беру. Сколько крови, Г-споди, кто это вас так?

Перевод с иврита

Александра Крюкова

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

E-mail: lechaim@lechaim.ru