Слово и дело Teatro di Capua | Pulse Санкт-Петербург (original) (raw)

Фото: Тамара Ларина

Режиссер: Джулиано Ди Капуа

В ролях: Игорь Устинович, Александр Машанов, Александр Кошкидько, Илона Маркарова, Андрей Жуков

Предыдущим спектаклем Театро ди Капуа, поставленным по историческим документам, была «Жизнь за царя». Это был рассказ о людях, пытавшихся мирным путем, посредством «хождения в народ», реформировать и образ жизни, и саму жизнь в России. Закончилось же все самым трагическим образом. На сей раз речь уже не о ближайшей истории – от XIX века нас отделяет каких-то сто с небольшим лет, а о гораздо более отдаленной, конкретнее – о правлении Алексея Михайловича, отца будущего российского императора Петра Первого. Здесь, как и в первом спектакле, собраны документы времени – корреспонденция патриарха Никона, протопопа Аввакума, боярынь Феодосии Морозовой и Евдокии Урусовой, Богдана Хмельницкого, архиепископа Паисия Лигарита, Семена Дежнёва, а также многочисленные жалобы, доносы и челобитные. В качестве консультантов привлекли доктора исторических наук Евгения Анисимова, автора объемной монографии об истории политического сыска XVIII столетия, и историка Бориса Кричевского, написавшего работу о митрополичьей власти в XVII веке.

«Соборное уложение» 1649 года определило для государственных преступлений отдельную статью. Это было сделано впервые в истории русского права. Под такими преступлениями понимались действия, направленные против государя, а уж затем шло государство. Разделять эти понятия начали лишь во второй половине XVIII века. Однако поощрять практику доносительства государство начало со второй половины XVII столетия. Наказывалось не только совершенное злоумышленное деяние, но и «голый умысел, неосуществленное намерение к совершению преступления». Намерения потенциальных изветчиков подогревались перспективой получения имущества того, на кого они тайно донесут. А произнесенное вслух сочетание «слово и дело» служило сигналом о желании указать на преступника.

Фото: Тамара Ларина

В спектакле Джулиано ди Капуа наряду с темой имущественных дрязг, порожденных стремлением поживиться на дармовщинку, присутствует тема религиозная, связанная с именами сестер Соковниных – Феодосии и Евдокии, в российскую историю вошедших как боярыни Морозова и Урусова.

Чтобы доходчиво донести до публики документальный и не самый простой материал, режиссер использует концертно-эстрадную форму. Пять персонажей, под водительством темноглазой брюнетки (Илона Маркарова), восседают на небольшой двухуровневой трибуне, уставленной разных размеров горшками (сценограф Максим Исаев), что отдаленно напоминает русскую печь. К сожалению, спектаклю пришлось поменять площадку. Первоначально премьера планировалась в Петрикирхе и это, несомненно, добавило бы необходимых ощущений. Но выпустили спектакль в Музее-квартире Шаляпина. Часть текста актеры в буквальном смысле пропевают-проговаривают то в стиле рэпа, то в стиле соул, то в стиле ритм-энд-блюз, а режиссер и вовсе в одном из эпизодов энергично пританцовывает в дверном проеме. Шутовская, потешная форма местами приходится удачно, местами из-за нее не успеваешь уловить содержание очередного монолога, а там и новый уже начинается. Картина, разворачивающаяся перед публикой, не просто пугающая. Она – жуткая до дрожи. Стучат все и по самым ничтожным поводам. Стучат из мести. Стучат вдохновенно, со смаком и наслаждением. Стучат просто потому, что не могут не делать этого. И на этом уровне спектакль затронул просто-таки раскаленную тему. Несмотря на ощутимую историческую дистанцию, понятно, что психология доносительства, мотивы почти не претерпели изменений. Религиозное противостояние между сторонниками патриарха Никона и протопопа Аввакума скорее теряется на фоне залихватски пропетых или проговоренных с интонациями сказителя текстов. А жаль! Боярыня Морозова пострадала, что называется, за убеждения. Что очевидным образом выделяет ее на фоне остальных. Однако режиссер, возможно по причинам прагматичного свойства, не вывел несомненно трагическую персону в центр композиции, сделав ее одной из участниц «хора». И таким образом уравнял и с анонимным клеветником – в прологе Илона Маркарова надевает на голову темный мешок и только тогда зазвучат первые изветы, и с казнокрадом-пропойцей (Александр Кошкидько), и с жалобщиком на иностранцев (Андрей Жуков), и с монахом (Игорь Устинович), пострадавшим за свою ученость, и со многими другими. В эпилоге печь-трибуна «распадется» на шесть гробов, герои прочитают молитву за упокой несчастных душ, а их предводительница пройдет вдоль стены с поминальной свечой.

Происходящее тогда и сейчас сопрягается легко и без видимых усилий. На одной чаше весов – юридически закрепленные клеветничество и доносительство, которые последовательно формируют перекошенную психологическую программу. На другой – те, кто до последнего надеются на спасение в последнюю минут и свыше. А разбираться со всем этим вынуждены не только ныне живущие, но и следующие поколения.