камлаю колочу кофеварствую (original) (raw)

Мы поиграли в пятнашки, это была третья игра нашего карантинного марафона, и, похоже, завершающая в этом заходе, потому что все уже куда-то подевались. И у меня получилась совсем маленькая штука, ничего эпохального не было у меня в голове, кроме того, что вчера я погуляла и трогала Неву за берега, и это меня порядком выветрило.

Это была совершенно свежая дырка в заборе. До всего этого не было там никакой дырки. Были остатки старых сходен, различимые в траве, был куст крыжовника, был бетонный забор, а дырки никакой не было. Эмма часто ездила на этот берег подышать. Не так много у Невы свободных берегов. А тут целый месяц просидела в мастерской, подышать уже очень надо было, приехала - а тут дырка.

Ну как не залезть? Доступный кусочек берега, если честно, совсем небольшой и изучен уже до каждого стёклышка. Когда ты еще не совсем в группе риска, но всё-таки уже и не первой свежести, в магазин может оказаться опаснее ходить, чем в дырки в заборе лазать. Если что, всегда помогает сделать серьёзное взрослое лицо. Да кто там вообще может быть? Завод уже много лет как закрыт. Тем более, что между берегом и заводом есть еще один забор, перпендикулярно основному. В котором тоже, кстати, дырка. Но кому интересен завод, а вот берег - это да. Даже отсюда Эмме видны отличные обточенные водой старые брёвна и еще какой-то прекрасный мусор.

Эмма привязывает велосипед к заборчику, которым непонятно для чего ограждена площадка перед ближним к реке домом и решительно лезет в дыру.

Берег по эту сторону куда менее дружелюбен, чем тот кусочек пляжа рядом с домами. Там песок и камни, здесь - земля вперемешку с мусором обрывается прямо в реку, криво торчат вразнобой деревья: ольха и ракитник, почти такой же древоподобный, как те бывшие кусты, нынешние деревья на Канонерке, липа и вездесущие тополя. Но ни одного большого послевоенного, всё молодая поросль. Пространство между деревьями завалено мусором: пластиковые канистры, оболочка проводов, почему-то здоровенные куски промышленной белой пемзы, пустые бутылки, старые брёвна. К деревяшкам Эмма присматривается повнимательнее: дерево знакомая стихия, вдруг и для резьбы подойдёт.

Дальше по берегу картина такая же, как и слева от пляжика: бетонные кубики, насыпанные, видимо, для укрепления берега, вместе со всякой ерундой: грязным пластиком, железными тросами и спутанными сетями. Дальше идти некуда. Сто метров всей прогулки по запретным местам, а размахнулась-то на целое приключение. Но впереди маячит что-то приятное: кусок доски, зажатый между бетонными обломками, и ведь явно хорошей доски! Дуб от сосны Эмма может отличить и на таком расстоянии. А дуб всегда пригодится. Одно удовольствие - купить доску в какой-нибудь лесопилке, и совсем другое - резать из найденной доски, из дара реки! Эмма с опаской смотрит на наваленный бетон, но всё-таки лезет за доской, чуть не проваливается в щель между блоками, зацепляется ногой за какую-то пластиковую сетку и едва успевает ухватиться за торчащую из бетона арматурину, но всё-таки дотягивается до доски, тянет ее из груды мусора, и обнаруживается, что это не доска, а скамейка. У нее две ножки, и они разной длины, как будто ставить ее следует на лестницу. И она действительно дубовая, не зря полезла.

Лезть обратно со скамейкой совсем неудобно, тут нужны две руки. В конце концов Эмма швыряет находку далеко вперёд, в красный куст снежноягодника, и невредимой выбирается на ровную почву.

Скамейка вся в земле, в пыли и немножко в зелёной тине. Прежде чем крепить её на багажник, Эмма тащит ее к воде и тщательно моет. Кажется, делал скамейку неленивый мастер: мало того, что ножки у неё снизу выпилены в виде рыбьего хвоста, так еще и фасочки сняты по всем краям, и перемычка с закруглёнными концами, один клин даже на месте, второй потерялся, но клин вырезать не то чтобы проблема. А можно и разобрать на детали, этого Эмма пока не решила. Непонятно, куда такую ставить.

Эмма и скамейка катят по Петроградской в сторону дома самой длинной дорогой. Скамейка немножко мешает, торчит по краям, в нее упираются пятки, но это еще не повод торопиться домой. В другой раз уже не выйдешь, да и погода в другой раз может оказаться гораздо хуже. Эмма пользуется случаем и подставляет лицо солнцу. И видит, что на теневой стороне двора на крыше пристройки маленького дворового флигеля стоит парень в теплой тельняшке и пытается дотянуться до верха стенки, отгораживающей двор от соседнего двора, шваброй, которую он явно использует вместо кисти. Крыша пристройки покатая, табуретку на нее не поставишь, а табуретка бы ему не помешала.

Эмма смотрит на угол ската крыши, потом на свою скамеечку.

- Товарищ! - кричит она парню, - смотри, какая штука! Она тебя спасёт.

Парень смотрит сверху на скамеечку, потом на Эмму.

- Ничего себе поворот, - наконец говорит он, - не было гроша, да вдруг аршин. Вы, похоже, добрая фея. Вы ее правда нам дадите?

- Почему бы не дать? Я ее только что спасла из сущего ада, пусть теперь она спасает вас. А что это вы делаете?

- Красим забор методом Тома Сойера. Давно уже хотели эту стенку покрасить, вот, дошли руки. Чтобы не толпиться, ходим красить поодиночке. Тут должен быть лес, на этой стене. Вы видите лес?

Эмма кивает. Пятна на стене явно начали уже складываться в картину.

- Ну вот, - продолжает парень, забирая скамейку, - вот я пришел, краски взял, и оказалось, не такой я длинный, как казалось. А деревях, чтобы сколотить помост, у нас и нету. И тут вы. Чудеса! Спасибище! Когда откроемся, приходите кофе пить.

- Зайду, - обещает Эмма, - люблю пить кофе в маленьких домиках.

Скамейки ей совершенно не жалко, вода дала - вода взяла. Хотя, конечно, старый дуб - но ладно, ерунда.

Эмма доезжает до дома, привязывает велосипед под лестницей, поднимается наверх. Уже построенный план на дубовую доску пришлось отбросить, так что можно продолжать бездельничать, ничего страшного, оба заказа уже сданы. Эмме хорошо и спокойно, как летом на даче, и почему-то хочется курить. Обычно Эмма только на даче и курит, так уж повелось, в городе не хочется, слишком тут суетливо, но сейчас настроение такое расслабленное, что дача, кажется, сама соскучилась и пришла за Эммой. Эмма достаёт из дверного шкафчика заначку: тонкую сигариллу с ванилью. И поднимается с ней к чердаку, к верхнему окошку. Курить - так на хотя бы условном свежем воздухе.

А там ее встречает неожиданная скамейка: эта сделана из простой сосновой доски, но, кажется, эта доска когда-то, еще, может быть, в позапрошлом веке, была гладильной. Один край у нее закруглён, другой - прямой и с круглой дыркой, деревяха выглядит старой и затёртой. Ножки выпилены из чего-то другого, кажется, мебельного щита, современного уже, но по всем правилам: две ноги, перемычка, клинья.

Не было раньше на верхней площадке никакой скамейки. В редких случаях, когда Эмме требовалось вознести дымную благодарность миру, ей приходилось опираться локтями на подоконник. Неожиданный подгончик.

- Кажется, уровень скамеек в моей жизни должен оставаться постоянным, - говорит Эмма скамейке, присаживаясь.

Скамейка молчит. Молчать - основное занятие скамеек.