Не только рассказки (original) (raw)
_Припомнилось этим летом, когда обрывал_
_одичавшую смородину на заброшенной папиной даче._– Кило гречки и сухарей. Оленину вам зыряне дадут. Всё, больше ничем помочь не можем, – Ярошенко с недоверием смотрел на нежданных гостей. На туристов эти двое похожи не были. Мы шли снежником над зеленоватым озером, когда пара мужиков показалась нам навстречу. Одеты они были во что попало. На головах какие-то тряпки. "Мы от группы отбились, плутаем теперь, – сказали мужики. – Нам бы поесть". Лица обгорелые, шелушатся, губы в трещинах. Почему-то я до сих пор помню эти синеватые губы. Едва раздвигаемые при разговоре.
Мне повезло. Гречку нес я. В таком походе каждый килограмм разгрузки имеет значение. Летом 78-го года мы выгрузились на станции Кожым. Мне не было пятнадцати. Выходило так, что я – один из самых молодых в нашей группе. Но – и один из опытных, топограф. Рюкзаки абалаковские, турботинки в рыбьем жиру, самодельные альпенштоки и авоськи от комаров, вымоченные в дибутилфталате.
От станции до переправы надо было идти болотистым трактом. Километров двадцать. Мы шли их два дня. Такого раньше не бывало. Ярошенко велел брать эластичные бинты. После первых переходов ноги у всех были забинтованы, а икры потянуты. Турботинки постоянно соскальзывали в болото с прогнивших тощих бревен. Говорят, тракт стелили еще в 30-х – зэки. Потом перестилали, конечно. Но давно уже.
Вода в тот год стояла высокая. Мотаные-перемотанные мы застряли на переправе, которую думали пройти вброд. Хотели уже объявить дневку. Но появился бульдозер. И за литр спирта нас, в несколько заходов, перебросили на другой берег. "Выживайте, пацаны", – хмыкнул водитель нам на прощанье.
Потом был перевал Западные Саледы с марсианскими комарами. Эти гиганты прятались на наших спинах от ветра и маршировали за шиворот, мимо сеток с дибутилфталатом. Кто-то сказал на привале: "У зэков и таких сеток не было". Никто ему не ответил. На каждой потной спине чернело свое комариное ватерлоо.
На ужин была манка. Мы устроились на продуваемой площадке. Вы когда-нибудь ощущали на себе дождь из комаров? Вот так примерно оно и было. Ветер дул – комары стучали о штормовки, палатки и густо усевали белую невкусную кашу. Я тогда любил манку с изюмом. Но изюм берегли до Народной.
После Салед были зыряне и их вонючая оленина. Мы ее меняли на консервы и спирт. В супе мясо было жирным и невкусным. Но Ярошенко сказал: "Нет сейчас ничего полезней. Свежее мясо и ягоды. Набирайтесь сил".
Те двое появились, когда мы поднималось к подножию Народной. Был первый снег и моя очередь вести группу. Я заметил их, видел, как появились, потом исчезли, а потом снова вышли навстречу. Ярошенко прибавил ходу и встал между ними и нами. "Кило гречки и сухарей. Оленину вам зыряне дадут". На том и разошлись.
Через пару переходов появились еще двое. Эти были оборудованы получше нашего и тащили какую-то штуку на самодельных санках. Они рассказали, что прошлой зимой тут погибли под лавиной их друзья, и теперь они везут камень с их именами. А еще они рассказали, что на станции Косью висит объявление: из местного лагеря сбежали двое особо опасных, объявлен розыск. По приметам выходило – наши знакомые.
Ночью мне снилась дрянь. Будто я убийца, и меня держат в лагере для убийц, только я убийца не совсем настоящий, трусоватый. Я чужой. И поэтому убегаю, как за пару лет до того сбежал из пионерского лагеря. Тут вообще выясняется, что и этот лагерь был пионерским. И за мной идут пионервожатые – сытые и с собаками. А я жру ягоды, и потому губы у меня синие. А мяса мне зыряне не дали. И я умираю в тундре, и слышу собачий лай.
Утром я точно знал, что мы не сделали ничего постыдного. Мы дали этим людям еду, они были голодны. А еще понял, что если бы Ярошенко им ничего не дал, могло бы случиться что угодно. Они взяли немного и ушли. На прощанье благодарили. И мой рюкзак полегчал на килограмм.
Потом была Народная и переправа через Косью. А потом на привале мы обнаружили в тайге… яблоню. На ней даже были какие-то мелкие зеленые яблочки. А дальше мы нашли малинник – с садовыми кустами, но одичавшими. Мы объедались этой малиной. А еще нашлась смородина. Но я ее не очень любил. А потом кто-то крикнул: "Смотрите сюда!" Там был разрушенный барак. Потом еще и еще. Мы разбрелись по зоне. Нашли КСС – контрольно-следовую полосу. Она заросла, но песок подо мхом и лишайником был виден.
"Начальники кормились", – сказал Ярошенко, разглядывая крупную ягоду.
Через неделю мы добрались до станции Косью. На щите висело то самое объявление с размытыми портретами наших знакомых. Кто-то пообрывал края на самокрутки. Мы скинули "абалаки" и турботинки – пахнуло болотной гнилью. Разлеглись как цыгане. И кто-то затянул какую-то лагерную песню. Какие и в таких лагерях поют, и в пионерских.