Elena D Tolstaya | The Hebrew University of Jerusalem (original) (raw)
Papers by Elena D Tolstaya
Biblioteca di Studi slavistici, Dec 31, 2022
Bibliografische Information der Deutschen Nationalbibliothek Die Deutsche Nationalbibliothek verz... more Bibliografische Information der Deutschen Nationalbibliothek Die Deutsche Nationalbibliothek verzeichnet diese Publikation in der Deutschen Nationalbibliografie; detaillierte bibliografische Daten sind im Internet über
Slavic Review, 1991
"Ivanov," a drama with a tendency, devoid of the "immediate and carefr... more "Ivanov," a drama with a tendency, devoid of the "immediate and carefree objectivity" of the earlier works of Anton Chekhov, has seemed to at least one critic a turning point in the author's production. VI. Korolenko has suggested that "this first drama … might provide valuable material for the thoughtful biographer who will trace the history of a crisis of the soul, which had led Chekhov away from Novoe Vremia to Russkie Zapiski. Zhizri and Russkaia My si'."
Filologičeskie nauki, Nov 1, 2021
Elena Tolstaya brings into scolarly scope a story of Alexei Tolstoy that has never been published... more Elena Tolstaya brings into scolarly scope a story of Alexei Tolstoy that has never been published: “Sliakot’ (Slush)”, 1912, the only one by this author on the homosexual topic. The action takes place in St. Petersburg. The protagonist, artist Lapin, helps his provincial cousin Grisha obtain a sinecure in the capital. At some point Grisha realizes that this is possible only in exchange for homosexual services. The story satirically depicts the Petersburg high bureaucracy. The scholar connects Tolstoy’s story to his conflict with M. Kuzmin in the winter of 1911–1912. However, the characters in the story point to identifiable figures not in the literary, but in the bureaucratic world of the capital. The background for the story is the artistic Petersburg in the early 1910s with its cultural hobbies.
Philological Sciences. Scientific Essays of Higher Education
Elena Tolstaya brings into scolarly scope a story of Alexei Tolstoy that has never been published... more Elena Tolstaya brings into scolarly scope a story of Alexei Tolstoy that has never been published: “Sliakot’ (Slush)”, 1912, the only one by this author on the homosexual topic. The action takes place in St. Petersburg. The protagonist, artist Lapin, helps his provincial cousin Grisha obtain a sinecure in the capital. At some point Grisha realizes that this is possible only in exchange for homosexual services. The story satirically depicts the Petersburg high bureaucracy. The scholar connects Tolstoy’s story to his conflict with M. Kuzmin in the winter of 1911–1912. However, the characters in the story point to identifiable figures not in the literary, but in the bureaucratic world of the capital. The background for the story is the artistic Petersburg in the early 1910s with its cultural hobbies.
Nabokov who in 1920s-1930s was a young Russian émigré writer working in Berlin gave two of his pe... more Nabokov who in 1920s-1930s was a young Russian émigré writer working in Berlin gave two of his personages a remarkable likeness to an older writer Aleksei Tolstoy, also an émigré in 1919-1923 and a Berlin dweller in 1921-1923. The article is based on a revision of the existing knowledge on Tolstoy’s years in diaspora and on close reading of Nabokov. I discern allusions in Nabokov’s novel The Glory (1930) to Tolstoy’s political situation in Berlin where he headed a literary supplement to the pro-Soviet daily Nakanune and was baited by émigré press. The second possible portrait is in Nabokov’s 1928 story A Christmas Story that describes a Soviet writer who is abusing his talent to suit the ideological dictate. Its intertextual analysis reaped a wealth of literary allusions to Aleksei Tolstoy’s émigré work. The hero, a middle-aged writer, is torturing his imagination to keep to the Soviet official line, but produces only pitiful stereotypes. I connect him to Tolstoy who, on return to Soviet Russia in 1923, rewrote his chief work, the Anti-Bolshevik novel about the revolution, into a pro-Soviet one, according to the advice of party comrades. In 1928 Nabokov wrote a biting satire parodying a writer in Russia who is willingly prostituting his gift. In 1930 he described Berlin of the early 20s and a charmingly immoral author who writes wonderful prose. I explain this change by the appearance in 1930 of Tolstoy’s chef-d’oeuvre Peter I that made many people revaluate him.
Визит русских писателей и журналистов в Англию в феврале -марте 1916 года был звеном в цепи взаим... more Визит русских писателей и журналистов в Англию в феврале -марте 1916 года был звеном в цепи взаимных визитов общественных деятелей обеих стран, начавшихся еще до войны, в 1911 г., когда Лондон посетила первая думская делегация. Образовалось общество англо-русской дружбы, и т.д.
Books by Elena D Tolstaya
«православно-египетский» синтез Розанова, писавшего о святости пола в древних ближневосточных рел... more «православно-египетский» синтез Розанова, писавшего о святости пола в древних ближневосточных религиях, и так далее, до разнообразных православно-марксистских и сектантско-большевистских синтезов. Но и на этом еретическом фоне критик Аким Волынcкий предстает радикалом: ему принадлежит единственная в русской символистской культуре версия «Третьего Завета», ориентированная на иудаизм. Аким Львович Волынский (Хаим Лейбович Флексер, 1861 1-1926)один из центральных персонажей Серебряного века, возвращается к русскому читателю последним из плеяды русских критиков-модернистов начала XX столетия. Волынский, возглавлявший журнал «Северный вестник» в 1890-х, еще тогда провозгласил необходимость возвращения в литературу религиозной темы и философской позиции, объявил о своем предпочтении идеализма царящему в умах позитивизму и о нежелательности в литературе тенденциозности и натурализма. Его издание поддержало Льва Толстого, когда русская журналистика отвернулась от писателя, переживавшего году, получив критико-библиографический отдел в газете «Биржевые ведомости». В отличие от Д. Мережковского и З. Гиппиус, с которыми он начинал свой путь в русской литературе, Волынский остался в Советской России. В 1920-1924 он возглавил Петроградское отделение Всероссийского Союза писателей, а также коллегию издательства «Всемирная литература» (1919-1925), и вдобавок в 1922-1924 заведовал отделом балета в петроградской газете (впоследствии журнале) «Жизнь искусства». В 1924 году, однако, его сотрудничество там закончилось: Волынский навлек на себя неудовольствие властей, прежде всего З. Лилиной, возглавлявшей Наркомпрос в Ленинграде. Вскоре у него отобрали балетный техникум, которым он руководил, и выгнали из казенной квартиры. Спустя полгода он умер. Два года спустя, в 1928-м, вышел сборник, посвященный его памяти и свидетельствующий о чрезвычайно значимой роли Волынского в пореволюционных духовных процессах. Место Волынского в литературе, как теперь представляется, связано не столько с его заслугами 1890-х и 1900-х и несправедливостями тех лет, сколько с мощным его влиянием на современников именно в начале-середине 1920-х. Легко узнаваемый Волынский фигурировал в качестве персонажа советской художественной литературы в романе «Перемена» М. Шагинян, «Братья» К. Федина, «Сумасшедший корабль» О. Форш. Везде он изображен обреченным, хрупким защитником вечных гуманистических ценностей, влюбленным в свободу духа и в искусство. В 1930-х он появляется также в эмигрантских романах: это и «Бич Божий» Е. Замятина, где онумудренный, печальный, все потерявший римлянин, учитель варваров, и «Пятеро» Жаботинского, который прямо говорит о крупицах истинной гениальности своего незадачливого, не названного, но узнаваемого героя. В Советской России вагиновский «Монастырь господа нашего Аполлона» обыгрывает его идеи о театре, а Тептелкин из «Козлиной песни» импровизирует в импрессионистическом духе Волынского. Идея о непреходящей ценности гуманизма, которую отстаивал тот в споре с Блоком, отразилась в мандельштамовских эссе 20-х гг., вместе с его культом классического искусства: в них опознаются цитаты из устных выступлений Волынского. А когда Волынский умер, Мандельштам пропитал свою «Египетскую марку» легко узнаваемыми черточками его биографии (сюртук, шестидесятники, литературный скандал) и темами его публикаций (балет, Рембрандт, Спиноза, Достоевский), подчеркивая некое высшее сходство между своим героем и покойным литературным несчастливцем. Еще в «Биржевых ведомостях» в 1916 году Волынский начал печатать дебютные статьи Б. Эйхенбаума и В. Шкловского. Невооруженным глазом видно, насколько ранний Эйхенбаум зависит от Волынского. Ревнуя к формалистической молодежи, старый литератор в цикле своих эссе в «Жизни искусства» пытался использовать морфологические критерии для описания типологии литературного творчества. Он до Ю. Тынянова открыл ценность литературного дилетантизма. В голодном 1918 году Волынский прочел университетский курс на дому двум мальчикамбратьям Гуковским. Матвей Александрович станет ведущим советским искусствоведом, а Григорий Александровичглавной фигурой ленинградского литературоведения, таким образом разделив надвое интеллектуальное наследство своего учителя. В тридцатые академическое литературоведение и мемуаристы-Д. Максимов, В. Евгеньев-Максимов, П. Перцов стремились исправить несправедливости, допущенные по отношению к Волынскому дореволюционной критикой. Но вскоре критик-идеалист все же стал, наряду с Мережковским и Н. Бердяевым, объектом новых атак, теперь со стороны официальных идеологов, и на несколько десятилетий имя его стало почти неупоминаемо, а книгипочти недоступны. Однако и после снятия запретов на изучение духовного наследства Серебряного века важнейший цикл эссе Волынского о Достоевском, публиковавшийся с 1897 по 1903 гг. (вышедший отдельной книгой только в 1906 г.), где он выступает как религиозный философ, долго игнорировался в позднесоветском и постсоветском достоевсковедении. После долгого забвения, уже с середины 1950-х гг. роль Волынского в литературном процессе 1890-х начал осторожно и настойчиво реабилитировать П.В. Куприяновский, среди прочего указывая на тот энтузиазм, с которым относился к Волынскому ранний Горький 2 ; затем появился целый ряд работ, посвященных критику 3. И все же чуть ли не до девяностых годов прошлого века историки литературы неизменно сводили всю его литературную работу к деятельности в «Северном вестнике» (1889-1898). Однако его первая монография «Русские критики» (1896), суммирующая этот этап, по-прежнему является библиографической редкостью. Пока что переизданы четыре книги
Biblioteca di Studi slavistici, Dec 31, 2022
Bibliografische Information der Deutschen Nationalbibliothek Die Deutsche Nationalbibliothek verz... more Bibliografische Information der Deutschen Nationalbibliothek Die Deutsche Nationalbibliothek verzeichnet diese Publikation in der Deutschen Nationalbibliografie; detaillierte bibliografische Daten sind im Internet über
Slavic Review, 1991
"Ivanov," a drama with a tendency, devoid of the "immediate and carefr... more "Ivanov," a drama with a tendency, devoid of the "immediate and carefree objectivity" of the earlier works of Anton Chekhov, has seemed to at least one critic a turning point in the author's production. VI. Korolenko has suggested that "this first drama … might provide valuable material for the thoughtful biographer who will trace the history of a crisis of the soul, which had led Chekhov away from Novoe Vremia to Russkie Zapiski. Zhizri and Russkaia My si'."
Filologičeskie nauki, Nov 1, 2021
Elena Tolstaya brings into scolarly scope a story of Alexei Tolstoy that has never been published... more Elena Tolstaya brings into scolarly scope a story of Alexei Tolstoy that has never been published: “Sliakot’ (Slush)”, 1912, the only one by this author on the homosexual topic. The action takes place in St. Petersburg. The protagonist, artist Lapin, helps his provincial cousin Grisha obtain a sinecure in the capital. At some point Grisha realizes that this is possible only in exchange for homosexual services. The story satirically depicts the Petersburg high bureaucracy. The scholar connects Tolstoy’s story to his conflict with M. Kuzmin in the winter of 1911–1912. However, the characters in the story point to identifiable figures not in the literary, but in the bureaucratic world of the capital. The background for the story is the artistic Petersburg in the early 1910s with its cultural hobbies.
Philological Sciences. Scientific Essays of Higher Education
Elena Tolstaya brings into scolarly scope a story of Alexei Tolstoy that has never been published... more Elena Tolstaya brings into scolarly scope a story of Alexei Tolstoy that has never been published: “Sliakot’ (Slush)”, 1912, the only one by this author on the homosexual topic. The action takes place in St. Petersburg. The protagonist, artist Lapin, helps his provincial cousin Grisha obtain a sinecure in the capital. At some point Grisha realizes that this is possible only in exchange for homosexual services. The story satirically depicts the Petersburg high bureaucracy. The scholar connects Tolstoy’s story to his conflict with M. Kuzmin in the winter of 1911–1912. However, the characters in the story point to identifiable figures not in the literary, but in the bureaucratic world of the capital. The background for the story is the artistic Petersburg in the early 1910s with its cultural hobbies.
Nabokov who in 1920s-1930s was a young Russian émigré writer working in Berlin gave two of his pe... more Nabokov who in 1920s-1930s was a young Russian émigré writer working in Berlin gave two of his personages a remarkable likeness to an older writer Aleksei Tolstoy, also an émigré in 1919-1923 and a Berlin dweller in 1921-1923. The article is based on a revision of the existing knowledge on Tolstoy’s years in diaspora and on close reading of Nabokov. I discern allusions in Nabokov’s novel The Glory (1930) to Tolstoy’s political situation in Berlin where he headed a literary supplement to the pro-Soviet daily Nakanune and was baited by émigré press. The second possible portrait is in Nabokov’s 1928 story A Christmas Story that describes a Soviet writer who is abusing his talent to suit the ideological dictate. Its intertextual analysis reaped a wealth of literary allusions to Aleksei Tolstoy’s émigré work. The hero, a middle-aged writer, is torturing his imagination to keep to the Soviet official line, but produces only pitiful stereotypes. I connect him to Tolstoy who, on return to Soviet Russia in 1923, rewrote his chief work, the Anti-Bolshevik novel about the revolution, into a pro-Soviet one, according to the advice of party comrades. In 1928 Nabokov wrote a biting satire parodying a writer in Russia who is willingly prostituting his gift. In 1930 he described Berlin of the early 20s and a charmingly immoral author who writes wonderful prose. I explain this change by the appearance in 1930 of Tolstoy’s chef-d’oeuvre Peter I that made many people revaluate him.
Визит русских писателей и журналистов в Англию в феврале -марте 1916 года был звеном в цепи взаим... more Визит русских писателей и журналистов в Англию в феврале -марте 1916 года был звеном в цепи взаимных визитов общественных деятелей обеих стран, начавшихся еще до войны, в 1911 г., когда Лондон посетила первая думская делегация. Образовалось общество англо-русской дружбы, и т.д.
«православно-египетский» синтез Розанова, писавшего о святости пола в древних ближневосточных рел... more «православно-египетский» синтез Розанова, писавшего о святости пола в древних ближневосточных религиях, и так далее, до разнообразных православно-марксистских и сектантско-большевистских синтезов. Но и на этом еретическом фоне критик Аким Волынcкий предстает радикалом: ему принадлежит единственная в русской символистской культуре версия «Третьего Завета», ориентированная на иудаизм. Аким Львович Волынский (Хаим Лейбович Флексер, 1861 1-1926)один из центральных персонажей Серебряного века, возвращается к русскому читателю последним из плеяды русских критиков-модернистов начала XX столетия. Волынский, возглавлявший журнал «Северный вестник» в 1890-х, еще тогда провозгласил необходимость возвращения в литературу религиозной темы и философской позиции, объявил о своем предпочтении идеализма царящему в умах позитивизму и о нежелательности в литературе тенденциозности и натурализма. Его издание поддержало Льва Толстого, когда русская журналистика отвернулась от писателя, переживавшего году, получив критико-библиографический отдел в газете «Биржевые ведомости». В отличие от Д. Мережковского и З. Гиппиус, с которыми он начинал свой путь в русской литературе, Волынский остался в Советской России. В 1920-1924 он возглавил Петроградское отделение Всероссийского Союза писателей, а также коллегию издательства «Всемирная литература» (1919-1925), и вдобавок в 1922-1924 заведовал отделом балета в петроградской газете (впоследствии журнале) «Жизнь искусства». В 1924 году, однако, его сотрудничество там закончилось: Волынский навлек на себя неудовольствие властей, прежде всего З. Лилиной, возглавлявшей Наркомпрос в Ленинграде. Вскоре у него отобрали балетный техникум, которым он руководил, и выгнали из казенной квартиры. Спустя полгода он умер. Два года спустя, в 1928-м, вышел сборник, посвященный его памяти и свидетельствующий о чрезвычайно значимой роли Волынского в пореволюционных духовных процессах. Место Волынского в литературе, как теперь представляется, связано не столько с его заслугами 1890-х и 1900-х и несправедливостями тех лет, сколько с мощным его влиянием на современников именно в начале-середине 1920-х. Легко узнаваемый Волынский фигурировал в качестве персонажа советской художественной литературы в романе «Перемена» М. Шагинян, «Братья» К. Федина, «Сумасшедший корабль» О. Форш. Везде он изображен обреченным, хрупким защитником вечных гуманистических ценностей, влюбленным в свободу духа и в искусство. В 1930-х он появляется также в эмигрантских романах: это и «Бич Божий» Е. Замятина, где онумудренный, печальный, все потерявший римлянин, учитель варваров, и «Пятеро» Жаботинского, который прямо говорит о крупицах истинной гениальности своего незадачливого, не названного, но узнаваемого героя. В Советской России вагиновский «Монастырь господа нашего Аполлона» обыгрывает его идеи о театре, а Тептелкин из «Козлиной песни» импровизирует в импрессионистическом духе Волынского. Идея о непреходящей ценности гуманизма, которую отстаивал тот в споре с Блоком, отразилась в мандельштамовских эссе 20-х гг., вместе с его культом классического искусства: в них опознаются цитаты из устных выступлений Волынского. А когда Волынский умер, Мандельштам пропитал свою «Египетскую марку» легко узнаваемыми черточками его биографии (сюртук, шестидесятники, литературный скандал) и темами его публикаций (балет, Рембрандт, Спиноза, Достоевский), подчеркивая некое высшее сходство между своим героем и покойным литературным несчастливцем. Еще в «Биржевых ведомостях» в 1916 году Волынский начал печатать дебютные статьи Б. Эйхенбаума и В. Шкловского. Невооруженным глазом видно, насколько ранний Эйхенбаум зависит от Волынского. Ревнуя к формалистической молодежи, старый литератор в цикле своих эссе в «Жизни искусства» пытался использовать морфологические критерии для описания типологии литературного творчества. Он до Ю. Тынянова открыл ценность литературного дилетантизма. В голодном 1918 году Волынский прочел университетский курс на дому двум мальчикамбратьям Гуковским. Матвей Александрович станет ведущим советским искусствоведом, а Григорий Александровичглавной фигурой ленинградского литературоведения, таким образом разделив надвое интеллектуальное наследство своего учителя. В тридцатые академическое литературоведение и мемуаристы-Д. Максимов, В. Евгеньев-Максимов, П. Перцов стремились исправить несправедливости, допущенные по отношению к Волынскому дореволюционной критикой. Но вскоре критик-идеалист все же стал, наряду с Мережковским и Н. Бердяевым, объектом новых атак, теперь со стороны официальных идеологов, и на несколько десятилетий имя его стало почти неупоминаемо, а книгипочти недоступны. Однако и после снятия запретов на изучение духовного наследства Серебряного века важнейший цикл эссе Волынского о Достоевском, публиковавшийся с 1897 по 1903 гг. (вышедший отдельной книгой только в 1906 г.), где он выступает как религиозный философ, долго игнорировался в позднесоветском и постсоветском достоевсковедении. После долгого забвения, уже с середины 1950-х гг. роль Волынского в литературном процессе 1890-х начал осторожно и настойчиво реабилитировать П.В. Куприяновский, среди прочего указывая на тот энтузиазм, с которым относился к Волынскому ранний Горький 2 ; затем появился целый ряд работ, посвященных критику 3. И все же чуть ли не до девяностых годов прошлого века историки литературы неизменно сводили всю его литературную работу к деятельности в «Северном вестнике» (1889-1898). Однако его первая монография «Русские критики» (1896), суммирующая этот этап, по-прежнему является библиографической редкостью. Пока что переизданы четыре книги