Bee Gees_Odessa (Special edition) (original) (raw)

Bee Gees - Odessa (Special Edition) Disc 1 - Stereo

1. Odessa (City On The Black Sea) 2. You'll Never See My Face Again 3. Black Diamond 4. Marley Purt Drive 5. Edison 6. Melody Fair 7. Suddenly 8. Whisper Whisper 9. Lamplight 10. Sound Of Love 11. Give Your Best 12. Seven Seas Symphony 13. With All Nations (International Anthem) 14. I Laugh In Your Face 15. Never Say Never Again 16. First Of May 17. The British Opera

Disc 2 - Mono

Disc 3 - "Sketches For Odessa" (Previously Unissued)

1. Odessa (Demo) 2. You'll Never See My Face Again (Alternate Mix) 3. Black Diamond (Demo) 4. Marley Purt Drive (Alternate Mix) 5. Barbara Came To Stay 6. Edison (Alternate Mix) 7. Melody Fair (Demo) 8. Melody Fair (Alternate Mix) 9. Suddenly (Alternate Mix) 10. Whisper Whisper - Part Two (Alternate Version) 11. Lamplight (Demo) 12. Lamplight (Alternate Version) 13. Sound Of Love (Alternate Mix) 14. Give Your Best (Alternate Mix) 15. Seven Seas Symphony (Demo) 16. With All Nations (International Anthem) (Vocal Version) 17. I Laugh In Your Face (Alternate Mix) 18. Never Say Never Again (Alternate Mix) 19. First Of May (Demo) 20. First Of May (Alternate Mix) 21. Nobody's Someone 22. Pity 23. Odessa Promotional Spot

... Следующим кандидатом в синглы The Bee Gees стала песня «Odessa - City On The Black Sea» («Одесса -город на Черном море»), которая сначала называлась «Odessa On The White Sea» («Одесса на Белом море»), которая до сих пор остается одной из самых грандиозных затей The Bee Gees. Ее название появилось благодаря буклету для туристов, который Робин однажды прочитал. Песня имеет простое строение «куплет-припев», к которому добавили вступление и заключение, исполняемые в величественном темпе. Он придает музыке ощущение настоящей мощи. Стихи - отличный образчик потока сознания - рассказывают историю единственного человека, который выжил после катастрофы вымышленного британского корабля «Виктория», затонувшего после столкновения с айсбергом в Балтийском море. После вступления, исполняемого оркестром, и нескольких вводных строк, которые поет вся группа (они больше не повторяются), идет первый куплет. Его поет Робин своим звенящим голосом под нечастый аккомпанемент ритм-гитары и тихие звуки фортепиано. Потом ритм замедляется, а все три голоса сливаются в мощном медленном припеве, но ведет Робин - в настоящем оперном стиле. Во втором куплете добавляется электрическая бас-гитара. Хотя мелодия та же, ритм ускоряется, а припев звучит еще более напряженно, усиленный партией виолончели, исполняемой Полом Бакместером, и высокими по тональности звуками в исполнении Робина. Расширенная заключительная часть, инструментированная в четком ритме, сопровождается групповым вокалом без слов, который звучит с нарастающей силой. Потом все резко обрывается и мелодия возвращается к началу в исполнении оркестра и голосов.

Группа обсуждала возможность разделить песню продолжительностью восемь с половиной минут так, чтобы ее можно было записать на обе стороны семидюймового диска. Традиционный лимит для сингла - три минуты - за год до этого был превышен двумя подобного рода произведениями длиной семь с лишним минут, оба они стали хитами. Это «MacArthur Park» Ричарда Харриса и «Hey Jude» The Beatles. И ни один из них не делили на две части. От идеи выпустить песню в виде главного сингла альбома отказались потому, что The Bee Gees не хотели, чтобы про них говорили, будто они просто следуют моде.

«Я все работал и работал над записью песни «Odessa», - с горечью рассказывал Робин, - а потом позвонил Роберт Стигвуд и сказал, что это самая лучшая песня из популярной классики, которую ему доводилось слышать. Он уверил меня, что она станет событием, а потом звонил и в три, и в четыре, и в пять, и в шесть утра и все говорил то же самое. Я думал, что это будет новый сингл...»

Песня, которую Роберт Стигвуд выбрал для такого выпуска, вышла в недоброжелательной атмосфере. «Все началось с того, что синглом стала песня «First Of May», а на обороте поместили «Lamplight», - вспоминал Морис. - Я во всем этом участвовал. В «Lamplight» Робин пел ведущую партию, а в «First Of May» - Барри. В то же время возникло много проблем с менеджерами. Каждому из нас говорили: 'Тебе не нужны другие братья', и всем это становилось известно. Взыграл эгоизм, а когда тебе девятнадцать-двадцать лет... В общем, менеджеры обещают дать тебе целый мир, все для тебя сделать, только для тебя одного. Мне такого не говорили, а Робину и Барри - да. Я был среди них и вдруг слышу, что мы должны были участвовать в съемках фильма Cucumber Castle для телевидения, а Робин взял и отказался, потому что «First Of May» поставили на первую сторону».

«Если Роберт сказал «First Of May», значит, так и будет, неважно - провал это или хит, - говорил Барри, -Я никогда не выбираю синглы, а всегда предоставляю это Роберту».
«Я еще не выпустил сингла, который бы понравился всей группе, — пожимал плечами Стигвуд. — Кому-то всегда не нравится. Тогда это был Робин, хотя, к счастью, я обычно делаю правильный выбор, потому что после продажи двадцати пяти миллионов копий уже никто не помнит о том, что ему не нравилось. Дело в том, что у Робина невероятное, удивительное воображение. Это видно по стихам в его песне «Odessa»... По моему мнению, это одна из лучших когда-либо написанных песен».

Конечно, выбор сингла, сделанный Стигвудом, сомнению не подлежал, потому что песня заняла 5-е место в Великобритании и 3-е - в Германии. В США она еле-еле вошла в сорок лучших песен, заняв 37-е место, зато попала в пятерку лучших в других странах - в Австралии, Новой Зеландии и некоторых странах Европы.

Морис не столько переживал из-за выбора сингла, сколько из-за турне в поддержку песни. «Я всегда был сексуальным басистом на заднем плане, в то время как Робин стоял в центре... И по телевидению никогда не имел возможности показать, что я умею играть на фортепиано, - жаловался он. - Я очень горжусь тем, как умею играть на фортепиано, и у меня был хороший шанс показать это в песне «First Of May». Что же произошло? Роберт Стигвуд, наш менеджер, решил, что раз уж поет Барри, не может же Робин стоять среди сцены просто так, и его усадили за фортепиано, где он притворялся, что играет, а я опять оказался с бас-гитарой. Я хочу сказать, что во время выступлений Робин не нажал на фортепиано ни на одну клавишу. Мне очень жаль, что мои музыкальные способности не оценили».

Сеансы записи для альбома Idea отделялись от записи альбома Odessa весьма условно. Работа началась в Atlantic Studios в Нью-Йорке 13 августа 1968 года, а микширование проводилось с октября по декабрь. В этот раз The Bee Gees хотели создать нечто более амбициозное, например, концептуальный альбом с названием Masterpiece («Шедевр») или American Opera («Американская опера»). Информация в альбоме указывает IBC Studios как место создания четвертого альбома, но некоторые фрагменты были записаны в Соединенных Штатах.

Тем временем растущие разногласия между Барри и Робином привели к тому, что альбом потерял свою концепцию и стал просто еще одним сборником песен. Он был выпущен в роскошном красном бархатном конверте с золотым тиснением, и эта экстравагантность не прошла даром.

«Сначала пластинки упаковывали в конверты из флока, - вспоминал Том Кеннеди. - А последние уже выходили в конвертах из блестящего красного картона, потому что ворс понабился во все щели, и упаковочная линия остановилась. Когда изготавливали конверты и наносили флок, мелкие ворсинки летали в воздухе, вызы¬вая раздражение кожи и кашель у персонала, и от этой идеи пришлось отказаться. В конце концов из-за всех этих проблем пришлось перейти на безворсовую обложку».

Odessa был двойным альбомом, на двух больших дисках с длительностью звучания 65 минут - почти в два раза длиннее, чем Idea. Как часто случается с такими альбомами, многие считают, что было бы лучше его сократить до одного диска. И Барри Гибб - один из тех, кто такого мнения.

«Роберту Стигвуду нужен был двойной альбом, мы и не знаем, почему, - говорил он. - Мне кажется, в основном это объяснялось финансовыми соображениями. Если мы сделаем двойной альбом, все на этом заработают больше. Все, кроме группы. И нам пришлось делать то, к чему у нас не было стимула, потому что кому-то захотелось, чтобы вышел двойной альбом. И он в результате оказался полон всякого такого, что меня совсем не трогает. Мне нравились некоторые первые сеансы записи в Нью-Йорке. Все это делалось, чтобы сэкономить на налогах, вы понимаете? Вы едете в Нью-Йорк записываться, значит, вам не надо платить в Англии налоги. Мы и не знали об этом. Это все наши менеджеры и компания звукозаписи. В те дни происходило столько вещей, которые влияли на нашу жизнь, а мы не имели об этом никакого понятия. Для меня альбом Odessa не стал хорошим опытом. Мы делали этот альбом много-много месяцев, и нам уже этого не хотелось. Один диск был бы очень хорош. А в двойном, похоже, много того, что не очень высокого качества».

При сокращении двойного альбома есть проблема - добиться единодушного мнения в вопросе о том, что именно следует сократить. Вообще-то в семидесятые годы в некоторых странах была выпущена версия, сокращенная до одного диска. Удивительно, что сократили большинство песен Робина.

«Мы там экспериментировали, - рассказывал Робин. - Получались совсем не коммерческие вещи, но мы к этому и не стремились, и вся затея была довольно рискованной. С точки зрения записи, мне кажется, можно было бы записать намного лучше, но... сама песня «Odessa» - до сих пор одна из моих самых любимых».

«Люди решили, что это такой философский альбом, - вспоминал Морис, - типа: 'А что вы хотите сказать такими стихами?' и 'О чем это?', и чего там только нет. Я беседовал с разными людьми, и многие считали этот альбом чем-то вроде нашего Sgt. Pepper. Для нас, пожалуй, это был не самый лучший сборник, но мне нравилась песня «Odessa». Я думаю, что ее дивно сыграл Пол Викмастер, который потом стал музыкальным директором Элтона Джона. На наших гастролях он играл на виолончели; ну вот, он сидел с нами в комнате, и мы написали целую песню с виолончелью и аккордеоном; об этом альбоме останется много воспоминаний».

Барри не согласен с Морисом по поводу воспоминаний: «Мне кажется, у меня слишком сильные чувства к этому альбому, потому что это было время, когда группа распадалась, — говорил он. — В наших отношениях случился ужасный кризис. Может быть, это все потому, что во время создания альбома у нас было много про¬блем и раздоров. Мне кажется, в каждой из песен это немного отразилось... Я понял, что все кончено, когда однажды вечером пришел в студию и обнаружил, что я там один. Инженер сказал: 'Все равно давайте записываться', а я ответил: 'Не могу', забрал свою гитару и ушел. Я отправился к Роберту домой и узнал, что Робин с Морисом записываются где-то в другом месте. Тогда я подумал: 'Это конец'».

Альбом Odessa демонстрировал заметный отход от поп-стиля альбома Idea, а группа теперь не имела в своем составе Винса Мелоуни, хотя он и принимал участие в первых сессиях записи в Нью-Йорке. The Bee Gees не заходили так далеко, чтобы предлагать туманные философские советы или цитаты из классической литературы, составляющие основу арт-рока, но они строили некий новый мост между популярными песнями и музыкой, исполняемой оркестрами. Билл Шеперд, похоже, был занят с утра до вечера, расписывая партитуры, так как некоторые песни в записях The Bee Gees имеют роскошнейшее оркестровое сопровождение. И главный сингл, и песня, открывающая альбом, и прочие - кажется, все они обширно аранжированы, но это не так. Некоторые написаны на роковой основе с тенденцией к музыке кантри. «Это была моя идея, - заявил Колин Петерсен о влиянии кантри на альбом Odessa. - Морис - тот человек, который потратит много времени, выслушивая, что я хочу сказать, но одобрение должно поступить от Барри».

«Барри - координатор The Bee Gees, - пояснял Роберт Стигвуд. - Я намеренно использую такое слово, потому что лидера как такового в группе нет. У него большая любовь к музыке кантри, похожей на ту, которую он писал для группы The Marbles, но он также и удивительный певец».

Музыкальные идеи, кажется, стали нелегким испытанием для возможностей технической группы. Некоторые аранжировки оркестра, рок-группы, ведущего и бэк-вокала столь обильны, что теряют ясность, словно в маленький объем пытаются втиснуть слишком много музыкальной информации. Может быть, меньшее количество дало бы лучший эффект. В зависимости от того, насколько чисто звучит многодорожечная запись, альбом Odessa однажды может стать хорошим кандидатом на ремикс.

Одним из лучших мест в альбоме была «Melody Fair», обильно оркестрованная песня, где Барри делит ведущую вокальную партию с Морисом так, как он обычно пел с Робином. «Кажется, «Melody Fair» мы написали в студии, - говорил Барри. - Мы много чего написали прямо на месте, в студии. Мы частенько приходили на запись, вообще не имея песен, а просто потому, что время было оплачено и нам следовало там находиться. Мы собирались обычно к семи вечера и начинали сочинять и записывать фоновую дорожку для песни, которая не была закончена. Мы так все и создавали. Множество ранних альбомов делались в течение месяца, пяти недель. Самый первый мы закончили за три недели. После этого задумываешься, не стало ли все сложнее с появлением новых технологий. Кажется, сейчас требуется больше времени, чтобы выпустить то же самое, и, по правде говоря, кое-какие из самых лучших песен, которые я записал, были сделаны в то время, когда люди не конструировали песню перед началом записи. Тогда случались творческие порывы, и мы им следовали. Песня «Melody Fair» была, возможно, создана под влиянием «Eleanor Rigby» - мне было необходимо высказаться на ту же тему».

Особенно необычным является включение композиции «Give Your Best» - типичного танцевального номера с гитарами и скрипкой. Колин Петерсен говорил, что «это была лучшая из сессий звукозаписи, на которых мне доводилось присутствовать». Было ли это результатом влияния двух анонимных музыкантов, исполнявших кантри-блюграсс, которые участвовали в записи этой песни, он не сказал. Затем идет еще нечто более неожиданное - две инструментальные композиции. Первая, «Seven Seas Symphony», где простое фортепиано Мориса исполняет сложную (для них) мелодию, а вторая - короткая песня «For All Nations (International Anthem)», аранжированная для струнных.

Была там и песня «Never Say Never Again». «Хотел вставить строчку со словами «я объявил войну Испании», - рассказывал об этой песне Робин. - А Барри вместо этого предложил что-то такое обыкновенное, что было просто смешно. Он заявил, что мои слова нисколько не романтичные. Но что может быть более нормальным, чем объявление войны, которое делает влюбленный человек всему, что ему не по душе?» В этом случае Робин взял верх, и его строчка осталась.

То, что главный сингл «First Of May» оказался на предпоследнем месте, показывает, как поздно его выбрали, а также то, что никто не хотел менять очередность песен в альбоме, чтобы поставить их на более выгодные, с коммерческой точки зрения, места.

Морис вспоминает, как эта песня появилась: «Мы с Барри сидели за фортепиано, и я начал подбирать аккорды, а Барри стал петь: «Когда я был мал, а рождественские елки были большие...» и продолжал в таком же духе. Мы записали демо-версию песни в сопровождении фортепиано. Вернулись в Англию, приехали на студию IBC в Лондоне, а там прибавили кое-что к тому, что было, оставили дорожку с записью фортепиано. Вокал Барри тоже остался, он только перезаписал некоторые куски. И припев, и оркестровую аранжировку - все наложили на фортепиано».

Нежный печальный голос Барри и простая, но удачная аранжировка песни прекрасно подходили к теме прошедшего детства и первой любви. Название, по словам Барри, пришло из совершенно неожиданного источника: «First Of May», 1 мая - день рождения моей собаки. У меня была пиренейская пастушья собака по имени Барнаби».

Заключительная композиция - тоже инструментальная, третья по счету, «The British Opera», построенная на простой партии органа. На нем, возможно, играл Робин. И если так, то не исключено, что каждый из братьев стал автором одной из инструментальных композиций, a «International Anthem» сочинил Барри.

Альбом Odessa обозначил начало периода, который всем братьям хотелось бы забыть. Хотя Барри был первым, кто дал понять, что он может скоро оставить группу, первым, кто это сделал, стал Робин, спровоцировав события, которые привели к распаду знаменитого ансамбля. На какое-то время все трое братьев оказались в натянутых отношениях друг с другом, и хотя они винили прессу в своей ссоре, без их собственных чуть ли не ежедневных интервью журналистам было бы нечего сказать на эту тему.

«В печати это все выглядело более мрачно, чем на самом деле, - протестовал Барри. - К концу шестидесятых мы были издерганными инвалидами: гастроли, записи, выступления. Я жил на Итон-сквер и мои соседи, наверное, думали, что я слегка не в себе. Помню время, когда я выходил на улицу, а перед домом стояли шесть автомобилей - все они принадлежали мне. Это безумие. Распад группы был для нас тяжелым временем. Еще долго после того, как все кончилось, пресса сообщала о наших ссорах и бередила старые раны».

«Я чувствовал себе очень неуверенно, - говорил Робин. - Приходилось нелегко, и я не сразу смог привыкнуть к славе и гастролям. Мы были очень молоды и не знали, как справиться со свалившейся на нас звездной известностью. Все произошло из-за этого. Если чайник стоит на огне, он не может не закипеть. Мне кажется, было хорошо, что мы тогда разделились. Сейчас группы распадаются и снова собираются, никто и глазом не моргнет, не скажет ничего и даже лишний раз об этом не подумает. В Америке, когда наша группа распалась, никакого ажиотажа не было - не то что в Англии. Это был самый жуткий кошмар, который мне, да и всем нам, когда-либо
доводилось переживать. Я хочу сказать, что пресса, газеты - все-все превратили нашу жизнь в ад, а потом было то же самое, когда мы опять собрались вместе... Эти дни оставили вроде как шрам в моей душе. Положение было ужасным - никто не знал, что может случиться на следующий день. Мне не удалось порадоваться успеху песни «Saved By The Bell» даже в этой стране, потому что я все время проводил в конторе у своего юриста. Все судились со всеми. Единственные люди, которые от этого выиграли, были юристы».

«Это был, скорее, спонтанный взрыв, - соглашался Барри. - То, что можно назвать последствиями известности. Когда кто-то только-только становится знаменитым и самомнение выходит из-под контроля, деньги ударяют в голову. The Bee Gees стали жертвами поп-бизнеса. Мы начали ссориться друг с другом в газетах. Это страшная ловушка для групп - выяснять отношения друг с другом через печать».

Робин описал разрыв как «конфликт личностей»: «К тому времени мы осознали, что мы одинаковые. У нас одни цели. Оставаясь наедине с собой, каждый понимал: цель, которую он пытался достичь, была той же, что мы старались добиться все вместе».

«Мы жили по отдельности, окруженные прихлебателями, - вспоминал Барри. - У каждого из нас был свой отряд «друзей», которые утверждали, что ты-то и есть настоящая звезда и должен выступать один. Когда мы расстались, начались проблемы. Мы перестали видеть друг в друге братьев. Мы стали «звездами в себе». Слава и пресса больше всего повлияли на Робина. Он очень серьезно ко всему относится, очень чутко. Его настроение может держаться довольно долго. Я помню, когда все разваливалось... я приехал к нему поговорить, попытаться все исправить. Все эти люди сидели вокруг него. И как только я что-нибудь говорил, они смотрели на него так, словно просили: 'Не слушай его'. Это происходило с семьей, а не просто с рок-группой, и поэтому было жутко».

«Вдвойне тяжело быть братьями, если вы в шоу-бизнесе, потому что вся частная жизнь выносится на публику. Наши семейные ссоры раздувались до невероятных размеров. Очень трудно расставаться, потому что в отличие от бывших партнеров по бизнесу бывших братьев быть не может. Мы ни разу не поговорили с глазу на глаз, как братья с братьями. Мы обижались на то, что прочитали в газетах. Мы читали, как каждый из троих злословил в адрес двух других, но в перерывах мы виделись друг с другом, и ничего подобного не возникало. Пресса в конце концов настроила нас друг против друга, и в этом я виню журналистов больше всего - в том, что они спровоцировали разрыв семьи из-за погони за сплетнями», - заключил Барри.

Лулу заметила, что в то время она свое положение считала гораздо более надежным, чем у мужа. «Кажется, в группе начались какие-то странные трения, которые я чувствовала, но не могла понять, - писала она в автобиографии. - Без сомнения, доминировал в группе Барри, и, может быть, остальным это не нравилось. Я знаю, Морис считал, будто Роберт Стигвуд покровительствует Барри, и, вероятно, это вызывало скрытые проблемы. Позднее я поняла, что почти все завистливые замечания, которые раздавались в адрес Барри, оказались несправедливыми. Чем лучше я его узнаю, тем больше в этом убеждаюсь».

«Я был более или менее нейтрален, - вспоминал Морис. - Всегда между Барри и Робином, и то и дело один брат что-то говорил на этой неделе, а другой - на следующей про другого брата. И все это было на уровне: 'Что вы можете сказать про Мориса?'. И ответ: 'Ну, не знаю'».

за диск и книгу спасибо roman_shebalin
от себя добавлю, что для меня этот альбом - музыка композиторов-романтиков девятнадцатого века, если бы они жили в шестидесятые. Это уже не барокко. Если бы Николай Андреич Римский-Корсаков или Эдвард Элгар воскресли в 1968 году и их бы попросили написать "психоделическую рок-музыку", они бы написали примерно это. А братья, кажется, до сих пор не поняли, какой шедевр они создали.