Замечательный мой друг и коллега, Жерар Адровер, закончил работу над очень интересной книгой - переводом на каталонский язык записок Максимилиана Волошина, сделанных поэтом во время посещения Мальорки. Рукопись называется "Cartusa de Valdemosa" (Картезианский монастырь в Вельдемозе) Места Жорж Занд и Шопена. Заглавная страница мальоркинского дневника Волошинафотография сделана Сашей Шиловым* в рукописном отделеИнститута русской литературы РАНА это - приглашение на презентацию книги, где видна красивая обложка Визит поэта М. Волошина на Мальорку летом 1901 годаТекст: Жерар Адровер, Максимилиан ВолошинМаксимилиан Александрович Кириенко-Волошин (Киев, 1877 – Коктебель, 1932) - известный русский поэт-символист серебряного века и литературный критик. Кроме как писатель, Волошин так же известен как прекрасный художник и литературный переводчик стихов с французского - его переводы печатались в известных изданиях начала прошлого века и до сих пор высоко ценятся.Близкий друг Марины Цветаевой и О. Мандельштама, Волошин принимал в своем доме в Коктебеле известных актеров, поэтов, художников и музыкантов эпохи. Наиболее знаменитые сборники стихов Волошина - Стихотворения: 1900-1910, Anno Mundis Ardentis (1915) , Стихи о Терроре (1923). Хорошо известны так же статьи и воспоминания автора и, безусловно, изданное в десяти томах, Полное Собрание Сочинений поэта. Памятный визит Волошина на Мальорку, во время которого художник отобразил в своих произведениях характер и быт жителей острова, произошел в июне 1901 года. Решение посетить Балеарские острова вместе с друзьями - Елизаветой Николаевной Давиденко, Е. Кругликовой и Александром А. Киселевым, было принято после прочтения сочинения Жорж Санд “Зима на Мальорке”, описывающее остров, с его неповторимым светом, пейзажами и цветовой палитрой, как райское место для художников. Волошин любил путешествовать пешком, и часто говорил, что страны можно узнать только ногами. Только путешествуя пешком, можно по-настоящему увидеть и почувстровать природу, обычаи и архитектуру новых мест. Впечатления поэта о Мальорке были записаны в небольшом эссе “Вальдемосса” и в нескольких стихотворениях, сочиненных во время посещения острова. До прибытия на Мальорку, единственные знания о острове были почерпнуты Максимилианом Волошиным из книги Санд и из рассказов близкого друга поэта, каталонского художника Англада Камараса. По прибытию на остров, к своему удивлению, Волошин понимает, что Жорж Санд, автор, к которому поэт испытывал глубокое уважение, не смогла отойти от столичного восприятия и принять деревенский уклад жизни на Мальорке. Уже в Вальдемоссе, Волошин знакомится с известным гуманистом, Матеу Обрадор Беннассар, одним из наиболее эрудированных людей своего времени, в то время служившего секретарем эрцгерцога Луиса Сальвадора. Во время продолжительных прогулок по горам Серра Трамунтана, Матеу Обрадор познакомил Максимилиана Волошина и его друзей с жизнью и творчеством одного из величайших философов Мальорки, мистика, богослова и поэта, Рамона Льюля. Одним жарким вечером, Матеу Обрадор пригласил новых друзей посмотреть на местные народные танцы “Баль де бот”.Позже, Волошин запишет в своем дневнике:Теперь представьте себе обстановку.Продолговатая комната деревенского кабачка с белыми штукатуреными стенами. Деревянные столы и плетеные стулья, составленные по углам. Ветка каштана в открытом окне, а за ней звездное небо. В другом конце – трактирная стойка. Две медных светильни с маслом и тусклая керосиновая лампочка – все освещение.Публика собирается и располагается у стен.Пришли гитаристы.Где-то в углу щелкнули кастаньеты.На середину комнаты выступают две девочки.Дочери Обрадора лет двенадцать. На ней простенькое, голубое, короткое платье. Тонкое бледное аристократическое лицо, тонкий нос, тонкие приподнятые брови. В маленькой фигурке чувствуется грация и благородство «породы». Другая – деревенская девочка, постарше, с оливковым лицом, загорелыми руками, черными вьющимися волосами, в темном поношенном платье.Они приноравливают к рукам кастаньеты, густо обвитые желтыми и красными лентами, и становятся в позу одна против другой.Первый аккорд гитар… и они, плавно изгибаясь и почти не двигая широко разведенными руками, в которых слегка потрескивают кастаньеты, начинают медленно кружиться одна вокруг другой.Начинается «болеро». Перебор струн идет все быстрее и быстрее, сухой треск кастаньет становится все ярче, все солнечнее… Откуда-то в толпе появляется еще несколько кастаньет, и кажется, что это треск нескольких сотен цикад, который повис среди застывшего полуденного зноя… Он опьяняет, оглушает, разжигает…- Вы посмотрите на их лица, - шепчет Обрадор, видимо, сам опьяненный этим ликующим треском. - У нас танцы - это дело в высшей степени серьезное. Ведь ни одна из них не улыбнется…А танцуньи скользят все быстрее, изгибаясь и наклоняясь, и только кисти их рук вздрагивают вместе с желто-красными лентами, потрясая трескучими кастаньетами. Последний аккорд, и, перегнувшись назад, они застывают на мгновенье в финальной позе вместе с оборвавшейся музыкой.После краткого перерыва танец начинается снова. По мальоркинскому обычаю, танцуют до трех раз.Когда кончен третий танец, все сразу обращаются к одной молоденькой крестьянке, которая до этого сидела скромно в углу, укачивая ребенка, и начинают ее о чем-то горячо уговаривать. Та сперва отрицательно качает головой, но потом, быстрым движением сунув ребенка на руки донне Обрадор, бежит домой переодеваться и возвращается через несколько минут уже в полном национальном костюме с короткими рукавами до локтей, с круглым вырезом около шеи, с белой батистовой наколкой на голове, прикрепленной к затылку, так что спереди волосы совершенно открыты, а сзади они спадают на плечи, закрывая шею. Это придает фигуре и легкую сутуловатость, и едва уловимую грацию. На груди у нее какие-то диковинные местные застежки, а на лице два сияющих глаза, точно черные бриллианты, окруженные чернью.При первом звуке, сорвавшемся с гитар, она сразу вся преображается. Вся ее фигура вспыхивает вдохновением танца. Кастаньеты прыгают и заливаются…Весь танец – это какая-то неуловимая сеть быстрых движений, полных южной, стрекозиной грацией. Все танцует: все тело, каждый мускул, каждая косточка, только руки почти неподвижно распростерты в воздухе, точно стрекозиные крылья. Кавалер медленно плывет около нее, подняв руки и глаза устремив вверх, точно молится…- Это звезда Майорки, - говорит Обрадор, - первая танцорка всего острова…Кастаньеты в исступлении рассыпаются на тысячи игл, на тысячи жгучих, отточенных солнечных лучей, веками копившихся в сухом стволе оливы, из груди которой их вырезали…Эта трескучая музыка под аккомпанемент гитар и бешеный танец действуют так заразительно, что К… бежит наверх, надевает ботинки с каблуками, чтобы показать испанцам, как следует танцевать «русскую».Было уже далеко за полночь, когда замолкли неугомонные кастаньеты и публика стала расходиться.- Да что это в самом деле? Или только сон?- Нет… это совершенно что-то фантастическое…Мы еще долго не могли прийти в себя и опомниться от этого вихря впечатлений.Позже, Волошин сочиняет стихотворение, в котором опишет свои впечатления о том памятном вечере. КАСТАНЬЕТЫ Е. С. КругликовойИз страны, где солнца светЛьется с неба жгуч и ярок,Я привез себе в подарокПару звонких кастаньет.Беспокойны, говорливы,Отбивая звонкий стих,-Из груди сухой оливыСталью вырезали их.Щедро лентами одетыС этой южной пестротой:В них живет испанский зной,В них сокрыт кусочек света.И когда Париж огромныйВесь оденется в туман,В мутный вечер, на диванЛягу я в мансарде темной,И напомнят мне онеИ волны морской извивы,И дрожащий луч на дне,И узлистый ствол оливы,Вечер в комнате простой,Силуэт седой колдуньи,И красавицы плясуньиСтан и гибкий и живой,Танец быстрый, голос звонкий,Грациозный и простой,С этой южной, с этой тонкойСтрекозиной красотой.И танцоры идут в ряд,Облитые красным светом,И гитары говорятВ такт трескучим кастаньетам.Словно щелканье цикадВ жгучий полдень жарким летом.Июль 1901, Mallorca, Valldemossa Слева направо: Белла, Капа, Макс, “Валетка”,Маня Гехтман, лежит Муся Новицкая.Июнь 1911 годВолошин со второй женой Марией Заболоцкой* Саша, кстати тебе на первой странице Жерар выразил благодарность. И мне (хотя я ничего не сделал) |
|