Пять дней в конце июля (original) (raw)

Сборник рассказов «Закрывайте гештальт плотнее во избежание сквозняка»

Пять дней в конце июля

Подражая Д.Д.

Жена готовила на ужин салат за высокой стойкой. Ужинали они обычно по-средиземноморски, как сами это называли, хотя на средиземноморье им ещё не доводилось ужинать. Впрочем, завтракать и обедать тоже.
Бутылка красного вина была откупорена, пробка лежала на горлышке поперёк.

Он подцепил пальцами кубик апельсина из миски и чмокнул жену в висок, та ритуально шлёпнула его по руке.
- Звонила твоя мама… ты был недоступен.
- Ах, да… я только что обнаружил, что не включил телефон после совещания…
- Просила встретить её подругу, сама зашивается на кухне. Вот номер поезда и вагон, – не отрываясь от салата, она указала мизинцем, на листок, вставленный между солонкой и перечницей. – Говорит, что ты, если и помнишь её, то навряд ли узнаешь через двадцать пять лет, поэтому опознавательный знак - неоново-жёлтый чемодан. Имя Гинтаре.
Он почти упал на стул.
- Ё-моё…
- Да ладно, не переживай, сходим завтра. Я, честно говоря, билеты так и не успела… а точнее, забыла заказать, ты уж прости.
- Я не о том…
- А о чём?
- В эту мамину подругу я был влюблён, когда мне было пятнадцать, а ей что-то около тридцати.
- Ух ты! И что?
- Ничего… страдал, умирал… целый год. Ждал следующего лета, когда мы снова поедем к тёте Гинтаре в Ниду.
- И?
- Не поехали. Она улетела в Америку получать наследство. Какие-то охеренные деньги… от дядьки своего, который только после перестройки объявился.
- И чем кончилось?
- Получила, выкупила семейную усадьбу где-то в районе Паланги…
- Я не о том.
- А… с ней? Ничем. Влюбился в Надьку Симонову, с горя. А потом…
- А что ты так занервничал?
- Не знаю… ёкнуло внутри, как будто мне шестнадцать и я её, наконец, увижу после года страданий и мук.
- Сколько ей сейчас?
- Чуть за пятьдесят, наверно.
- Старушка уже… Поешь и езжай. Маму выручишь и гештальт закроешь.

Он позвонил маме и поехал на вокзал. Есть не стал, не смог.

Около вагона номер шесть стояла та самая Гинтаре, высокая, стройная, в свободной, как прежде, одежде, светлые волосы чуть ниже плеч, солнечные очки сдвинуты на темя.
Неоновый чемодан он увидел в последнюю очередь.
Вблизи Гинтаре оказалась лишь ненамного старше, чем издали и чем двадцать пять лет тому назад. Наверно, это свойство светловолосых людей – долго оставаться нетронутыми возрастом.
*

Через неделю он взял пять дней за свой счёт, жене сказал, что командировка в Польшу, и улетел к Гинтаре в Палангу, в её усадьбу.
Саму усадьбу, которая в советское время была оборудована под правительственный закрытый санаторий класса супер-пупер-люкс, она сдала в аренду новому правительству в том же виде, а небольшой участок с домом для обслуживающего персонала, стоящий чуть поодаль, среди вековых сосен, перестроила под себя: гостиная-столовая с камином и стеклянной стеной, второй этаж с двумя спальнями и рекреацией, выходящей на просторный балкон над полудиким песчаным двором под ним и полосатым бежево-сине-зелёным морем поодаль.

На третий день, проснувшись и едва осознав себя среди гомона птиц и ни с чем несравнимого сосново-морского бриза, к которому примешивался аромат диких роз, цветущих здесь едва ли не круглый год, он понял, что не хочет вставать с постели.
До возвращения оставалось два с половиной дня, которые надо было как-то пережить. Умей он напиваться, это не было бы непосильной задачей. Но он не умел. И не умел отключать себя от ситуации каким-то другим способом – уговаривать, например, подсовывая какие-нибудь выгоды типа «а вот зато…». То есть, конечно, в истерики он не впадал, потерпеть умел, но давалось ему это тяжело и тихо бесило.
Сейчас придёт Гинтаре – вон она напевает внизу свою любимую детскую песенку, которой решила научить и его… придёт и принесёт поднос с какао, оладьями и малиновым джемом, будет кормить его, сюсюкая и чмокая то в щёчку, то в плечо, а то целуя его колени.
Он скрючился, накрылся с головой простынёй и едва не застонал.
*

Жена резала за высокой стойкой ананас для салата, вино было уже открыто.
Он уткнулся в её шею открытым ртом, водил языком по упругой коже и едва не укусил.
- Устал?
- Смертельно… Переговоры каждый день…
*

Он никогда не сказал ни жене, ни маме, как закрыл свой балтийский гештальт, и никогда не узнал, что обе догадывались, где он провёл те пять дней в конце июля.

***