Наталья Крофтс, «Поэт эпохи динозавров» — Журнальный зал (original) (raw)

Александр Карпенко

Наталья Крофтс, «Поэт эпохи динозавров»

Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 10, 2014

Наталья Крофтс, «Поэт эпохи динозавров»

Наталья Крофтс, «Поэт эпохи динозавров». Издание второе СПб: «ИСиб», 2013

Бывает так, что стихи, написанные о далекой истории, вдруг в процессе чтения вырастают в пророчество. Воспоминание о будущем. Стихотворение Натальи Крофтс о Трое, которым открывается ее последняя книга «Поэт эпохи динозавров», читается сейчас как военный репортаж с Украины, откуда, кстати, родом сама Наталья. Вот такие порой происходят исторические зигзаги. Наталья Крофтс — завзятая путешественница. Она привозит из разных стран не только самые свежие впечатления, но также эманации духа прошедших эпох. Значительный корпус стихотворений Натальи Крофтснаписан на стыке истории и географии. Все это естественным образом вплетается в лирическое состояние героини:

Я б хотела любовь привезти.
Ты такую не сыщешь.
Я ее просолила
на спинах пяти континентов,
на вечных ветрах
и в скалистых горах,
где отчаянье яростно свищет.
А еще просолила ее я
в своих нескончаемо-грустных стихах.

Стихи Натальи Крофтс пронизывают время острой ноской прошлого и будущего по настоящему. Наталья умеет оживлять и удивлять.

* * *

В любой из масок — или кож —
ты неизменно безупречна:
спектакль хорош!
Но вдруг замрешь,
нежданно понятая встречным,
как беспристрастным понятым —
до глубины, без слов и фальши
дрожащих губ, до немоты…
Скорей к нему? Но немо ты
шагнешь назад — как можно дальше
от беззащитной наготы,
когда — во всем, конечно, прав —
твой гость, не вытирая ноги,
придет, чтоб разбирать твой нрав,
твои пороки и пороги.

Каждый лирик мечтает о проницательном понимании со стороны читателя. НатальяКрофтс в этом смысле — не исключение. Как поэт она надеется на конгениальное прочтение. Но как женщина — порой опасается слишком пристального взгляда. Особенно — по отношению к только что написанным стихам. Ей начинает казаться, что она «проговорилась» в своих стихах о чем-то «запретном», таком, чего не должны касаться руки, глаза или уши постороннего. Мне хорошо знакома эта стыдливость автора, который рассказывает о своей интимной жизни в метафорах, но при этом опасается, что метафоры могут быть легко «рассекречены». Как показывает жизнь, такого рода предосторожность чаще всего напрасна. Читатель, даже если он — критик, вычитывает в произведениях писателя только то, что волнует его самого. Для того,чтобы пойти дальше, нужно знать жизнь писателя в подробностях. Только тогда можно из достаточно герметичного текста, содержащего, тем не менее, интимные подробности, выжать что-нибудь близкое к реальности.Но возникает вопрос: зачем? Ведь каждый имеет право на тайну, которая не должна быть разоблачена.

Как театральный критик — строг,
внимателен и беспощаден
он составляет каталог
в тебе живущих ведьм и гадин.
Он справедлив. Отточен слог.
Ему неведомы пристрастье
и сострадательный залог —
залог любви и сопричастья.

Поэзия — это тонкость нервных неровных волокон. Наталья Крофтспутешествует из любви в неодиночество, заполненное до краев стихами, чтобы потом пропутешествовать обратно, из неодиночества в любовь. Женская любовь, как состояние экзальтированное и ревнивое, часто будоражит в человеке не только лучшие душевные и личностные качества. Случается и «пена», далеко не такая, как та, из которой родилась Афродита… Именно эту пену подмечает порой недоброжелательный критик. Созерцание пены заслоняет ему все, и он, ничтоже сумняшеся, начинает обвинять автора стихов во всех смертных грехах. В имморализме. Там, где жила простая искренность. Там, где обнажалась нежная нижняя кожа. Поэт не может быть неискренним. Но в порыве «саморазоблачения» он может зайти далеко, касаясь самых тайных струн души.

«Нежданно понятая встречным, как беспристрастным понятым», — с горечью пишет Наталья Крофтс.

Наталья Крофтс уважает чужие тайны и умеет хранить свои. Метаистория пробуждается для нее тогда, когда герои былых времен, начиная с Адама и Евы, оживают в ее жизни — сходством ситуаций, мотивов поведения. Поступков. Это одновременно и твоя жизнь, и жизнь, уже когда-то снискавшая всеобщее внимание в других лицах. И эти лица становятся твоими, и ты проживаешь заново их жизнь, наполняешь своими нынешними переживаниями их древние неспешные тени. Театр в театре! Или, можно сказать, «театр наоборот».

И ты закроешь двери, чтоб
свой собственный спектакль — без судей,
без соглядатаев, без толп
смотреть:
как голову на блюде
несут и, бешено кружа,
в слезах танцует Саломея,
как капли падают с ножа,
как Ева искушает Змея,
как Брут хрипит от боли в такт
ударам, завернувшись в тогу…

А критик видел первый акт.
Не более. И слава Богу.

И, когда критик не понимает твоих сокровенных снов, ты одновременно оскорблен и благодарен. Он не смог приблизиться к пониманию. Но тем самым он оставил твою наготу невидимой.

Следующий материал

Александр Поповский, «В шаге от райских ворот»

Александр Поповский, «В шаге от райских ворот» Александр Поповский, «В шаге от райских ворот» М.: «Вест-Консалтинг», 2012 Александр Поповский пишет просто и незатейливо, но в то же...