На перепутье — Журнальный зал (original) (raw)

Русский толстый журнал как эстетический феномен Журнальный зал

Содержание Журнальный зал

Дмитрий Бавильский

На перепутье

Александр Соболев. Тень за правым плечом

Александр Соболев. Тень за правым плечом. — СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2022.

Главное в техническом устройстве нового романа Александра Соболева — каскад загадок и их медленное отгадывание. Автор сдает знание о персонажах и их будущем по частям, поэтому важно обойтись без спойлеров. Тем более что роман, соединяющий личный опыт автора с его доскональным знанием эпохи Серебряного века, совпавшего с временем глобальных исторических потрясений, устроен как россыпь жанров, плавно переходящих друг в друга.

Соболев — известный литературовед, исследователь и интерпретатор; количество знаний его переходит в иное качество достоверных (будто сам пережил) ощущений и впечатлений от судьбоносных годов начала ХХ века, последствия которых Россия расхлебывает до сих пор. Изучая письма и воспоминания, биографические и библиографические бумаги, Соболев будто становится заочным свидетелем легендарных времен, положенных им в основу текста. И аутентичность личного опыта (умение уложить нарратив в стиль и интонацию с патиной минувших лет) здесь такой же важный элемент нарративного паззла, как и фактологическая точность — добродетель профессионального архивиста-филолога.

Для создания инаковости стиля важно уметь выпадать из сюжетной, интонационной, а главное, эмоционально-психофизической обоймы. Писать будто от руки, в режиме времен, когда даже синематограф был в новинку, а прозаическое искусство еще не присвоило его особенностей (монтаж, ракурс, динамика), распространяя обстоятельные описания, — их здесь больше, чем действия, но они не замедляют распутывания фабулы, лишь уточняют ее. И, кажется, Соболеву по большому счету все равно, о чем говорить, — повествование журчит спокойно, уверенно, без привлекающих внимание монтажных склеек.

…Внезапно, в конце первой части (большая часть текста уже позади), спохватываешься: что ж это было-то? Непонятно: не представляешь, что ждет впереди, и смутность очертаний романного финала бросает отсвет непрозрачности и на начало книги.

Лишь ближе к концу, полному деталями постреволюционной жизни (сначала в провинциальной Вологде, затем в столичном Петрограде, обращенном революционным вихрем в сплошную руину), схватываешь часть замысла, небольшую и, видимо, не главную: показать, как Большая История катком проходит по судьбам. Тем более что первая и вторая части (формальным признакам Соболев придает большое значение) делят книгу на до и после переворота.

Мы столько раз читали о сломе традиционного образа жизни и необратимости перемен, казавшихся внезапными; о том, как привычная Россия слиняла в три дня, вот Соболев и решил наглядно показать, как оно было, разложить обрывки мемуаров и свидетельств в развернутый нарратив, схватывающий подневное существование «обычных» людей в бытовом измерении.

Самый распространенный подход сводит историю глобальных изменений к формулам, теряющим значение от постоянного употребления. Соболев создает противовес учебнику, издалека готовя читателя размеренным течением жизни «при старом режиме»: ему отдана самая объемная, первая часть. В духе «Школы Анналов», скрещенной с «Археологией гуманитарного знания», он берет «простых» обывателей, бегущих из Вологды в Петроград, а затем дальше, в Европу, чтобы погрузить нас в детально реконструированную атмосферу тех жутких лет. Стилистически и структурно эти страницы не отсылают намеренно к военному быту Москвы у Толстого в «Войне и мире» или к соответствующим частям горьковского «Клима Самгина», но авторские задачи тут сходные. Вот где детальное, неторопливое письмо Соболева к месту.

Это и делает «Тень…», с одной стороны, аналогом «машины времени» (видно, сколько труда вложил автор в корректность плетения фата-морганы, лишенной явных анахронизмов на всех уровнях — от лексического до фактологического: если Соболев упоминает какие-то детали, дразнящие двусмысленностью, вроде фотоаппарата «Кодак», будь уверен: появление его в прозе филолога выверено подтверждающими источниками). С другой стороны, роман выглядит актуальным памфлетом.

Мы так же втянуты в очередные тектонические сдвиги развития России. Это совпадение двух эпох (но и расхождений не меньше — слава богу, разрушений и жестокостей революционных лет мы пока не достигли) — лучшее доказательство правоты замысла с его четкой историософской логикой, с чредой убеждающих образов, инсталлированных в сюжет как будто без надрыва.

В первом своем романе, «Грифоны охраняют лиру», Соболев словно забавлялся, опробуя возможности ретро методики, — а тут заговорил во весь голос. Он перестает прицельно играть в жанр. Точнее: «Тень…» не раз меняет жанровую подкладку, лишенную притом фабульного центра. Автора привлекают детали, позволяющие еще сильнее отвлечься от реальности. Даже для мимолетного кладбища в Вене (место случайной прогулки) или проходного персонажа (зеленщика с узкой кистью и знанием десятка языков в приграничном Гельсингфорсе) Соболев готов отчеркнуть пару весомых абзацев.

Фигурка зеленщика появится на страницах книги единожды, а у читателя обязательно взыграют рефлексы, требующие принятия (осмысления) любого такого элемента как неслучайной части системы: не может же автор распространять подробности просто так.

Текст прикидывается то повествованием о провинциальных чудачествах (в диа­пазоне от Лескова до Белого и, например, некоторых глав «Клима Самгина», но понятно, что ассоциации и отсылки будут у каждого свои), то готическим романом с викторианскими коннотациями а la Уилки Коллинз, то памфлетом о доморощенных нигилистах с тургеневского или лесковского ракурса, то декадентской сагой в духе скандинавских символистов или, уже в конце, экспрессионистическим нуаром, каждый раз демонстрируя весь набор обязательных дискурсивных и жанровых признаков, вращающихся вхолостую: машинерию эту, на самом деле, не к чему применить. Ну да, «открытая структура» по Эко, «Лост» или «Твин Пикс» на «историческом материале», да и еще и снятый с точки зрения Боба.

Мне в романе показались самыми важными эпизоды «революционного быта». Но, возможно, кто-то прочтет книгу как историю «мистических переживаний». Или как роман об одиночестве и любви. Или как книгу об относительности удач и неудач (сразу несколько важных персонажей здесь переживают полный крах, профессиональный и человеческий, но проигрывают ли они тем самым свою биографию?). Или как еще одну прозу из свежего номера «Современных записок» о превратностях судьбы и/или непостижимости человеческой натуры, вдохновленную успехом «Лолиты».

Роман движется, как поезд, объездным путем, — и если брать замеры в разных точках его маршрута, может показаться, будто в нем объединено несколько самодостаточных климатических зон. Каждая в момент прохождения кажется главной, поскольку главное в романе — не то, что видимо, но то, что сокрыто за стильной приборной панелью.

Так слепые ощупывают слона.

Следующий материал

«Долг бытия как задания»

Алексей Сомов. Грубей и небесней; Игорь Буренин. луна луна и еще немного