Норвегия глазами И.М.Дьяконова, часть 2 (original) (raw)

Часть 1
Продолжаем читать воспоминания И.М.Дьяконова о Норвегии.
И вот, год 1924 - семья, наконец, находит постоянное жилье. Район уж вовсе аристократический, вокруг посольства и виллы.

Квартиру нам сдал рыбопромышленник Стеен-Нильсен, имевший постоянные дела с торгпредством и поэтому готовый посмотреть сквозь пальцы на наше советское происхождение. С рыбопромышленниками нашему торгпредству больше всего приходилось иметь дела. Иной из них приходил и заявлял, что он-де коммунист, а потому мы у него должны покупать рыбу дороже. Коммунизм был тогда в моде. Самые странные люди считались коммунистами: одно время даже вся норвежская социал-демократия примкнула к Коминтерну. Эта была форма для того, чтобы эпатировать буржуазию и демонстрировать свое фрондерство. Однако такие «коммунисты» посылали своих детей к конфирмации и причастию и вообще старались не жечь мостов. Советские коммунисты – это было страшно, но свои, «домашние», норвежские коммунисты могли быть приняты в любом доме. Они были мостиком между нами и норвежским миром. В среде рыбопромышленников, сбывавших Советской России сельдь и треску, советскому русскому можно было найти квартиру. - коммунисты они и в Африке коммунисты)))

По одну сторону деревянный штакетный забор отделял наш двор от сада богатого каменного особнячка, по другую сторону – такой же забор отделял его от сада полицейского участка, размещавшегося в дешевой серой деревянной «вилле» с белыми окнами. Впрочем, полиция в Норвегии – понятие, не вызывающее таких ассоциаций, как в России. Полицейский – это тот, кто укажет дорогу, кто охраняет нас от грабежа (воришек в Норвегии практически нет, но изредка бывает, что грабители забираются в квартиру); в полицию идут, если потеряют или найдут что-нибудь на улице. Так и я раз ходил в участок с найденным мною кошельком. Словом, полицейский – это вполне почтенная профессия. Уже позже, вернувшись в Советскую Россию, я думал: а разве у норвежских рабочих-забастовщиков не бывало каких-нибудь недоразумений с полицией? Но и эти недоразумения имели тогда еще самый патриархальный характер. Полицейский в черной форме и Фуражке с султаном – не «лягавый» и не «фараон», а «пул'ти Идланн» или «пул'ти Ульсен» – мирный сосед. Норвежцы того времени никак не могли понять, как это в России сидение в тюрьме – свидетельство о порядочности человека. Для них главы советского государства были опозоренные люди, как всякий, кому пришлось отсидеть в полиции, а полицейские, напротив, – люди самые почтенные. - тут я вообще от комментариев воздержусь))

Быт семьи так или иначе наладился. Куплена своя мебель, обставлены комнаты, нанята прислуга. Служащие торгпредства - это вам не коммунисты голозадые, это приличные люди)) Служанка Агнес - вполне благородных кровей и родственница хозяина, но должна зарабатывать себе на жизнь сама. А еще она ходит вольной слушательницей в университет , где изучает русский.

В Норвегии женатый человек должен был быть в состоянии прокормить семью. Жена не должна работать: это был бы позор для мужа, да ее и не возьмут почти ни на какую работу. На государственной службе замужним вообще запрещается работать, поэтому, например, школьные учительницы – все «барышни», и ученики так и обращаются к ним – «фрекен». Зато в семьях служащих и таких, которые мы назвали бы семьями интеллигенции (впрочем, у каждого профессора, инженера или адвоката найдется брат-фермер или конторщик), – незамужние девушки непременно должны работать. И они обычно идут в прислуги или в продавщицы и, не смущаясь, выносят горшки или терпят надоедливость покупателей, – есть неписанный закон: клиент всегда прав.

Копейка в Скандинавии – великое дело. Детям с самого раннего возраста дарятся копилки в виде свинки, домика или какой-нибудь подобной штуковины, и слово «спаре» – «экономить» – входит в лексикон очень рано. Экономят на подарок к рождеству, на какую-нибудь игрушку, на приданое. Подарки на рождество – это «полезные подарки»: воскресное платьице, матросский костюмчик, туфли – а уж если игрушка, то наверняка её запрут в шкаф и будут выдавать только в дни рождения и большие праздники – не Дай бог, дитя попортит!

Семья Дьяконовых обрастает соседскими связями. Они все, общем-то, довольно благосклонно относятся к русским. Один из них -образованный человек, инженер.

"Предрассудков насчет советской России у него не было, и он даже догадывался, что обычное в Норвегии представление, согласно которому русские – это жгучие брюнеты, которые вечно пьют чай, едят сырую рыбу и ссорятся по политическим вопросам, не совсем соответствует действительности. Но объяснить ему характер нашей революции или даже просто, что такое голод – было трудно. Он и его жена задавали вопросы вроде Марии-Антуанетты: если не было мяса, почему же вы не ели рыбу?"

Взрослые дружат со взрослыми, а дети - с детьми.

За зиму я еще больше сдружился с детьми нашего дома, и меня постоянно приглашали на дни рождения и елки – и к Стриндбергам, и к детям из соседнего особняка, и даже, кажется, к Андерсенам. Детский праздник или елка у норвежцев казались мне довольно скучным провождением времени, хотя норвежские дети замирали от восторга при ожидании этих дней.

С утра чистили и мыли весь дом; линолеумный пол не просто протирался мокрой тряпкой, намотанной на метлу, но мылся зеленым мылом. Руки и рожицы хозяйских детей тоже мылись основательно, а не просто мокрым намыленным полотенцем, как в будние дни. В назначенный час гости в матросских костюмчиках и шелковых «воскресных платьях», мальчики – гладко причесанные, девочки – с бантами в волосах, чинно садились в столовой за длинный стол, покрытый белоснежной накрахмаленной скатертью. У каждого прибора – торчащая дыбом крахмальная салфетка, на столе – громоздкое разборное кольцеобразное сооружение – род печенья – «крансекаке». Каждому подается чашка слабенького шоколаду, покрытого громадной белковой пеной. Все ведут себя чинно – нельзя же замазать «воскресное» платье; за это к тому же могут и вытечь дома. Наконец еда закончена. «Такк фор матен» – «Вельбекоммен!» Никто из детей не забудет поблагодарить за угощенье.

«Такк» – «спасибо» – вообще самое распространенное норвежское слово. Посылая дочку к соседке, мамаша говорит ей: «Пойди к фру Андерсен, сделай ей книксен и скажи: «мама просит, не могли бы Вы дать ей мясорубку, спасибо». После еды говорят «спасибо за еду» (такк фор матен), уходя из гостей – «спасибо за меня» (такк фор мей), встретившись на другой день, говорят «спасибо за вчера» (такк фор игóр), встретившись через месяц, говорят «спасибо за прошлый раз» (такк фор сист). Входя в трамвай, контролер, щелкая никелированными щипцами, говорит: «Билеттер, такк!» Никто никогда этого не забывает. Каждая девочка, даже из глухой крестьянской долины, не забудет «нейе пент» – «сделать красивый книксен», обращаясь к взрослому; книксен делается при встрече со знакомыми, даже стоя на педалях велосипеда; каждый мальчик обучен «букке пент» – «красиво кланяться». И – характерно для норвежцев – кланяться надо, не сгибая спины и шеи. Я не видел норвежца, который, входя в дом, забыл бы снять шапку, или же, при входе женщины в комнату, не встал бы со стула. Это и в городе, это и на самом глухом горном хуторе.

После угощенья идут в соседнюю комнату, где стоит елка, украшенная шарами, блестками, картонажными ангелами, гирляндами норвежских флагов и большой «звездой волхвов» наверху. Вокруг елки ходят медленно и чинно, поют заунывные псалмы – то ли дело веселая елка у нас внизу, на первом этаже! Раз я пытался в гостях изобразить, как у нас водят хоровод вокруг елки, – но только шокировал гостей. Играют тоже чинно и осторожно – из запертых шкафов вынимают спрятанные с прошлого рождества заводные паровозы и роскошные куклы, и родители с опаской поглядывают на новые игрушки, принесенные переодетым «рождественским гномом» – так здесь называется дед Мороз – как бы их не сломали еще до того, как придется и их запереть в шкаф.

Продолжение следует...