05 March 2016 - Живые записки Антона Носика (original) (raw)

Эпическая статья министра Лаврова — обзор российской истории от X века до наших дней. На читающую публику самое сильное впечатление произвела в ней история о том, как Александр Невский «мудро и дальновидно» лёг под веротерпимых татаро-монголов, чтобы спасти «идентичность» Руси от тлетворного Запада, уже в ту пору пытавшегося расширить НАТО на восток. В итоге у нас с тех пор в генах и такая политика, и татаро-монголы, а заодно мы ещё и весь христианский мир от них спасли. Тут у Лаврова сразу три взаимоисключающих версии в одном абзаце: его собственная (спаслись от Запада), пушкинская (спасли Европу) и гумилёвская (Великая степь — это мы).

Но не успеваешь ещё переварить этот винегрет, а там уж следующий абзац начался, и опять новое слово в мировой истории:

Русь смогла выйти из этого тяжелого испытания в качестве единого государства, которое впоследствии и на Западе, и на Востоке стали рассматривать как своего рода наследника павшей в 1453 г. Византийской империи.

Откуда взялся этот тезис про «наследника Византии», более или менее хорошо известно. В русских источниках он впервые появляется через 70 лет после падения Константинополя, в письме псковского монаха Филофея великокняжескому дьяку. Ни на каком Западе и ни на каком Востоке об этом письме никто в 1523 году не слыхал, и никаких геостратегических истин из него не черпал. А самоназвание «Третий Рим» придумали братья-болгары, которые так называли Тырново, столицу своего Второго царства (1185-1396). Не потому, что болгары пытались закосить под новую Византию — а наоборот, они от неё избавились, разбив в боях сперва императорские войска, потом латинян из IV крестового похода, и этим «Третьим Римом» они хотели сказать ровно то, что никакой Византии они знать не знают, а знают одно Тырново. И было это в те годы, когда Византия ещё кое-как существовала. А уж спустя два-три столетия, когда турки стёрли с карт Европы и её, и царство тех же болгар, совершенно точно никто ни на Западе, ни на Востоке не задавался вопросом «кто ж у нас наследник этой давно сгинувшей империи? Уж не великий ли князь Московии?».

Самое смешное, что и Филофей не про передел Европы писал своё письмо, и не про турок даже, а на сугубо религиозную тему — об ответственности князя московского за сохранение последнего оплота истинной христианской веры. Дискурс этот был не про то, что мы теперь греки, а про то, что греки скурвились, прельстились ересями, легли под агарян, и единственные правильно верующие христиане — это теперь мы, так давайте блюсти свою веру в чистоте и не поддаваться соблазнам. И когда патриарх Никон стал восстанавливать на Руси греческий церковный канон, то концепцию «Третьего Рима» взяли на вооружение как раз его оппоненты-раскольники. Поэтому к 1667 году она была Церковным советом запрещена, и сохранялась лишь в традиции староверов, как именно антигреческая платформа.

Первым человеком, которому пришло в голову увидеть в «Третьем Риме» геополитику и пророчество о Российской Империи, подгребающей под себя византийское наследство, был киевский историк Владимир Иконников (1841-1923). Очень понятным контекстом, в котором он переизобрёл «Третий Рим» как имперскую идеологию, был турецкий гамбит Александра II, Крымская война, претензии на проливы и т.п. А почитаешь Лаврова — так эта концепция из докторской Иконникова, защищённой в Новороссийском университете в 1869 году, была предметом консенсуса «на Востоке и на Западе» аж с середины XV века. То есть весь мир признавал 550 лет назад, что проливы — наши. Одни мы думали, что это про религию.

Дальше Лавров добирается до XVIII века и делает впечатляющее историческое открытие, набело переписав всю историю Семилетней войны. История эта, хоть и изобилует участниками, на самом деле вполне простая. Прусский король Фридрих II, переоценив свои силы, неудачно залупнулся сразу на каждого из своих европейских соседей, и оказался в состоянии тотальной войны со всем континентом, которую он совершенно никак не мог выиграть, потому что теснили его со всех сторон, троекратно превосходящими силами противника. И в самом деле, Фридриха за семь лет войны неоднократно побили и в Силезии, и в Богемии, и в Саксонии, и в Восточной Пруссии. Но ему несказанно повезло, потому что коалиция его врагов, составленная из французов, австрийцев, шведов и поздней примкнувшей к ним Елизаветы Петровны, обнаружила тотальную неспособность договариваться и координировать действия. Каждый раз, когда Фридрих лишался значительной части войска и начинал готовиться к капитуляции, войска коалиции вдруг куда-то не туда уходили, и так ни разу не сподобились его добить. А теперь послушаем Лаврова:

Уже в середине XVIII века Россия выходит на ключевую роль в общеевропейском конфликте – Семилетней войне. Русские войска тогда триумфально вошли в Берлин – столицу считавшегося непобедимым прусского короля Фридриха II, – и лишь неожиданная кончина императрицы Елизаветы Петровны и восшествие на российский престол симпатизировавшего Фридриху Петра III спасло Пруссию от неминуемого разгрома. Этот поворот событий в истории Германии до сих пор именуется «чудом Бранденбургского дома».

То есть Семилетняя война — это история про то, как русские в первый раз «дошли до Берлина», сокрушив «непобедимого» Фридриха. А чудо Бранденбургского дома — про то, как они потом лишились плодов победы из-за смерти Елизаветы Петровны и национал-предательства Петра III.

На самом деле, всё было немножечко с точностью до наоборот. Войну не сумели выиграть не из-за предательства, а из-за беспомощности командования и неумения договариваться. Берлин в ходе Семилетней войны брали не один раз, только победить Фридриха это так никому и не помогло. Впервые туда ворвалась австрийская кавалерия генерала Хадика в 1757-м, на второй год войны. Но как вошла, так и вышла. Второй раз, три года спустя, русский генерал Готтлоб Курт Генрих фон Тотлебен подошёл к Берлину, не имевшему укреплений и стен, лишь гарнизон в 1200 человек. Тотлебен обстреливал его и штурмовал, но взять не смог, и отступил. Потом к Тотлебену присоединились 18.000 австрийцев и 15.000 русских солдат, и тут уж сами немцы, находившиеся в городе, решили с превосходящими силами коалиции не связываться. Так что комендант Берлина просто сдал столицу без единого выстрела, причём предварительно прусская армия оттуда ушла в Шпандау. Тотлебен триумфально вступил в город, захватил трофеи, обложил жителей контрибуцией, взорвал оружейные и пороховые склады. А потом получил известие, что в сторону Берлина движется Фридрих II. На этом весь триумф и закончился: союзники город тут же и покинули, унося трофеи. А Фридрих, узнав об их уходе, даже не пошёл в сторону Берлина. После этого эпизода война продолжалась ещё без малого три года, и закончилась, смешно сказать, победой Фридриха II. До конца своего 46-летнего правления он удвоил территорию Пруссии, и много всякого полезного в ней сделал. Но это отдельный сюжет, а мне осталось лишь рассказать про «чудо Бранденбургского дома».

Дело было 12 августа 1759 года, то есть за 15 месяцев до прихода Тотлебена в Берлин. Фридрих ввязался в очередную неудачную схватку с превосходящими австро-русскими силами при Кунерсдорфе, и был там наголову разбит. От войска в 48.000 человек под его командованием осталось от силы 3000. И прусский король оценил ситуацию вполне однозначно, написав своему министру вот такое письмо накануне своей неминуемой гибели:

У меня больше нет никаких резервов и, по правде говоря, я верю в то, что всё потеряно. Гибели своего Отечества я не переживу. Прощайте навсегда. Фридрих

А потом прошёл день, второй и третий, и до короля начало доходить, что победители совершенно не собираются использовать плоды своей победы, не добивают его собственный отряд, и даже на Берлин не пошли, а отступают куда-то в сторону Коттбуса, безо всякой понятной цели. На четвёртый день Фридрих II написал своему брату Генриху Прусскому:

Я возвещаю Вам о чуде Бранденбургского дома. В то время, когда враг, перейдя Одер, мог решиться на вторую битву и закончить войну, он ушёл в направлении Мюльрозе и Либерозе

Вы, может быть, спросите: а как же смерть Елизаветы Петровны и национал-предательство Петра III? Ну так на календарь взгляните. Елизавета Петровна скончалась 25 декабря 1761 года, то есть через два с лишним года после описываемых событий. Петербургский договор между Фридрихом и Петром III был заключён через ещё 4 месяца после её смерти. И да, действительно, этот договор был для Фридриха необычайно щедр и выгоден. Но вот только был ли он национал-предательством? Была ли Россия заинтересована в том, чтобы Франция, Австрия и Швеция добили Пруссию? Лавров, видимо, так считает. И заговорщики, свергшие Петра III, тоже так говорили, обвиняя его в отказе от военной победы. Но фокус в том, что Петра низложили через 2 месяца после подписания, ещё через неделю он умер, а договор так никому не пришло в голову пересматривать — ни Екатерине, ни Фридриху. В последующие десятилетия он действовал и соблюдался, и, кажется, всех устраивал. Хотя я понимаю, что для г-на Лаврова успехи оружия ценней любых долгосрочных договоров. Такая уж нынче у нас дипломатия.

Метки: византия, война, дипломатия, история
Местонахождение: Новинский бульвар, Москва